Город огней

День первый. Ловить горячий ускользающий след, сбиваться с пути и метаться. Кричать. Звать. Дышать одной надеждой и без конца верить. Делать много, много где бывать. Искать, что есть только мочи. И отчаянно не верить в произошедшее. День второй. Искать среди миллионов теней единственно верный путь, терять и вновь находить уже остывающий след. Боятся потери. Ещё верить в скорое возвращение солнца на эту сторону света. Терпеть и сжимать кулаки. Жить и двигаться. День третий. Следы остывают очень быстро. Их затаптывают, заливают дождём. Их нет?.. Тупик. Биться, кричать, метаться из угла в угол. Не верить, не хотеть верить в безнадёжность. Чувствовать, как накаляется обстановка, как слабеют нервы. И тревога заполняет разум безумием. Прошла уже неделя с того момента, как пропал Герберт. Пропал и не был найден. Простая ругань сменилась настоящей тревогой, если не паникой. В голову приходили мысли о худшем, но их гнали поганой метлой, потому что нет, этого не могло быть, только не с Гером, с кем угодно, но только не с ним. Быть самим собой становилось только тяжелее, когда каждый день похож на ад, заполненный треволнениями, напряжением и пустой надеждой. Где ты, мой милый дом? За зелёным холмом, там чисты небеса, пахнет мёдом роса, в высокой траве бродит ветерок. Снега сюда. Снега в этот мир, горячей крови, над которой вьётся парок, крика оглушительного, чтобы услышали и пришли все, ударов, боли. Долгожданного конца. Вам не кажется, что всё это похоже на гнойник, который никак не может прорваться? Пусть больно будет, пусть кричат и плачут. Пусть будет буря. Штиль бывает только после штормов. Но тревожное затишье заставляет сворачиваться кровь прямо в жилах. Тревожное затишье, которому, кажется, не будет конца. Ударь меня. Ударь меня по лицу так, что из треснувшей губы пошла кровь, ударь так, чтобы остались кровоподтёки, чтоб слезы выжигали на щеках кровавые борозды, чтоб орать до хрипоты. Сделай мне больно! Это уже больше не смешно. Мне страшно. Я не могу найти выход. Где он? Где. Этот. Чёртов. Выход?! Блять, да где он?! Яблоневый сад и ольховые аллеи, белые колоны старого дома, синие отражения в больших стеклянных окнах в обрамлении кружева из облетевшей виноградной лозы. Голые розовые кусты, ухоженные вечнозелёные деревца и аккуратные ряды могилок с богатыми надгробиями и гранитными памятниками. Мраморный ангел безутешно рыдает. Чёрный «Ягуар» забрызган грязью, он злобно рычит, его заносит на поворотах, и от него пахнет липкой тревогой. Машина не заезжает в гараж, водитель бросает её прямо у входа в своё царство. Ягуар в последний раз взрыкивает перед тем, как водитель повернёт ключ зажигания в последний раз. Призраки этого места подозрительно принюхиваются. Хозяин привёз чужаков. — Может, стоит всё-таки обратиться в полицию? — после долгого молчания голос Альфреда заставляет вздрогнуть и оторваться от собственных мыслей. — Не стоит, — мягко, но достаточно категорично произносит Сара. Впервые в жизни она чувствует себя такой маленькой и беззащитной. Она с толикой священного ужаса смотрит на башенки, флюгера и шпили уже не особняка, ей кажется, что настоящего замка. И всего на какую-то секунду Сара видит прекрасных призраков этого места. Вот, кажется, она сама, но старше что ли, уставшая какая-то. Да, если это не Сара, не её отражение, не её тень, то кто? Тот, кто просто похож? Женщина с пышным водопадом каштановых волос с лёгкой рыжинкой. Чёрное платье из шёлка, белые манжеты и овальный вырез. В волосах блестит заколка — маленькая летучая мышь морщит носик. Женщина стоит у облетевшего розового куста, она легко одета, но ей совсем не холодно. Она открывает рот, говорит что-то очень тихо, и Сара могла поклясться, что говорила она её голосом. В ответ на призрачную речь слышится призрачный смех. Звонкий, серебристый. Будто порожистый ручей гонит свои чистые воды вниз по склону. Это смеётся другой призрак. Она выглядит немного моложе женщины в чёрном. И она в золоте, в белом, она улыбается. Тонкая, как кленовая веточка. И легко колышутся полы её платья в безветрие. Волосы её словно из чистого