***
Романов честно пытался работать, и даже справлялся с попытками соответствовать директорской должности. Засел в начальничье кресло, совершал важные и не очень звонки, по мере надобности общался с пришедшими в небольшой кабинетик, отгороженный тонкой перегородкой от основной территории. Но всё время уплывал мыслями то в жарко-стыдное милое телу и сердцу утро, то в треплющую душу тревогу о творящемся вокруг непонятном. Эмоциональные горки укатали сивку за полдня до состояния нервного обострения. Марк вздрагивал от внезапно срабатывающей под окном автомобильной сигнализации, резкого крика с улицы, слышного в открытую форточку, от звонков телефона. Новая статья не писалась, планирование мероприятий не планировалось, рецензенты как были не удовлетворены в последние дни, так, похоже, и сегодня останутся. Романов ждал очередной неприятности напряжённо, почти предвкушающе. До обеда не дождался. Зато позвонил Володя, и Марку как-то сразу полегчало от терминаторского «как ты там, Одуванчик?». После краткого разговора, заставившего от удовольствия расцвести румянцем на щеках, Романов (он же Одуванчик, Пушок и малыш) готов был свершить небывалые трудовые подвиги. Куда там Ленину с его бревном?! Окрылённый Марк за час по старым наработкам выдал три обалденные рецензии творческим группам — такие, что сам зачитался слогом, красочностью сравнений и сочностью образов. Всё же раньше он писал суховато, надо пересмотреть стиль. После «добил» списки и сопроводительные документы по «Маёвке» и выслал их Иртемьеву — пусть порадуется, а то всё звонит-ходит — «когда?» да «когда?». В размахе крыльев дела спорились, мышка трещала колесом, клавиатура крякала клавишами. А потом позвонили на городской номер. На весёлое «алло, Романов на проводе!» трубка, помолчав, загудела отбоем. Марк сглотнул. Неужто опять? Через пару минут раздался повторный звонок. Омега затаившимся в норе сурикатом взял телефон, больше не «аллокал», решил послушать. Трубка молчала и, как казалось Романову, вздыхала иногда, но он был не уверен. Как назло Николаич громко разговаривал с кем-то из посетителей — несколько голосов были хорошо слышны в кабинете. А после телефон опять разразился истеричным «занято». Помехи на линии, номером ошиблись, хулиганят или снова пугают — Марк не знал, но мигом вернулся к прежнему насторожённому состоянию. Встряхнувшись, решив не терять оставшегося времени и не строить из себя размазню, директор сказал решительное «нет» нервам и истерии. Подпёр стулом открытую дверь «нехорошей» второй подсобки, чтобы видеть Владлена Николаевича в зале (и да, не бояться призрачного повешенного), и взялся за сортировку и вынос недовынесенного барахла. До первомайских осталась неделя, сразу после праздников придут рабочие, которым гаечный ключ положить на неубранные вещи. Нужно будет ещё плёнку закупить и завесить двери, чтобы ремонтная грязь не летела в выставочный зал. Марк не успел вдоволь насладиться пылью — всего несколько десятков картин с верхней полки снял, вытер и перенёс, как из института прискакал Виталий с шуршащим пакетом ещё горячих ванильных булочек. Охламон порадовал деда успешно сданным зачётом и решительно увлёк Романова от общего чаепития к нему в кабинет. Виталий вокруг да около не ходил, сразу принялся расспрашивать, когда следующий вернисаж и что за мероприятие намечается. Марк нахмурился: опять отчаянный бета блудить собрался. — Ближайший в пятницу, но, боюсь, тебе там ловить нечего. Юбиляру шестьдесят пять, заслуженный деятель культуры области. Организацией мероприятия руководит его муж, он же следит за порядком и благопристойностью. Приглашённые по возрасту под стать юбиляру. — Ну, может, благодарные ученики будут, поздравить мэтра с выставкой и юбилеем? — не сдавался неунывающий Виталик и моляще складывал руки. — Я хоть и бета, но трахаться, знаешь, как охота по весне? Сам-то себе вон какого самца урвал, — совсем жалобно и картинно прихныкнул. — Никого я не урывал! Охламон ты, Виталька! Ладно, представлю тебя в пятницу тем, кого знаю из адекватных альф. Меня скоро за сутенёра принимать станут. Деду только глаза не мозоль. На шалопаистого, но мило стреляющего карими глазюками студента у