***
В выставочный зал, пользуясь статусом директора, Марк раньше десяти не приезжал, если не было необходимости. Обычно открывал помещение и снимал его с сигнализации Владлен Николаевич, пунктуально являясь в девять утра. Но сегодня Марка на пороге встречал радостно улыбающийся Виталик, его внук. Пояснивший, что у деда давление скачет, и тот решил пойти на поликлинику штурмом, а Виталий совершенно свободен, так как лекции сегодня всего две, и те пустячные — можно не ходить. Присутствие жизнерадостного молоденького беты в зале СХР не было чем-то из ряда вон, а событием привычным. Виталий часто крутился здесь, ловя кайф от общения с творческими, пусть порой и чудаковатыми личностями, пару раз позировал художникам по договорённости, крутил романы напропалую. И надо сказать, что на хитрого и миловидного двадцатилетнего парня был спрос в кругах творческих сластолюбцев. Марк точно знал о нескольких похождениях смазливого прохиндея и закрывал на них глаза. А что — человек совершеннолетний, пусть сам думает. Просил только, чтобы дед знал по минимуму — к чему старика нервировать? В Витале была и польза. Он частенько подменял Владлена Николаевича, был на подхвате во время открытий выставок и мероприятий, многие считали его чуть ли не заместителем Романова, хоть ни должности, ни ставки у парня в организации не было. Виталий Скворов рад был подсобить, но и свой шкурный интерес получить. Присматривался к новым лицам на предмет годного ненапряжного любовника. Романов не мог понять логику ветреного беты, а тот лишь по-приятельски отмахивался: «Жизнь одна, и нужно себя баловать — ездить с платёжеспособными альфами на курорты, получать от них подарки. А что? Я же к каждому от чистого сердца, и каждый раз влюбляюсь, как впервые!» Не мог Марк понять, но с каждым прожитым годом всё больше задумывался, что в чём-то Виталь прав: жить в тридцать, как семидесятилетний пенсионер, неправильно. Но и переступить через себя не мог, не мог прыгать из койки в койку. Так и завис, раскачиваясь на грани: ни туда, ни сюда. Всё ждал чего-то, подозревая, что окажется одним из тех омег, которые под сорок рожают ребёнка «для себя» от одноразового альфы. Раз уж Виталий зашёл на огонёк, Романов возможность упускать не собирался и привлёк его к разбору кладовой, пообещав позже накормить вкусными пирожками. Тот повздыхал, что испачкает новые джинсы, но в помощи не отказал. Надо отдать должное Виталику — при общей кажущейся легкомысленности парнем он был хозяйственным. Перед Новым годом они втроём — Марк, Виталий и Николаич, — разбирали первую кладовую гораздо большего размера. Наконец удалось выцарапать деньги на ремонтные нужды. Как водится, бюджет расщедрился в конце года, и пришлось делать всё в сжатые сроки, чтобы уложиться в календарный отрезок и отчитаться о завершении работ. Кладовая представляла собой хранилище находящихся в запасниках выставочного зала наиболее значимых работ членов СХР с момента основания организации. Комнатка небольшая — три на четыре метра, но высокие потолки позволили после приведения в порядок стен возвести стеллажи до самого перекрытия и заказать специальную передвигающуюся на рельсах лестницу. Романов был в восторге. Также на свет божий из первой кладовой были извлечены коробки с архивом, которые Марк нашёл во время первого капитального ремонта, когда только пришёл работать в выставочный зал. Не просто архив, а личные записи губернатора — первого владельца этого огромного дома. Романов пытался пристроить их в краеведческий музей, но получил отказ, мотивированный тем, что городской глава пост свой занимал недолго, особых заслуг не добился, а информации о нём и так предостаточно. Проще говоря — за эту работу не заплатят, а значит, и заниматься ею некому. Марк тогда очень негодовал. Будучи искренне увлечённым своим делом, не мог понять подобного наплевательства со стороны коллег. Он не позволил себе выкинуть ни одного письма, ни одной пыльной бухгалтерской книги, ни одной бумажки, которой за сотню с хвостиком лет. Всё было аккуратно сложено в коробки и благополучно отправлено в кладовую на хранение. Когда же замаячил внезапный ремонт в подсобном помещении номер один, Марк с