Будь со мной. Танцуй со мной.

Отабек чувствует, как после вопросов напрягается Юра. Уютная атмосфера вмиг пропадает, и парень инстинктивно поджимает пальцы на ногах и сжимает зубы. Понимает, что эта тема должна быть сложной для Юры, но не спросить он не может. Внутри сразу тяжесть. Жалеть о вопросах будет потом. Он слушает внимательно. В горле словно ком - Алтын не знает, каково это. Его дни рождения - это куча поздравлений, потому что команда, потому что друзья в двух странах, потому что семья огромная и даже древние бабушки научились пользоваться СМСками. И он любит это, пусть это немного и похоже на ложь - большинство вспоминает о тебе только в такой день, но вспоминает ведь. Отабек почти не дышит, потому что внутри вдруг больно от каждого движения - он сжимает зубы и старается сохранять спокойствие. Он слышит этот голос, полный горечи, чувствует, что это не просто временная глупая прихоть, которую вызвали эмоции. День, когда он сможет отдохнуть от Юры. Какие глупости. Что он такое говорит... Отабек уже открывает рот, чтобы ответить, но тут же хмурится, передумывает. "Пожалуйста" звучит в его голове эхом. Действительно просьба. Не "удиви меня", не "заставь передумать", а именно... "оставь одного". Если это именно то, что ему нужно, думает Алтын, хмуро наблюдая за тем, как Юра водит полотенцем по телу, то должен ли я выполнить его просьбу? Это правильно? Алтын не совсем понимает это желание Юрия закрыться. Но уважает. Ребёнок, который был один так долго... изменится ли что-то сейчас, когда в его жизни появился Отабек? Он надеется. Но ведь не сразу, да? Нужно ли подождать? Без Юрия в ванной сразу пусто и холодно. Казах поднимается повыше, хватает руками бортики, впиваясь пальцами в холодные края до боли. Внутри что-то вроде глупого разочарования. Алтын приказывает себе не думать об этом. Но ведь он действительно хотел провести этот день с Юрой. Чтобы по-особенному, чтобы весело, чтобы праздник. Только ощущение теперь такое, что это он делал ради себя. Отабек не ожидает продолжения, поэтому позорно вздрагивает, когда Юрий тянет к нему телефон. Плещет немного воды на пол, усаживаясь удобнее, поворачивается, глядя в экран. И внутри все сжимается от одного только взгляда на счастливых людей. Потому что Юра прямо за этим телефоном такой маленький, такой несчастный, такой... одинокий. И Алтын не смотрит на фотографию. Просто не хочет, не может. Всматривается в глаза, глаза сильного воина, и совсем не видит в них горячего огня. Горечь. Он не хочет, чтобы Юра так себя чувствовал. Что может сделать Отабек? Он совсем не знает, каково это - быть без семьи, чувствовать себя лишним. Внутрь словно напихали колючей ваты - не вдохнуть, и неприятно, и хочется что-то сделать. Котёнок. Одинокий и мокрый котёнок. Отабек облизывает губы. Сидит тихо. Наблюдает. И выдыхает громко, когда дверь закрывается. Постарайся понять, да? Он старается. Дружба - это сделать так, как хочет Юра? Или дружба - не позволить ему остаться одному? Брюнет запрокидывает голову и вновь с шумом выдыхает. Должен ли он был удержать Юру? Сказать что-то? Возразить? Нет. Нет, не должен был. Это не тот момент, когда нужно лезть. Алтын встаёт и тут же скидывает с себя мокрые боксеры, открывая слив. Внутри тяжело. Юра хочет такого праздника из-за того, что чувствует себя ненужным? Но ведь Отабеку... Отабеку он нужен. Алтын накручивает полотенце вокруг бёдер, выходит в комнату. С кухни доносится шум. Казах быстро одевается, стараясь не поддаваться горечи. Сейчас нужно быть с Юрой. Он останавливается на пороге кухни. Смотрит, как Юрий хозяйничает у стола, и вспоминает, как подрагивал от боли его голос. "Я хочу быть с тобой, Юра". Отабек едва заметно улыбается, но не произносит этого вслух. "Хочу, чтобы в твой особенный день ты не был один. Чтобы ты не был один вообще". Алтын подходит к блондину со спины, полный нежности и болезненной тяжести. -Юра, - зовёт он тихо, чтобы не напугать. А потом обвивает руками тонкую талию, прижимается сзади, устраивая голову на плече и утыкаясь носом