Горят огни

      Весело, когда на всю компанию остаешься единственной девушкой. Люся с Пересмешницей еще позавчера уехали волонтерами на Тамань, куда я не могла попасть при всем желании: стать волонтером было нелегко, и прием заявок закончился еще когда я радовалась жизни в Лондоне. Несмотря на то, что мне уже была знакома роль всеобщей мамки, девчонки не хотели отлучаться надолго, особенно Зоя: почему-то именно ей и только ей я рассказала о случайной встрече с молодым Жилинским.       Парни, оставленные на мое попечение, при ближайшем рассмотрении оказались совершенно неподготовленными к жизни. Непонятно, как я раньше не замечала, что всё в нашем жилище крутится и работает только в присутствии Зои и Люси? И если последняя ни за что в жизни не подошла бы к плите, а в нашем случае — примусу, то Пересмешница готовила чаще остальных, превосходя и меня: у нее даже каким-то волшебным образом не пригорала яичница. Дима чуть не сжег всю кухню к чертовой матери в первый же день, и чтобы потушить хоть и небольшой, но ощутимый пожар, мне пришлось пожертвовать одеялом, которое у меня появилось совсем недавно.       На следующий день Тоха умудрился устроить потоп в доме, не имеющем водоснабжения, и каким образом это случилось, оставалось загадкой даже для него самого. Обитание в доме с тремя парнями поразительно напоминало сидение на пороховой бочке: никогда не знаешь, в какой момент что-нибудь взорвется, сломается, утонет, сгорит или и вовсе провалится под землю. При этом не угадать, что именно произойдет на этот раз, потому что наши ребята постоянно чудили что-то новое. Я была уверена, что уже готова в этой жизни ко всему, но по сравнению с недельным отсутствием девчонок абсолютно всё, через что я прошла ранее, оказалось просто цветочками.       В день возвращения Люси и Пересмешницы парни, до зубов вооруженные тряпками, губками и всевозможными моющими средствами и приспособлениями, драили дом под моим чутким руководством. Под конец я расслабилась, поскольку до идеальной чистоты оставалось всего ничего, и у ребят уже не было шансов превратить дом в руины: это я так думала, пока не услышала с первого этажа грохот и звон разбитого стекла. Определив, что источник шума находился на кухне, я поспешила туда, чтобы полюбоваться, как трое друзей-придурков размахивают друг на друга тряпками, вот-вот рискуя сорваться до настоящей драки.       — Идиот, кто ж шваброй окна моет! — вопил Тоха, не оставляя попыток изловчиться и отходить Пашу по пятой точке той самой злополучной шваброй.       — А кто посуду мылом помыл?! — Паша не оставался в долгу и с завидной меткостью попадал по Тохе мокрым полотенцем.       — А где моющее для посуды?       — Да я им уже полы вымыл! — объявил Димас, до этого момента решительно разнимавший друзей. Ребята как по команде развернулись и принялись дружно лупить его, не ожидавшего такой бурной реакции.       — Девочки, не ссорьтесь, — я, наблюдавшая за потасовкой из дверного проема, прошла вглубь кухни и начала увлеченно шариться по шкафчикам. — Что? — повернулась к затихшим парням. — У нас тут была заначка с чипсами: не зря ж я спускалась, в конце концов, — излучая ауру вселенского пофигизма и полного безразличия к происходящему, объяснила я.       Дима, получивший возможность передохнуть от нападок Паши и Тохи, внимательно всмотрелся в мое лицо. Оно и неудивительно: всю неделю я гоняла ребят веником за то, что они стабильно каждый день разваливали дом, а потом закрывалась у себя в комнате и часами рассматривала потолок, но о последнем факте пацаны не знали.       — Ты какая-то странная сегодня. Всё хорошо?       — Да ну в пизду это всё, — ответила я, не оборачиваясь, уже на выходе из кухни. — Всё нормально.       Остаток дня прошел под хруст чипсов и изучение новых папок в Димасовском планшете, который тот, подозревая неладное, принес мне сам и разрешил взять без очереди. Девчонки приехали только вечером, уставшие и довольные, и всё внимание сразу переключилось на них. Люся с Пересмешницей словно привезли с собой частичку непередаваемой фестивальной атмосферы, которая всегда так притягивает, что хочется нырнуть в нее с головой.       