Лора.
Стертые половицы, высокие дверные проемы, неуловимые солнечные лучи, позолотившие длинные лестницы и проходы, динамика каждого предмета… Перед глазами забрезжило. Энергетика этого места может сбить с толку неподготовленного человека. Мне предстоит научиться быть гибкой в обращении со своей странностью, пока это не принесло мне ещё большего страха. Хотелось быть грамотной во многих вопросах жизни странных людей, чтобы не выпадать из этого круга и стать частью этого сложного мира. Голове было легко. Я бродила по этажам, с целью быстрее вжиться в новую роль. Клэр и Беллами счастливо кружили рядом какое-то время, но потом спустились вниз, для того чтобы показать имбрине свои рисунки. Каким бы редкостным геном не одарила их природа — они дети, и мало заботятся о том, какая это сложная миссия и знание — нести в себе дар. А мне нужно разобраться. Я присела на небольшую скамейку около окна в конце коридора второго этажа. Напротив меня массивная дверь из тёмного дерева, но при условии того, что я не знаю жилое ли это помещение или нет, зайти туда не решаюсь. Так и гипнотизирую помещение взглядом, накручивая на палец прядь темных волос. Воздух постепенно нагревается. По коридору, залитому золотом, плавно движется фигура Горация, в молочного цвета рубашке и песочных брюках. Он имел в себе нечто общее с моим настроением, грациозно приближался в ярких лучах света и чему-то улыбался. Но в отличие от меня, он давно принадлежит своему времени, составляя собой его многоструктурную сущность. Я несколько раз поворачиваю в его сторону голову, и замечаю, что смотрит он прямо на меня. И идёт прямо ко мне. — Привет, — рывком встаю и в глазах на несколько секунд темнеет. А когда прихожу в норму, его глаза уже напротив моих. — Привет, — он отводит взгляд. Наверное, ему, как и мне, тяжело разговаривать с новым человеком, который присутствует поблизости с тобой второй день. — Рисуешь? Я понимаю, его взгляд привлекла моя вымазанная в красках рука, которую я пытаюсь куда-то спрятать, краснея. — Да, совсем немного… — на этих словах перестаю нервно теребить свои пальцы и лезу в карман короткого пиджака за рисунком. Потом уже думаю, насколько это плохо выглядит. Это всего лишь набросок сада и пятна леса вокруг. Но когда показываю бумагу Горацию, он приближается ко мне ещё ближе и улыбается, как мне кажется, ещё особеннее. — Сад…— тихо говорит и вскидывает глаза к окну. — Очень красиво, правда. — Спасибо, — я благодарно смотрю в ответ и нервозно потираю руку. — Мы рисовали сегодня с Клэр и Беллами, они хотят повесить рисунке в библиотеке, но где это, я не знаю… Гораций медленно передаёт мне бумагу, задерживая взгляд на небольшой подписи «Л.К.», и разворачивается спиной. — Библиотека здесь, — произносит, дергая за ручку. Юноша открыл дверь и поёжился. Из комнаты прохладно повеяло. — Наверное, кто-то побывал здесь ночью, — он прошел в глубь помещения. Я шагнула за порог. Глаза расширились и забегали по интерьеру библиотеки. Сложной планировки сводчатый высокий потолок украшала искусная резьба: солнечные и лунные диски, вкрапления звёзд и планет, созвездия… От пола и до потолка располагались ряды книжных полок, а вдоль стеллажей находились маленькие удобные скамейки и кресла в мягкой обшивке. Я заметила на полках необычные книги в массивных кожаных и бархатных переплетах, корешки фолиантов украшала золотая роспись и буквы. Какие тексты и информация сокрыты в них? У дальней стены библиотеки располагался большой дубовый стол, отполированная временем