Романова рука не поднималась нотации читать. Виталий искренне верил, что среди художественного бомонда он непременно найдёт своё счастье. Пусть не на века, на пару-тройку недель — и то хлеб. Порывающегося погрузиться в разбор завалов Марка Виталий не отпустил, заболтал, залил чаем-кофе по самую маковку, всё выспрашивал хитрой лисичкой о грядущей через два дня выставке и как можно вписаться в «Маёвку» на халяву, не будучи художником. — Вот сорока! — буркнул дед и ушёл обратно в зал — бдить за посетителями. Виталий пообещал рвущемуся на уборку Марку, что завтра перед занятиями возьмёт у деда ключи и в семь утра уже будет здесь — перетаскает все картины из кладовой в кладовую. «Только ещё расскажи про пятницу. И какие вообще в Союзе дела? Что нового, кто кого и сколько раз?» За разговорами время пролетело незаметно. Ближе к закрытию прибыл муж будущего юбиляра. С помощью того же Виталика споро выгрузил из машины ящики с вином и упаковки с соками, ещё раз обговорил, во сколько привезут готовые закуски для фуршета и придут музыканты. Марк недовольно осмотрел количество спиртного. Крепкие напитки типа водки-коньяка он запрещал категорически — не рюмочная, но против фуршета ничего поделать не мог. И, видимо, вино у них будет литься рекой. А после приехал Володя, и Марку стало не до бытовых мелочей. Терминатор явно устал, отчего суровая складочка между бровями выделилась более чётко, а взгляд потяжелел. Во второй половине дня у него были практические занятия с бойцами на полигоне, и подполковник не только проверял, как работает младший преподавательский состав, но и гонял курсантов по пересечённой местности, сам активно участвуя, чтобы не потерять форму. Романову было неловко, что из-за него Вова через весь город едет, хотя мог уже час как дома отдыхать. Но омежье самолюбие пело. В машине Марк отчитался о подозрительных звонках. Зубру пока нечего было ответить — Лис пообещал, что подозрительного Игорька «раскрутят» за два-три дня и выложат полное досье. Но для себя сделал пометку завтра же купить домой и на работу Одуванчику телефоны с определителем. Других видимых кандидатов-злоумышленников пока не наблюдалось. Дома Романов, как наименее уставший, вызвался накормить Терминатора ужином и с воодушевлением принялся готовить, пока Вова у себя смывал трудовой пот и переодевался. Марк волновался и снова стеснялся говорить о главном — о том, что его волнует больше всего. Кто они друг другу — соседи-любовники или всё-таки, возможно, пара? Решит ли когда-нибудь Вова поставить ему метку? Омеге этого очень хотелось, но памятуя, как Пётр шарахался от стабильных отношений, судя по рассказам Виталика о том, что альфы не любят, когда урезают их свободу, решил тему не поднимать. Да, не самые лучшие примеры, но уж какие есть. А спугнуть возлюбленного барбарисового подполковника из-за собственных наивных мечтаний о любви — смерти подобно. Пусть всё идёт, как идёт. Марк со скоростью ракеты принял душ, распушил пёрышки, выряжаться не стал: обычный домашний бархатный костюмчик насыщенного винного цвета — ну подумаешь, штаны попу обтягивают, а куртка на змейке еле талию прикрывает, не говоря о пятой точке. Расхрабрился только красивые трусики надеть. Купил их на распродаже в брендовом магазине, да всё повода обновку нацепить не было — не для кого. Шортики из нежного белого кружева без стандартной ластовицы не то что не прикрывали срам, а наоборот, его подчёркивали, обрамляя узорными завитушками. «Хорошо быть смелым, но страшно!» — вспомнил афоризм Романов и поспешно спрятал срамоту после душа, упаковавшись в топик по фигуре и спортивный костюм. Вова, пришедший с Морковкой, растянувшимся на широких плечах воротником, был усажен за стол на кухне. Марк ему даже хлеб резать не дал — сиди, отдыхай, занимайся кототерапией. Ели молча, но уютно, потом убирали со стола в четыре руки. Романов, отвернувшись, складывал подаваемые вожделенной барбариской тарелки в посудомоечную машину и всё гадал, как дальше будет, не решаясь спрашивать. Володя уйдёт, отговорившись усталостью, или останется? Омега включил программу и, не зная, чем занять руки и как скрасить неловкость, принялся вытирать и так чистый стол. Зубр