Мы ужинали на кухне, уютно расположившись кто где, и по лицам парней было заметно: весь вечер молились, чтобы отсутствие стекла в оконной раме осталось незаметным для девочек. Впрочем, последним было не до того: время перевалило за полночь, а рассказ шел еще только о третьем дне. Мне было интересно, правда, и я изо всех сил старалась не показывать своего состояния; тем не менее, апатия никак не хотела отступать, и я то и дело мысленно погружалась в никуда.       Мы улеглись только под утро и благополучно проспали почти целый день. Я слышала звуки проснувшихся ребят, и с удовольствием бы и дальше пялилась в потолок, который уже успела изучить до мельчайших подробностей, но в дверь постучали.       — Ты долго еще собираешься страдать и морально истощаться? — спросила Зоя.       — Что? Я не…       — Успокойся, это понял даже Паша. К слову, однажды он не заметил, что я перекрасилась в черный, — как всегда уверенной походкой в комнату зашла Люся.       Взгляд скользнул по ее блондинистым волосам.       — Ты когда-то красилась в черный?       — Один раз, почти год назад, — она лопнула пузырь из жвачки. — Где-то до сих пор не вымылся, зараза, — она повернулась, демонстрируя более темные пряди в хвосте.       — Вам Дима настучал, да? — угрюмо спросила я, уставившись куда-то вниз.       Зоя подмигнула мне.       — Никогда не думала о карьере детектива, как в сериалах? А вообще мы и сами не слепые.       — Можно подробнее о причинах такого депресняка? — Люся подсела ко мне на матрас. — Кстати, где твое одеяло?       Вспомнив судьбу горячо любимого мной предмета быта, я не смогла сдержать смешок.       — Скажем так, оно погибло смертью храбрых.       Люся поморщилась.       — Ты не ответила на главный вопрос.       — Можно ты расскажешь? — я с мольбой посмотрела на Пересмешницу. Мне кажется, я не вынесу еще раз повторять это всё вслух.       Выслушав историю от начала до конца, Люся лишь пожала плечами.       — Ну всё понятно, — безумно хотелось услышать какое-нибудь стопроцентно действующее решение. — Что? — ответила она на наши недоумевающие взгляды. — Мы идем тусить.       В клубе мы оказались ровно через столько времени, сколько понадобилось, чтобы раздобыть в секонде более-менее симпатичные платья, переодеться в них и доехать до центра. Зоя настояла еще и на макияже; мне пришлось сдаться под ее напором, и теперь я вновь привыкала к забытому ощущению накрашенных ресниц и блесток на веках. Платье было до неприличия коротким, серебристым в тон теней, и необычно переливалось на свету, что каждый раз заставляло меня вздрагивать.       — Разве нас пропустят без паспортов?       — Таких красоток везде пропустят, — подмигнула Люся, такая непривычная с длинными стрелками. — А вообще у меня тут знакомый охранник, так что не парься.       Было бы неплохо иметь здесь еще и знакомого бармена, но парень за стойкой и без этого несколько раз налил нам за счет заведения. Он бросал весьма однозначные взгляды на Люсю, которая тихо посмеивалась и время от времени улыбалась в ответ, продлевая нашу череду бесплатных коктейлей, хотя даже имя его узнавать не собиралась: ей ведь не нужен никто, кроме Паши. Я жалела о том, что растеряла навык подобного манипулирования, ведь и ощущала я себя теперь совсем по-другому. Мы разговаривали о всяких несерьезных девчачьих мелочах, перекрикивая громкую музыку, и я наконец снова почувствовала, как меня отпускает. Не тепло и лампово, как раньше, а шумно, ярко и очень алкогольно, но всё же меня переполняла свобода.       Пересмешница позвала меня проветриться, пока Люся заказывала нам новые напитки — к слову, Зоя пила только безалкогольные — и я послушно пошла следом за ней. Табачный дым, который девушка выпустила практически сразу, как мы оказались на улице, даже не вызвал головной боли, но желания закурить всё равно не было, и я отказалась от предложенной на всякий случай сигареты. Широкая улыбка расползалась по лицу, и мне до невозможности хотелось каких-нибудь отчаянных, невообразимых безумств, но в опустевшую голову не приходило никаких конкретных идей. Тем не менее, было хорошо и легко.       