золота: две тяжёлые косы и прядка, которая вечно падает на лоб. Совсем как у Герберта. И даже глаза, зелёные, кошачьи, но в них — чистота и тепло. Она сидит на перилах рядом с печальной каменной горгульей и болтает ногами. Сара в страхе закрывает глаза. Открывает их и снова видит призраки переговаривающихся женщин. Сара не знает, куда деть взгляд и переводит его сначала на черепичную крышу особняка, а потом на тёмные стёкла окон. Она смотрит мельком, не вглядываясь, но взгляд цепляется за тонкую мальчишечью фигурку. Там, высоко, в первом от чердака ряду окон. Стоит то ли мужчина, то ли юноша. И, отодвинув тяжёлую бархатную штору, улыбается ей, Саре. Девушка дышит чаще, её пробирает холодный пот, и она с ещё большим содроганием отмечает схожесть живого графа фон Кролока с мёртвым графом фон Кролоком. Мертвец похож на измученного болезнью ребёнка, он субтилен, он бледнее бледного. Это что, кровь в уголках его губ?.. Сара громко и судорожно выдыхает, непроизвольно отходя на пару шагов назад от каменной лестницы, ведущей к широким дверям особняка. — Сара, — зовёт подругу Магда, и девушка вздрагивает. — Всё в порядке? — Да, — поспешно кивает та, — мне просто на секунду показалось… Девушка вновь смотрит на лестницу, но уже никого там не видит, и смолкает. — Что? — вновь спрашивает Магда. — Нет, — слабо отвечает Сара, но потом увереннее прибавляет: — нет, ничего. Магда кивает так, будто поверила, но всё же пропускает девушку вперёд, а сама поднимается по лестнице следом. Ей странно видеть холоднокровную и собранную в любой ситуации подругу такой потерянной. Очевидно, события прошедших дней отразились и на её нервах. Хозяин открывает перед нечаянными гостями дверь. Горе может разобщить, а может и объединить. Я помню всё, а ты забудь. — Проходите, — устало приглашает граф. Он отказывается от помощи старика консьержа, сам стягивает с себя пальто, а вот гости скорее по рассеянности пользуются его услугами. Граф ведёт их через огромный вестибюль куда-то вправо. Они проходят коридор под одной из лестниц, пересекают большую залу, видимо, для обедов, и каким-то мистическим образом оказываются в небольшой (относительно залы, конечно же) кухне. Ну кухне царит порядок, у плиты кружит полноватая седая кухарка в тёмно-синем платье и голубом переднике. — Здравствуйте, — почтенно произносит женщина, увидев хозяина, и удивлённо косится на гостей. Он устало кивает. — Садитесь, — граф указывает на круглый стол, застеленный тёмно-красной скатертью. — Будете ужинать, господин? — спрашивает кухарка. — Нет, я не буду, — качает головой мужчина, — гостей только накормите и сделайте всем кофе. Крепкого. — Вам нужно поесть, господин фон Кролок, — повторяет заботливая старушка. — Я сам решу, что мне нужно! — голос графа грохочет и отражается от стен. Старушка потрясённо на него смотрит. Очевидно, она к подобному не привыкла. — Ох, простите, Катажина, — вздыхает наконец граф, опускаясь на стул напротив Сары, — я сейчас весь на нервах. — Ничего-ничего, — лепечет старушка и отправляется в кладовую. Тихо. Никто не решается говорить. — Тебе действительно нужно поесть, — говорит Сара. Она обращается на «ты», смотрит серьёзно и строго, как терпеливая мать, которой надоело упрашивать капризного ребёнка. Она умеет быстро приводить в порядок и себя, и окружающих. — И ещё нормально выспаться, — прибавляет девушка. — Ты похож на ожившего мертвеца. Произносит и сама вздрагивает от своих слов. Граф действительно выглядит плохо. Уже знакомая нам болезненная бледность, круги под глазами, мужчина сутулится и то и дело протирает слегка покрасневшие глаза. Устал до чёртиков. Он смотрит на Сару долго, словно проверяет на прочность. Маленькая отважная Штернкинд. — Катажина, — мужчина зовёт вернувшуюся из кладовой кухарку, — накормите всех, включая меня. Старушка удовлетворённо кивает и уважительно поглядывает на Сару. И уже скоро над разогретым в микроволновке пирогом с мясом подымается вкусный парок, кофе кипит в большой джезве, а кухарка красиво раскладывает на тарелочке фруктовый зефир к кофе и наливает сливки в блюдечко. В большом холодном