Горят огни

      Рождество проходит в тихом семейном кругу; мы разговариваем обо всём на свете, при этом старательно обходя тему поездки в Питер, тайника и пропавших документов, но невооруженным глазом видно, как об этом напряженно думает каждый за столом. Наверное, именно поэтому все разъезжаются довольно быстро: просто невозможно молчать о том, что занимает все твои мысли.       Мы с Костей остаемся в особняке. После Нового года переезд сюда стал как само собой разумеющееся, хотя вслух мы это, конечно же, не обсуждали. Дядя Игорь вскользь упомянул, что мне бы для начала закончить школу, но я тактично пропустила его замечание мимо ушей, а бабушка, решив, видимо, отложить серьезный разговор, только пошутила о том, что переезд не освободит меня от помощи в огороде.       При этих словах Костя побледнел: сказанное относилось и к нему тоже, а парень еще слишком хорошо помнил сбор поздних кабачков длиной по полметра и огромный урожай тыкв, которые мы в срочном порядке убирали после первых заморозков. На самом деле было совсем немного: основная часть урожая в этом году выросла на даче, где под бабушкиным чутким руководством впахивала тетя Лена, но Костя раньше вообще никогда не сталкивался с подобным.       Жилинские были в принципе не из тех, кто понимает смысл и особую романтику огородов и выращивания чего-либо своими руками. Костя достаточно практичен, чтобы знать соотношение времени и денег, как и тот факт, что нам выгоднее либо покупать овощи, либо на худой конец нанять рабочих в огород. Если честно, я и сама прекрасно это понимала, да и Таля с Ником тоже, но привычнее и проще было делать так, как нас учили с детства.       Надо отдать должное, Костя ни разу не упрекнул меня в том, что по моей милости он стал рабом бабушкиных плантаций. Парень и вовсе мог бы отказаться — его ведь напрямую никто и не просил — но он просто брал и делал, и это говорило больше, чем любые слова.       А насчет школы дядя оказался прав, пусть и не в том смысле: добираться стало жутко неудобно, и поняли мы это в первый учебный день, когда намертво встали в пробке перед въездом на МКАД.       — Супер, теперь быстрее оставить машину и пешком пробежаться до метро, — Костя стукнул ни в чем не повинный руль.       Я с тоской наблюдала за тем, как минутная стрелка на его наручных часах приближается к двенадцати. Таля с Ником, которые пока не переехали в особняк и жили у бабушки, наверняка уже давно в школе: почему-то мне кажется, что сестра добиралась не пешком, а попросила подбросить ее по дороге в офис. Будет забавно, если первым уроком в понедельник так и останется английский, правда, сегодня вторник, а вчера было седьмое января, официальный выходной. К тому же, так феерично опоздать одновременно с Костей будет слишком подозрительно: возможно, даже поползут слухи.       Точнее, обязательно будет именно так, ведь все новости распространяются по школе уже к третьему уроку. Не хватало еще вляпаться, когда доучиться осталось всего-то пять месяцев.       — Знаешь, пожалуй, именно так я и сделаю, — я стараюсь не смеяться, потому что в моей голове трагедия уже разрослась до немыслимых масштабов. — Если бы мы успели вовремя, то ничего страшного, но опаздывать нам лучше по отдельности, — звучит это так, словно я извиняюсь, хотя прекрасно понимаю, что ни в чем не виновата.       В ответ на мое предложение парень закуривает. За последние полчаса мы продвинулись вперед всего метров на двадцать, и глупо отрицать, что моя идея хороша.       — Я не очень хочу, чтобы ты добиралась одна, — он осторожно сжимает мою руку, — это может быть опасно.        — С таким же успехом ты можешь напяливать на меня каску каждый раз, как я покидаю пределы дома, вдруг кирпич на голову свалится, — я поморщилась. — Всё будет хорошо, тем более, мораторий еще в силе.       — А Питер?       Чтобы не накричать, приходится вздохнуть.       — Собственно, там на нас никто и не нападал. Мне просто задали пару вопросов, — наклонившись, я трусь щекой о мужское плечо. — Не переживай так, я позвоню сразу же, как буду в школе, — подумав, добавляю: — и как зайду в метро, тоже.       — И когда выйдешь, — его настойчивости можно только позавидовать. Сопротивляться — бессмысленно.       — Хорошо, — я оставляю на его губах короткий поцелуй и выпрыгиваю из теплой машины в январский мороз.       Холод сразу же впивается в кожу сотней мелких иголок, заставляя жалеть о забытых дома перчатках. Одеваясь сегодня утром, я вообще не предполагала, что буду ходить по улице больше ста метров — примерно такое расстояние между школой и ближайшей к ней автомобильной парковкой. Перебираться через заснеженную кольцевую на своих двоих, неуклюже прощупывая поверхность при каждом шаге, чтобы не поскользнуться на высоких каблуках, в мои планы точно не входило.       Лезть через ограждение тоже оказалось не слишком удобно, хотя бывали в моей жизни переделки и похуже. Навигатор в машине показал, что мне нужно делать большой круг и полчаса обходить по нескольким переходам, но дорога всё равно стояла, и положение лишь усугублялось усилившимся морозом: термометры показывали на девять градусов ниже, чем вчера.       