Город огней

Когда им посигналила незнакомая машина, они не удивились. Мало ли? Однако за ней след в след следовали ещё две, всё норовя прижать к обочине их давненько подуставший транспорт, вопящий о срочном отдыхе. Когда они всё-таки затормозили, то первым увидели выскочившего прямо на дорогу мужчину. Сказать, что он в своей ярости был красив, нет, нечеловечески прекрасен, это, наверно, ничего не сказать. Сколько в этом человеке было льда, холода и гнева. Удивительное существо, будто сошедшее с книжных страниц. Он тревожно озирался, что-то объяснял, и всё пытался узнать, не видели ли они тут, прямо на трассе, парня. Далее следовало более чем подробное описание. По такому описанию, наверное, трудно было не понять, о ком шла речь. Для этого нужно быть либо хроническим склеротиком, либо хроническим идиотом. Парни, с которыми мы не так давно познакомились, конечно, при всех своих отрицательных качествах, которых было немало, не относились ни к первой, ни ко второй категории. Каждый учится выживать так, как может. Мы отчаянно цепляемся за призрачную надежду на счастливую жизнь. И в этот момент мы пропадаем. Нас становится уже почти не спасти. Но ведь почти же. Значит, шанс ещё есть?.. — Ох, — хлопнул себя по лбу Аз, — постойте-ка, — обратился он к встревоженному голубоглазому мужчине напротив. — Что? Вспомнили что-то? — нахмурившись, быстро спросил тот. — Да, — Аз кивнул. — Был парень. Мы даже сначала подумали, что это девушка. — Подвезти хотели, — добавил вскользь Ричард. — И что? — граф нахмурился сильнее. — Да не успели, — Азазелло махнул рукой, — машина перед нами ехала, она его и подхватила. И всё. — А куда она поехала? — спросил один из охранников фон Кролока. — Хм... В город, кажется, — просто сказал Аз. — А номер машины вы не запомнили? — вновь заговорил граф. Тут Аз неожиданно покивал и даже сказал какое-то выдуманное сочетание цифр. Граф фон Кролок благодарно кивнул ему. — Спасибо вам, парни. — Не за что, — широко улыбнулся Аз. — Для хорошего человека ничего не жалко, — добавил ещё Рич. Он завёл машину. Бедняжка нелегко тронулась. Первые метров двести парни словно нарочно ехали медленно и по правилам, но, когда кортеж во главе с автомобилем графа промчался мимо и исчез в дали, они сами как бешенные сорвались с места. Тройка машин совсем пропала из виду. Отец упустил своего сына. Если у соловушки хорошая песня. Панихидная. Только вот по чьей головушке? Мелькала за окнами ночь, деревья, звёзды. Страшно оторвать ладони от лица, открыть глаза и посмотреть на своё будущее, потому что неизвестно, каким оно будет. Дыши глубоко и не психуй. Это вредно для здоровья. — Куда его везти? — глянув на парня, занимавшего соседнее сидение, поинтересовался Рич. — А, — Аз вновь небрежно махнул рукой. — Вези к нам. Привезём к главному, отдадим мамке, она разберётся, что с ним делать. — Ты серьёзно? — подал голос замолчавший Лукас. — Ой, да ты уже заебал, — не выдержал Азазелло. — У него лицо, как у куклы. На что-нибудь да сгодится уж точно. — Кстати, как нос? — негромко спросил Ричард. — Как-как, — проворчал парень в ответ. — Никак. Как всегда. Не впервой ведь. — Ничего, — ободряюще произнёс водитель, — приедем, мамка посмотрит, и будет, как новенький. — Хорошо бы, — хмыкнул парень. — Может, его на органы? — вновь заговорил Лукас. — Ох. Да захлопнись уже! — взвыл Аз. — Что за бред? Мы не мёртвые тела продаём, а живые. И это не наш профиль. А если не наш, то лучше не лезть. В таких делах умеют быстро на место ставить, — парень на минуту замолчал и негромко уже прибавил: — Особенно таких петухов, как ты. — Чё сказал? — Ничё. Заткнись и сиди молча. На этом беседа себя исчерпала. Нужно заметить, что вышеупомянутая «мамка» к семейному родству никакого отношения не имела. Её так звали за умение навести порядок и легко всем распоряжаться, приказывая иногда даже тем, кто считался выше сильнее её в плане субординации. Тут машина со всей гоп-компанией резко свернула с трассы в лесной массив. Теперь, видимо, ехали куда-то глубоко за город, где дома — самострой не выше двух этажей, где ночи темнее и теплее, чем в городе, где свободно