помощниками спешно перенесли картины и, освобождая территорию, извлекли коробки с архивом. В свободное время они втроём перебирали рукописи, погружаясь в прошлый век — отжитую эпоху. Марк с Владленом Николаевичем зачитывались хозяйскими книгами доходного дома, записями управляющего, перечнем закупаемых продуктов. Охали над ценами. Хихикали над письмами жалобщиков, мол, «третьего числа, сего месяца швейцар Прохор был скотски пьян и наступил мусьё Губерману на ногу». Виталик же искал и с удовольствием выбирал письма личного толка, интересуясь, какие отношения у людей были в ту эпоху. Некоторые места зачитывал вслух. Из найденного выяснилось, что люди были такие же, как сейчас. Тот же губернатор помимо вечно хворающего и лечащегося на минеральных водах мужа имел нескольких любовников, чьи письма хранил. Много интересного и любопытного узнала небольшая компания, перебирая и перечитывая бумаги несколько вечеров. Под бурчание Николаича «нынче молодёжи заняться больше нечем» Виталий неожиданно поддержал исследовательский азарт Марка — видимо, сказалось его природное любопытство и любовь к порядку. Тогда, в конце прошлого года, они вместе заново рассортировали записи и сложили в кладовке номер два. Теперь же птичка на хвосте принесла радостную весть, что летом будут выделены ещё средства — на ремонт второй кладовой и смену стояка и труб, которые через неё идут. Появилась острая необходимость разобраться с накопившимся добром. Собственно, радость-беда (замена стояков) ждала весь вековой дом, а последствия можно будет ликвидировать с помощью ремонта. Заодно заказать для второй подсобки стеллажи и лестницу, как давно мечталось. Виталик с энтузиазмом помог перенести некоторые вещи из одного помещения в другое, так по мелочи — тот же архив в картонных коробах, полотна, которые вскорости будут нужны и стоят стопкой у стены, малогабаритные скульптурные работы. Было ещё много всякого хозяйственного нужного и не очень хлама, который Марк решил пока оставить как есть. Клятвенно пообещав себе, что будет разбирать потихоньку и за пару месяцев до предполагаемого ремонта всё переберёт. И вещи приходящего уборщика — синий рабочий халат и всякие тряпки-швабры — пусть пока живут на старом месте. Виталь был отблагодарён чаем с пирожками, после обеда появился Николаич с жалобами на врачей и поликлинику в целом. Больше рабочий день ничем необычным не отметился — так, ежедневная рутина: дописал статью, совершил пару рабочих звонков. А вечером Марк испытал новый прилив благодарности соседу. Терминатор Владимир, стоя на жалобно скрипящей табуретке, починял лампочку на лестничной клетке. Там, видимо, контачил патрон (так с умным видом сказал дворник когда-то), лампа периодически светила то тускло, то слепила, как в операционной, то начинала помигивать холодным светом, как в фильмах ужасов. В общем, было неуютно. Марк каждый раз обещал себе вызвать электрика, но забывал. «И не такой уж страшный этот Терминатор…» — с теплом подумал омега, прошмыгнув мимо мордоворота-соседа, не забыв вежливо поздороваться и выразить огромную благодарность за помощь — и в прошлый раз у Романова дома, и сейчас в битве с освещением. Сосед только покивал, буркнул что-то вежливое в ответ и, проводив нечитаемым взглядом, вернулся к работе. А Марк рассудил про себя, что этот Владимир на самом деле нормальный альфа — видно, что мастеровой, хозяйственный, а что неразговорчивый и неулыбчивый, так не все приветствуют панибратские отношения с соседями — его право. В три часа ночи Романов подскочил от неожиданного звонка по городскому телефону. Мало найдётся людей, способных радоваться внезапной трели посреди сна, тем более что такие вызовы не предвещают ничего хорошего. Вряд ли друзья и близкие станут звонить в неурочный час, чтобы рассказать, как им хорошо. В сознании Марка ночные звонки прочно ассоциировались с бедой. Пока он дошёл до гостиной и схватил трубку стационарного телефона, успел надумать кучу всяких ужасов и покрыться холодным потом. Трубка молчала, на взволнованные «алло, вас не слышно!» щёлкала и шуршала, а потом и вовсе пошли гудки. «Перепутали, наверное», — решил Марк, борясь с желанием немедленно набрать папу