молча наблюдал. Со стороны могло показаться, что альфа хмур и даже сердит, но это было не так. Он знал, чего, а вернее, кого хочет, но поддержит ли эти желания Марк? Одуванчик явно нервничал, посматривал искоса, не выказывал своего отношения. «Была не была!» — махнул в разведку боем Зубарев. И не прогадал, когда притянул себе на колени ненаглядного рыжика и вытащил из ослабевших пальцев полотенце. Марк ответил сразу, со вкусом, зажмурившись и обнимая за плечи. Под столом возмущённо мяукнул обожравшийся Морковка: «Что, опять?!» А его хозяин уже поднялся с крякнувшей под двойным весом табуретки, вынуждая обнимающего его омегу оплестись ногами вокруг талии. Конфетно-букетный период никто не отменял, выказывать знаки любви нужно всегда, но и от сладкого отказываться больше не было смысла. Одуванчик явно «за» — вон как вставшим членом трётся, и булочки, удобно лежащие в широких мозолистых ладонях, так и поджимаются, так и прыгают. Постояв на кухне, нацеловавшись до болящих губ, нашарившись руками под одеждой по узкой спине и лопаткам, Владимир понёс стонущего Одуванчика в уже знакомую спальню. Наклонился, не отпуская ношу, сдёрнул покрывало и сел, устраивая Марка на своих бёдрах. Возбуждённая плоть прижалась к восставшей плоти омеги, даже через одежду одуряя тесным контактом. Спортивная курточка улетела первой, обтягивающий, не прячущий торчащие соски топик — следом. Марк, всхлипывая и давясь стонами, подставляя грудь под широкие вылизывающие штрихи, тянул камуфляжную майку огроменного размера — так хотелось поскорее прижаться к твёрдо-горячему корпусу своего Терминатора. Романов, как сказали бы старики на лавке, благо их здесь не было, совсем стыд и совесть потерял. Он танцевал на крепких бёдрах отнюдь не железного альфы, скулил и норовил запустить руку в его штаны, целовался, лизался и даже сам укусил за широкую жилистую шею. Были бы у него клыки, как у альфы, метка бы уже расплылась. Терпение и выдержка Зубра развеялись, как в поле дым, учебно-разведывательные манёвры перешли в боевые. С рыком он оторвал от себя Марка, приподнял его под мышки и шлёпнул на середину мягкого матраса. Романов, только что вьющийся резвой ящеркой, стонущий, как потерпевший, замер под нависшим над ним Терминатором. Глаза в глаза. Голова откинута в позе подчинения и покорности признанному достойным самцу. «Ну же, альфа, вот он я! Возьми! Пометь!» У Зубарева зачесались дёсны, густая вязкая слюна собралась на языке. Даже в течку так не хотелось поставить свою отметину на омеге. Но нельзя! Нужно не под влиянием гормонов метить со стояком наперевес. А сделать предложение, когда голова у обоих не затуманена. «Ты ещё к его родителям за благословением сходи, образина, вот они обрадуются!» — съехидничал внутренний голос. «А вот и схожу!» — отгавкался про себя подполковник и настырным поцелуем на время заставил забыть Марка о метках и прочем важном. Обтягивающие аккуратную попочку штанишки были, конечно, хороши и несказанно шли Одувану ненаглядному, но без них любимый цветочек оказался в разы краше, особенно в кремово-воздушном безобразии, не скрывающем налитой тёмно-розовый от возбуждения пенис и нежные безволосые яички. Такая красота не могла оставить равнодушным, и Зубр, разоблачившись полностью, всё не мог решиться и стянуть последний предмет со своего распалённого, распластанного на кровати Пушка, прикидывая, как бы так половчее присунуть, чтобы не снимать совсем, но и не порвать тонкое кружево. Марку хоть и было приятно любование, но он не картина на стене, поэтому омега решительно стянул с себя трусики — после в них покрасуется, если Володе понравилось, — и потянул его на себя. Помня о загадочных кодексах чести альфы, Романов был не намерен вновь становиться их «жертвой». Оральные ласки — это, конечно, замечательно и приятно, но так он скоро начнёт ревновать к собственному матрасу, который Терминатор трахает вместо него. Хотелось члена в мокрой от смазки заднице и непременно с узлом и сцепкой. Да! Не прекращая целоваться и толкать в плечи невероятно тяжёлого альфу, до которого наконец дошло, и он улёгся на спину, Марк уселся ему на живот, плотно обхватив ногами вздымающиеся бока, словно жеребца