Город огней

      Магда быстро проматывала новостную ленту на своём смартфоне. В другой её руке тлела медленно сигарета. Пахло ментолом, дымом. Одиночеством. Под глазами женщины росчерком вороньего крыла залегли тёмные круги.       Сара быстро затянула волосы в хвост, надела на себя рубашку.       Герберт не торопился, подал Магде, сидящей в соседнем кресле, чашку с кофе. Над носиком электрического чайника, стоящего прямо на полу гримёрки, вился лёгкий белый парок. Магда затушила бычок о пепельницу, благодарно приняла чашку с горячей жидкостью. Громко отхлебнула из чашки и, не отрываясь от экрана телефона, сказала: — Что-то ты затих, Гер.       Герберт, погружённый в свои мысли, услышал не сразу. — М? — вопросительно посмотрел он на Магду. — Говорю, затих ты, — повторила она, — приуныл как-то. — Да? — Герберт удивлённо изогнул брови. — Я и не заметил. Старею, наверное. — Я к тому, что давно мы толпой никуда не выбирались, — объяснила женщина. — Да ну его, — откуда-то из-за ширмы пробурчала Сара. — Ну почему? — капризно протянула Магда. Герберт ответил за Сару: — Потому что я в прошлом месяце, например, с твоей лёгкой руки чуть не схватил трипак. Я не говорю уже о похмелье. — Зато жить нескучно, — нашлась на это Магда. — Да ну эти опасные приключения, — наконец выглянула из-за ширмы Сара. — Унылые вы, ребята, — надулась Магда. — И не вытащишь вас никуда. — Мужика себе найди, не так скучно будет, — заключил Гер, устраиваясь в кресле с ногами.       Магда нахмурилась. — Моё сердешко ещё болит по бывшему, — грустно вздохнула она. — Смотри, что этот гондон в Инсту свою кинул.       Гер вытянул шею, заглядывая в экран телефона Магды. Парень присвистнул, увидев фотографии с абсолютной обнажёнкой. — Нашёл себе шлюху какую-то, — возмущалась Магда, — Месяц после скандала прошёл, а это уже третья его баба. Блин, как я вообще с таким кобелём год провстречалась? — Ну и ты не святая, — допивая кофе, заключил Гер. — Бесит он меня, — всё ворчала женщина и тут же обратилась к Саре: — Ты долго ещё? — Ну сейчас, блин, — торопливо и слегка раздражённо отвечала та, застёгивая джинсы. — Сара, — позвал Гер. — А? — Помада, — напомнил он, указывая на собственные губы. — А, точно, — кивнула девушка, — забыла.       Она аккуратно стёрла с губ салфеткой настолько алый цвет, что от долгого созерцания его начинали болеть глаза. — Ну так что? — наконец спросила у Гера Магда.       Он почти сразу понял, о чём она. — Ты можешь легко подбить на аморальный образ жизни Сару, — предложил Герберт, — но я пас. Буду сидеть дома, вязать носки и читать поваренную книгу. — Серьёзно? — скептически изогнув бровь, произнесла Магда тем самым восхитительно саркастическим тоном. — Нет, конечно, — засмеялся Гер. — Всё, — заключила Сара, накинув на плечо рюкзак.       Магда загасила смартфон, потянулась в кресле и легко встала. — Ну, мы пошли, — произнесла она. — Удачной смены, — уже из-за двери пожелала Сара. — Увидимся, — целуя в щёку Гера, произнесла Магда. — Угу, — парень кивнул. — До завтра.       Стоя на пороге гримёрки, Герберт заметил, что пустой зал уже начал наполняться ожидающими зрелища посетителями.       Гер закрыл дверь. Пусть ждут. Он выйдет позже.       Он остался в гримёрке один. Все прочие были либо уже в зале, либо ушли домой, как Сара с Магдой.       Герберт смотрел на своё отражение в зеркале. Он носил просторную одежду, джинсы с высоким поясом, потому что на нём они смотрелись красиво, какие-то совершено безразмерные кофты, которые только шли ему, делая ещё тоньше его фигуру, сглаживая острые углы. Гер был самим собой. А надо было быть шлюхой.       Красился он быстро и мало, не очень любил это нудное дело. А вот одевался медлительно, нехотя снимая с себя одежду, словно она была второй кожей. Прозрачная ткань легко легла на плечи.       