***
Если раньше Марк замечал только начало и конец недели, середина которой затиралась и пролетала, отмечаясь небольшими акцентами, в последующие дни он ярко ощущал каждый проходящий час в мыслях о любимом — на работе и особенно дома, рядом с ним. Мелькали лица и повседневные дела, статьи, документы, разговоры, а Романов нёс себя с улыбкой Мона Лиза сквозь пространство. Короткая предпраздничная неделя закончилась, не успев начаться. А первомай случился оригинальный. Начался он с жаркого секса и завтрака в постель, но потом Терминатору позвонили из академии. Трубка, из которой буквально вываливался комендант, истеричным голосом оповестила, что на крыше прорвало нагревательный бак, планомерно затапливает уже второй этаж, а ректор уехал на все выходные. Зубарев, как старший из администрации, вынужден был отправиться на место ЧП, перед этим заверив, что как только службы устранят течь, будет для Одуванчика в лучшем виде и кино, и выгул, и ресторан — всё, что его душа пожелает. Душа Романова желала день в постели. Нет, не обязательно любиться безостановочно — просто поваляться, посмотреть телевизор, поесть, не заботясь, что не слишком одеты. Но Марк понимал: прежде всего, Владимир — лицо уполномоченное и ответственное, и ни за что не стал бы препятствовать исполнению его служебных обязанностей. Пришлось заверить, что он не в обиде и, поцеловав, отпустить виновато прячущего глаза здоровяка. Однако лениться мироздание не позволило — видимо, из чувства солидарности с неурочными тружениками. Позвонил знакомый редактор модного журнала и слёзно умолял срочно черкнуть статью за солидный гонорар. Кто-то недобросовестный завалил срок сдачи, и три листа нового номера оказались в простое. Вот если бы туда арт-обзор… Но написать нужно непременно сегодня, ночью текст должен уйти на вёрстку. Марк вздохнул. Деньги лишними не бывают, и человека хорошего выручить приятно — тоже факт, тем более, неизвестно, когда Вова освободится. И согласился. На рабочем компьютере было несколько подходящих набросков и фото, можно за несколько часов что-нибудь изобразить. Романов с толком и расстановкой собрался. Будет чудесно, если любимый Терминатор сможет забрать его вечером из зала, а там уж и кино-ресторан можно. Но трубка Зубарева отчего-то не отвечала. Марк черкнул СМС «пришлось поехать в галерею, когда сможешь, позвони» и со спокойным сердцем отбыл — весь из себя красивый, в новых светлых джинсах, ладно обтягивающих зад, и в охристом вельветовом пиджачке.***
Первое, что насторожило Марка — зал был закрыт, но снят с сигнализации. «Неужто забыл включить, уходя на праздники? Запросто мог забыть. Раззява!» Второе — железная дверь чёрного входа оказалась открыта. Романов метнулся в кабинет. Техника на месте, сейф с документами закрыт. Пробежка по залу показала, что на первый взгляд, картины висят по местам и витрина с серебряными украшениями местных ювелиров в целости. Не грабёж, слава Богу! Совсем в любовном дурмане мозги отключились, видимо. Хорошо хоть приехал случайно. У редактора нужно не гонорар брать, а самому приплатить, что на работу отправил — за пять дней, как пить дать, обнесли бы всё. Замкнул двери, проверил замки и почти счастливо выдохнул, возвращаясь в кабинет. Из-под двери не отремонтированной пока подсобки по ногам повеяло холодом. Марк поёжился, снова вспоминая видение повешенного. Жутко стало — не то слово, но не настолько, чтобы позвонить и вызвать помощь — опять же, засмеют! «Всё это ерунда и детские страшилки. Просто там холодно и сквозняк…» — подбодрил себя Романов, но со стойки с образцами прихватил рейку для рамы — не длинную, но толстую. Замогильный холод и дуновение там, где его быть не может, наводило жуть. Дрожащие пальцы коснулись ледяной, по ощущениям, железной ручки, и дверь медленно, с отвратительным скрипом, как в малобюджетном ужастике, отворилась. Вопреки ожиданиям дрожащего, как заячий хвост, храбреца, покойник под потолком не висел, и даже завалящего привидения не летало. Зато