столешница тускло поблескивала в солнечных лучах. Пахло чернилами и старым пергаментом. — Я знаю, в целом здание может показаться обветшалым, — ровным голосом начинает юноша, прикрывая настежь распахнутое окно. Я вижу, как длинные музыкальные пальцы пробегаются по подоконнику, — но мы постарались вновь преобразить его, вернув былое величие и роскошь. Раньше в этом доме жил великий человек. Он отходит от окна. — Мне нравится здесь, — он на секунду прикрывает глаза, дыша глубоко, будто жаждет сообщить мне что-то очень важное. Особо не задумываясь, осмеливаюсь сказать: — Я не любительница книг, но… — После завтрака, все мы обязаны собраться здесь и кое-что обговорить с тобой, — перебивает Гораций на одном дыхании. — Так вот оно что, — на секунду меняюсь в лице, ведь почти обидно, что он заговорил со мной, чтобы сообщить об этом. – Понятно. Хорошо. Странный поник головой, перекатывая в ладонях какой-то серебристый предмет. Его глаза опускаются в пол и стремительно тускнеют. А я отворачиваюсь и краснею, испытывая горький стыд. Быстро пересекаю комнату и выуживаю из кармана свой рисунок. Над письменным столом есть место для него. На большом деревянном щите уже находятся несколько рисунков и старый истрепавшийся плакат. На нём изображена девушка в красивом костюме, её руки застыли в изящном жесте над головой. Из-за осиной талии, затянутой в корсет, создаётся впечатление, будто незнакомка не имеет пары рёбер. Шлейф костюма сияет, пестря декоративными камнями и бусинами. Последний раз взглянув на полотно, я быстро приколола свой рисунок левее от плаката металлической скобкой и поспешила на выход. — После завтрака? — спрашиваю, неожиданно сталкиваясь потемневшими глазами с его ясными и проникновенно-голубыми. Даже стараюсь улыбнуться, но выходит нисколько не ободряюще. — Да, — странный осторожно прикрывает дверь и взгляд надолго отводит.***
На первом этаже пахнет чем-то съестным, гремит посуда и переговариваются дети. Дом оживает. Перед нами возникла Эмма. На ней простые синие джинсы и белая футболка, волосы собраны в хвост. Но даже так девушка выглядит привлекательно, улыбка на свежем лице делает её ещё краше. Странная бегло приветствует нас, глазами ищя что-то или кого-то позади. И находит. Сразу же хмурится, упирая руки в бока. Джейкоб движется по коридору в пижаме, помятый и не отошедший после сна. Эмма идёт к нему на разборки. — Опять они уходят, — тянет кто-то справа. В воздухе нам машет кухонная рукавица. — Привет. Мы ждём только вас, в курсе? — Оденься, — фыркает Сомнассон. А меня с Миллом это только забавляет. — Да, я тоже согласен с тем, что в кухонном фартуке выгляжу соблазнительнее, — задорно заявляет невидимка, — … на голое тело. Мне кажется, он подмигнул мне, хотя я не могла это увидеть. Миллард уходит, размахивая рукой в рукавице, а Гораций что-то мне бормочет и уводит меня следом. От аромата свежего хлеба и ягод скручивает желудок. Все в сборе, только имбрина так и не появилась в столовой. Я снова оказываюсь за длинным обеденным столом, а рядом громко смеётся Фиона. И все едино оборачиваются, будто девушка в данный момент закашлялась или задыхается. Хью тоже прекращает делать что-то, что смешит Фрауэнфельд. Смех у неё действительно мелодичный и захватывающий. Может, по-этому? Что-то с гулом проносится над головой. Рассматривая мохнатых пчел в воздухе помещения, я замечаю, что больше всего их кружит у тёмной макушки Хью, несколько пчёлок устроились на широких плечах и воротнике белой рубашки. — Не могли бы