и дедушек — всё ли у них в порядке? Потом передумал, не желая будить. Решил оставить звонки до утра. Только лёг, только заснул — опять звонок. — Не это ли квартира Мойдодыра?.. — ворчал Марк, пытаясь спросонья попасть ногой в тапок. На этот раз в трубке тяжело дышали и порой даже порыкивали. Романов очень жалел сейчас, что не согласился с дядей Толей и не поставил городской телефон с определителем номера. — Прекратите хулиганить! — Скоро сдохнешь, с-с-сука… — прошипела трубка, и пошли длинные гудки. Романову сделалось не по себе. Очень не по себе. Совсем не по себе… Кто это мог быть? Перепутали? Шутка? Ничего себе, шуточки! Стало неуютно и одиноко в просторной двушке. Сон, как корова языком слизала. Романов прокрался в прихожую, проверил, все ли замки закрыты, глянул в глазок. Свет на площадке, благодаря рукастому Владимиру, горел ровно и ярко, никаких маньяков с топорами под дверью не наблюдалось. Напившись успокоительного чаю, который ни черта не успокаивал, Марк ещё час не мог заснуть, и даже позволил себе поблажку, переставив будильник на девять, раз уж выдалась такая занимательная ночка. С утра доспать не дали — на этот раз издавал трели мобильный телефон на тумбочке, а в нём заискивающий и извиняющийся голос секретаря СХР Игорька. Дескать, он вчера весь день звонил, звонил, а Марк не отвечал и не отвечал. — Неправда, у меня телефон включён постоянно, — зевая, ответил Марк. — Что случилось? — Я звоню сказать, что сегодня пресс-конференция в бизнес-центре в «Астор Сити», и Иртемьев просил обязательно быть вместо него. — Во сколько? — В девять тридцать, — пискнул Игорёк. — Знаете, Игорь, — хотелось послать, но Марк усилием воли напомнил себе, что он культурный человек. — Я не пойду, потому что не успею собраться и доехать. С господином председателем разбирайтесь сами на предмет нестабильной связи… сотовой. Романов сбросил вызов и поплёлся умываться, потому как это не конец истории, а только начало — слишком хорошо он знал этих людей. И точно, ровно через десять минут позвонил господин председатель Иртемьев. — Дорогой, ну не злись ты на Игорька, мальчик заработался, забыл позвонить вчера… Романов про себя съехидничал: знает он, в каких позах заработался секретарь, и в чьём кабинете. — Ну, Маркуша, выручай, надо быть! Собачью кличку «Маркуша» Марк ненавидел всем сердцем. Некоторые пожилые родственники его так называли, и им это позволялось, но больше никому. Хуже могло быть только «Марик»… — Марик, спасай! — тут же просительно простонала трубка, а Романов скрипнул зубами. — Пожалуйста, дорогой, машину за тобой высылаю, через полчаса у тебя будет — как раз домчитесь ко времени с ветерком, ага? — Ага, — кивнул Марк невидимому собеседнику. — Только с вас новый баннер на входе в зал. Старый подвыцвел уже, к лету нужно обновить. — Хор-р-рошо, — рыкнул в трубку огорчённый такой расчётливостью Иртемьев, — шофёр позвонит, когда подъедет. — Пусть Игорь сбросит мне на электронку сведения о конференции и вопросник. В пути просмотрю, — по-деловому завершил разговор Марк и метнулся собираться. Сегодняшнее утро было как раз одним из тех, которые Романов не любил всем сердцем. Мало того, что не выспался из-за какого-то сумасшедшего, так ещё и конференция эта внезапная, где придётся отдуваться за Иртемьева, позировать на камеру и раскланиваться, как болванчик. Ну хоть баннер выцыганил, и то хлеб. Марк собрался, перекусил на скорую руку, уложил рыжие вьющиеся волосы, закрепив их хитроумной заколкой на затылке, чтобы прядки не лезли в глаза, и ровно к звонку шофёра был при параде с упакованными в элегантный чемоданчик ноутбуком и органайзером. Не забыл Марк в суматохе сборов и выложить рыбные консервы в пластиковую одноразовую тарелочку. Появился у них в подъезде котёнок-приблуда. Маленький подкидыш никому был не нужен и, пробравшись в отверстие двери на первом этаже, прятался в закутке за батареей. Котик был тощий, по-подростковому нескладный, с длинными неуклюжими лапами и тонким короткошерстным хвостиком, но окрашенный тем же оттенком рыжего, что и Марк — только в полосочку более тёмного цвета. Из солидарности, гласящей, что рыжим нужно держаться вместе, Романов подкармливал