присутствовал полностью разобранный стеллаж, ранее занимающий собой всю стену. Теперь тяжёлые полки небрежно валялись в стороне, а железный остов, как скелет корабля, выглядел голо и уныло. В центре освобождённой стены зиял провал, обрамлённый варварски изорванными кусками старых советских плакатов, заменяющих обои. Видимо, когда-то давно проход заколотили за ненадобностью и заклеили — Марк про него и не знал. Из открытой двери за спиной потянуло новым дуновением сквозняка, и пыль, лежащая на полу плотным ковром, взвилась, щедро припудривая Романова. Это что же получается?! Пока директор пользуется законными выходными, кто-то выдал рабочим ключи от зала, не предупредив его, Марка, и пустил вандалов-ремонтников? А они тут двери пробивать взялись! «Ух, я этому кому-то! Ух, я Иртемьеву! Быть Игорьку вдовым, хоть он ещё и не замужем!» Придумать другого виновника Романов не смог. Владлен Николаевич не пустил бы врага на территорию, не оставил бы зал без присмотра, а запасная связка есть только у председателя, которому он всё непременно выскажет! Вот только рабочих изгонит… Полыхая праведным гневом и не заботясь о начищенных туфлях, распалённый директор ступил в тёмную арку провала, и пыл его немного угас. Непроглядный мрак настораживал. А люди где? Включив в кои-то веки заряженный телефон, Марк осветил фонариком пыльную комнатку. В ней было пусто, но набившийся войлочный слой на полу выдавал натоптанные в нём следы. Начинающий Индиана Джонс, смело смахивая рамочной рейкой полотнища мохнатой паутины, вздрагивая в ожидании нашествия пауков, отправился в подвал. Значит, работяги, решившие начать с труб, не нашли в общем подполье помещения с вентилями и решили пролезть тут. Чтоб вас! И вот же напасть: ни одной здравой мысли не возникло — в полицию позвонить или тому же Иртемьеву; разум и логика затаились, как партизаны перед фашистами. Человек творческий, конечно, не от мира сего, мыслит иначе, живёт эмоциями. А зря… Лестница была какая-то странная. Зажатая между блоками кладки, она то резко вела вниз, то прерывалась крохотными площадками. Романов всем существом ощущал, как смыкается вокруг каменное брюхо холодного монстра. Стены давили, поднимаемая ногами пыль вызывала отвратительный зуд в носу. По ощущениям, он уже должен был спуститься в подвал, причём давно. Наконец тёсаная часть раскрошившейся каменной лестницы закончилась, и её скрипучий проржавевший железный язык спустился прямо из проёма в потолке в центр большого подвального зала. Освещая открывшееся пространство телефоном, Романов аж рот раскрыл, не заботясь о витающей вокруг пыли. Он стоял в центре прекрасного образчика каменного зодчества с двухвековой историей. Яркий луч озарял суровые арочные своды, глубокие ниши и уходящий во мглу ход в широкий коридор, зияющий чёрной дырой в противоположной стене. Куда запропастилась рабочая бригада, до сих пор оставалось загадкой. Видимо, они, разбираясь со стояками в доме, случайно нашли заделанную дверь и тоже проявили любопытство. Жаль, в пыли, каменной крошке и остатках тлена трудно было разобрать точный путь по следам. Судя по всему, Марк спустился ниже используемого подвала бывшего доходного дома. Вспомнился рассказ Николаича о том, что в старинном комплексе зданий царского винзавода, который находился в этом же квартале исторической застройки, было четыре подвальных этажа. В самом нижнем была устроена конка*, что вела через катакомбы по природным карстовым пустотам и пробивалась из холма, на котором располагался город, к складам торгового порта у реки. Поговаривали, что были подземные ходы и пониже, а вели они за город, под реку и дальше. Пользовались ими знатные господа, особо когда власть поменялась и пришлось покидать родные места. А позже — бандиты всех мастей. Переловить преступников в таких лабиринтах не представлялось возможным, вот и заваривали, рушили, засыпали подобные входы-выходы, коими старый город богат. Но Романов, оглаживая огромные тёсаные глыбы арки, отчего-то не подумал, что