все вы рассказать о своих странностях, — пользуясь тишиной, подаю голос я. И вжимаюсь в спинку стула, нервничая. — Конечно, — сразу же откликается Эмма, и все оборачиваются на девушку. Только Енох со скучающим выражением лица ковыряется в своем завтраке. — Я пиротехник. Девушка таинственно улыбается и взмахивает свободной рукой. От ладони исходят искры, а потом и самое настоящее пламя. — Боже. Это как в "Люди Икс", — тихо вырывается у меня. — Скатерть прожжешь, — раздаётся голос Милларда. — Со мной и так все понятно. — Ты не можешь исчезать в одежде? — безукоризненно спрашиваю я, чисто ради интереса. Но невидимка заметно ощетинился и отложил от себя вилку. — Нет. И пользоваться своим даром в обратную сторону мне тоже пока ещё не удавалось. Куда делся его лёгкий настрой? — Я Юстэс, — светловолосый мальчик лет восьми привлекает к себе внимание странных, вставая из-за стола. — Я.. Я... — Твоя странность называется — атмокинез, Юстэс. Ты так и не запомнил, – помогает мальчику Эмма. Юстэс отвечает резко: — Да, не запомнил. Мне не нравится это слово, Эмма. Я просто управляю погодой, — весь взвинченный, он присаживается, и в окно за его спиной льется яркий поток солнечных лучей. Волосы отливают золотом, пальцы на стакане с соком немного напряжены, а сам странный хмурится на тарелку перед собой. — Круто! — я искренне улыбаюсь мальчику. И хмурое выражение с его лица пропадает. — Неплохо для восьмилетки, — поддевает Енох. Я думаю, если бы Юстэс мог собрать тучи в помещении, на О’Коннора пролился бы ливень с грозой. — А чем ты удивишь? — укоризненно смотрю на него и начинаю закипать. Мальчишка (скорее всего ведь, младше меня) плавно изгибает бровь и смиряет нечитаемым взором. — Так же, как и ты, картинка, — ничем. Кстати, Клэр хочет ответить. На прозвище я только фыркаю, но во всех конечностях начинает покалывать. Енох был незаслуженно груб со мной. С меня хватит. Я собир.. — Её руки. Мои руки дымятся, и становится не до замечания для Еноха. Вены сильно проступают. Тёмная дымка расползается по столовым приборам и тарелке. Черт. Что это? Почему сейчас? Наступает полная тишина. — Кого ты собралась впечатлить этим, Копперфильд, — с издевкой плюется О’Коннор. В этот момент смотрю перед собой, на Горация. В голове звон, слышу ток крови в собственном теле. Удары сердца болезненно ускоряются. И я знаю, что может произойти. А он виновато опускает взгляд.Нет.
Я могу удивить.
Звон перерастает в звуки рассыпающихся осколков. Стакан Еноха лопается. А он испуганно валится на пол. Дети также покидают свои места, и ошарашено смотрят в мою сторону. — Т-телепатия, — голос девочки с тиарой на голове дрожит. — Иллюзия, — я неотрывно слежу за взглядом Оливии. Не моргая, она уставилась на место Еноха. Мальчишка, кстати, оклемался. И его стакан на краю стола цел.***
— Как давно ты поняла, что обладаешь даром иллюзий? — спрашивает Корделия. — Минут пятнадцать назад и поняла.. — смотрю в одну точку, совершенно не замечая возни странных вокруг. После завтрака все действительно отправились в библиотеку. Не хватало только брата с сестрой – Юстэса и Беллами, Клэр и Бронвин. Старшая воспитанница приняла решение занять детей на это время. В помещении все еще прохладно. А десять пар странных глаз оборачиваются на меня, смотря в упор. Карие, темно-серые, холодно-голубые и даже невидимые.. — Нет. Не может быть так, — встревает Миллард и присаживается рядом, за спинкой его кресла встаёт Джейк.Я тоже не понимаю, Миллард. И мне тоже сложно, будь помилосерднее.