Герберт вышел в зал, даже не посмотрев в зеркало.       А в зале было уже шумно. Гремела музыка, фонили десятки болтливых голосов. Эти люди были так увлечены, что не сразу заметили Гера.       И как будто вмиг сбылись все сны. Страшно подумать, кто хуже — он, Герберт, танцующий для этих людей, или эти люди, получающие от этого удовольствие.       Герберта учили танцевать хорошо, выкладываясь, не оставляя от себя настоящего ничего, растаптывать себя.       «Танцуй так, как будто занимаешься сексом с собственной тенью».       Всё сливается в одно сплошное пятно белого цвета. Нет лиц у людей, ничего нет. Холод где-то между шестым и седьмым ребром, грохот музыки.       Маковки васильковые, синие-пресиние. Нежные лепесточки, линии густых ресниц, сливающихся с тёмным цветом океанских вод. Сумасшедшая небесная синева, срастающаяся с тёмными водами проклятого, воспалённого разума. Синева здесь, доверчиво и удивлённо смотрит на шлюху так, будто и не была до этого с ней знакома.       Альфред удивлён. Его не интересует, приятно или нет. И смотрит он скорее любопытно, изучающее. Он не умеет пожирать взглядом. Или считает это слишком низким. Он тут лишний. Он просто пришёл сюда за своим другом, он пришёл просто посмотреть, дождаться и уйти с ним.       Герберт у шеста, затаённое дыхание, долгие взгляды. И среди пустой толпы он видит своего ребёнка. Осекается на слове «свой», запоздало вспоминает, что это его мысли, и думать он может о чём угодно.       О ком угодно.       Ребёнок в толпе дружелюбно улыбается, поймав взгляд Гера. Гер подмигивает. И тоже улыбается. Он резко отворачивается, сползая вниз по шесту, обхватив его обеими ногами. Он не стесняется. Зачем стесняться? Всем плевать на это.       И Гер откидывает голову, ритмично двигает бёдрами, выгибается так, что ткань сползает к груди, обнажая бледную кожу живота. Видно каждое движение мышц, тело напрягается, и кожа блестит от пота. Светлые волосы касаются пола помоста.       Он поднимается, сев на колени, обвив шест руками. И столько людей безудержно хотят оказаться на месте холодного мертвого металла.       Альфред думает, что Геру идёт быть таким — полуобнажённым, пьяным от чужого восхищения и … и одиноким.       От последнего становится немного больно, и Альфред преисполняется сочувствием. Он вспоминает Сару, которая прошла мимо него, даже не взглянув. И не потому, что не хотела его видеть, а потому, что действительно не видела его. У неё свои проблемы и слишком сложная жизнь.       Как грустно, что у неё никак не получается любить.       Это как мучиться от жажды, но не пытаться её утолить, а лишь смотреть, как это делают другие.       Герберт проводит рукой по шесту, нарочито медленно и нежно, словно прощаясь. Спускается в зал, под одобрительный гомон толпы. Все смотрят, но никто не смеет прикоснуться. Нельзя. Это чья угодно, но не их территория, чья-то чужая.       Герберт задевает зрителей руками, проходит нарочито медленно, чтобы все могли рассмотреть. Он проходит мимо Альфреда, но разворачивается уже за его спиной с таким лицом, будто вспомнил что-то, что давно уже забыл.       Альфред смотрит на окружающих его людей, он не знает, что Гер сзади. Гер специально наклоняется, сильно прогибаясь в спине, аккуратно кладёт свою ладонь Альфреду на плечо. Студент вздрагивает, рука Гера касается его подбородка. Парень проводит носом по чужой шее, медленно вдыхая чужой запах. Наполняя себя им, задыхаясь от упоительного аромата солёных волн и полевых васильков.       Вот тут Альфред очень удивляется. Подобного он и предположить не мог. Он не был напуган, только удивлён.       Всё-таки как приятно иногда осознавать, что ты рождён хоть немного робким, но исследователем.       