Решив, что мне точно ничего не угрожает, я схитрила и просто пошла вдоль дороги, правда, в конечном итоге наткнулась на небольшой заборчик, отделяющий проезжую часть, который я издалека не заметила в темноте, но было бы смешно, если бы он меня остановил. Когда я наконец спустилась в метро, то сразу подбежала к настенной карте: хоть бы посмотреть, где я нахожусь.       Громко выматерившись вслух, я запомнила станции, на которых нужно будет пересаживаться — их оказалось две — и поплелась к эскалатору. Вспомнив о времени, ускорилась раза в три: хоть Аннино и не было конечной станцией, но расстояние до школы было приличным, и стоило поторопиться.       Было бы здорово когда-нибудь еще пройтись по вагонам с гитарой: как ни крути, мне не хватало этого последние полгода. Справедливости ради, я никогда не ездила в метро в час пик, потому что в такой давке играть бессмысленно, но теперь, пропустив третий по счету поезд, я уже начинала жалеть о том, что не осталась в машине вместе с Костей. На сидячее место я даже не надеялась — пыталась впихнуться хотя бы в четвертый прибывший состав, при этом ничего не порвав и не уронив.       Первая весенняя поездка в школу на автобусе теперь показалась цветочками. Вспомнив о постоянных кражах в метро, я вцепилась в сумку чуть ли не зубами: не очень хотелось тратить кучу времени на восстановление документов и банковской карты. Радовало только то, что в этот раз меня не прижимало ни к кому так откровенно, как тогда, в апреле: даже если бы ситуация повторилась, то через плотный мех шубы я бы этого даже не узнала.       Пару раз мы тормозили между станциями, и тогда я искренне проклинала и себя, и московский метрополитен, невольно думая о терактах. Однако ничего не происходило, и после остановки поезд просто двигался дальше как ни в чем не бывало. Все вокруг выглядели на удивление спокойными — хоть в таких условиях было нереально рассматривать людей, но уловить общее настроение не составляло труда.       Мысленно записав напоминание спросить об этом у кого-нибудь, кто ездит в метро, я пулей вылетаю на нужной станции и лечу вверх по эскалатору так быстро, как только могу. Час пик уже успел закончиться, и можно было даже нормально дышать, правда, на второй урок я тоже безнадежно опоздала. Появляться в школе до начала перемены — слишком рискованно, поэтому можно было не спешить.       По пути я забежала за кофе и даже успела выкурить сигарету, завернув в безлюдный дворик, чтобы случайно не встретить никого из учителей: я не была в курсе, насколько у нас категоричны к курению, но проверять на себе не хотелось. В общем-то, если бы заметили, то скорее всего доложили бы родителям, которых уже почти год как нет, поэтому информация о моей пагубной привычке досталась бы бабушке или дяде, которые и так были уже в курсе. Костя получил бы нагоняй от директора, если Николай Петрович вообще был на такое способен, но после выпускных экзаменов парень всё равно собирался увольняться насовсем: работать в школе ему было больше незачем. Несмотря на это, хотелось всё-таки закончить учебный год без лишних происшествий.       Правда, для нас, наверное, без лишних происшествий — это непозволительная роскошь. Иначе как объяснить обеспокоенных Талю и Костю в холле, сосредоточенно и одновременно беспорядочно нажимающих что-то в мобильниках? Последний, судя по выражению лица и напряженным плечам, готов был вот-вот швырнуть свой новомодный аппарат в стену.       — Что случилось? — опустив ненужные приветствия, с ходу спросила я. По привычке чуть не поцеловала Костю, как и всегда при встрече, но опомнилась как раз в тот момент, после которого объяснять что-либо стало бы бессмысленно: всё-таки мы были на виду у всей школы.       — Джина! — сестра бросилась ко мне, заключила в крепкие объятия, попутно отвешивая подзатыльник. — Где тебя черти носят?       Ошарашенная таким вопросом, я отстраняюсь, чтобы еще раз окинуть Талю и Костю беглым взглядом, выискивая, что же не так.       — Я ждала конца урока, чтобы не палиться с опозданием, — бегло объясняю, не акцентируя внимание на себе. — У вас-то что происходит?       Костя вздыхает, как-то вымученно и устало.       — А трубку почему не берешь? Телефон недоступен, — он включает громкую связь, и из динамика слышится ровно-противное «перезвоните позже».       Странно, я ведь прекрасно помню, что ставила мобильник на зарядку вечером, и не снимала до самого утра. Может, в кармане случайно понажимались какие-нибудь кнопки? В той давке, что я застала в метро, это было бы неудивительно: я в принципе выбралась из нее какой-то помятой, и лишний раз приводила себя в порядок, то и дело протирая зеркальце, на морозе потевшее от каждого выдоха.       Засунув руку в карман, я вдруг не нахожу там телефона, и меня обдает холодом. В потерю сложно поверить, и я лихорадочно проверяю все остальные карманы, сумку, и так по кругу несколько раз, пока уши не закладывает трелью звонка. Костя даже отпрашивает нас с литературы, но за целый урок в его кабинете мне так и не удается найти пропажу.       — Кажется, я его потеряла, — шепчу одними губами. Это раньше можно было не заморачиваться и просто купить новый, но за последнее время в новом мобильнике вырос целый сборник важных контактов и сообщений, и весь он находится теперь далеко не со мной.       