рабочим пора бы уже попасться на глаза. Он, восторженно сияя глазами, обошёл по периметру зал, хоть ничего стоящего, кроме ряда трухлявых винных бочек, не нашёл, и двинулся дальше в огромный проём тоннеля. Видимо, в сухом подполье хранили продовольствие и вино. Вот было бы здорово, если бы тут тоже ход к реке имелся! Стены перестали давить, теперь Марка окружала мрачная красота, монументальность запустения и торжественной тишины. Детские страхи вяло встрепенулись, но захлебнулись волной исследовательского любопытства. Увлечённый Романов шагал вперёд, освещая путь телефоном, как Данко сердцем дорогу. Марк не был совсем уж беспечным и следил за зарядом батареи, решив, что как только израсходует половину, тут же повернёт обратно. Очутиться в темноте совсем не хотелось — с ума сойти можно. Потом он непременно вернётся сюда с нормальными фонарями и сопровождением. Вот бы было здорово взять с собой Володю! К сожалению, почти сразу, как Романов ступил в каменное нутро дома, гаджет просигнализировал о потере сигнала. Сейчас Марк находился на неведомой глубине и расстоянии — о какой связи может идти речь?! После трёх залов, связанных общим ходом-тоннелем, Романов попал на развилку. Более широкий коридор уходил влево, а совсем невысокий — вправо. Решив проверить правое ответвление и завершить увлекательную подземную прогулку, Марк, придерживаясь пальцами кладки и освещая путь, двинулся по изгибающемуся дугой проходу. За поворотом послышался шорох. Романов замер, как сеттер на охоте, не решаясь выглянуть, и прикрыл тёплый телефон полой пиджака, погружаясь в темноту. Первые услышанные в подземелье звуки скорее напугали, чем обрадовали. В недобрый час вспомнились рассказы того же Николаича про крыс-мутантов в катакомбах и крокодилов в канализации. Пора было начинать бояться, но из-за поворота поблёскивали лучики света, украшенные хороводом пылинок. «Крысы и крокодилы не светятся — не фосфорные!» Выглянул омега аккуратно, как заправский разведчик — Вова бы им гордился. Убил бы сначала, что полез, куда не надо, а потом бы непременно гордился. Высунулся и очень удивился, даже глаза протёр, но телефон при этом не удержал. Свет фонаря метнулся по относительно небольшой тупиковой комнатке и замер, уставившись в свод. Потревоженный неожиданным источником шума человек подпрыгнул, уронил на пол тяжёлую монтировку, которой ковырял забитую низкую дверь, и, освещённый напольным фонарём, медленно повернулся к незваному гостю. — Что ты тут делаешь?! — Виталя! Слава Богу! А где рабочие? Это ты их пустил? Марк ринулся к пропылённому другу и сжал его в объятиях, как брат, нашедший брата в индийском фильме. — Ты о чём? Какие рабочие? — бета воровато оглянулся, незаметно задвигая ногой монтировку под груду хлама. — Ну рабочие, которые ход проломили, где? Слушай, ты видел, какая там красота! Своды такие — обалдеть можно! Это где ж мы находимся?! — затараторил перевозбуждённый Марк. — Я тут один. А тебе чего не отдыхается? — Виталий уверился, что Романов пришёл без сопровождения, и носком кроссовка подтянул звякнувший инструмент обратно, поближе. — А тебе чего? Что ты вообще тут делаешь один? — Марк, как последний дуралей, обрадованный встречей, ничего не замечал. — Помнишь, я обещал тебе помочь с разбором барахла? У меня праздники обломались, один остался, решил отвлечься от печалей ударным трудом. Полки поснимал и углом кусок стены сбил, а там дверь. Любопытно стало… тебе ведь тоже интересно? Ну я и спустился… — вдохновенно заливал бета, пока Романов, легкомысленно повернувшись к нему спиной, рассматривал частично разбитую преграду из толстых, но трухлявых досок. — Виталька, чего ж ты не сказал ничего, один полез? Тут может быть опасно! — Да я сам офигел, захотел осмотреться… Марк покосился на инвентарь в углу, и до него вдруг стало доходить: Виталик многое недоговаривает, что заметно и по хмурому лицу, и по интонациям. — Так внезапно, что прихватил с собой три фонаря и рюкзак с амуницией? — Да что ж ты любопытный-то