выпускают на улице домашнюю птицу и живут потихоньку. Надёжное себе место нашли, змеи. Время идёт по спирали. Часовая стрелка даёт виток. Сил больше нет. Я устаю. Быстрая езда утомляет. Парень-наркоман прикрыл глаза и тихо задышал. Он уснул. На грани сна и яви, мира метафизического с тысячами возможностей одного события и сухого бухгалтерского отчёта по мироустройству, блеснули танцующие голубые огоньки. Мальчик. Очень красивый. То ли голубых, то ли ещё каких кровей. В общем, Бог его знает, сейчас уже не разберёшь. Но одно Феликс помнил очень хорошо. Этот мальчик был не просто красив, а восхитительно красив. Как небожитель. Сначала его забрали с надеждой на неплохой выкуп, но, поняв, что у матери-одиночики совсем нет денег, передумали. Его продали. Очень дорого. Намного дороже, чем предлагаемая сумма выкупа. Феликс не знал, что стало с этим удивительным доверчивым ребёнком. Да и, наверное, теперь боялся узнать. Это было первое самостоятельное дело, которое им доверили. О да, они постарались на славу, загубили сразу несколько судеб. С тех пор пошло по накатанной. Но к Феликсу часто, раз за разом, доза за дозой, приходит малыш Рудольф. И говорит что-то про то, что ему ужасно хочется к маме, что ему без неё страшно. Ночами детский шепоток не даёт уснуть. Наши скелеты навсегда останутся с нами. Скажу-ка я вам кое-что. Мы те, кто мы есть. В нас — тайны. А мы даже не подозреваем, что они есть. Не чувствуем, как на нас смотрят звёзды. Не знаем, что сидит внутри нас и кто мы есть на самом деле. Мы прочно уверены, что кожа, мясо и кости — это и есть мы. Но, понимаете, это ведь не так. Кожа, мясо и кости — это всего лишь одежда для того непростого и удивительного, что делает нас людьми. Челавеками, хаха. Я хочу плакать. Я хочу увидеть тот сладостный момент счастья, который обещала сама себе. Звёзды меркнут. Скоро появится солнце, и розовым, золотым, красным окрасит небо. Если только тяжёлый туманный свинец туч пропустит этот праздник красок. А если нет… то достаточно лишь одного знания того, что он тут, здесь и происходит в этот час. Но пока ещё очень темно, ночь не знает конца, серая, мокрая, как канализационная крыса. Пусть простит мне великодушная госпожа Ночь это сравнение. Уже показались огни загородного дачного посёлка. Уже слышится лай собак. Разносится мирный тихий дрём по здешним дорогам. Машина подъехала к высокому двухэтажному коттеджу на краю посёлка. В его окнах, несмотря на ранний час, горел свет. Действительно, зачем спать ночами? Захлопали двери машины, задымели сигареты, тихие отзвуки плыли в предрассветном воздухе. Уже чувствовалась его особенная свежесть и морозность. Ещё в этот ранний час можно было легко определить, что день будет ясный. Аз бормотал что-то в домофон, видимо, разъясняя ситуацию, до тех пор, пока не щёлкнул замок ворот, приглашая войти. Мне даже на секунду показалось, что про Гера могут забыть, да так и оставить в машине до наступления утра. Но нет. Спустя минуту его, всё ещё в бессознательном состоянии, уже волокли в дом Рич и Аз. Феликс остался лежать в машине. Лукас курил рядом и терпеливо дожидался, когда его сигарета превратиться в бычок, чтобы растормошить Феликса. Если он сам вскоре не очнётся с очередным душераздирающим криком. Малыш Рудольф не оставит его в покое даже на смертном одре. За этого ребёнка отомстит сама Смерть. В этом большом доме из красного кирпича было душно, пахло сигаретами. В коридоре, кутаясь в длиннополый серый халат, их встретила женщина со стрижкой под мальчика, волосы её были выкрашены в тёмно-каштановый, но стали уже видны отросшие чёрные корни. На вид ей было немного за сорок. Худая, с чёрными глазами, острыми локтями и коленями. Елена. Моя фантазия. Елена значит «солнечный свет». Как же ты сюда попала, милая? — Тащите в комнату, — сразу сориентировалась женщина. Гера принесли в душную гостиную, бросили на диван, обитый тёмно-зелёным плюшем. Мамушка, прищурив жуткие чёрные глаза, внимательно рассматривала его лицо. Взгляд цепкий, колкий. Она будто сразу оценивает, сколько денег может принести этот человек. Заработать честным трудом, так