Конечно же, вся информация дублировалась хоть где-то, да и в списке сохраненных номеров не было ни одного, которого бы не было в Костиной телефонной книжке, но было до ужаса обидно. В мае я сменила сим-карту, в конце сентября мой телефон оказался у Елисеева, и только в октябре я купила новый. За три месяца я успела к нему привыкнуть, да и там уже появилось множество фотографий, заметок, видео; в конце концов, там были сохранены все пароли от соцсетей, а я сама благополучно не помнила ни одного.       — Вспоминай, где ты могла его оставить, — твердил Костя на следующей перемене. Жилинский со всей своей подозрительностью построил кучу теорий, самой безобидной из которых был масонский заговор, разве что до похищения инопланетянами дело не дошло.       Я прокручивала в памяти сегодняшнее утро по минутам: я точно звонила парню, прежде чем спуститься в метро. А вот на выходе, кажется, забыла, иначе узнала бы, что он уже добрался до школы. Да и потом я не доставала мобильник: я смотрела время на кассе в магазине, перед этим — на электронном табло на платформе. Я была больше увлечена своим потрепанным после увлекательной поездки видом, и даже лазить в карман мне было незачем: там лежал только телефон, всё остальное я носила в сумке.       — Точно! — я хлопнула себя по лбу. — Скорее всего, его вытащили из кармана, в метро, — от поразившей меня догадки я жестикулирую еще активнее, чем обычно. — Я ведь за сумку боялась, прижимала ее к себе, а про телефон совсем забыла, — с немного виноватым видом объясняю, не теряя слабой надежды, что ни парень, ни сестра не прибьют меня за такую оплошность.       Костя хлопает себя по лбу раза в три сильнее, чем я.       — А если он попал в руки к людям Елисеева?       — Вообще-то, на нем пароль, — неуверенно оправдываюсь я, прекрасно понимая, что это не преграда для высококлассных программистов, которых у нашего конкурента, должно быть, целая армия. — Да даже если за нами следили, в метро в час пик добраться целенаправленно до меня и добыть мой телефон вряд ли кому-то под силу. Скорее всего, просто местный воришка взял то, что плохо лежало, в метро ведь постоянно кражи.       Вздохнув, Костя нехотя соглашается с моими доводами, попутно названивая нашим ребятам, чтобы отследили локацию моего телефона. Я хочу возразить, что это бесполезно, ведь мобильник выключен, но что-то подсказывает, что у нас и на такие случаи есть способ. В конце концов, я плохо разбираюсь в технике и сама всё равно не могу ничего предложить.       К концу учебного дня я получаю свое сокровище в целости и сохранности, но что-то настораживает. Никаких фактов разблокировки телефона нет, но где-то на уровне интуиции я чувствую, что в нем уже успели полазить: знать бы, кто. Мне сказали, что укравший его подросток нашелся быстро: парнишка пытался толкнуть мой айфон на выходе с одной из пересадочных станций, где я была утром, но что-то внутри не дает покоя. Скорее всего, это просто нервы.       Сто́ит мне включить аппарат, как сразу становится ясно, что всё в порядке. Конечно, никакой информации, без которой семье настали бы кранты, на личных телефонах никто никогда не хранит, но пароли от соцсетей, например, можно использовать, чтобы скомпрометировать меня, а то и всех Снегиревых сразу: хоть я и отличалась хорошей памятью на буквенно-цифровые сочетания, но всё равно на всякий случай дублировала их в телефонных заметках. Теперь приходится спешно менять — тоже на всякий случай.       — Надеюсь, хотя бы код от дедушкиного сейфа ты там не записывала? — с издевкой спрашивает Костя. — Это же надо было додуматься, — ворчит он, при этом всё же притягивая меня к себе, вроде как извиняясь за вспыльчивость.        — Я его даже не знаю, — а между прочим, хороший вопрос, почему он мне до сих пор не известен. В особняке были и другие сейфы, и пароли от них мне запомнить всё-таки пришлось, но дедушкин, тот, что находился, если верить слухам, в его кабинете, был овеян легендами и оставался для меня, как и для всех остальных загадкой, потому что его никто никогда не видел. — Подожди, а где ты там нашел сейф?       — Дома покажу, — улыбается парень.       До дома было еще далеко: после школы нужно было заехать в офис. Зато по такому случаю Таля тоже поехала с нами, да и Ник согласился заехать вечером в гости. О местонахождении загадочного сейфа знали только парни, поэтому сестре было не менее интересно, чем мне: когда особняк забросили, мы были не в том возрасте, чтобы вообще что-то запоминать.       В просторной прихожей нас сразу же встречает Бродяга, который подрос настолько, что в порыве радости способен запросто сбить меня с ног. В этот раз удар на себя принимает Костя, который полюбился псу еще с первой встречи, а я как раз успеваю сбросить шубу и уличную обувь.       — Кофе бы, — мечтательно протягивает Ник, уже порядком уставший от офиса.       — Пойду распоряжусь, — я влажу в самые удобные домашние тапки и направляюсь на кухню. Бабушка сошла бы с ума, если бы увидела, что мы сами не делаем по дому совершенно ничего.       Прислуги в особняке было мало: пока здесь жили только мы с Костей, хватало домработницы Верочки и кухарки Лизы. По мере заселения дома в планах было нанять еще пару горничных, дворецкого, а ближе к весне — садовника, потому что сама я не горю желанием собственноручно высаживать клумбы, а Вера не согласится ни за какие деньги, с нашей-то придомовой территорией. А вот охраны было даже больше, чем у Леонида Викторовича и дяди вместе взятых. В случае чего помощь не смогла бы приехать достаточно быстро — не на Красной площади всё-таки живем — и помимо охраны Костя вознамерился поселить у нас еще пару медиков, и возражать, наверное, было глупо.       