котёнка утром и вечером, а попутно искал — кому бы пристроить? Сам взять не мог — уезжал часто, не папе же новых хлопот добавлять, ему и так хватает с сыновьями-подростками и ответственной работой. Сегодня утром Рыжик, как окрестил его Марк, выглядел откровенно плохо. Он и раньше-то не особо здорово смотрелся, но этим утром совсем захирел — с трудом вылез из-под батареи, есть не стал. Глаза у него закисли гнойно-зелёным, оставив болезненно воспалённые щёлочки. Если бы Марк не спешил так сильно, немедленно завернул бы тощее недоразумение в полотенце и отвёз в ветеринарную клинику в хозяйственной сумке. Пообещав несчастному животному, что вечером всё будет хорошо, он уже днём, освободившись от дел, пробил по интернету телефон ближайшей к дому ветеринарной больницы. Но вечером Рыжик не вышел — ни на «кис-кис», ни на посулы дать вкусной рыбки. Романов поднялся пешком с первого до верхнего этажа, осмотрел все лестничные пролёты и площадки, но пропажи не нашёл. Вышел во двор, где на его «кис-кис» сбежалось всё местное кошачье племя и даже соседский гуляющий спаниель. Но искомого полосатика так и не было. В подъезде Марк долго изучал закрытую на замок дверь в подвал и прикидывал — мог ли Рыжик просочиться в её щели? Прислушивался, не мяукает ли кто за ней. — Вы кого-то ищете? — Владимир, появившийся сзади внезапно и тихо, как привидение без мотора, заставил ойкнуть и подпрыгнуть. — Ой, это вы! — неожиданно для себя обрадовался Марк. — Да, ищу. Котёнка. Он маленький такой, рыжий. В подъезде жил. Вы не видели? — Видел. Он больной какой-то. Я его к мусорным контейнерам выкинул, чтобы заразу не распространял, — спокойно, словно рассказал о доставке почты, выдал Терминатор. — Вы… Вы! Да вы знаете, кто?! — Марк так расстроился и разозлился, что даже бояться превосходящего в росте и силе альфу забыл. — Живодёр! — топнул ногой Марк и побежал к контейнерам на углу дома. Рыжика там не было — ни живого, ни мёртвого. Расстроенный Романов вернулся в квартиру. Он ещё днём решил после лечения всё же оставить котёнка себе. Будучи сам рыжим, получив в детстве все положенные «рыжий-бесстыжий» и обвинения в многократном покушении на жизнь дедушки садовым инвентарём, Марк невольно симпатизировал одноцветным собратьям — будь то люди или животные. И вот, уже решив, что коту дома — быть, он его потерял, не обретя. Да и Рыжик скорее всего умер на улице. На глаза навернулись слёзы жалости к животному. А ещё Романов полностью разочаровался в жестоком соседе, который начинал ему нравиться. Ночью опять зазвонил городской телефон, на который Марк отреагировал вяло: послушал в трубке шорох с неясным шёпотом и угрожающим молчанием и просто сбросил звонок. С соседом Романов больше не разговаривал и даже не здоровался, молча проходя мимо. На повторяющиеся уже неделю ночные телефонные вызовы не отвечал или вырубал телефон. Такая настойчивость нервировала и настораживала — что за внезапный поклонник дышал ему в трубку по ночам, Марк понятия не имел. Дяде Толе жаловаться не спешил. С того станется поднять на ноги полицию или организовать какую-нибудь прослушку, взбаламутить кучу людей из-за одного сумасшедшего. А это, небось, очередной студент-воздыхатель, которому Романов не уделил персонального внимания. Побалуется и отстанет.Часть 2
8 марта 2018 г. в 12:05
После некрасивого расставания с Ильиным Марк с неделю попереживал — скорее по инерции и от неприятного предчувствия, что следующую течку, примерно через месяц, придётся провести в одиночестве, принимая невкусные и не полезные таблетки для облегчения состояния. Не в газету же объявление давать: «Омега-эстет без вредных привычек и хронических заболеваний ищет ёбаря-надомника с приятным экстерьером для совместного проведения критических дней». Как вариант — можно поманить кого-нибудь из увивающихся вокруг да около студентиков. Но стоило только представить — становилось гадко и липко на душе. К тому же терять репутацию холодно-неприступного и недостижимо-желанного эталона среди воздыхателей не хотелось. А из богемной среды и посмотреть было не на кого: штучные нормальные альфы прочно окольцованы, а вольные или погуливающие на сторону — опять же, гадко.
