The sky's the limit

— Знаешь, если бы я хотел тебя убить, то давно бы это сделал. У меня было много возможностей, но мы сейчас здесь, оба целые и невредимые. Расслабься, пожалуйста. Чонгук в ответ волком глядит исподлобья. Они находятся в ванной, он сидит на стуле, его плечи предусмотрительно накрыты потрёпанной майкой, а Тэхён смотрит на него с высоты своего роста, сжимая в руках ножницы. — Ну серьезно, что ты думаешь, я могу сделать? Воткну ножницы тебе в глаз или что? — звучит тяжёлый вздох. — И зачем же мне это? Сегодняшним утром Тэхёну окончательно надоело корчить из себя вентилятор, сдувая собственную чёлку с глаз, поэтому он с яростным рвением схватился за ножницы и принялся стричься. Возился долго, потому что света от двух свечей было мало, а зажечь больше было бы неблагоразумно. Запасы и без этого заканчиваются быстро, но они уже определились, что завтра пойдут на поиски еды. Больше откладывать нельзя. Несмотря на возню, стрижка у Тэхёна получилась неплохой. На самом деле у него тот тип внешности, который мало чем можно испортить. Чонгук старается не заострять на этих мыслях внимание, да и нет в этом ничего, просто где-то на краю сознания он признаёт, что Тэхён красивый парень. Объективно. От этого ни горячо, ни холодно. Просто факт. — Я начинаю? Чонгук тяжело вздыхает. Угораздило же его согласиться. Как это вообще случилось? Просто прическа Тэхёна выглядит хорошо, а он сам зарос. Волосы у него чёрные, жёсткие и растут довольно быстро. Идея превратить свою смешную чёлку в нормальную показалась удачной, но когда Тэхён взял в руки ножницы, Чонгук с ужасом осознал, что не готов подпустить его с чем-то колюще-режущим к своему лицу. Они сблизились, но не настолько, чтобы он так ему доверял. У них всё ещё за окном пиздец, вокруг страшная жара, люди жрут других людей, а он всё ещё мальчик-параноик. — Стриги только чёлку. Остальное не трогай. Чтобы я всё видел. — Как скажешь. — Тэхён не спорит. Быстро орудует ножницами над чужими глазами, подхватывая отстриженные пряди тонкими пальцами, чтобы они не попали на лицо. Чонгук напряжён, как струна: вот-вот лопнет с низким звуком, и молча терпит, удерживая себя от того, чтобы зажмуриться. Боже, а он-то думал, что смог разобраться со всем дерьмом, творящимся в его голове, и привыкнуть к другому человеку. Сюрприз. Психологическая многоходовочка. Тэхён заканчивает довольно быстро. — Готово. Чонгук не может удержаться от облегчённого вздоха, соскакивая со стула. Зеркало встречает его отражением чёрных глаз и чёлкой…нормальной. — Выглядит здорово. Спасибо. — Нет проблем, — Тэхён показательно медленно кладёт ножницы на белую раковину и очень внимательно на него смотрит. — Я бы тебя ещё и покрасил, если бы было чем. Я и сам хочу. В красный. Чонгук это никак не комментирует, только непонятно дёргает уголком губ и скрывается в дверях ванной. Кажется, сегодня не его день. — Ты в порядке? — звучит ему в спину, но он продолжает идти. Чонгуку нужно немного побыть одному. * Они встречаются ранним утром в гостиной. Солнце ещё не встало, до рассвета примерно полчаса, но Чонгук чувствует себя на удивление бодрым. Он сладко потягивается, разминая затёкшие во время сна плечи. Тэхён, напротив, опухший и явно невыспавшийся, проходит мимо него, сжимая в руке зелёную свечу. Яблочная. — Мы определённо должны найти нормальные свечи, я уже не могу, голова от одного запаха раскалывается, — стонет Чонгук. Тэхён в ответ согласно мычит, заворачивая на кухню. Пока тот сонно сооружает завтрак, Чонгук скрипит зубами, зажигая последнюю свечу — она вновь оранжевая — и готовит вещи. Вечером он сам нашёл второй рюкзак, в который сейчас складывает несколько небольших бутылок с водой. Готовит шмотки, все максимально закрытые. Было бы здорово одеться во что-нибудь лёгкое, но перспектива облиться потом выглядит намного привлекательнее, чем вероятность быть укушенным за открытый участок тела. Иногда он раздевается на улице, как в день, когда встретил Тэхёна, но случается это лишь в те моменты, когда становится совсем невыносимо и мозги грозятся расплавиться и вытечь через левое ухо. Да и не стоит оно того, обгоревшая на солнце кожа потом болит и мешает спать, а у него и без того до сих пор случаются проблемы со сном. Они по очереди умываются, приводят себя в порядок, молча завтракают и