Попросив Лизу сделать кофе и какой-нибудь нехитрый обед, я направилась к лестнице — как раз вовремя, потому что ребята уже поднимались на второй этаж. Достигнув кабинета, парни пропустили нас с Талей первыми, всем своим видом показывая, что они собрались нас удивлять.       Когда они подходят к книжному шкафу, я тоже делаю шаг ближе, и не зря: успеваю прочитать название книги, которую Ник тянет на себя. Это «Страна багровых туч» братьев Стругацких, а Костя, судя по цвету обложки, проделывает то же самое с каким-то романом советских времен. Сразу после этого внутри шкафа что-то щелкает, и центральные полки с книгами отъезжают в сторону, являя нашим взорам тот самый дедушкин сейф.       Тот самый — это потому, что после его смерти мама с дядей Игорем перебирали все тайники, сейфы и несгораемые шкафы, коих у деда было немерено, но дядя рассказывал потом разные истории о сейфе в особняке и о том, что в нем остались погребены многие важные документы. Тот самый — это потому, что о его содержимом, недоступном, а потому наиболее ценном, в семье ходили легенды.       — Охренеть, — слышу голос сестры над ухом. — А почему вы раньше не сказали?       — Собственно, вы и не спрашивали, — Ник старается сдержать смех, глядя на наши изумленные лица. — А если честно, то было немного не до того, — в этом утверждении с ним не поспоришь: у нас постоянно творится не пойми что, и спокойные дни можно пересчитать буквально по пальцам. — Я еще в ноябре понял, что раз жив дедушкин кабинет, то и сейф в нем остался, но не то чтобы у нас было на него время.       — К тому же, никто не знает код, — добавляет Костя. — Если честно, я был уверен, что он есть у тебя, — парень обращается ко мне.       У меня и правда нет; если у кого-нибудь когда-нибудь мог быть этот пароль, то только у мамы, но и это не точно. В любом случае, дедушка просто не мог не оставить очередную загадку, причем такую, на которую может ответить только член семьи.       — Что, если годы рождения? — предлагает Таля. — У нас девяносто пятый, у Ника — восемьдесят девятый, у Кости — восемьдесят восьмой. Сколько вообще цифр в коде?       В ответ парни лишь пожимают плечами. Если подумать, то не меньше четырех, возможно, пять или шесть. Костя когда-то говорил, что семи- и восьмизначные пароли бывают, но это скорее исключение, чем правило.       — Ты уверена, что дедушка включил в такой важный пароль Костин год рождения? — уточняю я у сестры, которая уже успела где-то раздобыть ручку и клочок бумаги. — Всё-таки он, — я пытаюсь подобрать нужные слова, чтобы случайно не обидеть парня, — ну, не был его внуком.       — Лев Геннадьевич был очень добр ко мне, — объясняет Костя. — Я не застал родных бабушек и дедушек, но у Льва Геннадьевича нашлось внимание и для меня, — он улыбается детским воспоминаниям.       — Вроде как мы четверо — младшее поколение одной большой семьи, — подхватывает Ник, пока сестра увлеченно чертит на своей бумажке какие-то формулы. — Ни у кого никогда не возникало вопросов на этот счет.       Издав победный клич индейских племен, Таля демонстрирует нам несколько версий кода: из четырех, пяти и шести цифр; последнего — целых шесть вариантов. Сестра бегло рассказывает, по какой логике она рассчитывала каждый, но я перестаю понимать уже после первого.       — Смотрите, — она снова вооружается ручкой, — восьмерки — это год рождения Кости, — Таля подчеркивает первые две цифры. — На втором и третьем месте — восемь и девять, в восемьдесят девятом родился Ник. А последние цифры — девяносто пятый год, — гордо улыбаясь, сестра стряхивает со лба мешающую прядь волос. — Если пароль четырехзначный, то других вариантов быть не может, я проверяла.       Я пропускаю мимо ушей последующие объяснения и жду не дождусь, когда мы уже перейдем к делу. А когда переходим, выясняется, что ни один из высчитанных Талей паролей не открывает сейф. Костя с Ником находят еще пару вариантов, но и они оказываются неверными, и мы снова замираем в замешательстве.       — А если наши годы рождения ни при чем? — неуверенно предполагаю я, впрочем, не сильно верю в сказанное.       Перебрав все важные семейные даты, которые застал дедушка, мы обессиленно опускаем руки: ни одна их них не подошла ни в какой из вариаций. Кажется, дело даже не в них, но в чем тогда? Дедушка подготовил для нас столько загадок, что мы рискуем оставить многие без ответов. Ответы…       В следующую секунду в моей голове стремительно проносится цепочка из десятка ассоциаций, и пазл наконец складывается. В этом же кабинете до сих пор лежат две книжки Маяковского — две части одного шифра, наверняка подсказка спрятана в них. Две книги в полке, маскирующей сейф, — ключи; надо попробовать найти в Маяковском и в них что-то общее. Тем более, что и там, и там мы имеем одну книгу в красной обложке и одну в синей.       — Может, нужны номера последних страниц? — на удивленные взгляды растолковываю: — ну тех книг, которые открывают доступ к сейфу.       Как обычно, я совсем забыла озвучить линию своих рассуждений ребятам, а времени на объяснения не очень-то много; как хорошо, что все это понимают.       — Их нельзя достать, — мгновенно отзывается Ник, заставляя меня горестно вздохнуть.       — Ладно, хотя бы что это за книги? Я успела прочитать только одно название.       Снова подхожу ближе, рассматриваю корешок книги Стругацких. Если честно, название ни о чем мне не говорит, у нас дома были другие их произведения. Нахожу глазами сине-невзрачный переплет, но здесь мне незнаком даже автор.       — Непролитая туча? — с сомнением уточняю я. — Это вообще что?       — Никто не знает, — с готовностью отвечает Костя. — Ты не поверишь, но даже гугл не выдает ничего вразумительного, — для убедительности он потряс перед нами экраном телефона, показывая открытый поисковик.       Вздох.       — В общем, я думаю, нам нужно как-то связать это, — я указываю на полку, — и сборники Маяковского. В конце концов, там с десяток стихотворений отмечено, это даже больше, чем перстней, и попытаться сто́ит.       — И что здесь может быть общего, — с недоверием произносит Ник. Мне даже ответить ему нечего: будь моя воля, я бы тоже себе не поверила.       Мы сравниваем авторов книг, обложки, названия, и как раз на последнем замечаем сходство: в заголовке обеих книг упомянуты тучи. Но разве есть что-то на эту тему у Маяковского? Я открываю синий сборник, попутно думая о том, почему я решила, что перстень, спрятанный в особняке, обязательно должен был быть в водосточной трубе. Сначала я вообще не знала, что стихотворение-подсказка не единственное, а потом? Потом я почти не думала, одержимая своей идеей, но если рассуждать логически, ни в какой другой водосточной трубе дедушка ничего спрятать не смог бы.       — У него было милое стихотворение про тучки, — вдруг подает голос Таля, а на ее лице сияет добрая улыбка, — не помню, как дедушка, а вот мама часто читала мне его, чтобы поднять настроение.       Я такого не припомню, но оно и неудивительно с амнезией. Когда я читала здесь стихи, тоже не замечала ничего, связанного с тучами, — может, просто не дошла до конца?       Так и оказалось: на последних страницах обнаруживается стихотворение с безобидным названием «Тучкины штучки». Окинув взглядом ребят, я начинаю читать.       — Плыли по небу тучки. Тучек — четыре штучки…       — Так это что, Маяковский? — вопит Ник, не скрывая удивления. Вот уж кто меньше всех слушал дедушку. — В жизни бы не подумал, — добавляет брат уже спокойнее.       Дождавшись тишины, я продолжаю:       — От первой до третьей — люди; четвертая была верблюдик.       Прервав чтение, вдруг вскакиваю из кресла: слишком уж неожиданно я поняла дедушкин замысел. В стихотворении ведь есть числа, что, если ввести их по порядку? Мне не терпится проверить, и я, в два шага оказавшись перед сейфом, я набираю цифры четыре, один и три, а затем снова четыре, и продолжаю читать вслух.       — К ним, любопытством объятая, по дороге пристала пятая, — нажимаю на пять.       Остальные, кажется, поняли, и Костя даже подошел ближе, заглядывая в книгу.       — От нее в небосинем лоне разбежались за слоником слоник, — слышу я. Чисел в этой строфе нет, и парень продолжает: — И, не знаю, спугнула шестая ли, тучки взяли все — и растаяли.       Я уже успела пробежать глазами до конца страницы и убедиться в том, что больше в стихотворении нет ничего, что бы нас заинтересовало.       — И следом за ними, гонясь и сжирав, солнце погналось — желтый жираф, — заканчиваю, одновременно нажимая на шестерку и молясь, чтобы это сработало.       Издав характерный писк, дверца сейфа вздрагивает, и я не без опаски тяну ее на себя: мало ли дедушка решил испытать нас древнеегипетскими уловками со стрелами и кислотой. Но дедушка из ума не выжил, а потому всё проходит гладко и сейф открывается без проблем. Правда, то, что лежит внутри, не очень похоже на набор полностью адекватного человека.       — Так что там дядя говорил про документы в сейфе? — я стараюсь скрыть полную растерянность за броней из сарказма.       Первой в глаза бросается фотография: портрет дедушки, на удивление хорошего качества; примерно таким я его и вспоминала. Рядом покоится «Война и мир» в болотно-коричневом переплете. Если фото и книгу еще можно как-то объяснить, то детский пазл, каких еще много валяется у бабушки на чердаке, в сейфе главы — и основателя — местной мафии выглядит по меньшей мере странно. Я пока что боюсь трогать содержимое сейфа, но замечаю на коробке с пазлом Симбу из мультика «Король лев» — может, для дедушки это было чем-то личным?       Я замечаю дедушкино кольцо в форме головы льва: видела его среди немногочисленных детских воспоминаний, поэтому не могла перепутать. В этом всем совсем уж нелепо смотрится аккуратно сложенный полосатый галстук, темно-красный с золотисто-желтым, совсем как у гриффиндорцев в «Гарри Поттере». Это зрелище заставляет усмехнуться про себя: вряд ли дедушка был поклонником книг о мальчике-волшебнике, это мама такое любила. Наконец, я рассматриваю последний предмет из сейфа: кривой кусочек карты звездного неба, видно, кое-как вырванный из какого-то атласа.       Нарушая неловкую тишину, Ник вытаскивает обрывок карты.       — Похоже на созвездие Льва, — заключает он со знанием дела.       — Значит, мы имеем фотографию Льва, созвездие Льва, книгу Толстого, тоже Льва, кольцо и пазл со львом, — обобщает Таля. — Галстук…       — Гриффиндорский, — перебивает Костя. — Символ факультета — лев. Нам подходит.       