объезжать собрался. В какой-то степени это так и было. Зубр залюбовался занявшим высоту Одуванчиком. Коса растрёпана, вокруг головы пушистыми перьями топорщатся рыже-соломенные волнушки. Грозовые глаза горят, щёчки розовые, на белокожей вздымающейся груди соски, как рябинки на снегу. Член задорно торчит, мокрый от прозрачного предсемени, ноги острыми коленками бока жмут. И столько в нём властности, столько решительности, столько света… Марк в порыве отчаянной смелости и такого же безмерного восторга обладания шикарным любимым альфой водил узкими ладошками по широкой курчавящейся волосками груди и вздымающемуся кубиками прессу. Заводил руку назад, прижимая член альфы к мокрой от натёкшей смазки ложбинке, тёрся мартовским кошаком. Недолго думая, приподнялся, направляя в себя крупную головку, и потихоньку опустился, садясь всем весом без остановок и пауз. Не то чтобы было больно, скорее очень растянуто. Омега зажмурился, упираясь во вздувшуюся твердыми мышцами грудь альфы, замер на мгновение, ощущая, как жёсткие волоски в паху партнёра щекочут поджавшиеся яички и самое чувствительное место между ними и анусом. И отпустил себя, приводя любовника в экстаз бешеной скачкой. Когда не привыкшие к подобным нагрузкам ноги Марка начали уставать, а темп и частота колебаний его тельца на блаженствующем Владимире снизилась, тот, не спрашивая дозволения, взял наконец дело в свои руки. Одуванчик творил с ним всё что пожелает — настал момент реванша. Марка уложили на спину, согнули пополам, а дальше он почти ничего не запомнил. Его накрыла лавина, цунами и кроватетрясение самой высокой балльной системы. Но когда Вова попытался выскользнуть, чтобы слить мимо приохотившейся к удовольствию попки, Романов вцепился в него дикой кошкой и, кажется, даже спину оцарапал. — Не смей вынимать! — скомандовал новоявленный диктатор и застонал, когда тугая струя семени выстрелила глубоко внутри, а узел, раздаваясь, прочно запечатал входы и выходы. Марк довольно выдохнул, расслабился и дал ответный залп спермой в ласкающие пальцы Владимира. Блаженствуя оттого, как петля в анусе приятно сокращается. Не давая постанывающему и мелко двигающему бёдрами альфе выйти и стимулируя его на череду микрооргазмов. А после Володя, полусидя, умостил сверху Марка, и они, сцепленные, целовались и ласкались, покуда силы не кончились. Ужасно хотелось пить, но не идти же в связке на кухню. Смеялись, представляя, как бы это выглядело, и обещали друг другу в следующий раз непременно заранее поставить бутылку с водой у кровати. Марка грело упоминание о «следующем разе», и он довольной бескостной медузкой распластался на мощном теле, умиротворённо слушая, как под его щекой бьётся самая главная микросхема Терминатора. Так и заснул. Зубр обнимал своего сладко спящего лёгкого Пушка и после того, как узел спал, не спешил его укладывать на кровать. В усталом удовлетворённом теле уверенно и ярко горело солнце. Разбудил ночной звонок. Съехавший во сне под бок Владимиру омега сел, не понимая, что происходит. Тусклый ночник-часы показывал полвторого ночи. Романов протянул руку к аппарату и замер, испуганно глядя на проснувшегося Володю. — Подожди! — Терминатор мягко отстранил Марка и взял трубку сам. — Алло, говорите! После секундной паузы неизвестный нажал отбой. — Завтра я пойду писать заявление в отделение полиции. Сколько можно? — Марк подобрал под себя коленки и, зябко поёжившись, обхватил руками плечи. — Правильно, малыш, пора с этим заканчивать, — Терминатор потянул расстроенного заспанного Одуванчика к себе под бок, накрыл одеялом, обнял покрепче и чмокнул в макушку. — Только мы не в местное отделение пойдём. Есть у меня знакомый, он подскажет, к кому лучше обратиться, чтобы ребята порасторопнее были и толку больше. Марк, успокоенный уверенным голосом и сладким «мы», заснул, утомлённый переживаниями и любовными упражнениями.Часть 8
14 марта 2018 г. в 23:12
На некогда обожаемую работу отчаянно не хотелось, несмотря на то, что вёз его любимый Терминатор, а в зале уже был Владлен Николаевич. В голове Марка крутились тревожные мысли и предчувствие недоброго. Это состояние выбивало из колеи и неприятным осадком плескалось в душе.