такой?! Как будто бессмертный… — бета вздохнул и как бы нехотя наклонился, поднимая инструмент. — Виталь… ты чего? — не понял шутки Марк. — Говорю, чего тебе дома не сидится? Трахался бы со своим киборгом и горя не знал… — тяжёлая железка поигрывала в руках, как трость. — Терминатором, — автоматически поправил Романов. — Виталик? — Я уже двадцать лет Виталик, а ты — дурак! — тяжёлый взгляд прожигал ничего не понимающего Марка. — Почему? — Намёков не понимаешь потому что! — рявкнул Виталий и зло сощурился. — Другой бы уже улепётывал, теряя тапки, или на минеральные воды уехал — нервишки подлечить. А ты всё таскаешься и таскаешься на работу, покоя от тебя нет! — бета выплёвывал слова, словно яд разбрызгивал. — Да о чём ты? Пойдём наверх, ты тут совсем с ума сошёл. Я читал, так бывает под землёй из-за давления! Голос Романова дрожал, он до ужаса хотел выбраться к Володе, к солнышку… Непутёвого авантюриста успокоительным накормить побыстрее. И себя заодно. — Нет уж, дорогой Марик, никуда ты не пойдёшь! — зашипел полоумный. — Может, ты и везучий, но всему есть предел! Ненавижу! Вот клад найду и всех вас на хер пошлю! — Как пошлёшь? А как же дедушка? Виталька, какой клад? Пойдём наверх! Ты чего? — сейчас человек, знакомый со школьного возраста и казавшийся не страшнее болонки, пугал Романова до икоты. — А такой клад! Не все тут дурачки возвышенные, одухотворённые — есть ещё мы, простые смертные, которым всё с трудом достаётся. И там, где ты мимо пройдёшь, я копеечку найду, и делиться ею не буду! — Да что ты мелешь? — Романов хотел потянуть друга за рукав к выходу, но его грубо оттолкнули. — То, что не всем омегами рождаться! Есть ещё и такие, как я — ни жопы текущей, ни узла. Выбраковка. Я вот себе пластику наметил интимную. А знаешь, сколько стоит, чтобы кольцо, как у омеги, было? Как машина стоит! И мне этих денег не достать. У родителей, что ли, просить? Так они меня бросили, отказались. А я-то, дурак, всё ждал. Они в столице хорошо пристроились, квартирку прикупили, омежонка сострогали… А на меня старика скинули — возись, дорогой, дохаживай; лет в сорок квартиру получишь — заживёшь как человек. Не хочу в сорок, кому я в сорок нужен буду?! Дырка — тоннель, морда износится. Я сейчас жить хочу, понимаешь? Мне этот клад позарез нужен! Виталий входил в раж, голос его становился то истерично-визгливым, то глухо-сиплым. Романов испуганно прижался к стене. Он впервые видел всегда весёлого и беззаботного друга таким странным и страшным. Кажется, и вовсе безумным — будто бес вселился. — Виталь, ты бредишь, какой клад? — Про который в дневнике губернаторского муженька написано. Он волновался, что муж-кобель блудит, и что драгоценности фамильные на таможне красные власти отберут. Потому и спрятал где-то здесь. Я зимой книжонку эту прибрал, ты и не заметил. Почитал. Только этот придурочный всё словами да словами, хоть бы план какой нарисовал. Как ты, малахольный был. Я найти пытался, где этот чёртов вход в тоннели. Мне было нужно хоть немного времени, а ты, как назло, под ногами путался. И ничего ж тебя не берёт! Я думал, ты после звонков обосрёшься, а тебя, гадёныша, и лифт не напугал! Знал бы я, где в нём колодки тормозные скручиваются… — Это ты? — изумился Марк. — Неправда, так не бывает! За что, Виталик? — Бесишь! — змеёй прошипел бета. — Всё тебе на блюдечке, все любят, а ты из себя принца крови строишь. Но я поначалу зла тебе не хотел — так, припугнуть только. Поехал бы куда-нибудь, отдохнул, а я бы тут разобрался. Хорошо хоть течка твоя вовремя подвернулась, но я тогда ничего не успел. А после — мало мне тебя, так ещё этот твой Терминатор как пришитый ходит, зыркает на всех подозрительно — не подойдёшь! Словом, извини, Марк, но мне свидетели не нужны… Поигрывая монтировкой, Виталий двинулся на отползающую по стеночке в угол жертву человеческой алчности. Романову и защититься нечем оказалось — рейка была отброшена в момент счастливой, как тогда думалось, встречи. — Виталий, пошутили и