Получается, все шесть предметов указывают на льва. Что дедушка хотел этим сказать?       — Он вообще любил львов, имя обязывало, — я пытаюсь сложить все находки в одну картину. — Мне кажется, он хотел направить нас к месту, связанному со львами, — энтузиазма хоть отбавляй, но понимания — пока что не очень.       — Зоопарк? — предполагает Ник.       Догадливость и смекалка старшего брата заставляют меня презрительно фыркнуть.       — Мне кажется, там должно быть спрятано кольцо, — терпеливо объясняю почти что шепотом. — Не похоже, чтобы такие ценности хранились в подобных местах.       — Между прочим, в «Невероятных приключениях итальянцев в России» сундук с драгоценностями был именно в зоопарке, — насупился Ник.       — Уверена, дедушка был умнее, — обрывает его Таля, — я думаю, что львы указывают на город, где находится очередной тайник, а следующая подсказка будет уже в этом городе.       Эта идея нравится всем, и даже Ник вынужден признать ее логичность.       — Ну и какой же город? Львов?       — Нет, это Украина, — Таля смеется. — Вряд ли дедушка стал бы выезжать в другую страну, чтобы спрятать перстень, он ведь уже в девяностых этим занимался.       От напряженного мозгового штурма начинает звенеть в ушах, и я снова погружаюсь то ли в туман, то ли в вату, абстрагируюсь от реальности. Всё наконец становится на свои места.       — Питер, — ответом мне служат взгляды, полные недоумения. — В Питере много львов, — напоминаю ребятам, — и как раз в этом городе у нас имеется квартира. Потрясающее совпадение, — с довольным видом я покидаю кабинет, направляясь вниз: наверняка Верочка уже подала обед, а вместе с ним — полюбившийся мне карамельный латте.       Когда ребята спускаются к столу, то застают меня за поеданием отбивных. Если такая жизнь будет продолжаться и дальше, то я скоро ни влезу ни в одни штаны: Лиза готовит просто изумительно, и оторваться от ее блюд невозможно.       — Ты уверена? — спрашивает Костя, а под тяжестью его взгляда начинает казаться, что меня придавливают к месту бетонным блоком.       — На все сто, — я ведь еще в начале месяца об этом говорила. — Кстати, в этот раз предлагаю ехать именно такой компанией, — вроде бы никто не возражает. — Можно еще Димаса прихватить.       На этот раз даже Ник не против: сдается мне, что он поменял свое мнение после Нового года. Нам остается всего лишь дождаться выходных, чтобы не пропускать школу, и я собираюсь провести это время с пользой: всё равно Косте почти каждый день после уроков нужно будет ездить в офис, а мне в любом случае с ним заодно. Очень не хочется в одиночестве добираться домой на такси, вот как раз и разберу документы и бумаги, накопившиеся за новогодние праздники.       На следующий же день я временно поселилась в Костиной приемной. С ремонтом моего собственного кабинета возникли какие-то задержки, и я даже толком не могла разобраться в документах, потому что все они, за неимением лучшего места, были беспорядочно свалены в той же приемной, где на поверку было совершенно невозможно работать. Кеша рассказывал много интересного, но вообще не давал сосредоточиться, а посетители — тем более.       Чтобы не нервировать меня лишний раз, Косте пришлось отменить все записи ближайших двух недель и перенести их на вторую половину месяца. Поступок был спонтанным и весьма необдуманным: желающих попасть в кабинет Жилинского-младшего в самом начале года можно было по пальцам пересчитать, и мы всё равно куковали в приемной вдвоем с Кешей. Костя предлагал мне временно окопаться в его кабинете за журнальным столиком, но затея была заведомо провальной: в четверг, когда я перебралась туда, мы в самом прямом смысле проебали весь день, и ни о какой работе речи даже не заходило. Тогда еще Кеша тактично не вернулся с обеда, да и судя по отсутствию какого-либо внимания со стороны, оповестил всех, что босс просил не беспокоить.       Вообще-то, мне тоже полагался свой секретарь, но как-то несолидно было проводить собеседования и стажировки, не имея в распоряжении собственный кабинет. Зато ремонт в этом кабинете имел меня во всех подробностях: постоянно там что-то сверлили, роняли, ругались, а звукоизоляция в офисе была не настолько хороша. Мой кабинет прилегал к Костиному, поэтому у него то и дело был слышен какой-нибудь шум.       В пятницу, уже отчаявшись разобрать документы, я то и дело бегала к себе, чтобы проконтролировать рабочих, а заодно заглядывала и в кабинет Тали, которая была умнее меня, а потому в офисе не появлялась. Наверное, если бы я с важным видом ходила по зданию и ругалась в воздух, все бы решили, что я напряженно работаю: на первый взгляд, большинство сотрудников в течение дня занимались именно этим.       Наши кабинеты клялись закончить к двадцатому числу, и я не представляла пока что, как пережить в этом бедламе еще целую неделю. Ладно, билеты на самолет до Питера давно заказаны, и завтра в двенадцать мы будем уже там. После поездки проблемы офисного быта сразу станут несущественными, тем более, мы вполне возможно напали на след подлинного фамильного кольца.       