Зоя еще не успела докурить, когда мое внимание привлекла развеселая группа людей, подошедшая к главному входу. Один человек, направлявшийся туда же, был как будто не с ними, и моя догадка подтвердилась: компания, показав документы, прошла внутрь, а одинокая фигура осталась стоять в нерешительности. Как только мужчина шагнул в сторону дверей, раздалась телефонная трель, и он, так и оставшись снаружи, ответил на звонок. Свет фар проезжающей мимо машины скользнул по незнакомцу, а в следующий момент я резво затолкала Зою за угол, как раз за так удачно растущее здесь невысокое дерево.       Я была просто в ярости, ведь такого поворота я ожидала меньше всего, но мне оставалось только заткнуться, сидеть тихо и наблюдать из-под веток.       — Может, объяснишь? — прошипела подруга.       — Это Жилинский, — прошипела я.       — Твой?       — Никакой он не мой! — всё тем же шепотом, но едва не срываясь на крик. — Я вообще не понимаю, что он тут делает.       Пересмешница присмотрелась к Костиной фигуре.       — Он не знает, что ты здесь.       — Ты психолог или экстрасенс? — не очень-то прислушавшись к ее словам, возразила я.       Зоя захихикала.       — Что-то между, если тебя устроит такой ответ.       Я попыталась сосредоточиться и оценить обстановку: можно незаметно проползти за кустами, подобраться поближе к главному входу и послушать, о чем блондин говорит по телефону. Я поделилась идеей с Пересмешницей, но ожидаемого согласия не последовало. Поддавшись напору подруги, я нехотя вернулась внутрь вместе с ней, благодаря все высшие силы за то, что здесь отдельная от входа курилка: еще одной встречи лицом к лицу с Костей я точно не переживу.       Мы уже почти добрались до Люси, как Зоя задала вопрос, судя по всему, мучавший ее уже пару минут:       — Почему тебя постоянно тянет шарахаться по кустам?       — У меня определенно любовь к этим чувакам в листиках, — мы одновременно рассмеялись и стали еще активнее пробираться к барной стойке за новыми коктейлями.       Подумав, что мы втроем находимся как раз в той части клуба, куда Костя наведается в первую очередь — всё-таки за полтора весенних месяца я узнала его достаточно, чтобы делать подобные выводы, — я вытащила девчонок на танцпол. Мне никогда не нравилась такая музыка, но после нескольких коктейлей она проникала в самое нутро, пульсировала в опьяненном мозгу, разливалась по венам. Я и раньше любила танцевать под любимые песни, а сейчас мне даже не надо было вслушиваться в мелодию, чтобы слиться с ней воедино.       Возле меня крутились парни, но я танцевала с Люсей и не обращала на них внимания. Краем глаза выцепила Костю, чуть поодаль от танцпола, в объятиях одной из десятков девушек, пришедших сегодня в клуб, и отвернулась: дальше смотреть не хотелось. Легкое головокружение я приняла за сигнал к новой порции алкоголя; махнув девочкам, что скоро вернусь, я подошла к барной стойке, ловко лавируя между людьми. Можно было не опасаться нежелательной встречи: Жилинскому сейчас есть, чем — или кем? — заняться.       — Манхэттен, пожалуйста.       — Виски, пожалуйста.       Последнее слово было сказано синхронно, и я, уже не очень хорошо соображавшая, повернулась на голос, чтобы посмотреть. Парень справа от меня тоже заинтересовался, и лучше бы он просто не обратил внимания: это был Костя. Черт, как же я могла его не заметить? Хотя тут столько народу, а меня так шатает из стороны в сторону, что это даже неудивительно.       Встретившись взглядами, мы оба не могли издать ни звука, а я и вовсе просто открывала рот, как рыба: все слова разом куда-то подевались. Спустя минуту этой немой сцены мы так же синхронно повернулись к бармену и опустошили свои бокалы, а затем я собиралась по-тихому слинять, но что-то пошло не так, и я, неловко спрыгивая со стула, упала прямо в Костины руки.       