Часть 4
10 марта 2018 г. в 20:10
Зубр, как его кликали в отряде сослуживцы, также пестрящие кличками, а на гражданке Владимир Иванович Зубарев — никогда не понимал омег. Особенно таких утончённо-одухотворённых, как сосед Марк. Сам Вова парнем был простым, можно сказать, выходцем из народа: отца не знал, папу лишили родительских прав, когда сын был ещё настолько мал, что и лица родителя не запомнил. Одним словом — детдомовец с наследством из фамилии предков.
С самого детства он запомнил (объяснили доходчиво), что такие вот чистенькие, домашние, культурные мальчики, таскающие с собой (не приведи господи) футлярчик со скрипкой или томик кого-то очень заумного, не про его пролетарскую честь. Посмотрел — проходи мимо, тень не отбрасывай.
Годы прошли, а комплексы остались. Ну куда ему, Вовке Зубру, со свиным рылом на органный концерт?!
Омеги были, и много — из тех, что попроще. ПТУшно-трудовые парни велись на подчёркнутую самцовость, литые мышцы и форму, позвякивающую боевыми медалями. Всегда находились те, которые не прочь провести ночь с пользой для тела. А таких, как Романов, Владимир сторонился, потому как ни по-французски, ни по-английски, ни на рояле с ними не мог. Точнее, на рояле, наверное, смог бы… Но не фугу Баха. А рояль не место для траха.
И вообще, не о том сейчас. Разве можно к космически-инопланетному существу применить плебейско-пошлое слово «трахаться»? Только «превозносить, на руках носить, при луне вздыхать», но этого подполковник в отставке, а ныне среднее начальство и старший инструктор в академии спецподготовки ВДВ тоже не умел. Не были приучены-с…
И потому, встречая каждый раз иномирца-соседа, Владимир робел, несмотря на то, что уже под срак… под сорок лет — буквально через пару лет будет. Привыкнув, что жизнь ошибок и слабостей не прощает, а тут же ебё… активно любит неуверенных неудачников, при встрече делал безразличное лицо. И только кивал или буркал «здрасте», провожая взглядом Романова. А после жадно внюхивался в тонкий, как восточный платок, одуванчиково-солнечный, как полевой луг, аромат.
Не удивительно, что Марк, пару раз натолкнувшись на лицо-кирпич, его побаивался, это чувствовалось. Неприятное, если честно, состояние. Примерно как в случае, когда хочешь сказать умное слово: «квинтэссенция» там, или «оксюморон», а произносишь всё равно «жопа» — чётко, вслух и в зале, полном притихших людей.
Потом ещё про кота неудачно соврал… И тут уж Одуванчик, пушочек невесомый, росинка на тонком лучике травы, оказалось, зубки имеет. И глазками злиться может, и ножкой длинной топать, и кулачки сжимать — того гляди кинется.
А зубки-то какие — чистый жемчуг! А глазки — небо лазурное! Ножки, словно берёзки, стройные, ручки изящные… А головка-то какая! Голова в смысле… Та, которая наверху!.. Рыжей бархатной волной, словно клён осенний, украшенная. Одним словом, совсем ты, подполковник, сбрендил. За месяц проживания в новом доме столько слов нежных вспомнил, сколько за всю жизнь не только не говорил, но и не думал в сжатый промежуток времени.
Марк зацепил не по-детски, как разрывная в печёнку — безжалостно и беспощадно. Жили-жили, как говорится, и усрали… дожились. Вот такой солдафонский юмор — грубо, но в цель. И что теперь делать?
Подойти страшно. Романов же такой… кажется, от взгляда пристального помнётся, испортится, завянет. Костюмчик по фигурке, с иголочки, пиджачок приталенный, брючки — стрелочки, порезаться можно, рубашка в тон, туфли… пусть хоть из крокодила, ради таких ног и животинку не жалко. Портфельчик стильный. На голове — волосок к волоску, волнушка к волнушке, как войска на параде маршируют — складно и ладно. Картинка — от макушки до пят.
Головой побиться о недавно оклеенные стены хочется, да толку никакого не будет, только урон и ремонт новый. Ну не про него, не про Владимира Ивановича честь офицерскую такой красавец! А всё равно глаз не отвести, словно суперклеем намазано.