Романов не был прожжённым циником или слишком уж балованным любовными амурами привередой. Числился в прочных реалистах — кому-то положено личное счастье — муж и семеро по лавкам, а другой находит своё счастье сам — в работе, в профессиональной стезе. Таких же, кому дважды прилетело в одну воронку — и с любовью сладилось, и с работой, — Марк знал единицы, на пальцы одной руки хватит. Например, папа с отчимом. Дядя Толя встретил папу Марка, Игоря Романова, когда тот был уже вполне реализованной личностью, заведующим отделением педиатрии, молодым вдовцом, растящим сына-подростка.
Анатолий Разумовский, уже на тот момент получивший признание в бизнес-сфере, ринулся на взятие крепости, где пытался отсиживаться избранный омега. И поди ж ты — добился! И метки, и свадьбы, и даже рождения близнецов-альфочек. Только всё Игорь Романов волновался, что в тридцать шесть до внуков рукой подать, а он с детьми затеялся. Но так как медицинских противопоказаний не было, всё же решился.
Марк, наблюдая за похорошевшим и помолодевшим папой, пропустившим через себя все стадии чистосердечного бурного романа, удивлялся. Оказывается, и в столь зрелом возрасте, почти в старости (как Романов-младший тогда считал), в тридцать пять — можно влюбиться, как мальчишка, в такого же пожилого тридцативосьмилетнего альфу. Папа словно проснулся ото сна и задышал полной грудью. Марк почти не помнил отца, подарившего ему жизнь. Слишком мал был, когда отец разбился на машине, но подозревал, что большой любви у родителей не было. Если учесть, что между датами свадьбы и рождением сына отнюдь не девять месяцев прошло, а намного меньше, не удивительно, что семья, появившаяся скорее всего под уговоры родных и близких, не была крепкой.
За влюблённого папу было радостно — с Разумовским он обрёл не вторую молодость, а первую и единственную, искренне любя своего партнёра и получая ответные чувства. Что дарило слабенькую надежду и Марку на «а вдруг ещё свершится? Бывает же…» Поплакав о расставании с Петром папе и лучшему другу, Марк немного успокоился и принял решение: таблеткам быть!
Общая взвинченность недели завершилась апогеем — сорвалась выставка, что должна была открыться через три дня. Работы привезли, но художник рассорился с председателем СХР Иртемьевым, и нераспакованные картины увезли обратно. Марк причины скандала доподлинно не знал, но поговаривали, что оба положили глаз на секретаря-омежку, Игорька. Был у них в Союзе такой фрукт в секретариате, крутил хвостом направо и налево.
Пришлось Романову срочно обзванивать и отменять приглашения: в телецентр, еженедельным издательствам и официальным гостям, аннулировать заказы на поставку продуктов для фуршета. Неприятно и обидно. Столько сил потрачено — художник маститый, величина, на него шли, а всё туда же — шуры-муры не по годам водит…
Расстроенный Марк решил найти успокоение дома на балконе, в вечернем поливе цветов и протирании листьев. Релаксации не вышло — неловко облокотившись о закреплённую на капитальной стене дома витую железную раму со стильными закорючками, перемешанными с держателями цветочных горшков, Романов еле успел убрать ногу, когда вся конструкция поехала вниз и грохнулась, отбивая и кроша итальянскую плитку на полу. Шум вышел знатный.
Омега всхлипнул от пережитого испуга — ещё чуть-чуть, и он бы лишился пары пальцев на ноге, войлочные тапки защитой не являлись. Потом всхлипнул ещё раз уже от жалости, осматривая переломанные орхидеи, которые только неделю назад он вынес на воздух в устоявшееся тепло поздней весны.
— Что у вас произошло?