Оставалось лишь гадать, чем бы завершилась эта встреча, но кто-то гораздо пьянее меня влетел в нас на всей скорости, и я, воспользовавшись моментом, улизнула в самую гущу танцующей толпы. Не глядя прицепилась к первому попавшемуся парню и даже позволила ему недвусмысленно себя обнимать, хотя от поцелуев ненавязчиво уворачивалась. Когда он предложил уединиться, я, решив не провоцировать конфликт, на ходу выдумала отговорку, что мне надо еще выпить.       — Я угощу?       — Мне и так бесплатно.       Пришлось возвращаться к барной стойке, ведь слишком навязчивый кавалер продолжал наблюдать за мной издалека. Я обернулась и невесомо помахала парню рукой, думая, как бы незаметно улизнуть: похоже, чтобы от него избавиться, придется снова прятаться, но с другой стороны танцпола. Я соврала, ведь весь вечер уничтожать запасы бара за просто так тоже было нельзя, и вряд ли у меня получится в этот раз, ведь я еще не заплатила за предыдущий коктейль, а Люси поблизости не было. Немного подумав по пути, я решила подышать свежим воздухом и направилась к курилке, как бы иронично это ни звучало. В конце концов, рано или поздно туда выйдет Пересмешница, а вместе мы точно что-нибудь придумаем.       Не прошло и минуты, как за моей спиной хлопнула дверь, и я почему-то точно знала, что это вышла покурить не Зоя. Мне не нужно было смотреть, чтобы убедиться в том, что интуиция снова не подвела, но вопреки остаткам разума я всё-таки развернулась к Косте.       — Ты что, следил за мной?       — Хорошего же ты обо мне мнения, — возмущается он. — Конечно следил.       Оказаться в крепком кольце рук и ощутить его губы на своих губах теперь казалось чем-то до невозможности далеким, давней, недосягаемой и можно сказать детской мечтой, но сейчас это было реальностью. Фактом, который невозможно отрицать: мы с упоением целуемся, как подростки, на курилке клуба, названия которого я даже не запомнила.       Еле оторвавшись от него, спрашиваю первое, что приходит в голову:       — Ты пьян, что ли?       — Если только от тебя, — лучистые серые глаза сейчас — темные-темные.       — Объяснишь?       Костя достает из кармана пачку сигарет и закуривает; я даже не обращаю внимания.       — Ты с самого начала меня раздражала, — вдох. — С первой же встречи, с того чертова автобуса, — выдох. — В тебе всё было неправильно и не так, но мне приходилось за тобой присматривать, хотя бы пока не приедет твой брат, и этим ты меня бесила еще больше, — вдох. — Так сильно, что даже влюбился, — хриплым голосом говорит он на выдохе.       Я не знаю, что говорят в таких случаях.       — Ты уверен?       — Иначе не был бы сейчас здесь.       Я нахмурилась.       — Может быть, это твой коварный план, чтобы вернуть меня домой.       — Какой-то неубедительный план, не находишь? — я вижу, как парень улыбается.       — Зато рабочий, блин, — выбиваю из Костиных пальцев остатки сигареты и притягиваю парня к себе. Ему не нужно объяснять: он, кажется, уже понял, и в следующее мгновение накрывает мои губы новым поцелуем.       У меня подкашиваются ноги и я стараюсь не думать о том, что все мои принципы только что улетели к чертовой матери. Мне не хватает воздуха, его мало, ничтожно мало, и от этого приятно кружится голова. Наши языки танцуют какой-то бешеный танец, а руки беспорядочно трогают тела друг друга, словно не веря в происходящее, как будто боятся отпустить. Хочется больше.       Мы отлипаем друг от друга только тогда, когда слышим шум подъезжающих машин. Они выглядят устрашающе, но я даже не успеваю ничего рассмотреть, как Костя уверенным движением прячет меня за спину. Наблюдать становится неудобно, и я пытаюсь высунуться хоть немножко, но прежде, чем у меня получается, парень шагает назад, заставляя отступить и меня тоже.       — А теперь ты срочно валишь отсюда.       Властный, сосредоточенный шепот. С таким не спорят, но я задаю вопрос:       — Что случилось? — браво, Джина. Наверняка что-то серьезное, если по его лицу только что пробежала тень. Костя медлит с ответом, и я добавляю: — Не парься, я давно уже в курсе дела. Кто, по-твоему, в конце июня шарился ночью по Синицынскому офису?       