Надо будет поинтересоваться у Кости, где вообще наши находят секретарей: что-то подсказывает, что на такую работу возьмут далеко не каждого. Судя по возрасту, Кешу рекомендовал Косте кто-то из старших, а вот миловидную блондинку, заседавшую в приемной Ника, брат точно нанимал сам. Я сама была бы не против подыскать в помощники кого-то старше и опытнее, вроде Кеши, но вряд ли это было так просто. Интересно, а куда подевались секретари родителей? Было бы здо́рово работать с кем-то из них.       К концу дня я, порядком уставшая от криков рабочих на весь наш этаж, тихонько умотала на шестнадцатый — попить кофе в тишине. Правда, я забыла, что там уже три года никто не работал, и кофемашина требовала как минимум заправки. Возвращаться обратно было лень, поэтому я обустроилась в папином кабинете: он оказался гораздо уютнее маминого, и там получалось даже расслабиться.       Более того, у папы тоже осталось полно интересных бумаг, а еще мини-бар. Кабинеты родителей были смежными: дверью служила интересная конструкция шкафа. С маминой стороны стояли книги, с папиной — алкоголь, но при давлении на определенные рычаги шкаф разворачивался на сто восемьдесят градусов. Во время поворота, собственно, можно было проникнуть из одного помещения в другое, и по точно такому же принципу я решила соединить наши с Костей рабочие места: это показалось мне очень удобным.       Отложив на журнальный столик стопку документов, я плеснула себе в бокал немного коньяка, и, забравшись с ногами на диванчик, укрылась мягким пледом. Сложно понять, что было лучше: отсутствие каких-либо звуков с четырнадцатого этажа или то, что никто не знал, что я здесь сижу. Я даже телефон специально оставила в Костиной приемной, чтобы не пришлось отвлекаться и отвечать на звонки.       Зачитавшись, я потеряла счет времени — а может, это коньяк так на меня подействовал — но когда я взглянула на часы, они показывали уже восемь вечера. Черт, меня ведь, наверное, уже обыскались. Конечно, Кеша догадывался, я ведь у него брала ключи, но он закончил работать еще час назад, а Костя наверняка уже сходит с ума. Толком не прибрав за собой, я пулей выскочила к лифтам, молясь, чтобы парень не заметил моего долгого отсутствия.       Правда, выяснение этого факта пришлось отложить на потом: в холле этажа, прямо перед табличкой с моим именем, порог приемной обивала смутно знакомая фигура.       — Джина Александровна? — девушка обернулась, и я узнала в ней Яну Яхонтову, младшую сестру Иннокентия.       — Добрый вечер, — я натянула дежурную улыбку, — только Кеша, кажется, уже ушел, он на этой неделе до семи.       — Я на это и рассчитывала, — ответила Яна, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Как раз не хотела пересекаться с братом, он не позволил бы мне поговорить с вами, — вот это, конечно, поворот так поворот. Что они могли не поделить? — Я заходила в ваш кабинет, простите, — продолжала девушка, — Но там ремонт, а зайти в приемную Константина Леонидовича я побоялась: вдруг Кеша еще там?       Намек был настолько прозрачным, что не отреагировать на него было бы глупо.       — Подождите минутку, я сейчас, — я подошла к Костиным владениям. — Разведаю обстановку и приглашу вас.       В приемной было ожидаемо пусто. Кешиного портфеля, очков и ключей от машины за его столом не наблюдалось, значит, он и правда уже уехал. Решив не тревожить Костю лишний раз, я даже не зашла к нему, но вместо этого предприняла слабую попытку хоть немного убрать царивший здесь бардак: хотя бы бумаги сложить более-менее ровно. Вышло неубедительно: они снова рассыпались ровно в тот момент, когда я позвала Яну.       — Извините, здесь немного не прибрано, — оправдывалась я, прикидывая, что ей вообще могло от меня понадобиться. — Сами понимаете, ремонт, — дебильная улыбка не сходила с моего лица, и я плохо представляла, как у мамы получалось оставаться очаровательной даже при нежданных гостях. — Выкрасили мне стену в кирпичный цвет, уверяя, что это терракотовый, как и было заказано, — продолжала я, усаживая девушку в кресло. Зачем я делюсь с Яной Яхонтовой, которую и вижу-то второй раз в жизни, такими подробностями, я тоже не знала; возможно, ежедневные беседы с Кешей за чашкой чая стали плохо на меня влиять. — Задержка ужасная, работать невозможно, хоть вешайся, — посетовала я под конец своего невразумительного монолога. — А вы, собственно, по какому вопросу?       Пока моя посетительница переваривала услышанное, я резво подскочила к кофемашине: от меня ведь несет выпитым накануне коньяком, и страшно представить, что Яна обо мне подумала. Пока не поздно, лучше перебить запах крепким кофе, а заодно угостить гостью: хоть я ее не приглашала, это не отменяет вежливости с моей стороны.       Спиной я чувствовала неловкую тишину, которая нарушалась лишь мерным жужжанием кофемашины да тиканьем часов, из чего сделала вывод, что Яна Яхонтова тоже чувствует себя не в своей тарелке, а ее разговор достаточно важен, чтобы молчать, пока не видишь лица собеседника. Нужно поторопиться, пока бедная девочка не хлопнулась в обморок прямо здесь: она была еще прозрачнее, чем в прошлую нашу встречу, а в приглушенном свете приемной эта бледность и вовсе казалась трупной.       Поставив на журнальный столик две чашки с ароматным горячим напитком, я уселась на диванчик напротив кресла, чтобы хорошо видеть лицо посетительницы.       — Так что же вас ко мне привело? — повторяю свой вопрос.       