сказать. Плавная линия переносицы и нежные очертания губ. Бледная тень на скулах от ресниц. Человек, выглядящий, как дух, вызванный из небытия. — Надо бы его главному показать, — почесав подбородок, сообщил Аз. Мамушка посмотрела на смуглокожего парня так, будто он сморозил глупость. — Нет, мы спрячем его и никому не скажем, — всплеснула руками она. — Конечно, надо. — Он тут? — спросил Рич. Мамушка закатила глаза. — Как же! Ускакал, деловой. Скоро девочки придут, а он говорит, мол, занят, в город ехать надо, — вздохнула она, — сама их и встречай. Ты, мол, за ними смотришь! И она вновь вздохнула. — Осмотри его, а то наш впечатлительный Феликс ему битой по черепушке заехал, — виновато признался Ричард, сморщив нос. Елена посмотрела на него уничтожающим взглядом. — Эй, а меня посмотреть? — возмутился Аз. — Он мне в нос заехал! — воскликнул парень, указывая на Гера. — Подождёшь, не переломишься, — махнула рукой мамка. Он села на край дивана рядом с Гербертом. Подняла аккуратно его голову и принялась осматривать. — Ну не дай бог, если вы ему сотрясение устроили, — угрожающе произнесла Елена. — Если так, то вам… несдобровать. Парни примолкли. Гнев Елены был страшен, да. Она зорко следила за тем, чтобы в комнатах девочек было чисто, чтобы всех, кого привозили парни, доставляли не по частям, а целыми и ещё, желательно бы, здоровыми, чтобы никто не воровал из бюджета и не лез куда не просят. Мамушка была главным ревизором. — Тащи сумку с лекарствами, — бросила кому-то из парней она, — и окно откройте. В вышеупомянутой сумке было всё то, что осталось от Елены-фельдшера. При этом содержимое всегда пополнялось. Мамушка доходчиво объяснила главному, что бывших врачей не бывает и что за здоровьем девочек важно смотреть, холить их и лелеять. Когда всё необходимое оказалось в её распоряжении, Елена осторожно принялась обрабатывать рану на голове Гера. Ушиб был совсем небольшой, но маленькая ранка рядом с макушкой всё же имелась, поэтому мамушка быстро перебинтовала парню голову, однако не без труда, потому что ей мешали его длинные волосы. Женщина придирчиво осмотрела парня, предприняла несколько попыток привести его в чувство. После подставленного под нос пузырька нашатыря парень со свистом вдохнул воздух и очнулся. Он медленно проморгался и бессмысленно уставился на мамушку. — Сотрясение всё-таки есть, — после более тщательного осмотра произнесла она, — но на ваше счастье, мальчики, маленькое. Ему бы сейчас немного покоя. Женщина тяжело вздохнула. Мол, он-то нам как раз только снится. Аз расслаблено выдохнул. Ничего, оклемается, не хрустальный. А вот его собственный нос сталь неприятно пульсировать и опух, и это чувство уже не было возможности терпеть. Заметив его состояние, Елена вздохнула. — Иди на кухню, приложи лёд, — наконец произнесла она. Парень кивнул и исчез в тёмном коридоре. Гер не мог понять, где он. Всё было незнакомым, пахло чужим. Он никогда не был в этой комнате с зелёными обоями и тёмным паркетом под дерево, ему был незнаком стол в углу, он впервые видел клетчатую скатерть на нём и стулья с пёстрыми сидушками. Но спрашивать, где он, парень не стал. По мере того, как он приходил в себя, возвращались к нему и воспоминания. Из того, что с ним произошло за последние сутки, он сделал заключение, что его привезли к кому-то домой. Сначала мир вокруг Гера плыл и тёк, но спустя несколько минут он приобретал более чёткие очертания. Он очень ясно увидел, как из просвета какой-то комнаты, пройдя через чёрный коридор, появился Азазелло с упаковкой льда, приложенной к переносице. Парень проследил за ним тяжёлым взглядом, увидел как тот сел на стул рядом со столом. Потом его взгляд переключился на другого парня, водителя, который сидел в одном из двух кресел напротив. И только потом его взгляд вернулся к мамушке. — Вы кто вообще? — хрипло спросил Гер. Он вдруг заметил на своих руках покрасневшие следы от скотча, хотя его самого уже не было. — Меня зовут Елена, — ответила женщина. — И кто вы? — повторил вопрос Герберт, рассматривая женщину. Она сказала мягко, словно сглаживая громкие звуки: — Управляющая в этом доме. Ага, судя