Костины эмоции сменялись так быстро, что я пожалела об оставленном дома телефоне: такое точно стоило бы заснять на видео. Было непонятно, чем он удивлен больше: тем, что я всё знаю и даже принимаю в этом участие или тем, что говорю об этом как о совершенно обычных вещах вроде того, что у бабушки на окне цветет герань. Справившись с шоком, парень поясняет:       — Похоже, люди Елисеева решили устроить облаву на клуб.       — Но мы же пришли сюда просто так, зачем им…       — Я — нет.       — Либо ты объяснишь прямо сейчас, либо я и с места не сдвинусь, — звучит неубедительно, но я изо всех сил стараюсь придать себе грозный вид.       Костя вздыхает.       — Я могу просто вынести тебя на руках, ты в курсе? — напряжение растет, но мне внезапно становится смешно, и я едва сдерживаюсь. — Ладно. Это клуб Ника, и сегодня мне должны были передать здесь бумаги, но сделка сорвалась. Похоже, что Елисеевские шавки об этом не в курсе.       — Или сделка была подставной, чтобы выманить тебя в определенное место. Или меня всё-таки узнали и выследили, — продолжаю я цепочку предположений.       — Какая разница, ты всё равно немедленно отсюда уходишь.       — Какая разница, мы всё равно в одной лодке, — в тон ему отвечаю я. — Там девочки, — с испугом вспоминаю я, и, не дожидаясь возражений, бросаюсь внутрь.       Зоя оказывается в поле моего зрения очень быстро, и я спешу к ней, попутно выискивая глазами Люсю, которая, как назло, куда-то запропастилась.       — Что такое?       — Во-первых, это клуб моего брата. Во-вторых, я только что целовалась с Жилинским, в-третьих, здесь люди Елисеева, и с минуты на минуту начнется мясо.       — Ты сосалась с Жилинским? — с восхищением спрашивает Пересмешница, будучи в восторге от этой новости.       Я стараюсь не истерить, потому что второй подруги нигде нет, и оттого слова выходят резко и отрывисто.       — Долго объяснять, сейчас мы забираем Люсю и уходим отсюда к ебеней матери.       — Если бы с ней что-то случилось, мы бы услышали, верно? — дрожащим голосом спрашивает Зоя. Очень хочется ее успокоить, но мне нечем, и я предлагаю позвонить.       Зоя выдавливает болезненную усмешку.        — Последний раз она заряжала телефон еще на фесте. Как думаешь, ответит?       Непроверенной оставалась только вип-зона, и мы поспешили туда, но нас не пропустили. Забыв о том, что я здесь как бы инкогнито, рявкнула:       — Я Снегирева.       Секьюрити с сомнением всмотрелся в мое лицо, но подумав, всё же пустил наверх: вряд ли обычная девчонка с улицы будет знать фамилию хозяина клуба. Осматриваясь вокруг, я подумала о том, что мы зря здесь ищем: если нас хотели развернуть, то Люсю не пропустили бы тоже, даже если бы она похлопала ресницами или применила еще какие-нибудь чисто женские приемы. Я уже хотела сказать, что нужно спускаться, но не успела: началась облава.       Мне сразу стало понятно, почему Костя так яростно отправлял меня подальше отсюда: шестерки Елисеева наверняка были вооружены до зубов, а у нас с Зоей имелся только один мой нож на двоих: бабушкин кухонный остался погребенным в нашем подвале, и вскоре после переезда я купила себе «бабочку», но при таком раскладе он лучше всего пригодится для того, чтобы перерезать себе горло.       Ситуация на первом этаже была неутешительной: там царил настоящий хаос. Люди покидали клуб через все возможные выходы, кто-то падал на пол и уже не вставал. Зато теперь Люся нашлась очень быстро: она дралась с Елисеевскими амбалами, и спасало ее только то, что они пока не решались открывать огонь. Им нужно было что-то конкретное, и они лихорадочно обыскивали весь клуб, даже не доставая оружие: огнестрел в центре города, да еще в таком людном месте, наверняка привлек бы лишнее внимание.       — Джи, что ты делаешь? Камикадзе! — крикнула Зоя, но я уже проталкивалась через толпу, чтобы вытащить Люсю к выходу.       Добравшись до подруги и намертво вцепившись ее руку, тащу к курилке, до которой люди Елисеева пока не добрались. Пересмешница видит наши передвижения и направляется туда же, но так отчаянно ломится к спасению, что мешает одному из амбалов, и нам приходится поспешить, чтобы перехватить ее и утянуть за собой. Нам остается всего пара метров, когда мы слышим выстрелы с улицы, и я моментально трезвею и срываюсь вперед, вспоминая о Косте.       