Город огней

Машина летит, подскакивает на неожиданных поворотах. Нервы совсем на пределе. И очень кстати вспоминаются слова Сары, теперь уже такие далёкие. Слова о том, что это мясорубка, стирающая в порошок. Волнение. Тревога. Только не ошибиться, не промахнуться, Господи. И когда мальчишки на своём ведре с болтами подъезжают к тому самому дворику, где только недавно был сам граф, то у мужчины от слепой ярости сносит крышу. Так вот кто. Эти? Слабые. Злой и яростный схватит — переломит. И Альфред молился, чтобы переломил, чтобы размазал по стенке, чтобы от них ни черта не осталось. Таких — не жалко. И фон Кролок словно чувствует настрой парня, оборачивается к нему всего на краткий миг и, поймав взгляд хмурых синих глаз, легко, почти незаметно кивает. Альфред ошарашен, но граф уже отворачивается и ловко втискивает машину меж двумя гаражами-ракушками так, чтобы те, что зашли минут десять назад в загаженную парадную, не смогли в темноте её разглядеть. Граф отчётливо зол. Теперь все сомнения в сторону. Он уверен, что эти мальчишки точно приведут его к Герберту. Он ничем не хочет это объяснять, он весь холодеет и сжимается при мысли, что эта догадка может оказаться ошибочной. Он не может опять так жестоко ошибиться. Снова и снова. Это уже как пытка — шибаться. Обманывать себя. От ярости сжимать кулаки так, чтобы ногти впивались в кожу до крови. И продолжать надеяться, что всё ещё будет хотя бы нормально. Никак. Все наши клятвы, которые мы дали когда-то давным-давно, однажды вернутся к нам. Господи, ну пусть на этот раз всё будет хорошо, пожалуйста. Альфред не хочет, не может думать о плохом. Куда уж хуже? Что дальше? А если они опять попадут впросак? Сколько ещё искать? А если они не успеют, и Гера больше нет? А если Гера давно уже нет? Нет смысла гнаться за мертвецом. Мёртвым мы больше не нужны. У них своя жизнь, иная, в ней нет места живым. В ней нет места для нас. Альфред испуганно и отчаянно трясёт головой, молится, вспоминает давно забытые слова. Он на грани, чувствует, что это — край, ещё чуть-чуть, и он сам кого-нибудь убьёт. Или даже себя. Граф нетерпеливо барабанит пальцами по рулю, пялится в одну точку, каждый его нерв сейчас напряжён. Старший фон Кролок обретает почти болезненную уверенность в том, что Гера они найдут очень скоро. Он не знает, что это, чуйка ли, дар предвидения или отцовский инстинкт. Он знает, и сил терпеть остаётся всё меньше. Как же Сара была права тогда. А вот она сидит теперь рядом, скрестив руки на груди, такая же напряжённая, как и он сам. Но она держит себя в руках, не выказывает своего волнения. — Я выйду посмотреть, — быстро бросает Магда и выходит из машины, тихонько прикрыв дверь. Она натягивает на голову капюшон, пряча копну ярких белокурых волос, опасливо выглядывает из-за угла гаража, напряжённо следит за фигурками, копошащимися во дворе. — Ну, что? — пытливо спрашивает студент, когда девушка приземляется на сидение рядом. — Вышли втроём, — отвечает та. — Без того мальчишки? — хмуро интересуется граф. — Без, — кивнула Магда. Спустя пару минут послышался перестук, очевидно, это хлопами дверьми машины. И вот шумный кашляющий, транспорт заводится не сразу. Спустя ещё пару минут слышится уже шум колёс. — Едем, — выдыхает Сара. Чёрный «Ягуар» заводится с полуоборота. — Не зажигай фар, — попросила вдруг Сара. Граф зыркнул на неё, мол, и сам знаю. Ночь расплескалась, как ненароком разлитые чернила. Уже несколько дней над городом нависали снеговые облака, но снег всё не шёл, будто ждал назначенного часа. Но когда он наступит? И город глотал безлунные тёмные ночи, полные липких страхов и тревог. Наш ужас разливается по венам. Мы кричим, но нас не могут услышать. Так зачем же понапрасну тратить свои силы? Давайте замолчим. Молчание золото. Тут и без нас справятся. А на душе тяжело, голова болит, муторно так, будто ждёшь-ждёшь, а дождаться никак не можешь. — Я потерял их, — граф задохнулся своими словами. И Альфред с неприкрытым ужасом посмотрел на его чёрную