на обстановке и тому, что тут есть даже своя управляющая, дом этот принадлежит кому-то чересчур обеспеченному. Гер судорожно сглотнул. В горле было сухо. — Аз, принеси воды, — тоном, не терпящим возражений, приказала женщина. — Почему я должен!.. — начал парень, но его грубо прервала всё та же Елена: — Мне плевать, кто из вас сходит за водой, но вы, мальчики, — она покосилась на Гера, — должны слушаться меня, иначе вылетите отсюда вон. И я на порог вас не пущу. Рич молча поднялся и ушёл на кухню. — Вот и славно, — выдохнула мамушка. Скоро он вернулся и протянул Геру стакан с водой. Гер на него даже не посмотрел. — Я у него ничего брать не буду, — с претензией произнёс парень. Елена фыркнула, забрала у Ричарда стакан и сама передала его Герберту. Только тогда парень взял эту треклятую ёмкость. Женщина бросила взгляд на большие настенные часы из красного дерева с блестящим маятником. — Рич, пора ехать за девочками. Водитель всё понял, кивнул и отправился к выходу из гостиной. — Только возьми нормальную машину, а не вашу тарантайку, — бросила ему вслед Елена. Рич тихо притворил за собой дверь. Воцарилась тишина. Гер не спешил с новыми расспросами. Тут Елена встала и неторопливо прошла в коридор, чтобы не упускать из поля зрения гостиную, она остановилась на самом пороге кухню. Ей нужно было поговорить по телефону. — Пиздец тебе теперь, кукла, — обращаясь к Герберту, презрительно произнёс Азазелло. Гер молчал. — Что молчишь? С мыслями собираешься? — вновь поддел его Аз. — Азазелло, — угрожающе донеслось из коридора. Парень умолк, но не на долго, дожидаясь лишь того момента, когда Елена начнёт еле слышно говорить с кем-то по телефону и полностью скроется на кухне. Она всегда была неосмотрительна. Аз рассмеялся. — Будешь у нас теперь любить всех, кто только заплатит, — произнёс он. Гера ждал поток неприятных гадостей. Он и так уже был в абсолютном смятении. Мысль сталкивалась с мыслью, и казалось, что голова всё ещё звенит после встречи с битой. Его смущённый разум был ещё нежен и слаб и отвечал агрессией на любой раздражитель. Он просто не знал, что делать. Он теперь не мог отвечать за себя. — Может, если бы не вырывался, ещё обошлось бы, — продолжал наседать Аз. Сколько же в тебе гнили, бес. — Конечно, ещё неизвестно, что скажет наш любимый дядечка, но скорее всего тоже самое, что и обычно, — говорил он, — на трассу тебя, конечно, не поставят. Но ты представь, сколько любителей голубой любви среди богатеньких папиков. Ты им точно понравишься. Гер дышал медленно. Нормально. Нормально, это не самое плохое на свете, он выпутается. Нормально всё, сказали же тебе. Глупое сердце, хватит! Только не начинай. Но бой его всё нарастал. — Сколько извращенцев на твою мордочку позарится, — смеялся Аз, — а денюжка к нам в кармашек. Да где же эта Елена?! Пусть уже возвращается поскорее. У Аза вместо крови чистый яд. И сколько же мерзости льётся с его губ. Это нехорошо. — За твою задницу много дадут, — говорил Азазелло. Не надо, прикуси язык, парень. Не буди лихо, пока оно тихо. А у Гера зрачки уже шириной в два космоса и в голове смех мертвецов. Здорово, что сказать. Довели. Гер не то чтобы псих, у него просто характер тяжёлый. И сложное детство. А, как, я думаю, вы уже должны были понять, сложное детство делает проблемным и последующую жизнь. Это ни в коем случает не диагноз. Совсем нет. Геру бы немножко счастья. Его истерики начинаются со смутного шевеления холодного ужаса в животе. Это как бабочки, только змеи. Кобры. Смола сочится по венам. Вы хотели это увидеть? Хорошо. Прекрасно. Просто восхитительно! Азазелло, этот маленький бесёнок, он никак не заткнётся. Говорит быстро, но ясно и отчётливо, чтобы смысл каждой произнесённой мерзости до ходил до Гера неискажённым. А для Гера эти десять минут перед взрывом длятся, как десять вечностей. И Елена всё не идёт и не идёт. Щелчок. Божественная тишина. Ногти впиваются в кожу глубоко, аж до крови. Крылья носа трепещут, и тот воздух, который Гер выдыхает, кажется раскалённым. Парень весь напрягается, мышцы под кожей застывают, как вулканическая порода. Бьют, бьют в уши