Альфред поворачивает голову, оказываясь нос к носу с Гербертом. Гер на секунду зависает, не моргая уставившись студенту в глаза. А потом выпрямляется и, выходя из-за спины Альфреда, проводит рукой по чьему-то плечу, одетому в пиджак. Альфред почти ревнует в эту секунду, не хочет, чтобы Гер сейчас уделял внимание кому-то, кроме него.       Герберт интуитивно чувствует его настроение, продолжает вести своей рукой вниз с плеча мужчины в пиджаке по груди. Мужчина следит за рукой, пытается ухватить, но поздно, голубок вспорхнул.       Гер становится перед Альфредом так, что колено парня оказывается у него между ног. Альфред вскидывает на него округлившиеся глаза, предупреждая, что не надо. Или надо, но не здесь.       Взгляды липкие, от них делается приторно, хочется закрыть собой своего человека, спрятать, не отдавать, закричать им всем, чтобы уходили прочь. Но тогда это будет уже совсем другая игра. Герберт почти не отдаёт отчёта своим действиям, полагаясь на что-то совершенно ментальное. Мол, как будет, так и будет, я за это всё не отвечаю.       Гер аккуратно присаживается Альфреду на то самое колено, которое только было у него между ног. Герберт выше, он наклоняется над Альфредом, заслоняя его лицо от всех своими волосами.       В мире темно. Закрывай глаза. Вдохни поглубже. Не нужно бояться собственного разума. Нас так редко захлёстывают его холодные, тёмные воды. За ними мы не видим дна, мы не можем его увидеть, потому что его просто нет. Падение бесконечно.       Танцующие тени, белые ледяные мухи, снег заметает людям души. Мы никак не можем растаять. Прилечь бы на мягкую тьму, закрыть глаза и уснуть. Навеки вечные.       Альфреду так больно дышать. Господи, как тяжело-то. Он не может вдохнуть воздуха в свою грудь, он умирает. Он опаляет Гера углекислым газом, и через ткань чувствует его тёплую кожу. Альфред хочет сгореть.       И Гера.       Он вообще много чего хочет.       В зале гасят свет. Музыка смолкает. Люди начинают шевелиться в темноте, шуметь, кто-то предпринимает попытку включить телефон.       Гер торопливо поднимается, его прячет темнота. Он чувствует горячие ладони на себе, их вежливое, какое-то отстранённое прикосновение. У него кружится голова, а перед глазами пляшут в босоногом танце синие круги. Герберту даже кажется, что сейчас он упадёт в обморок.       И ещё ему кажется, что горячие ладони оставили на его теле ожоги, что огонь разъел его кожу до самых костей, до искусного переплетения рёбер. Той самой клетки, в которую заперли его желание жить, его свободу и веру.       Герберт исчезает, и Альфред не успевает, да и не пытается его задержать хоть на долю секунды. Альфред прикрывает глаза, возвращаясь в то время, когда чужое дыхание ласково пробежалось по его сонной артерии. Альфред невольно думает о Саре.       И что это было?       Гер очень устал, ему душно, ему нечем дышать. И он почти счастлив, когда его смена кончается.       Прима уходит со сцены.       В гримёрке он уже легче выдыхает. Тут музыка плохо слышна. Он смывает с лица всю краску, влезает обратно в собственные джинсы. И чувствует себя счастливым, оказавшись в себе настоящем.       На улице, у чёрного хода Альфред ждёт его. Стоит согнувшись, спрятав свои руки в карманы, глядит в небо. Звёзды считает, студент.       Гер подходит сзади, неслышно, ступая медленно с пятки на носок. Альфред разворачивается скорее интуитивно, чем на звук. — Ты был неподражаем, — смеётся он. — Ну естественно, — кивает Гер, улыбаясь в ответ. — Для тебя старался. — Да ладно, — передразнивая известного ведущего, отвечает Альфред. — Пошли? — наконец спрашивает у него Гер. — Пошли, — согласно кивает парень.       Ночь ворует тени, делает огни ярче. Скоро рассвет, розовый, мягко встающий над городскими каналами. Он осветит резные перила мостов и брусчатку, отблески света отразят прохладные воды реки.       И над миром взойдёт золото солнца, освещая два тёмных силуэта.