одеваются. Чонгук проверяет, на месте ли вода, а затем достаёт по-родному ложащуюся в руку Беретту и смотрит, сколько патронов осталось в магазине. В его рюкзаке ещё есть запасные. Ждущий Тэхён, чьи руки болтаются в рукавах толстовки светло-коричневого цвета, поджимает губы. — Пистолет только один, — говорит Чонгук, перехватывая его взгляд. Он врёт. Прямо в этой комнате у него припрятан потрепанный Браунинг. — Я всё равно не умею стрелять. — отвечает Тэхён. Они выходят на рассвете. * Солнце только встаёт и воздух ещё не успел прогреться до высокой температуры. Чонгук останавливается, подставляет лицо тёплым, ласкающим кожу лучам, и на секунду прикрывает глаза, когда ветер мягко пробегается по его загривку. В доме заколочены все окна без исключения, чтобы в них никто не залез, а пробивающихся сквозь доски лучей недостаточно для того, чтобы осветить помещение. Чонгук сам этого не осознаёт, но когда долго не видишь солнечного света и находишься в полутьме, эта самая тьма начинает давить. Когда жарит тоже не круто, но в такие моменты, как сейчас, когда ещё не жарко, а изголодавшийся по свету организм наконец-то получает желаемое, Чонгук это самое солнце, которое на постоянной основе пытается его изничтожить, очень любит. В этом мире осталось мало приятного, это правда, так уж сложилось, но моменты, когда он сбрасывает с себя ночную сонливость и не успевает расшевелиться, всё ещё дарят минутку для самообмана, чтобы успеть подумать, будто бы всё хорошо. — Мне кажется, что нам стоит вернуться в тот магазин, где мы встретились, — раздается сбоку. Минута самообмана заканчивается также быстро, как и началась. Чонгук смотрит на Тэхёна, который накинул на голову капюшон и замечает, что тот почему-то мягко ему улыбается. — Почему? Хочешь поностальгировать? — Нет, — улыбка превращается в усмешку. — Он не так далеко, маленький, из него можно быстро убежать. К тому же, пока меня не вколотили башкой в пол, я успел заметить, что продуктов там сохранилось много, да ты это и сам видел, я думаю. Район тут спокойный, за всё то время, что я здесь нахожусь, в наш дом никто даже не попытался вломиться. Очень тихий. В центре всё не так. В наш дом. Как забавно. — Ты бывал в центре? — Очень долго там был. Ты довольно неплохо тут устроился, если подумать.  Чонгук кидает на него ироничный взгляд. — Неплохо? — Эй, я серьёзно. Там бы ты так спокойно не смог, пришлось бы чуть ли не каждую ночь с кем-нибудь махаться, — он закусывает губу, убирая руки в карманы. — А ты бывал в центре? — В самом начале, — Чонгук тоже накидывает на голову капюшон, опуская глаза. Начало — не та часть, которую приятно вспомнить. Даже близко не та. — Обхожу его на пушечный выстрел с тех пор, как еле унёс ноги. — Представляю, — вздыхает Тэхён, а Чонгук с удивлением понимает, что за три минуты на улице узнал о нём больше, чем за кучу времени, проведённую в доме. Чудеса какие-то. — Ну так что? Согласен? Мальчик-параноик бдит, ему всё кажется подозрительным, но Чонгук впервые за последнее время его одёргивает. Покопавшись в себе, он понял, что не хочет думать, что Тэхён может оказаться плохим человеком. Пистолет он ему, конечно, не дал, оправдывая это тем, что быть недоверчивым в таких условиях вполне нормально. Даже несмотря на то, что не хочется считать, что Тэхён способен причинить ему вред. Кажется, он к нему немного привязался. Или, как обычно, не немного. Это плохо в любом случае. — Согласен. Идём. Утреннее солнце нежит их недолго и спустя полчаса Чонгук привычно начинает обливаться потом. Тэхён выглядит не намного лучше, но ручьями с него пока не бежит, а плохо он себя чувствует только из-за того, что не выспался. Они не снимают капюшоны, чтобы не схлопотать солнечный удар, и Чонгук тут же осознает собственный промах — в предрассветных сборах он забыл про головные уборы. Со временем звук шагов Тэхёна становится привычным уху и Чонгук сосредотачивается на посторонних звуках. Как ветер гоняет по асфальту упаковку от снеков, как шумят ветки деревьев с выгоревшими пожухлыми листьями. Чонгук до сих пор не понимает, каким образом всё это еще не вспыхнуло и не выгорело дотла. Наверное, это и есть удача, не иначе, потому что он точно знает, что пригород, где было много растительности, давно остался кучкой пепла и угля. Это ужасно грустно, когда-то он