Давно уже привыкнув ощущать себя самостоятельным человеком, руководителем, решать проблемы, Марк мог постоять за себя и спокойным, но веским словом поставить нахалов на место. В сложившейся же ситуации он, не зная противника, не понимал, что делать, и чувствовал себя тревожно-потерянно, словно проснулся на краю крыши. Всё существо Романова рвалось к Володе, возле которого спокойно, надёжно и хочется, чтобы взяли на ручки, как в детстве.
Марк тряхнул головой и твёрдо решил, что если ему ещё хоть раз позвонят, он пойдёт в полицию и напишет заявление. Пусть толку будет мало, но поддаваться неизвестно чего добивающемуся хулигану он не собирается. Хватит! Слишком расслабился, почувствовав надёжное плечо рядом, и с непривычки хотел было свалить проблемы на Терминатора. Романов — современный омега, способный сам решать свои проблемы. Да!
Тем не менее «современный омега» благосклонно позволил не только довезти себя, но и сопроводить на рабочее место. Владимир поздоровался с Николаичем, внимательно осмотрел «место происшествия», проверил запасной выход и задал интересующие вопросы. Напоследок, когда Одуванчик не видел, отвечая на звонок телефона в кабинете, попросил пожилого смотрителя приглядеть за Марком, пообещав, что в шесть приедет его забирать.
— Не волнуйся, пригляжу я за нашим мальчиком, — пообещал Николаич, тепло улыбаясь. — Все болезни, они от нервов. Отдыхать больше надо и телевизор не смотреть, вот и не будет видеться всякое. А ещё в церковь сходить нужно, свечку поставить. Не к добру это, когда покойники мерещатся, — суеверно добавил старый омега.
Когда Марк закончил переговоры и вышел попрощаться, Владимир уже спешил — через час занятия, а ему ещё через весь город по пробкам. Успеть бы. Потому чмокнул при подчёркнуто не обращающем на них внимание старике зардевшегося Марка, взяв обещание, что его вечером дождутся, чтобы ехать домой вместе, и умчался.
В дороге подполковника грели не только воспоминания об утре, отмеченном многими приятными моментами, несмотря на небольшой конфуз, но и слова Николаича про «нашего мальчика». Зубареву было приятно, что его включили в круг своих. Владлен Николаевич старичком был злоехидным и явно послать мог без разгона, но за своих стоял горой, и не важно, родственник то был или просто человек, пришедшийся по сердцу.
Владимир, никогда не имевший семьи, своим не зачерствевшим на суровой службе сердцем трепетно воспринимал моменты, когда становился частью некоего братства, союза нескольких людей, объединённых общими устремлениями. В его жизни случился человек, которого Владимир смело считал наставником, даже отцом, пусть и не родным по крови.
Полковник Лихарев Пётр Михайлович, будучи куратором детского дома для неблагополучных подростков, взялся опекать десятилетнего мальчишку, волком смотрящего на взрослых. Видимо, разглядел в шебутном, задиристом сопляке что-то, ещё не до конца испорченное жестоко поступившей с ним жизнью. По роду своей деятельности полковник проводил воспитательные беседы, наставлял, давал советы и уроки мужества подросткам из курируемого им детского дома. Кто хотел услышать — слышал, и таких ребят Лихарев рекомендовал к зачислению в младший класс кадетского корпуса при армии.