Когда к Марку его бывший альфа придурошный пришёл и бросил ради какого-то беты выгодного, первый рефлекс у Владимира (который вовсе и не подслушивал, не по-офицерски это!) был подождать гражданского на лестнице и вломить по-тихому. Чтобы неповадно было хороших людей обижать! Потом пораскинул армейской смекалкой — а пусть валит! Одуванчик-то теперь — вроде как свободный омега. И не укушенный, то есть не помеченный ни разу. Значит, и шанс есть, если комплексы побороть удастся. А где пехота не пройдёт, там танк проедет! Глядишь, всё наладится…
Помогать омеге было приятно. Марк так забавно смущался. А уж пирожки-то какие у него вкусные получаются! Владимир все честно съел, один только оставил — ещё два дня любовался. Даже, было дело, разозлился на себя: «Ты ещё залакируй на память!» — и безжалостно поглотил сувенир, хоть он и был уже малость чёрствым. Главное — чьи ручки делали!
Потом был инцидент с котёнком, которого Владимир в принципе и брать не собирался, только подлечить и пристроить кому-нибудь сердобольному в своём учебном центре. Но когда друг-живодёр, вернее, ветеринар, сказал, что проще животину усыпить, чтоб не мучилась, чем лечить не только от конъюнктивита, блох и глистов, но ещё и от грибка, решительное «нет!» сорвалось в самоволку. Настолько громкое, что парочка служебных собак, находящихся на послеоперационной реабилитации, проснулись, а щенок с подранным ухом уписался в соседнем загончике.
Разве можно предать эвтаназии чудо, тон в тон совпадающее цветом с прекрасной романовской шевелюрой и такими же голубыми-голубыми глазами?! Разве можно потом отдать это чудо в чужие, не проверенные на детекторе лжи руки? Маленький, тёплый комочек счастья, ещё и тарахтящий, как старый холодильник Орск. Ни разу не сентиментальный подполковник Зубарев не смог — такая корова… котейка нужна самому!
Два альфа-самца, действующий и потенциальный, ужились быстро. Пару инцидентов с тапками с последующим переходом хозяина на резиновые шлёпанцы и приучение к кошачьей какальнице прошло безболезненно. Морковка проявил себя как эстет и чистюля, за что был допущен в хозяйскую кровать на время, не ограниченное комендантским часом — то есть на постоянной основе в любое время суток. Котёнок подрос за пару недель и стал пузом напоминать мячик для большого тенниса. А Владимир всё не мог найти повод хотя бы поговорить по-человечески со сторонящимся его соседом. Повод нашёлся сам — как говорится, бойся желаний своих.
Шебуршание на лестничной площадке сначала привлекло внимание Морковки, который в тот момент в прихожей героически сражался со шнурками убийственно и завлекательно попахивающих армейских берцев. Зубарев наблюдал за бойней у вешалки из кухни и скупо умилялся, пока никто не видит, поэтому сразу заметил, когда мелкий оставил своё дело и застыл, прислушиваясь не хуже собаки. Подойдя к двери, альфа чутким ухом уловил не только возню за дверью, но и чёткий вскрик с последующим звуком падающего тела. Неделикатно задвинув Морковку ногой в зал и закрыв, чтобы тот не просочился в подъезд, альфа распахнул дверь в непроглядную темень.
А там, вот те раз — Марк ведёт половую жизнь, точнее, лежит на холодном полу. Силуэт второго человека Владимир не разглядел сразу — уж очень после яркого света в квартире мрак вокруг Марка (извините за каламбур) показался плотным и непроглядным. Но когда, машинально прихватив фонарь, стоящий на тумбочке у двери, вышел, тут второго и заметил. Сначала почувствовал звериным чутьём, которое не раз спасало от опасности, а потом и смутно контуры разглядел.
Проклятая тьма искажала и врала, поэтому точные габариты нападающего Зубарев не определил. Запаха тоже особого не было — пахло переволновавшимся полуобморочным Марком и вездесущими (в прямом смысле) соседскими котами. Убедившись, что омега жив, альфа пустился в погоню за силуэтом, задрапированным в чёрное, но не преуспел — у «призрака» была фора в пару этажей. А уж очутившись на улице и юркнув на неосвещённую сторону тротуара, гад ушёл в проём между двумя многоэтажками. Дальше ловить его было делом бессмысленным, потому что убежать он мог в любую сторону — в ночи не разберёшь.