макушку, которая выглядывала из-за спинки сидения. — Надо выехать на дорогу, — быстро рассудила Сара. Добрались до главной дороги быстро, неслись вперёд, потому что возврат был смерти подобен. И неясно было, что делать дальше. — Они слева! — воскликнул Альфред. — Зажги фары, — тут же спохватилась Сара, вспомнив, что они уже выбрались из тёмных дворов, а их добыча всё равно вряд ли заметит их в гуще проезжающих машин. Но граф уже вспомнил обо всё сам. — Это не они, — покачала головой Магда, — просто машина похожа. — Это они, — вдруг заговорил граф, и голос его был глух, — посмотрите на номер. И пока он говорил, машина резко свернула влево. Погоня возобновилась. Никто не удивился, когда преследуемые выехали за пределы города и двинулись по трассе на невозможной для такого корыта скорости. Альфреда раздирали самые разные чувства. С одной стороны он хотел, чтобы эти проклятые отморозки разбились. Все. Чтобы никто из них не выжил, не смог. С другой стороны сейчас только они могли привести их к Герберту. Фон Кролок одной рукой вёл машину, другой придерживал телефон, приложенный к уху. Граф уже слышал гудки. — Да? — из трубки послышался знакомый голос начальника охраны. — Выезжайте, — сухо бросил граф. Начальник охраны поинтересовался куда, граф же, видя, как стареньких автомобиль преследуемых сворачивает на грунтовую дорогу в тёмные облетевшие посадки, предельно точно описал это место. Казалось, он ещё не успел до конца договорить, а его подчинённый уже знал, о каком месте говорит его работодатель. — Подготовьтесь хорошо, — посоветовал граф, — и возьми с собой всех своих парней. — Вы нашли сына? — Надеюсь, — граф бросил трубку. Мужчина был уверен в своей охране. Когда-то он сам подбирал этих людей. Очень давно, когда многие из его врагов были живы-здоровы и находились с ним бок о бок, его жизнь была совсем как разменная монета. Приходилось обороняться любыми известными способами. Графа удивляло то, что при всех своих положительных сторонах его парни, разбиравшиеся со многим самостоятельно, не смогли найти похищенного даже под чётким и прямым руководством своего начальства. Кто и как смог так тщательно спрятать Гера? А главное — где? Кажется, теперь старший фон Кролок знал ответ на этот вопрос.

***

Дверь в комнату резко распахнулась. Герберт вздрогнул. На него испуганно взглянула Елена. — Он идёт сюда, — быстро прошептала женщина. — Кто? — нахмурился Гер. — Главный! — шепот женщины чуть не сорвался на крик. — Как? Откуда он? — Гер встревожено и нервно нахмурился. — Я не знаю, — теряя остатки самообладания, произнесла мамушка. Парень нахмурился ещё сильнее. — Его не должно быть тут в это время, — задумчиво произнёс он. — А если он узнал? — в ужасе проговорила Елена. — Если он догадался? Она обречённо посмотрела на дверь. — Задержи его, — попросил Гер. Женщина покачала головой. — Нам не пробраться мимо него. Герберт встревожено затеребил край застеленного покрывала. — Хм, может… может ты попросишь съездить его куда-нибудь зачем-то? — предложил Гер. — Мы должны за это время хотя бы попытаться смыться. — Ты думаешь, я ничего не пробовала, чтобы вновь спровадить его? — быстро проговорила Елена. — Знал бы ты, как он на меня тогда посмотрел. Гер примерно представлял этот взгляд, и не завидовал Елене, которая весь встречный огонь взяла на себя. — А сейчас он где? — вдруг спросил парень. — На кухне, — объяснила женщина. — И что он там делает? — Ждёт, — Елена замялась. — Я сказала, что мне нужно привести тебя в порядок. — Мне пизда, — после паузы заключил Герберт. Елена посмотрела на него умоляюще. — Ладно, — начал Герберт, — я постараюсь его уболтать, а ты… Но парень вдруг замолчал, услышав, как в дверь постучали. Елена напряжённо замерла, задышала медленно и глубоко. Видимо, привычка быстро успокаиваться и приходиться в себя была за многие годы уже отработана практически до автоматизма и превратилась в рефлекс. Эта маленькая слабая женщина отчаянно сопротивлялась всё это время, пытаясь не показывать своих