— Лет с одиннадцати.. — я облизываю пересохшие губы, неуверенно пытаюсь объясниться. Гомон утихает. — Лет с одиннадцати со мной что-то не то. "Что-то не то" начало пугать меня и моего отца... — Ты не знала, как справиться с этим? — Да. Не знала я и то, что это из себя представляет. Я думала, что в моей голове прогрессирует какая-то болезнь, поэтому я вижу монстров. Вижу большие уродливые тени, слышу звуки. Это сопровождало меня очень долго, росло вместе со мной. Мой отец не находил этому объяснения, думаю, тихонько считал психом... Меня осматривал психотерапевт. И ничего. Препараты мне не помогали. — Ничего и не могло уйти. Это на всю жизнь, если не отнимут вместе с рассудком, — задумчиво сказал Миллард. — Я думала, что теряю его. Но здесь. Здесь и сейчас. Моя вторая душа так долго хотела, чтобы я нашла это место. Теперь Она открылась. Разве вы не чувствовали этого, когда.. — Когда встретили мисс Сапсан, да, – мечтательно закончила Эмма. Я благодарно улыбнулась Эмме. — Ты не знаешь, как этим управлять? Я просто думаю, это связано с твоим настроением, — подал голос Джейк. — Не всегда, – запротестовал Милл, – ко мне это не относится, но дар Лоры не связан с её настроение напрямую. Так же, как и способности Хью, дар Юстэса.. Апистон кивает. Пчелы бесшумно кружат вокруг него. — Я понимаю. Ей просто нужно развивать свою странность. — Именно. Но это не так просто, как кажется, тебе ли не знать.. — Так, как мне необходимо поступить?– вклиниваюсь я. Как? эхом отражается в моей голове, и я растерянно смотрю по сторонам. На тихого Горация, крутящего в руке какой-то загадочный предмет, на Еноха, уставившегося на невидимые руки Милларда или куда-то сквозь них, на девочку с серебряной тиарой на голове. Странные принялись обсуждать свой путь к освоению странности. А я притихла, внимая их словам. Лёгкость в теле растворилась и стало.. душно. Очень тяжело. Я, наверно, просто все ещё не понимаю.. — Нужно поговорить с Птицей, – Гораций наконец-то покидает угол и подходит почти вплотную ко мне. — Она уже обещала. — Есть дела поважней.. — он озадаченно смотрит вперёд, – с тобой все в порядке? Касается моего плеча так, что кончики пальцев вздрагивают. Я задерживаю дыхание. А юноша руки не убирает. — Д-да. Я просто ещё не понимаю.. — Придется набраться терпения, – он посмотрел по сторонам, разговоры как раз стали затихать. — Нам нужно знать кое-что. Я нахмурилась, но была готова ответить. — Какая опасность угрожала тебе? Опасность.. наверное, если бы меня забрали те врачи, мне пришлось бы испытать что-то нехорошее. Я абсолютно не знала, кто они, но знала, что их вызвал отец. — Мой отец разозлился и испугался. Он вызвал каких-то людей.. они приехали на машине скорой помощи. Пошли ко мне, держа в руках носилки. Наверное, они могли бы насильно забрать меня в психбольницу. Я думала, что просто сбегу, сначала на другой конец Англии, а потом.. куда-то еще, но оказалась здесь. — Так похоже на мою родню, – невесело улыбнулся Джейк. – Если бы не друзья, я бы был привязан к койке, неся, как бы всем казалось, бред про странных людей и чудовищ с языками. – Мы все сбежали от родителей, – заключила Эмма.***
С собрания меня под руки уводят Корделия и Фиона. Лемар что-то весело щебечет о планах на вечер, и улыбается загадочно. Я тоже пытаюсь нести в себе весёлый настрой девушек, но осадок после разговора и событий в столовой остаётся и говорит о себе холодом в руках. — Нужно тебя отогреть, – заявляет крылатая, услышав мои симптомы. И мы выбегаем из дома на яркое солнце и свежий ветер. Кружим по саду, смахивая росу, выступившую за прохладную ночь, с листвы летних кустарников и цветов. Уходим в лес, ступая босыми ступнями по непрогретой хвойной подстилке. Брызгаемся студёной водой, стоя по щиколотку в небольшом закаленном ручейке, громко хохоча. Птицы отвечают на наши голоса. А петля раскрывает свои необъятные владения.