в сладко пахнущую шею. Они оба тёплые после ванны. Приятно. Хорошо, спокойно. Так, как должно быть. Словно Юра создан для того, чтобы обнимать его вот так, ограждая от всего мира. Только они вдвоём. И кот, крутящийся у ног и рассматривающий их внимательно. Правильно, думает Отабек, следи, чтобы я снова не сделал ему больно. -Все, чего ты хочешь - я сделаю, - выдыхает горячо казах, удобнее устраивая руки на боках Юрия и прижимая его к себе сильнее. Губы касаются шеи легко, почти невесомо. Ещё не ушли со светлой кожи старые метки, а Алтыну хочется делать ещё и ещё. Мой. Не отдам никому и не отпущу. И мысли о засосах на нежной коже, его засосах, засосах Отабека, разогревают кровь. Он шумно выдыхает Юре на ухо, осторожно поглаживая его живот через тонкую ткань футболки. Внутри все трепещет от этого ещё не забытого "нельзя", но он лишь сжимает зубы и отдаётся ощущениям. Он ведь решил идти до конца, да? Хватит трусить. Горячие ладони, слегка подрагивая, спускаются к бёдрам, поглаживают невесомо. Снова поднимаются вверх, а поцелуи на шее теперь настойчивее. Дыхание сбивается, сердце бухает в груди громко и болезненно, а внизу живота уже тяжело и жарко. Он хочет Юру, хочет бесстыдно и горячо. Рука скользит под футболку, пальцы едва дотрагиваются до тёплого крепкого живота, а потом двигаются ниже... Отабек останавливается. Шумно дышит. Он уже начал, неужели не пойдёт дальше? -Можно? Ты хочешь? - выдыхает он, чуть спуская ладонь. Это ведь самое главное, да? Хочет ли этого Юрий сейчас? Это кажется неуважением к его чувствам - просить о таком сразу после того, как ему рассказали о семье, но... Юра ведь не хочет, чтобы его жалели? Отабек желает быть рядом. И хочет Юрия. - М? Это единственное, чем Юра реагирует на свое имя. Не оборачивается, сосредоточено нарезая сыр и колбасу для бутербродов. Скоро должна закипеть вода, тогда и чай заварит. А Отабек может сварить себе кофе, если захочет. Плисецкий уже спокоен, разговор и печаль остались в прошлом. Сейчас тепло, уютно и скоро будет еще теплее. Блондин слишком расслаблен, а потому вздрагивает, когда Алтын прижимается, утыкаясь ему в шею. Это тоже тепло и уютно, спокойно, но в то же время Юрий напрягается, откладывая нож и опираясь на стол, собираясь устроить казаху разнос за то, что тот мешает ему готовить. Но не успевает. Потому что горячий шумный выдох на ухо. Потому что руки даже через ткань плавят нежностью, подчиняя и заставляя сжать пальцы, цепляясь за край стола. Потому что легкий поцелуй в шею, который чувствуется даже тогда, когда прекращается и ноет, требуя продолжения. Потому что к черту футболку, ткань мешает, а кончики пальцев Отабека гладят живот, отчего Юра напрягается, вдыхает сквозь зубы, а костяшки на руках белеют от напряжения. Потому что рука ниже, настойчиво и ласково, и самообладание к черту, глаза закрываются, а с губ срывается беззвучный стон, отчего приходится до боли прикусить щеку. Потому что "Можно? Ты хочешь?". Потому что он чувствует, что хочет Отабек, так сильно его прижимают. - А то ты не знаешь. Он хочет сказать это насмешливо, вот только голос хриплый и предательски дрожит. Как и он сам. Нельзя поддаваться. Потому что у Отабека правила. Потому что нельзя. Но, черт, как можно держаться, когда такие слова бархатным ласкающим голосом, обжигая кожу. Шумно выдохнув, он чуть поворачивает голову, шепчет в губы, от которых невозможно отвести глаз: - Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Я не хочу быть твоей проблемой. Юра решает быть честным. Решительно целует, прихватывая губы жадно, изголодавшись, сдвигает руку казаха ниже, туда, где хочет ее чувствовать, стонет в поцелуй, выгибается, опираясь на стол одной рукой, прижимается, чувствуя пониже спины напрягающийся член Отабека, ерзает, трется, толкаясь в руку. - Ты знаешь, чего я хочу. Очень хочу. Но реши сам, можешь ли ты. Не будешь ли потом жалеть. Он позорно перекладывает решение на старшего парня. Но Юра не хочет, чтобы тот потом пожалел о своем решении. Поэтому отдает себя в его руки. Полностью.