настоящих эмоций. В комнату вошёл хозяин дома. Тонкий, как тросточка, весь в чёрном и с блестящими жутковатым светом глазами. — Извините, что помешал, — сухо заговорил он. — Но тебя очень долго не было, — продолжил он, обращаясь к Елене. — Да вот, — развела она руками, — заболталась я. Женщина вдруг почувствовала, как Гер толкнул её рукой в колено, мол, иди, не бойся. Он всё ещё надеялся сбежать, хотя уже было понятно, что сегодня это вряд ли получится сделать. — Елена, не могла бы ты пойти заняться своими делами? — вдруг предложил мужчина. — Я уверен, что у тебя их скопилось не мало. — Точно, а я уже и забыла, — мамушка хлопнула себя по лбу так, будто и правда что-то вспомнила. Вот она встала, дошла до двери, всего на миг остановилась напротив неё, но уже выскользнула в коридор, стараясь скрыть нахлынувшее волнение. И только спустя минуту главный хотел сделать шаг по направлению к Герберту, как дверь вновь открылась, и из-за неё выглянула Елена. — Герберт, я через час ужин принесу, — произнесла она и хотела добавить что-то ещё, но, увидев взгляд мужчины, замолчала и закрыла дверь. Гер прекрасно понимал, что для ужина уже слишком поздно. Эх, продержаться только час. Всего час. Парень увидел, как быстро разворачивается к двери и закрывает её на цепочку его противник. Уже противник. Внутри всё похолодело. Хрен он его получит! Авось, придумает что-нибудь, не впервой. Это называется вольная импровизация. И вот только мужчина к нему подсел, как Гер внутренне напрягся, готовясь к худшему. Он ведь тоже не из фарфора, и по роже дать может запросто. Но мужчина ничего не делал. Просто смотрел. — И? — Гер тут же пожалел, что открыл рот. — Вы хотите сбежать, да? — вопрос прозвучал больше, как утверждение, чем вопрос. — Ээм, а с чего ты вообще взял? — не понял Гер. — Хотите, я знаю, — усмешка. — Ты умный мальчик, не ломай комедию. Со мной ты будешь, как сыр в масле. — Мне и так неплохо жилось, — бросил Гер, нахмурившись. — И поэтому ты сбежал от своего, с позволения сказать, папули? — говоря это, мужчина придвинулся к Геру совсем близко, нарочно выделяя слово «папуля». Парень постарался скрыть своё удивление. — А вот это уже не твоё дело, — посерьёзнел он. — Так или иначе, но меня это совершенно не интересует. — И что же тебя интересует? — фыркнул Герберт и в который раз за вечер пожалел о том, что произнёс. — Что? — притворно-удивлённо поинтересовался мужчина. Он совсем низко пригнулся к Геру, дыханием опаляя тому кожу. Парень весь внутренне подобрался, готовясь к удару. Забрал ему светлую прядку за ухо и вдруг, горячо дохнув в висок, коснулся языком мочки уха. Гера аж подбросило. Он дёрнул головой и со всего размаха врезал мужчине в челюсть кулаком. Он, отодвинувшись, схватился за нижнюю челюсть. Гер готов был восторжествовать, но глянул на то, как нехорошо блеснули чужие глаза. Их хозяин сам с мерзким хрустом то ли вправил, то ли всего лишь поправил, если это вообще возможно, себе челюсть. Глаза его стали чёрными, блестели, как две мокрые сливы. Он схватил Гера за подбородок и сжал так, что ногти в кожу впились. — Я не буду с тобой играть, — Гер с трудом разбирал слова, потому что мужчина шипел, как настоящая змея, — либо ты для меня одного, либо для всех. Герберт упрямо мотнул головой, вырываясь. Почему он не может быть для самого себя? Мужчина довольно грубо схватил Гера за руки и больно врезал коленом под дых, отвлекая неожиданным ударом. И, пока парень был дезорганизован, успел защёлкнуть на его запястьях наручники. Холод металла неприятно обжег изящные запястья. Герберт громко и зло выругался. — Полегче, — засмеялся только на это. И ловко повалил парня на кровать. Да так, что тот умудрился удариться головой о железную спинку. Парень что-то взвыл, всё перед глазами начало двоится, а вниз по шее потекло что-то горячее. Герберт чувствовал, как нетерпеливые руки не стали расстёгивать рубашку, а заползли под неё, холодные и сухие, как наждак, цепляли за острые углы, оглаживали ребра и соски. И Герберт