Немного хриплый низкий голос заставил подскочить с пола и выставить перед собой как защиту кусок керамического горшка. Взвинченные нервы и подрагивающие пальцы выдавали общее состояние Романова, который и рад был ответить, но вместо этого хлюпнул носом. Воздух вдруг стал подаваться лимитированно. Цветы было безумно жаль. Себя тоже. Глаза щипало. Сосед, свесившись через перила своего балкона и заглядывая за хлипкую перегородку в полкирпича, сверлил Марка суровым взглядом.
— Вот, — растерялся обычно легко находящий с людьми общий язык омега и снова ткнул обломками горшка — беспомощно и растерянно.
— Понятно, — малоинформативно хмыкнул сосед и исчез за перегородкой со своей стороны.
Марк вздохнул и поплёлся за веником — убирать рассыпанный грунт, древесную кожуру, щедро окропившую пол, и острые сколы плитки. Принялся перебирать обломки растений, которые можно ещё спасти, хоть верх и пострадал.
В дверь неожиданно позвонили, снова тревожа вконец расстроенного неудачника. Свои о приходе предупредили бы, а чужие к Марку не ходят. Интрига длилась недолго — на пороге стоял сосед, в одной руке держа нечто вроде пластикового чемодана, а под мышкой другой — дрель.
Не успел Романов что-то сказать, как с него потребовали удлинитель. Хотел возмутиться по поводу вторжения, всё же послушно протягивая требуемое — безымянный сосед уже жужжал дрелью на балконе. Обескураженный Марк тяжело осел на диван, а потом ринулся спасать отложенные на полу клубни пострадавших цветов — Терминатор затопчет же!
Опасения оказались напрасными, аккуратно сложенные на газетку останки орхидей были сдвинуты в сторону и угрозе не подвергались. Под взглядом восхищённого зрителя были углублены четыре уже имеющиеся дырочки в стене, вкручены крупные саморезы, а железная конструкция водружена на место. Теперь стало понятно, что в дальнейшем рухнуть она сможет только совместно со стеной дома — никак не раньше!
— Старые крепления были короткими, со временем расшатались, вот и выпали, — пояснил рукастый Терминатор, а потом протянул широкую шершавую ладонь, — Владимир.
— М-марк, — омега нетвёрдо пожал руку уже не безымянного соседа. — Простите, сколько я вам должен?
Суровое лицо альфы не источало безграничное благодушие, но до сих пор было нейтрально миролюбивым. Теперь же, недобро поиграв желваками и стрельнув взглядом, отвернулось. Владимир побросал хитрые приспособы в свой чудо-ящик и, буркнув «нисколько», поспешил уйти. Нехорошая тенденция в доме Марка набирала обороты: уже второй альфа за две недели покидал его квадратные метры, поспешно хлопая дверью.
Романов почувствовал себя крайне неуютно. С одной стороны — человека вроде обидел, предложив плату, а с другой — омега не знал, как иначе. Альфа пришёл к нему, потратил ценный ресурс — своё время. Марк, будучи существом в ремонтном быту беспомощным, пользовался услугами наёмных рабочих и привык, что за хорошо сделанную работу нужно платить. Дядя Толя, конечно, любил тряхнуть стариной и сделать что-то в квартире пасынка своими руками, но свободного времени у него было мало, и Марк не хотел отнимать ещё больше, жалуясь на поломанный выключатель или подтекающий кран. Проще нанять человека и никого не тревожить.
Тем не менее осадочек от своего неправильного поведения остался. Романов с утра подскочил пораньше, намешал по-быстрому фирменного теста по семейному рецепту и сварганил пирожков с начинкой из клубничного и вишнёвого джема. И на работу захватит — с Николаичем чайку попить, и соседа отблагодарит — пусть глупо, по-омежьи, зато от чистого сердца.
Терминатора, несмотря на раннее утро, дома не оказалось, и Марк, написав на салфетке крупно и красиво «спасибо», обернул своё творение, упаковав в кулёк и повесив на ручку входной двери его квартиры. Вернувшийся с утренней пробежки Владимир долго и подозрительно осматривал и принюхивался к подношению, прежде чем решился попробовать свежайшие, тающие во рту пирожки. Что они от чудаковатого соседа за стенкой, сомнений не было — запах выпечки стоял на весь подъезд и исходил именно из-под его двери.