Он обнаруживается на крохотной парковке перед клубом: пытается отдышаться, привалившись спиной к незнакомой машине. Левый рукав белой рубашки пропитан кровью, и парень зажимает плечо рукой. Я бросаюсь к нему, на ходу продумывая дальнейшие действия.       — Надо перевязать.       — Нет времени, — бросает он. — Они знают, что ты здесь.       Решив уточнить детали потом, когда выживем, я лихорадочно продумываю план спасения, плохо подавляя панику: даже если бы кто-то, кроме Кости, умел водить, он всё равно приехал не на машине. Погруженная в мысли, слишком поздно замечаю, как в самый разгар мозгового штурма один из амбалов хватает Люсю, слишком заметно высунувшуюся из-за машины. Он держит крепко, потому что даже она не может вырваться, и я снова решаюсь на отчаянный шаг. Приходится расшнуровать кед, чтобы достать спрятанную в нем бабочку и сделать попытку прицелиться. Главное — не истерить прямо сейчас.       — Что ты…       Зоя замолкает на середине, потому что я, прищурив один глаз, метаю нож, совершенно для этого не предназначенный, в шестерку Елисеева, и права на промах у меня сегодня нет. Люся дергается и вырывается, чем ставит себя в рискованное положение и заставляет меня покрываться холодным потом. Наконец девушка замечает и летящий прямо в нее нож, и меня; знаком показываю ей пригнуться. Подруга всё делает правильно, как я бы и не додумалась: рвется в сторону, перетягивая амбала туда, где по траектории должна пролететь бабочка. Эти несколько секунд насыщены событиями больше, чем даже целая жизнь, и я едва ли что-то понимаю, но Люся, целая и невредимая, уже садится на корточки рядом со мной.       — Прямо в глаз, молодец, — она хлопает меня по плечу.       Я еще не успеваю осознать и только поворачиваюсь к бледному Косте, который держится изо всех сил и сжимает пистолет, как слышу выстрелы и звон разбитого стекла: стреляют по машине, ставшей нашим укрытием.       — Мы сейчас взорвемся к херам собачьим! — орет Зоя, а мы с Люсей помогаем Косте подняться и вместе бежим со всех ног, не разбирая дороги; на обдумывание нашего положения времени тоже нет.       За спиной слышен топот нескольких пар ног, и дело дрянь, если так подумать. Его раненая рука лежит на моем плече, а в правой Костя всё еще сжимает пистолет и стреляет практически наугад, и кажется, один раз всё же попадает. Если так пойдет и дальше, то ему тупо не хватит патронов.       — Куда нужно стрелять, чтобы взорвать машину? — тихо спрашиваю на ухо.       — В бензобак, но ты не попадешь.       — Какая разница, — нас нагоняет Люся, которая волшебным образом всё слышала. — Даже если попадешь, ничего не случится. Такое бывает только в фильмах.       — У меня бронебойно-зажигательные, — говорит парень больше Люсе, чем мне: я всё равно не знаю, что это такое.       — Черт, просто скажи, где находится бензобак.       Пока он объясняет мне, мы всё еще бежим, и расстояние между нами и преследователями стремительно сокращается. Пропустив девчонок вперед, я пытаюсь оттолкнуть подальше и Костю, но он никак не отпускает меня, хотя я прекрасно знаю, что он намного быстрее и пуля в плече — не такая большая помеха для бега: он просто не хочет отпускать.       — Нет времени ждать, идем! — кричит Люся.       Аккуратно забираю пистолет из Костиной ладони. Он неожиданно оказывается очень тяжелым, и рука норовит безвольно опуститься вниз, но я не даю ей этого сделать. Внезапно ногу обжигает боль, и, бросив короткий взгляд вниз, я замечаю, как по голени стекает кровь, но сейчас это — не самая важная проблема. Стараясь не сбавлять скорости, стреляю в машину, которая сейчас ближе всего к Елисеевским людям. Думаю, что одного выстрела мало: был велик риск не попасть, или что-то еще могло случиться, поэтому выпускаю еще несколько пуль в то же место. У меня нет даже времени прицелиться, ведь с каждым шагом мы отдаляемся от машины, но, когда я уже отчаиваюсь, звучит взрыв.       