молотил ногами по воздуху, в надежде хоть раз попасть в этого мерзкого человека. Когда мужчина захотел поцеловать парня, то тот просто губ не размыкал и крепко сжал челюсти. Тогда он снова вдарил в больное место, но Гер, прорычав гортанно от боли, губ не разомкнул. Он смог изловчится и вмазать ему ногой так, что тот отскочил в сторону, схватившись за разбитую губу. Герберт рассмеялся. Главный утёр кровь рукавом. Он перехватил ноги Гера за тонкие щиколотки, стараясь их удерживать, но парень не хотел успокаиваться. Затем он просто уселся сверху парня и, наклонившись над ним, постарался быстро расстегнуть пуговицу у того на джинсах, чтобы добраться до ширинки. И тут-то в дверь кто-то поскрёбся. Но дверь была заперта. Неужели час уже прошёл? Две минуты. Пять. Десять минут. Елена уже висла на дверной ручке, в отчаянной попытке открыть эту проклятую дверь. Герберт уже не ждал помощи, самостоятельно пытаясь вырваться. В доме, где-то внизу, послышался грохот и крик. Ещё спустя минуту, в дверь перестали ломиться, и она просто слетела с петель к чертям собачьим. — Иди на хер! — пророкотал Гер, что было силы ударив по чужому животу. Да так, что тот немного отлетел. В комнате появились охранники. Гер хорошо знал, чьи они. А впереди летел, расталкивая всех, его маленький мальчик. Его не пускали, отталкивали обратно в коридор, говорили, что нельзя, а он всё равно лез, толкаясь острыми локоточками. Граф не останавливал, нет, он позволил Альфреду броситься вперёд, наплевав на всё, вырваться, несмотря на недовольные взгляды ворчливого начальника охраны. Главного оттащили, скрутили, парни из охраны перебрасывались короткими и насмешливыми, глядя на слегка подрихтованное Гербертом лицо главного злодея. Это хороший конец для далеко не самой лучшей сказки на этом свете. Конец ли? Альфред замер на пороге, охрана уже потащила вниз хозяина дома, и кто-то из мужчин, видимо, особенно заботливый, снял с Герберта наручники. Альфред стоял вот так всего секунду, испуганный, разгневанный, готовый разрыдаться, потому что нервы совершенно ни к чёрту. Руки его мелко подрагивали, и сколько всего было в этих синих глазах. Как он смотрел. Смотрел, как говорил. В одном взгляде история всех поисков, истерик, слёз и переживаний двух недель, а то и больше. — А… — Герберт только рот открыть успел. Альфред бросился к нему, схватил, сжал, стиснул, что было сил, вдохнул сладкий запах кожи, прошёлся ласковыми ладонями по волосам, пальцами нашёл рану, прикрыл рукой, будто это могло залечить её. Просидеть бы так вечность. Герберт немного отстранился, чтобы посмотреть в лицо Альфреду. На глазах студента выступили долго сдерживаемые слёзы. Будто две грозы были в этих удивительных глазах. И от этого они были только ярче. Где-то в розовых пушистых облаках танцует сама Афродита-любовь с котятами и птичками. А им досталась Дитя Со Спичками. Валенки, белый платочек. Бездомный взгляд её глубок, а в маленьких, покрасневших от мороза ладошках зажат проклятый коробок. Каждый любит, как умеет. — Ну и ты сволочь, — тихо прошептал Альфред, стирая тонкими почти пальчиками слёзы. Пытаясь стереть. Весь он стал вдруг ребёнком, весь раскис, исчезли его твёрдость и решительность. Он боялся за Герберта и уже почти ненавидел его. Он понятия не имел, смог бы он жить без Гера или нет. Нет. — Я мразь, урод и последняя сволочь, — кивнул, говоря так же тихо, Гер. Он сам стирал легко и нежно хрустальные слезинки со щёк Альфреда. — Хочешь, ударь меня, — предложил Герберт. — Хочу, — шмыгнув носом, сказал студент. Герберт подставил под удар лицо. Альфред поднял дрожащую руку и попробовал размахнуться. Его ладонь умирающей бабочкой врезалась в бледную скулу Гера. Гер расцеловал руку, которая била его. Он прижал ко рту ладонь Альфреда. Тихо дышал на замёрзшие пальцы. Альфред наклонился к парню и осторожно поцеловал через собственную же ладонь. Рука слабо и устало скользнула вниз, на колени. Они просто прижались друг к другу губами, вдыхая их общий воздух. И неважно было