Я наблюдаю за попытками Яны собраться с мыслями, соображая, чем ей помочь сказать хоть слово, но ни одной идеи не приходит в голову. Только я открываю рот, чтобы занять паузу предложением попробовать кофе, как девушка, резко выдохнув, выпаливает:       — Я пришла просить защиты для своей семьи.       Это ставит меня в тупик настолько, что с моих уст вместо какого-либо ответа срывается заранее заготовленная фраза про кофе, и я, последовав своему же совету, отпиваю из чашки в надежде, что не покраснела от зашкаливающей неловкости. Растерянная Яна Яхонтова делает то же самое, а я наконец прихожу в себя и прокашливаюсь, подбирая слова.       — Не могли бы вы рассказать подробнее?       Девушка вздыхает.       — Три дня назад нашу мастерскую разгромили, — начинает она. — Нас тогда не было дома, я возила дедушку к врачу, Кеша был на работе, а у Архипа своя семья, и они живут в пристройке. Мы вернулись, а внутри настоящий кошмар, — Яна говорит так тихо, что почти переходит на шепот. — Либо это было какое-то предупреждение, угроза, либо у нас что-то искали, — в ее голосе столько отчаяния, что хватило бы на три поколения вперед.       — Вы живете в мастерской? — уточняю на всякий случай.       — Да, точнее, прадед сделал из дома мастерскую, — она утвердительно кивает, — так давно, что я и не знаю, когда.       — Что-нибудь пропало? — интересуюсь я.       — Только какие-то старые книги записи клиентов и заказов, — сдается мне, что эти книги были исписаны фамилией Снегиревых вдоль и поперек. — Ничего ценного, но братья встревожены. Дедушка спит с пистолетом под подушкой, и все ожидают нового вторжения.       Да уж, Яхонтовы не перестают меня удивлять.       — А что же вы?       Яна вымученно улыбается, где-то на грани того, чтобы разрыдаться.       — В Москве две главные силы: ваша семья и Елисеев, мелкие группировки не решились бы на такое без одобрения свыше, — допив свой кофе, она цепляется за чашку, как за спасательный круг. — Вы точно не стали бы нападать, да и дружба наших семей уходит корнями еще в царские времена, — подумав немного, гостя добавляет: — Я прошу у вас защиты, а если вас не сильно обременит, то выяснить, кто и зачем нарушил наш покой. Взамен обещаю дать всё, что вы попросите.       Каждое ее слово вызывает гораздо больше вопросов, чем ответов, и я собираюсь задать их все.       — Почему же вы пришли именно ко мне?       — Насколько мне известно, Игорь Львович и Леонид Викторович не занимаются подобными вопросами, и всё равно отправили бы меня сюда, — я вижу, каких трудов сто́ит девушке сохранять лицо, — а к Константину Леонидовичу не попасть без ведома моего брата. Талина Романовна не появляется в офисе, — Яна Яхонтова почему-то вдруг вызывает у меня непреодолимое желание обнять ее и поплакать вместе. — Остаетесь вы.       — Еще Никита Игоревич, — напоминаю я, открывая пачку сигарет, и предлагаю девушке угоститься.       Яна делает большие глаза, и непонятно, что вызвало такую реакцию: сигареты или упоминание моего братца.       — Спасибо, я не курю, — она делает вид, что вопрос про Ника не услышала вовсе, и я тактично не задаю его вновь: в конце концов, эти подробности можно выведать не только у Яны.       Обдумывая то, что на меня только что свалилось, я закуриваю, даже не спрашивая у посетительницы разрешения, хотя это положено правилами этикета. В такой ситуации, вообще-то, грешно не курить, да и мысли приходят лучше.       О какой защите идет речь? Приставить к мастерской охрану? Тогда к ней на пушечный выстрел не подойдут, а мы никогда не узнаем, кто стоит за этим нападением. Яхонтовых можно считать нашими людьми: даже несмотря на то, что Дементий Кириллович подчеркивает свой нейтралитет и независимость, Кеша-то работает секретарем у Кости. Даже если бы не работал, это ничего бы не изменило, я думаю: я бы и просто по-человечески согласилась помочь, а раз уж дело касается Яхонтовых, то могу рассчитывать на поддержку семьи.       — Хорошо, я помогу вам, — сдержанно киваю, параллельно затушивая окурок. — Надеюсь, вы не против временного переезда.       Яна, кажется, не против, и я с чистой совестью зову Костю, чтобы обсудить детали: в конце концов, особняк настолько огромен, что в нем можно с комфортом расположить половину офиса, а если потесниться, то и весь, включая уборщиц. Нам же нужно приютить всего-то пятерых взрослых и двоих детей, и парень полностью согласен с моим предложением. Где-то внутри поселяется нехорошее предчувствие, что это решение еще подкинет нам проблем, но желание помочь и всех спасти всецело побеждает.       — Джина Александровна, — в шаге от двери Яна вдруг оборачивается, — вы так и не ответили, что требуется взамен.       Девушка изучающе рассматривает меня своими прозрачно-голубыми глазами, но я так и не догадываюсь, что же она хочет увидеть. Поспать бы, желательно часов восемь.       — Разве вам есть, что мне дать? — уголок рта криво ползет вверх. — До свидания, — я улыбаюсь, толком не понимая, искренне или нет.       Как только дверь за Яной Яхонтовой закрывается, я решительно направляюсь в Костин кабинет, к его мини-бару: без еще ста грамм чего-нибудь крепкого я вряд ли переживу этот вечер. Переезд запланировали на завтра, поскольку это дело первой срочности, а значит, визит в Питер на поиски перстня придется отложить.