барабаны. Перепутанный комок змей всем гнездом прорывается наружу. Эх, ну что сказать? Когда будешь бить его, то бей насмерть. Мразей нельзя жалеть. — Замолчи, пожалуйста, — негромко произносит Герберт. — Что? — сощурив глаза, переспрашивает Аз. — Я попросил тебя замолчать, — повторяет послушно Гер. Аз фыркает. Следует презрительная тирада. Которую он, кстати, не успевает закончить. Он говорил, поднявшись с кресла, в его руке была всё ещё зажата упаковка льда. Которая, спустя какой-то миг, рассыплется прозрачными осколками. От того, что Герберт вскочил резко, его немного занесло в право. Перед глазами мелькнули два ухмыляющихся Аза. — Я. Сказал. Заткни. Свою. Пасть, — разделяя слова, проорал Гер, толкая растерявшегося Азазелло к столу. — Тихо-тихо, — начал было он. — Пасть заткни, сколько повторять! Иначе он ему её действительно порвёт. Ярость вскипает в крови. Злость. Ненависть. Как тореро красной тряпкой бесит быка, так и Аз играл с Гером. Доигрался. И он отбивался. И было реально больно. И что-то очень громко орал. Но Герберту было плевать. Голодный. Злой. Бить. Так, чтобы до крови. До тонкого воя, до чужих слёз и розовых от крови соплей, размазанных по кулакам. Чтоб эта тварь фиолетовая от синяков была, чтоб дышала с хрипом из-за переломанных рёбер, чтоб кровь из носа и следы цепких рук на шее. Гер не чувствовал те удары, которые ему наносил Азазелло. Не потому, что они были слабыми, а потому, что его это уже не волновало. Будто глаза застлало. Очень больно. Могло бы быть, если бы Гер это чувствовал сейчас. Аз молчал, сосредоточено отбиваясь. Нет, он совсем не был слабаком и хорошо умел драться. Просто ему в первый раз встретился такой поехавший отморозок. На крик и грохот переворачиваемых стульев прибежала Елена, так и не договорив по телефону с кем-то очень важным. Она кинулась в парням, пытаясь разнять, но отскочила к стене от сильного толчка, полученного от Гера. Гер говорил что-то с яростью и остервенением. Мало сказать просто про ярость. Это что-то выше. Это то, что заставляет кровь кипеть раскалённой магмой, от чего кость становится тверда, как сталь. Это что-то настолько страшное, что потом снится в кошмарах. Захлестнуло. Больно — очень. Бей, бей. Продолжай, не останавливайся. Бей, что есть мочи, пока эта мерзость не перестанет шевелится. Зверь из человека лезет. Страшная жуткая тварь, которой плевать, кого рвать. Кто под руку попадётся. Тут красоты ни капли. Такая дрянь. Я на пальцах объяснять не умею. И то, что можно описать словами, — это всего лишь жалкая тень той кромешной темноты, которая даже сам свет поглощает. Я хочу закрыть глаза и укрыться с головой под одеялом. В детстве это работало. А сейчас?.. Вы приглядитесь. Прищурьте глаза, напрягите зрение. У него изо рта пена капает, и на загривке шерсть поднимается. Аз еле-еле выкручивается из почти что железной хватки и цепляет Гера за перепутанные волосы. Парень дёргает головой, глаза всё ещё метают молнии. Плечи бессильно опускаются. Туманная дымка бесконечной горечи, так долго в нём копившейся, застилает глаза. Слёзы словно остужают веки, обожженные яростью изнутри. Волосы блестящей копной рассыпаются по плечам и хватка рук ослабевает. Это Аз испуганно растворяется где-то в сумраке кухонного коридора перед тем, как отправится зализывать свои раны. Гер роняет себя на пол. Хватит. Делайте, что хотите теперь. Его ладони дрожат, и мигом приходит боль от прошедших ударов. Гер плачет и тихо поскуливает. Мамочка, мамочка, милая, пожалей меня. Приголубь, успокой. Я очень прошу тебя. Барда, слышишь? Твоему белокурому ангелу так больно, что он хочет умереть. И Гер вдруг чувствует чьи-то тёплые руки, слышит успокаивающий монотонный голос. Но Герберту необязательно поднимать глаза, чтобы понять, что это не его мама. Так, жалкая пародия. Человек, который хотел бы, да только поезд уже ушёл. Гер тихо воет, как подбитый зверь. И вой его бессильный, отчаянный. Кто придёт к тебе на помощь? Кому ты нужен? Кто будет любить тебя всегда? Что будет дальше? Плевать. Так плохо, как сейчас, уже не будет. В гостиную зашёл кто-то ещё, но Гер это не заметил. Слишком больно.