доме с приведениями становится шумно и тепло. Этот дом, как сирота или старик-вдовец. Он одинок, он прошёл через чужие судьбы, но сам остался прежним. И было слишком много всего, что оставило в нём след, который сразу не заметишь. В общем, это очень грустная история, и я расскажу её вам потом, если, конечно, расскажу. Тут словно семья собралась. Глава, хмурый и мрачный, но знающий сотни забавных историй и баек, которые может узнать лишь круг избранных и достаточно близких людей. Его жена, строгая и серьёзная, однако в своей любви нежная и преданная, как и положено любящей жене. Зять, который чувствует себя немного стеснённым, но пытается расслабиться. И, наконец, как это часто бывает на семейных сборищах, случайно затесавшаяся внучатая племянница чьей-то бабушки или троюродная сестра двоюродного брата, который не смог приехать. Только кое-кого не хватает. И отсутствие этого человека скрыть невозможно. Ели молча, однако не без шума. Сказался голод. За эти трое суток они нормально почти не ели, всё шло мимоходом, и кусок просто не лез в горло. Когда с пирогом было покончено, Катажина забрала опустевшее блюдо, ловко разлила по чашкам кофе и расставила перед ужинающими блюдечки с зефиром, печениями и сливками. Магда рассматривала красивую сахарницу с объёмными фарфоровыми цветами и преувеличено громко гремела серебряной чайной ложечкой, не переставая с любопытством крутить головой по сторонам. — И что теперь? — не выдержал Альфред. Никто не ответил. Наконец, граф вздохнул, сделал большой глоток кофе: — Не знаю. Альфред опешил: — Как?! Граф махнул рукой. — Я решил отправить своих парней в соседний город, — произнёс граф. — Может, он где-то в пригороде? — предложила Магда, кладя сахар в себе в чашку. — Может, — кивнул граф. — Это я, собственно, и собираюсь проверить. Сейчас этим занята охрана. В конце концов, у меня есть связи, которые неплохо могут помочь в поисках. Есть возможность того, что Гер у кого-то из недавно вышедших из мест не столь отдалённых. У кого-то, кто уже попадался на подобных делах. Люцифер не может попасться. Нет, только не он. — Если есть возможность проверить все версии, то надо этим пользоваться, — заключила Сара. — Полиция, я так понимаю, нам не помощник? — спросил Альфред. — Если мои парни ещё не нашли Герберта, — граф сделал ударение на слове «ещё», — то полиция вряд ли вообще его найдёт. Альфред понурился. Который день у него в голове была каша, и успокоиться он не мог. Всякий раз, когда он начинал думать о Герберте, то сердце, кажется, разрывалось на части, и хотелось выть от боли. От тоски на стенку лезть. — Если уж вы решили воспользоваться своими связями, то и мы попробуем, — задумчиво изрекла Магда. Альфред и граф с некоторым удивлением и неверием глянули на неё. Сара хмыкнула, наблюдая за ними. — Что? — заметив необычный интерес, спросила Магда. — Мы тоже не лыком шиты. — Боюсь даже представить, какие у тебя связи, — пробормотал Альфред. — Ничего, — как-то бесшабашно хмыкнула женщина, откинув белокурую прядь, — пройдёмся про притонам, бардакам, авось, что-нибудь и узнаем. Граф впервые за время пропажи сына хмыкнул с лёгкой тенью улыбки. — А вы не смейтесь, граф, не нужно, — заметив это, заговорила Магда, — ну судите только по одной внешности, чтобы потом не удивляться. Хаха, сколько тайн у этой восхитительной женщины! — Что ж, в будущем постараюсь. В следующую минуту он встал. — Куда вы? — удивилась кухарка, покосившись на часы. Был уже очень поздний час. — В город, — коротко бросил граф. — Но уже так поздно, и вы устали, и… — старушка осеклась, увидев, что её не слушают. — Нет, — серьёзно произнесла Сара. Она даже не тронулась с места. — Что «нет»? — не понял граф. Сара вздохнула так, будто объясняла что-то маленькому ребёнку уже сотый раз. — Ты не спал уже трое суток. Такими темпами Герберта просто некому будет искать. Усни хотя бы на одну ночь, иначе повалишься от усталости и уже не встанешь. Ты к этому близок, я вижу. Граф на удивление быстро сдался. Уже скоро он отдал приказ консьержу разыскать ключника и расселил гостей по гостевым комнатам, что вполне логично.