ездил туда на каникулы. Теперь у него не осталось родных мест, куда бы он мог вернуться. Во времена пожаров, когда эти родные места горели, было совсем худо: в обжигающе жарком воздухе стоял смог. Чонгук тогда не мог выйти из дома и голодал. — Господи, никогда к этому не привыкну. — стонет Тэхён, утирая рукавом под носом. — В доме бывает жарковато, но это уж совсем пиздец. Постой, я хочу глотнуть воды. Чонгук послушно останавливается. Тэхён стягивает рюкзак и достаёт воду, тогда как Чон оглядывается по сторонам. Вроде чисто, но он не уверен. — Ты прямо как какой-то секретный агент. Не считаешь, что ты излишне подозрительный? Чонгук поворачивается в его сторону. Настала его очередь улыбаться. С каждым разом это даётся ему всё легче. — Подозрительным? Оглянись и посмотри, где мы находимся. В ответ на чужую улыбку Тэхён довольно щурится, закручивая крышку на бутылке. — Ладно, ты прав. Возможно, это я такой беспечный. Они выходят на знакомое Чонгуку шоссе и он заметно подбирается. Спина вытягивается, как по команде. В последний раз, когда он был здесь, он тащил бездыханного Тэхёна на себе, а сам был разбитым, одиноким и измученным мальчишкой. Казалось бы, с тех пор не изменилось ничего, но вместе с тем поменялось многое. Развороченные машины так и стоят нетронутыми вдоль обочины. Чонгук смотрит на знакомый чёрный внедорожник, а затем переводит взгляд на шаркающего впереди Тэхёна, чьи ботинки уже начинают оставлять едва заметные следы на асфальте — для глубоких ещё не так жарко. Это просто такой же мальчишка, немногим его старше, возможно, тоже разбитый, он ведь не знает, что тот пережил, но рядом с ним он чувствует себя не так паршиво, находясь здесь. Чонгуку на досуге нужно будет об этом подумать. Через пятнадцать минут, налево после перекрестка, — были бы часы, он бы засёк, — они проходят мимо внушающего тревогу торгового центра и перебегают улицу. Выцветшая вывеска выглядит еще хуже и Чонгук бледнеет будто бы вместе с ней, передёргивая плечами от неприятных воспоминаний. Он тянется за пояс своих чёрных джинсов, достаёт пистолет и снимает его с предохранителя. — Тебе лучше сразу зажать нос, там в прошлый раз воняло ужасно, сомневаюсь, что стало лучше. Рядом стоящий Тэхён кивает и стягивает капюшон, чтобы увеличить угол обзора, после чего прикрывает нос воротником. Чонгук проделывает то же самое и они идут внутрь. Они не успевают пройти и трех метров, как впереди идущий Тэхён спотыкается и замирает на месте. — Господи, — шепчет он. Чонгук, едва не врезавшийся в его спину, напрягается. — В чём дело? Вместо ответа он кивает на пол и отворачивается, зажмуриваясь и крепко прижимая воротник к лицу. Чонгук смотрит на пол и сперва не понимает, что это такое. Всматривается в гнилую, высохшую мешанину, а затем видит обрывок серой кожи, на нем татуировка. Поднимает взгляд выше, там фиолетовая пакля, когда-то бывшая чьей-то причёской. И тогда он понимает. Лучше бы не понимал. Неспроста неведение называют святым. Тэхён не прав. Господь тут уже не поможет. — Блять, я совсем про неё забыл. — Меня сейчас вывернет, клянусь, я сейчас блевану, — задушенно говорит Тэхён и Чонгук его отлично понимает. Он вновь опускает глаза к телу девушки, которую тут застрелил. Точнее на то, что от неё осталось. То, что не сгнило, частично высохло и сморщилось под солнцем, остальное разорвали. Ей питались. Чонгук не тупой, он видит следы от зубов. Он видит её позвоночник. Ему казалось, что после тех вещей, через которые он прошёл, он готов абсолютно ко всему, но правда оказалась в том, что ничто в этой жизни не могло подготовить его к тому, чтобы он мог спокойно взглянуть на грёбаный позвоночник в чужих останках. Он ведь видел её живой. Знал, как она выглядела, двигалась. Это он сделал её этой кашей, участие в трапезе не принимал, но именно он сделал её останками. — Ох, твою-то мать, — задыхается он. Завтрак поднимается вверх по пищеводу и он хватает Тэхёна за рукав, после чего тащит вперёд. Разбитые стёкла хрустят под подошвой практически знакомо. В другой руке он сжимает пистолет, прикрывать нос становится нечем и вонь ударяется об него с какой-то нечеловеческой силой. Чудо не в том, что он когда-то там выжил, чудом будет то, если он умудрится не заблевать всё пространство в радиусе трёх метров. Горло обжигает кислотой, он