хватит! Пойдём наверх! — попытался приказать Романов, но голос предательски дрожал. Теперь ему стало абсолютно очевидно, что Виталик давно невменяем и совсем не шутит. От первого удара Марк увернулся, и железный раздвоенный наконечник лязгнул по кладке, высекая искры и поднимая завихрения пыли в лучах фонаря. Второй замах и попадание по касательной обожгло предплечье острой болью, левая рука ослабла. Романов пошатнулся и, повинуясь звериному инстинкту выживать, кинулся на обидчика, выбивая монтировку из рук, метя пальцами здоровой руки в глаза. Виталий с силой истинного сумасшедшего завертелся волчком, брыкаясь и пинаясь, пытаясь увернуться, отлепить от себя Марка. Две лёгкие фигуры повалились на пол, катаясь по земле. Опыта драк не было ни у того, ни у другого, но каждый боролся до конца. Один — ослеплённый ненавистью и обидой на весь свет, уже приговоривший невиновного, второй — отчаянно пытающийся спастись. Виталий оказался проворней и злее, смертоносной африканской змейкой изогнулся, прижимая локтём горло Марка к земле, оцарапанными пальцами дотянулся до обломка каменного блока и саданул Романова по виску. Тот дёрнулся в последний раз и обмяк. На месте, куда пришёлся удар, кожа мгновенно налилась бордовым, как в примятой боковине персика, и кровь резвым ручейком заструилась по полу из глубокой ссадины, собирая по пути крупицы мусора и паутины. Виталий сел рядом, тяжело дыша. Он слабо разбирался в медицине, но, похоже, он проломил ненаглядному Марку его беспечную рыжую голову. Эта мысль принесла удовлетворение. Давно нужно было прибить. Отправляясь к праотцам, Романов напоследок только помял и оцарапал недруга, так что Виталик более не обращал внимания на устранённую помеху. Перешагнул тело, напился воды из бутылки, полил на лицо, размазывая грязь и сукровицу — царапины защипали, а он, дурак, даже антисептик не взял. И спокойно отправился пробивать забитую дверь дальше. Злость и бурлящий в крови адреналин придал сил, и он за каких-то полчаса пробрался наконец внутрь закрытого помещения. Оно, к сожалению, тоже оказалось пустышкой. Проклиная давно умершего идиота-омегу, который не написал подробно, куда запрятал свои брюлики, бета обошёл ещё один небольшой зал. Ни ниш, ни странностей в кладке стен не обнаружилось — тупик. Из достопримечательностей — только стакан колодца посередине, где в свете фонаря шумела и плескалась чернотой подземная река. — О, смотри, Марик, вот и могилка тебе сыскалась… — издевательски пропел Виталий и вернулся к телу жертвы. Прежде чем бросить концы в воду, он решил осмотреть карманы. Знает он эти подземные реки. Всплывёт потом труп где-нибудь в пригороде, а у него комплект документов за пазухой и сотовый с номерами на симке. Паспорта у Романова с собой предсказуемо не оказалось, только наличка в кармане и телефон, так и валяющийся неподалёку. А вот что связки ключей не было — это хуже. Человек-то был рассеянный, мир его праху. Мог и дверь в галерею открытой оставить — нужно бы проверить. Оставив тело лежать, Виталик отправился наверх. Лучше час потерять, пока бегаешь туда-обратно, зато потом спокойно продолжить свои изыскания. Он вышел из подсобки, как пришелец из другого измерения. Проверил обе двери — закрыто. «Хоть на это ума хватило рыжему!» — со злостью плюнул прямо на паркет бета и пошёл в туалет умыться. Долго осматривал лицо в зеркале. Ничего так физиономия, симпатичная, только красная, как будто рожей по кирпичам возили. Хотя отчего «как будто»? Возили, вон и ссадина на щеке, волосами не прикрыть. Да и бока намятые болят — Романов цепким оказался, мерзота! Виталий обстоятельно умылся, вытрусился, обтёр торс и растянулся на директорском диванчике, пока чайник греется. А куда спешить-то?! У него ещё четыре дня праздников впереди… Умаялся он сегодня. Мысли текли неспешно, но ни одной, даже самой ничтожной — сожаления о содеянном. Виталий решал ребус: сегодня Романова сбросить в колодец или через пару дней? Кто знает, когда он всплывёт? А если тело найдут