то, что вокруг. Плевать на прошлое и будущее. Есть только эта волшебная минута прекрасной, трепетной и нежной любви. Тепло, запах цветочного мыла от кожи Альфреда, его слёзы на вкус, как ключевая вода. И поэзия, пронзительная, но удивительно гармоничная, скользила в каждом вдохе и выдохе, в ласковых движениях рук, в дрожи ресниц. За окном, в холодной и промозглой тьме, пахло морозно и свежо. И печально, медленно и плавно на землю опускался белый-белый первый снег. Небо заметило нас. Снег тихо кружил, удивительно тонкий и хрупкий, укрывая землю пушистым ковром. Вот и началась настоящая зима. Прорезал тишину, как удар бубна, как вопль подбитой птицы, как плачь овдовевшей женщины. Сломал, растоптал, разбил, как хрустальный бокал, как юное сердце. Выстрел. Там, внизу, теперь пахнет смертью и кровью. Герберт резко выпрямился, схватил за руку Альфреда, бросился вниз. А что, если?.. Внизу, в гостиной вокруг Аза собрались охранники, чтобы связать так, чтоб наверняка. А в углу, метрах в двух от парня тускло блестел в тёплом свете ламп выбитый из рук пистолет. Всё случилось быстро. Так быстро, что люди необученные отреагировать не успели. Только охранники уже собрались волочь на улицу стрелявшего. И этот чудовищный выстрел только-только прогремел, а Гер с Альфредом были уже внизу. По стенке вниз, цепляясь испачканной красным рукой за неё, сползала Магда. Как немая рыба, она открыла рот в беззвучном крике, и глаза её были широко распахнуты. Не понятно было, куда попала пуля. Просто по светлой ткани рубашки под распахнутой курткой стремительно расплывалось красное пятно. Огромное, оно всё увеличивалось, словно пожирало живое тело. Полетела. Ангелу пора домой. Пока-пока. Может, ещё и свидимся. И кажется, что вот-вот она поднимется, рассмеётся, ведь она так любит глупые фарсы и каламбуры. Скажет, что это шутка, очередная придурь. Ведь этот человек бессмертен. Она не умрёт никогда. Она будет смеяться, парить над землёй, танцевать в облаках, она родится птицей. Она достойна того, чтобы иметь крылья. Колесо Сансары не замедлит свой ход. Призрачные жернова перемалывают хрупкие соцветия. В чём бессмертие? Мы падаем, пробитые пулей, как старая жестянка, мы ломаемся под натиском танковой брони, мы, утопая в кровавой луже, хрипим свои последние слова. А потом опять поднимаемся высоким колосом в поле золотой ржи, и нас колышет ветер, мы купаемся в тёплых летних дождях. Мы — хлеба. Это и есть бессмертие. Череда новых жизней, в каждой из которых нас ждёт настоящее чудо. Рождение само по себе та ещё магия. Сара кричит, что нужно скорую, Альфред вместе с Гером бросается к Магде, а граф зовёт своих парней, прикрикивает, чтобы аккуратнее несли девчонку. И Елена торопится, старается, чтобы хоть как-то остановить кровь. Она не боится уже ничего, она верит в свободу, как в единственно верную религию. Бог видит. Елена отказывается оставлять Магду. Она верит, если девушка выживет, то всё будет хорошо. Волшебно. Прекрасно. Только бы выжила. И уже летит машина обратно в город на запредельной скорости, оставляя чёрные полосы на белом ковре только что выпавшего снега. А за ней вторая, где злой, как тысяча чертей, Герберт вспоминает на ходу, где тормоз, а где газ. Альфред торопит. Страшно. Не верится. Быть того не может. Начальник охраны со своими молодцами распихивает по машинам местное зло. И все получают то, что есть. Все. Магда лежит на заднем сидении, уронив голову на колени Саре, прижимает руки к ране, кровь становится липкой. В салоне уже практически воняет металлом. Магда дышит испуганно и часто. Где в маленьком дачном посёлке горят огни красного дома, которого скоро не станет. Его хозяин вряд ли уйдёт живым. А в полиции поубавится висяков, когда им на блюдечке с голубой каёмочкой выдадут тех, кого стражи закона никак не могли найти. Что станется с девочками? Девочки полетят по свету, потому что мотылькам положено порхать. Только забыть бы это всё, как страшный сон. Ведь снег всегда идёт к добру. Это — хорошая примета.