Но к Вовке Зубру Лихарев привязался особо. Этот смышлёный, по-житейски умный и смекалистый пацанёнок взял за душу, в чём-то альфы были похожи. Полковник наезжал с проверками в кадетский корпус, проверял успеваемость и поведение рекомендованных им курсантов, разруливал связанные с этим проблемы и непременно, если случалась возможность, забирал Зубарева в увольнительную хоть на пару часов. Просто поговорить, поесть мороженого на лавке в парке.
Вовка, будучи подозрительным и учёным жизнью, настороженно присматривался к взрослому альфе в красивой форме с блестящими пуговицами. Ох, неспроста этот взрослый дядька его сладостями умасливает, как омежку какого. А ну как расплачиваться потом придётся, и не абы чем?! Так в лоб и сказал, когда ему протянули большую упаковку с мороженым и банку холодной колы — мол, он, Зубр, не посмотрит, что дяденька аж полковник, и живым извращенцу не дастся.
Лихарев посмотрел удивлённо, не сразу понимая, в чём его подозревает этот ежонок, и осел на лавку, опустив руки. Мороженое плавно соскользнуло из стаканчика и ляпнулось на асфальт, забрызгав туфли. Мужчина посидел, вертя задумчиво пустой вафельный стаканчик, и выкинул его в урну.
— Это хорошо, что не дашься, Вова. Так и надо, — сказал он настороженно стоящему рядом Вовке, готовому дать дёру в любой момент.
Помолчав, Лихарев заговорил, как бы превозмогая себя, и Зубареву стало мучительно стыдно. После за свои слова и подозрения он не единожды просил прощения, и получил его. Но этот день запомнил на всю жизнь.
Пётр Михайлович похоронил мужа и сына немногим старше Вовки два года назад. Они ехали на море на машине с друзьями и разбились в дороге. Лихарев должен был получить увольнительную и прилететь к семье на неделю, а вышло так, что поехал раньше — забирать два гроба. Так и жил всё это время с мёртвым сердцем, по инерции. Вот только Вовка зацепил, не осознавая того, помог в себя прийти, найти новые мотивы для жизни.
Полковник Лихарев стал для Вовы всем, заменив родителей, вытащив из детдома, после которого большинство неблагополучных и трудно воспитуемых подростков становились не менее проблемными взрослыми и заканчивали свою жизнь преждевременно — кто в тюрьме, кто в пьяной драке, кто от наркоты или выпивки. Слишком малый процент приходил к благополучной, не криминальной жизни, и Зубр с его взрывным характером точно не дожил бы до старости.
«Самодисциплина и контроль», — внушал ему наставник, и Зубарев стремился не разочаровать его. Всякое, конечно, бывало — и драки, и уход в самоволку из части, и конфликты с преподавателями, но всё это перемололось, пережилось. Владимир никогда не называл Лихарева отцом — ни к чему было бередить душевные раны наставника, но считал его таковым.
Именно к полковнику в дом приезжал в увольнительные Владимир после того как с отличием окончил академию и был отправлен служить по распределению. Именно Петр Михайлович, к тому времени заметно сдавший и постаревший, выбивал ему направление на лечение в госпиталь столицы после ранения в голову. Именно Лихарев выхаживал своего вымахавшего Вовку после операции и шептал мечущемуся в бреду бойцу: «Уж ты не бросай меня, сынок. Сначала я, потом ты. Как по старшинству положено. Ты только живи!»
Зубарев, к тому времени уже подполковник, уперся в необходимость обучения, чтобы идти дальше по званиям. И был далеко от города своего детства, когда к нему по рации пробился знакомый и сообщил, что Лихарев совсем плох, в больнице, снова сердце, прогнозы врачей не внушают… Упрямый старик не хотел тревожить воспитанника до последнего, и хотя они непременно разговаривали по телефону несколько раз в неделю, не рассказывал, что мотор его совсем барахлит в последнее время.