раньше, чем нужно, и опознают, первым делом домой сунутся и на работу. Надо будет к Марку камушек привязать, да потяжелее. И подумать, кстати, что сказать, когда домашние будут искать. Хотя его, Виталия Скворова, вряд ли это коснётся, потому что он деду сказался уехавшим на выходные с другом на базу. Ну подумаешь, дед связку свою с ключами не найдёт — потерял, склеротик. Напившись чаю с печеньями из директорского буфета, Виталик задремал, уставши от трудов неправедных, и подскочил оттого, что в парадную дверь забарабанили — казалось, её сейчас и вовсе снесут. Бета поспешно натянул толстовку, пригладил волосы и, мельком убедившись, что выглядит в зеркале почти прилично, пошёл смотреть неурочного посетителя. Выходить в зал он не собирался — только глянуть аккуратно, кого принесло. Но так как принесло ухажёра ныне покойного Романова, Виталь крепко задумался: что делать? Не пустить — этот бугай двери вынесет и шум поднимет. Пришлось открывать. — Виталий? — Зубарев был озадачен встречей. — А где Марк? — Был, да кончился, — в привычной манере съехидничал бета. Он сам поражался своему олимпийскому спокойствию — убивать, как оказалось, не страшно. — В смысле? Ты чего помятый такой? — Владимир заглядывал за преградившую путь спину — ещё чуть-чуть, и отодвинет преграду в поисках Одуванчика. Виталик это почувствовал и поспешил объясниться: — Так ремонт у нас. Марк что, не говорил? Он приехал посмотреть, как я приглядываю за работягами, а потом уехал. — Куда? Домой? — совсем ничего не понял Владимир. — Марк написал СМС, что на работе будет, чтобы я позвонил. А телефон у него отключён или вне зоны доступа. — Понимаешь, Володя, тут такое дело… — Виталик виновато посмотрел на альфу. — Марк, наверное, собирался с тобой встретиться, он мне не докладывает, а потом уехал спонтанно. Иртемьев приехал и… Короче, они с Олегом укатили, — вдохновенно соврал бета. — Куда? — сурово, как на допросе, спросил Зубр, играя от злости желваками. — На базу отдыха. Вов, ты только не сердись на него! Марк — он же существо воздушное, творческое, ему вдохновение нужно, глоток воздуха. Понимаешь? А там, за городом, весь Дом литераторов собирается — шишки из администрации, люди всякие значимые отдыхают. И место такое клёвое, пятизвёздочное. Меня Марк однажды брал с собой, я потом неделю сидел с трудом. Ой, прости, я не о том! У Владимира сделалось такое страшное лицо, что Виталик злорадно подумал: будь Марк в здравии, Зубарев сам убил бы его из ревности. Вон морда почернела — чистый Отелло! Осталось закрепить результат. — Вов, слушай, Марка же наверняка пару дней не будет. Может, к тебе двинем? Виталий многозначительно погладил пальчиками кисть вцепившейся в металлопластиковый косяк руки и тут же отшатнулся. Он достаточно разбирался в альфах, чтобы понять: этот из породы идиотов-однолюбов и скорее пришибёт пудовым кулачищем, чем член в кого другого сунет, если уж втрескался по уши. Впрочем, если Скворов не ошибся, от ревнивого и неуверенного в себе Терминатора стоит ждать скорее запоя с депрессией, так что пара дней у Виталия есть — подполковник на поиски не кинется. Бета выдержал тяжёлый взгляд и даже глаза бесстыжие не отвёл. — Поня-я-ятно… Ну, не хочешь, как хочешь. Ладно, бывай, мне идти пора, а то там натворят дел без присмотра. Виталик послал игривый воздушный поцелуй и проводил тяжело идущего, словно пьяного, альфу взглядом до машины. Огромный чёрный джип медленно тронулся, вливаясь в вялый автомобильный поток выходного дня. Дураком Скворов себя не считал, и решил, что во-первых, нужно немного подождать — вдруг Отелло вернётся. Во-вторых, всё-таки отправить Романова в далёкое плавание. Ну, а в-третьих, найти наконец чёртов клад! Бриллиантовые мечты о грядущем богатстве вновь завладели сознанием, о неприятном думать не хотелось.***