Костя смотрит на меня шокированным взглядом, и обернувшиеся девчонки — тоже. Мы останавливаемся, чтобы хоть немного отдышаться, но почти сразу же Пересмешница командует:       — Нам надо на другую улицу.       Костя пытается что-то возразить о моей ноге, но адреналин делает свое дело, и я через силу улыбаюсь.       — Ничего. Всё уже в порядке, видишь?       Мы бежим какими-то дворами, которые я узнаю, но не могу вспомнить: картинки проносятся мимо, не задерживаясь в моем сознании. Теперь уже моя рука закинута на Костины плечи, и он буквально тащит меня вперед, хотя я могла бы и сама. Добравшись до оживленной даже в такое время улицы, мы ловим такси. Водитель с подозрением осматривает всю нашу компанию, и, кажется, уже готов отказать, но несколько крупных купюр из бумажника Жилинского решают вопрос, и мы запрыгиваем на заднее сиденье. Зоя садится спереди, она же показывает дорогу.       Можно представить удивление парней, сопровождающееся закрученными и очень матерными выражениями, когда из остановившейся где-то вдалеке машины вывалились мы четверо. В душе я была очень благодарна им за то, что хотя бы прямо сейчас ничего не спрашивали: просто подстраивались под ситуацию. Я, к примеру, таким талантом похвастаться не могла, ведь это по сути из-за меня мы сегодня попали в переделку. Сначала я донимала Костю лишними в тот момент вопросами, а потом и вовсе назвала свою фамилию; пусть я сказала только одному человеку, но этого хватило, чтобы по клубу пошел слух, и амбалы Елисеева совсем озверели.       После обработки ран и нескольких звонков, сделанных Костей, мы сразу заснули как убитые. Мне повезло больше, чем ему: словленная мной пуля прошла навылет, через икру, и даже не задела кость. Это объясняло, почему я обильно поливала кровью салон такси всю дорогу, и пришлось доплатить еще и за чистку.       Правда, перед сном мне всё же пришлось ответить на один вопрос:       — Как ты попала, куда нужно? Я думал, ты не умеешь стрелять.       — Папа часто водил меня в тир, — сказала я и от неожиданности сразу же зажала рот рукой. Я понятия не имела об этом, и даже сейчас не сказать, что вспомнила: просто ответ вылетел сам собой. Что ж, теперь я хотя бы могла объяснить свою меткость, которая, правда, просыпалась только в критические моменты: просто так я бы, наверное, и с двух метров не попала.       А утром, после подробного рассказа о том, во что мы вчера вляпались, Косте пора было уезжать, но он решительно, как и ночью, не хотел отпускать меня.       — Может, хватит уже бегать?       Это так странно. Еще вчера я не то что не могла прикоснуться, а была вынуждена прятаться и ползать по кустам, чтобы случайно не попасться ему на глаза, а теперь могу целовать и трогать, как будто всё это нормально. Как будто мы — пара, и все эти действия — само собой разумеющееся. Непривычно и до дрожи приятно.       — Простите, ребят, но, — я всмотрелась в их лица, чтобы отпечатать в памяти на всю жизнь, — я поеду.       Когда мои немногочисленные вещи были упакованы в рюкзак, а один из водителей Жилинских уже подъезжал к дому, насколько это было возможно, — прямо возле нас не было мало-мальски пристойной дороги — пришло время прощаться. Было настолько грустно, что я чуть не попросила Костю отправляться без меня: жила же я без него как-то больше двух месяцев, а с друзьями мы сблизились настолько, что я без раздумий могла назвать их семьей. Неужели всё так и закончится?       Конечно, мы пообещали быть на связи, а Димас даже отдал мне насовсем ту самую флешку, которую сначала собирался за большие деньги продать Косте. Для Бродяги, кажется, смена места жительства уже стала чем-то обыденным, не зря же я его так назвала. Окинув прощальным взглядом дом в Заречье, подаривший мне уют, тепло и самостоятельную жизнь, я покинула его, поправляя на плече лямку чехла с гитарой.       Почти всю дорогу сердце разрывалось от необъяснимой тоски, но всё-таки и она скрашивалась одним небольшим, но весомым обстоятельством: Костя крепко-крепко прижимал меня к себе.