Владимир бросил всё, передал командование и по семейным обстоятельствам улетел на вертолёте в ближайший город с аэропортом. Успел. Отсидел последние сутки со своим стариком, поймал последний вздох, попрощался. Упёртый Лихарев и при смерти вёл себя, как при жизни. Зная, что Вове передадут, он ждал его из последних сил. Лишь бы у его взрослого заматеревшего мальчика не было на душе этого страшного камня — невозможности попрощаться с близким человеком.
После торжественного прощания и похорон Владимиру пришлось возвращаться в часть на следующие же сутки, а когда он приехал на поминальный сороковой день, его нашёл адвокат с нотариально заверенным завещанием Лихарева, отписывающим всё, что имел полковник, его воспитаннику В. И. Зубареву.
Все уже давно разошлись, а взрослый дядька, дослужившийся до чинов и званий, командующий дивизиями, сидел у могильного холмика, заваленного россыпями цветов и венков от друзей и сослуживцев, прижимал к груди папку с последним волеизъявлением и плакал, как не делал этого с самого раннего детства. Наставник пытался помочь благоустроить его будущую жизнь. Но разве могут бумажки на счету в банке или квадратные метры заменить тепло человеческого присутствия? К кому теперь выросшему Вовке возвращаться между назначениями?
Уже темнело, когда его увели с кладбища совершенно посторонние люди — пожилая супружеская пара. Они ухаживали за могилками родных неподалёку и решили, что если не подойдут к этому суровому альфе, он так и просидит всю ночь в своём горе. Плеснули водки в пластиковый стаканчик за помин хорошего человека, выпили втроём. Старичок-омега не удержался от вопроса, кивая на крест:
— А он вам кто?
— Отец! — сглотнув ком, впервые так назвал наставника Зубарев и выпил махом очередную жгущую нутро порцию, подлитую сердобольным альфой.
Жить в квартире покойного Зубр не смог. Тяжело, давили воспоминания о единственном родном человеке. Если и приезжал в отпуск, проверял всё ли в порядке, но не задерживался, не ночевал — оставался у товарищей по учёбе.
После нестрашного ранения и неприятной контузии, полученной на границе полтора года назад, тридцатисемилетний подполковник вышел в отставку. Его пригласили преподавать в академию крупного околоюжного города — на машине пяток часов, и на Чёрном море. Зубр долго не думал и продал пустующую квартиру, раз наставник разрешил распоряжаться по своему усмотрению.
Будущей зарплаты, военной пенсии и денег в банке было более чем достаточно для безбедной жизни, ведь он, служа много лет, почти не тратил кровно заработанные — не на кого особо было. Переехал на первое время в общежитие для военных, купил сначала машину мечты, не торопясь, присмотрел трёхкомнатную квартиру в нестарой ещё приличной многоэтажке. Как только оклеил стены и навёл порядок, кинул матрас на пол и перебрался в свой пока что пустой Дом — сколько можно по казённым стенам скитаться?! А тут и с соседями повезло. Особенно с одним, который за сердце взял своими тонкими пальчиками, околдовал — не отпускает. И не надо! Только бы разобраться теперь, что за неприятности у его солнышка.
В перерыве между занятиями Зубр позвонил однополчанину. Офицерское братство поддерживало связь между собой, и так или иначе можно было отыскать знакомых или знакомых знакомых в силовых сферах — как военных, так и гражданских. Боевой товарищ занимал в городском полицейском подразделении ОБЭП солидную должность. После краткого обмена новостями про друзей-товарищей из раздела «женился, развёлся, ушел на пенсию, получил звание…» Зубр попросил не в службу, а в дружбу проверить одного человечка. Друг напрягся, что было слышно по голосу и интонациям.
— Проблемы?
— Пока не разобрался, — выдохнул Зубарев, понимая, что поможет старый Лис, никуда не денется. — Вокруг омеги моего суета непонятная.
ОБЭПовец записал ФИО Игорька-секретаря. Имея данные о месте работы и фамилию, человека можно было просветить вдоль и поперёк. Лис, а это действительно была его прифамильная кличка, пообещал, что скинет Зубру на почту всю информацию. А если нарисуются серьёзные проблемы, пусть друг не менжуется и сразу звонит, порешают сообща. Вот такой вот зоопарк.