В пылу погони порвав резиновый шлёпанец и обматерив при возвращении спящего у подъезда на лавочке в дупель пьяного дворника, Владимир, переживая за состояние Марка, помчался обратно. После оказания первой помощи и повторного знакомства с матёрым рыжим чудовищем (кот имеется в виду) выяснилось, что в последнее время не всё гладко в доме Романова. Зубарев вошёл в режим настороженного ожидания. Интуиция не намекала — заявляла вполне авторитетно, что у Марка Всеволодовича не всё есть хорошо, а может случиться и того хуже. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно!
Как истинный альфа, защитник и спаситель, Владимир поручил себе присматривать за Одуванчиком. Не только мыслишки фривольные тешить, но и головой думать. С омегой общаться стало проще. Робость дворняжки рядом с аристократом в энном поколении спряталась куда подальше (не настолько глубоко, как вы подумали), на её место пришёл профессиональный расчёт: как бы к омеге на работу напроситься, посмотреть, кто вокруг него трётся, ненавязчиво про знакомых и воздыхателей поспрашивать. Подполковник решил самоназначиться романовским бодигардом и от своего решения отступать не намеревался. Обратит на него Марк то самое личное внимание — отлично, нет — так хоть человеку хорошему воздушно-творческому поможет.
Конечно, альфе было приятно, что добрососедские отношения за прошедшую неделю после нападения на Марка восстановились и окрепли. А когда в очередной раз погас внепланово свет, первый, кому позвонил Марк, был Владимир. Зубарев омегу успокоил — мол, света нет во всём доме и ещё половине района. А так как у Марка фонаря не было, и свечи только для торта, чтобы дорогому соседу не было страшно, Владимир принёс ему свой фонарь-аккумулятор.
Пришёл альфа с лежащим на плече Морковкой, как пират с попугаем, да так на ужин и остался, совершенно случайно. По устроившей всех версии — котёнку страшно в темноте, свой фонарь сосед и кот по-мужски отдали Марку, а Романову и с осветительным прибором всё равно неприятно сидеть одному в обесточенной квартире. На том и сошлись — скоротали вместе вечер вплоть до включения света.
Марк увлечённо рассказывал о своей работе, художниках, скульпторах, творцах всех мастей, что его окружают. Владимир хоть и слушал с интересом, всё грустнел про себя, словно канатик «надежда» распускался по ниточке, противно тренькая каждым порванным волоском. Вон, какие альфы Романова окружают — интеллигентные, творческие, возвышенные. Куда ему, солдафону? Дюбель забить или саморез вкрутить — много ума не надо, а грамотно рассказать, какая у Моны Лиза и за что Геракл убил Кака (такой миф реально есть), он не сможет. Вот в чём грусть-печаль. Такого омегу не покоришь наличием пудовых кулаков, умением разбивать кирпичи головой, выживать в самых бесперспективных условиях и вести разведку боем. Такого омегу умом и изящными словесными изысками брать нужно — голый номер для Зубарева.
Марк же, общаясь с соседом Владимиром, тихо млел и предавался одиноким омежьим фантазиям под одеялом, когда орхидеи спят и ничего подсмотреть не могут. Разве обратит внимание на такого нескладного неудачника этот великолепный образчик и представитель альфьего роду? Ведь подполковник (а вовсе не бандит, как думали некоторые) — настоящий, надёжный, красивый, умный, добрый… вон как с котёнком возится. А он, Романов, что — одинокий омега не первой свежести и красоты, да к тому же рыжий.
Ужиная при свете лампы в компании Зубарева и Морковки, Марк вспоминал детский мультик, в котором пелось:
Пол деревянный, лавка и свечка,
Котик-мурлыка, муж работящий —
Вот оно счастье! Нет его слаще…
И вздыхал украдкой, что не с его счастьем на такое надеяться. Владимир, скорее всего, ради добрососедских отношений поддерживает с Марком связь. Он полподъезда облагодетельствовал — старики не нахвалятся, молодые папы за починенный пандус для колясок у подъезда не наблагодарятся. Даже выпивоху-дворника, говорят, приструнил, чтобы всё тихо было и мутные компании не шлялись. Сам Марк эпических разборок не видел, работал, а друзья-пенсионеры с четвёртого донесли в лицах и красках. Так что Романову было грех не попасть под очарование замечательного альфы. Слишком замечательного, на омежий взгляд. Был бы мужчина попроще, с изъяном каким, может, и была бы надежда…