***

Вот странность-то. Они встретились через час во всё той же кухне. Он сидел на мягкой софе у стены. Взгляд рассеяно блудил по стенам, убранному столу, по потолку. На полу рядом с софой стояла початая бутылка. Он хотел спать, но не мог. Он хотел найти своего сына, но не мог. Он хотел исправить всё то зло, что натворил, но не мог. Он хотел повеситься. Но презирал это желание, потому что считал его эгоистичным и трусливым. Попытка убежать от себя самого оказалась тщетной. Тоска гнала его из комнаты в комнату. Он не мог находиться в пустой и холодной спальне, а в коморке за его кабинетом было темно и душно. И там особенно сильно хотелось расплакаться. Ей было страшно. В последний раз ей было так страшно, когда ей было десять, и она верила в чудовищ, которые жили только в её голове. Она быстро победила этот страх. И теперь она столкнулась с какой-то ирреальной реальностью, парадоксальной по своей природе. Страх играл с ней, как кошка с мышкой. Она боялась умереть от ужаса. Она боялась, что мёртвый фон Кролок запрёт её в отведённой ей гостевой комнате и подожжёт дверь. Она до темноты в глазах боялась, что покойная жена графа придушит её своими ледяным руками. Она до дрожи, до слёз боялась, что давным-давно умершая в этом доме от чьего-то яда учительница французского спустит на её голову тяжёлую люстру. Она убегала по единственно знакомому ей маршруту. Очень хотелось кричать, но страх сдавливал горло. Добрые и печальные призраки этого места с грустью и состраданием смотрели на них. Им было уже не больно. Ночи напролёт они играли в вист, гуляли в саду, пуская потусторонние голубые огоньки в небеса. Никто из служащих в этом доме не удивлялся, когда давно сломавшийся граммофон начинал играть вальсы Шуберта, когда вещи меняли свои места сами собой, когда огонь в камине вспыхивал, без чьего бы то ни было желания. Она вошла в тёмную кухню. Почему-то пахло куревом. В суетливых попытках отыскать выключатель она столкнулась с буфетом, попятилась и ощутимо ударилась о ножку софы и, споткнувшись, чтобы не упасть, схватилась за первый попавшийся предмет. Который оказался тёплым человеческим плечом. Она так хотела закричать, но лишь задохнулась своим ужасом. Сара не успела убрать руку, пальцы графа крепко схватили её запястье, и она сама слабо осела на софу. — Господи… — Сара? — голос графа дрогнул. Впервые он произносил её имя так мягко, так… Как потерявшийся ребёнок. На сердце у девушки полегчало. — А, это вы... ты, — она выдохнула. Граф щёлкнул зажигалкой, освещая своё лицо. — Потушите, — попросила Сара. Как только огонёк зажигалки погас, мимо приоткрытой кухонной двери проплыл огонёк свечной, прикрытый чьей-то рукой. Сара громко сглотнула, теперь уже сама вцепившись с руку графу. — Кто это? — Не знаю, — Сара почувствовала, как граф пожал плечами, — видимо, уже никто. — И часто тут у вас такое? — спросила девушка. — Часто. Им скучно, вот они и забавляются. — Не удивительно, что Гер сбежал отсюда. Граф поморщился. — Они совсем безвредные, — произнёс он. — А говорите, не знаете, кто это, — пробурчала девушка. — Я действительно, не знаю, кто это, — признался мужчина. — В этом месте очень много мёртвых. Пальцы Сары переплелись с пальцами графа. Так делала мама, когда её крошке снились кошмары. Граф тихо вздохнул. — Моя жена, отец, дядя, мадам Анна, бабушка, — вдруг начал перечислять он. — Они все умерли… не своей смертью? — осторожно спросила девушка. — Вы имеете в виду то, что им помогли? — Да. Граф кивнул, и Сара почувствовала это. — Список очень длинный, — вздохнул граф. — А ты не боишься… Давайте оба будем на «ты»? Вот и хорошо. Я хотела спросить, ты не боишься, что и тебя убьют? — Нет, — хмыкнул граф. — Я теперь один тут живу. Некому меня убивать. — А слуги? — Слуги? Это почти святые люди. Они замолчали. Граф вдруг уронил свою голову на плечо Саре. Ему было сладко вдыхать запах её мягких волос. — Если вы остались без отца, то вас воспитывала одна мать? — задумчиво произнесла Сара. — Угу. — Она умерла? — Нет, — коротко ответил мужчина, и голос его слегка вздрогнул. Сара поняла, что это запретная тема. — А вот у меня оба родителя живы, — призналась она, — только они в разводе. У матери вечная мигрень, а отец — бабник. — Я знаю, Сара, — мягко признался граф. Девушка вздохнула. — А, точно. Они вновь смолкли. Сара расцепила замок из рук и позволила себе обнять графа за плечо. Девушка почувствовала сквозь тонкую ткань рубашки движение ресниц старшего фон Кролока. Он закрыл глаза. — Какие же мы с вами жалкие, — горько произнесла Сара. Граф только крепче прижался щекой к её плечу.