запихивает Тэхёна за один из стеллажей и отворачивается, упираясь свободной ладонью в колено. Так, ладно. Спокойно. Ему нужно успокоиться. Он крепко зажмуривается, сглатывая, и наконец-то зажимает рот воротником. Всё в порядке, Чонгук. Всё хорошо. Чего ты так распереживался? — Ты в норме? — интересуется из-за спины Тэхён. Голос нормальный, он отошёл. Чонгук медленно выпрямляется и оборачивается. Выдыхает сквозь сжатые зубы. — Порядок, жить буду, — гнусавит он. — Нужно торопиться. Наша старая подружка валяется обглоданная. Скорее всего, кто-то вернётся, чтобы доесть. Тот в ответ торопливо кивает, задерживает дыхание и стягивает лямки рюкзака. Хорошая новость состоит в том, что Тэхён оказался прав: продукты здесь остались. Чонгук сметает ногой вздувшиеся банки со своего пути, которые помнит еще с прошлого раза. Уже и на скрежещущий из-за этого шум плевать, лишь бы поскорее тут закончить. — Проверь другие стеллажи, — он дёргает головой в направлении и следит за чужой спиной, когда Тэхён уходит. Чонгук хватает консервы и запихивает все в рюкзак. Движения все отработанные до точности, он уже давно знает, что ещё можно брать, а что уже не стоит. Он теперь, чёрт его возьми, ходячая энциклопедия по нескоропортящимся продуктам. Закончив с консервами, он осторожно перемещается в другой отдел и тут тоже находится то, что можно взять. Краем уха он слышит, как где-то копошится Тэхён, и идёт на этот шорох, когда его рюкзак оказывается полным. Находит он его быстро. — Чего ты тут возишься? Тэхён смотрит на него снизу вверх, сидя на корточках и улыбается, запихивая в рюкзак какую-то небольшую коробку. Чонгук ловит себя на мысли, что наблюдать за чужой улыбкой всё-таки стало привычным. — Тут бытовая химия и всё такое. Просто куча полезной хрени, которая нам пригодится. — Закругляйся. Тэхён кивает, выпрямляясь. Торопливо рыщет глазами по разгромленным полкам, явно что-то ищет. — Что ещё? — Ищу краску. Красную. Ебануться, как хочу красные волосы. Тут сто процентов должна быть, я уже видел розовую. Чонгук моргает, а затем щетинится.  — Ты, блять, шутишь, что ли? — шипит он. — Ты хоть понимаешь, в какой опасности мы находимся с этой дохлой дурой на пороге? — Я всё понимаю. Дай мне минуту. — Тэхён… — угрожающе начинает Чонгук. Голос становится ниже, он едва не срывается на рык. Вспыльчивости ему не занимать, а когда дело доходит до собственной безопасности, тут уж и думать нечего. — Одну минуту. Всего одна минута и мы уходим. Пожалуйста, Чонгук, — он отрывает взгляд от полок и смотрит на него. Это какой-то супер запрещённый прием или что-то в этом духе, другого объяснения Чонгук не видит, потому что он соглашается, неохотно кивая. Бесится, но соглашается. — Минута пошла, — нагло говорит он. Тэхён это никак не комментирует, но взгляд у него очень говорящий. Он шустро начинает перебирать коробочки, делать это одной рукой ему явно неудобно, да и не видно там ничего. Чонгук не верит в чужой успех и сложившаяся ситуация нравится ему с каждой секундой все меньше и меньше. Он нутром чует: что-то не так. — Слушай, я хочу тебя спросить. Раньше, наверное, нужно было, но всё же, — между делом говорит Тэхён, не отрываясь от своего занятия. — Могу я остаться с тобой? Я знаю, что теперь тебе не надо меня выхаживать, но мне некуда идти. Я хочу остаться насовсем. Или пока меня не убьют, тут уж как получится. Чонгук очень рад, что он его спросил. Правда. Но… — Сейчас не самый подходящий момент для таких разговоров, тебе так не кажется? — Почему? — спрашивает тот. — Ты не хочешь? Я пойму, если это так, всё в пор… Ох, ну наконец-то. Я нашел! — он хватается за коробку и поворачивается. Поворачивается и с его лица молниеносно стирается улыбка. Он белеет за секунду. У Чонгука внутри всё обрывается. — О боже, блять, Чонгук, обернись, — сипит он. Ох, он так и знал. Нутро там ему подсказывало, не нутро, но он точно знал, что рано или поздно произойдёт что-то нехорошее. Чонгук оборачивается. Тот, кого он видит, резко заламывает его руку, с рычанием обрушиваясь на него всем весом. Беретта, зажатая в правой руке, выскальзывает из пальцев, падает и скользит по магазинному кафелю к тэхёновым ногам. Интересно, а судьба существует? Потому что, если да, то нужно отдать ей должное — чувство юмора у неё просто отменное. Тэхён ведь не умеет стрелять.