Зубр бездумно ехал по знакомым улицам, автоматически включал поворотники и тормозил у переходов. В груди тупой горькой болью отдавало сердце. Странно, на этот орган он раньше не жаловался, и медкомиссия всегда была довольна показателями. Это Одуванчик отравил его своим соком, пустил ласковый яд по венам, оплавил жизненно важные микросхемы. Сухие датчики слежения Терминатора обожгло обидой, да так, что ехать стало затруднительно. Владимир свернул на обочину и, включив аварийку, откинулся на сиденье. Слишком он расслабился от мирного существования, слишком поверил в сказку. Перестал подвоха ждать. Тяжёлая рука ударила по рулю. Ведь не бывает в жизни так, чтобы красивый, умный, свободный да ещё и верный! И всё ему, Зубру, на подносе. Как там шлюхон сказал: «Марку воздух нужен», — горько усмехнулся Вова. Может, потому блистательный красавец-искусствовед на свободе бегает без метки — независимость потерять боится. А Зубр, наивный мечтатель, даром, что под сраку лет — любовь, свадьба, дети… Зубарев закрыл глаза, пытаясь расслабиться, призвать мысли и чувства к порядку, как во время короткого затишья перед боем. Надо домой доехать и никого не задавить. Перед закрытыми глазами встал светлый лик Одуванчика — но не распутного, ловящего воздух свободы в койках многочисленных альф, а несчастного, почему-то перепуганного и словно зовущего издалека. Владимир затряс головой, как облитый водой пёс. Да что это с ним?! Какой, к мудям, Иртемьев?! Что Зубр, дурак влюблённый, совсем своего Пушка не знает?! Не может его омега так поступить, тем более Марк — ни разу не итальянец Софье Лорен, чтобы чувства сыграть, как в театре. У Одувана всё на лице написано! «Да домой он, небось, поехал. А телефон свой, как всегда, не зарядил. Сам буду следить теперь! А Виталия придушу за шутки блядские!» Ободрённый и целеустремлённый Владимир вернулся домой. Но, увы, Марка там не оказалось. Дверь закрыта, соседи-пенсионеры на лавочке у подъезда проинформировали, что давно гуляют, и Марк как уехал, так и не возвращался. Зубр, стиснув зубы, ринулся обратно в галерею вытрясать дух из Виталика, который врёт, как дышит, и глаза у него подозрительные. Если бы не машина сопровождения, неотрывно следующая за подполковником по городу, натворил бы альфа бед в состоянии аффекта…***
Приставленные к Марку парни Лисовского вели его по очереди. Во-первых, объект был не слишком активен в передвижениях: в основном работа — дом, а во-вторых, человеку физически нужно спать, есть и оправлять естественные потребности. Поэтому дежурили, чередуясь каждые двенадцать часов. Неприметный фургончик со сменной надписью на борту (в данный момент это была «Химчистка перьевых и пуховых изделий») был оборудован не только многочисленной техникой для слежки, но и минимальными удобствами, что способствовало длительным засадам. Зубарев, как и предполагал шеф, засёк их в первый же день, но ловящий ворон охраняемый объект, казалось, ничего не замечал вокруг себя и любовника. В первомайский погожий день, стоило подполковнику уехать из дома, Романову тоже не сиделось. Агент слежки довёл подопечного до работы и приготовился ждать. Но затишье длилось всего два с небольшим часа, а после началась какая-то чехарда. Приехал Зубарев и долго ломился в закрытые двери. Открыл ему Скворов, который тоже оказался в помещении. Потом Зубарев, явно пребывая в состоянии, предвещающем беды и разрушения, сел за руль. Бойцу был дан приказ следить и охранять омегу. Но, судя по виду подполковника, следить сейчас нужно за ним. Подчинённый набрал шефа, потому как знал, что при необходимости может выйти на связь в любое время суток — тем более Лисовский просил и за другом его присмотреть со стороны. Санта-Барбара, ё-моё! Шеф, выслушав короткий доклад, приказал сопроводить Зубарева, так что фургон химчистки вернулся к дому объекта охраны номер один, а после опять отправился в центр к галерее. Подполковник гнал, бессовестно превышая скоростной режим, и оперативник, немного замешкавшись — всё же у него не джип — приехал в тот момент, когда взбесившийся альфа ловко вышибал отвёрткой и молотком дверной замок в покорёженном металлопластике. Лисовский приказал следить за объектом номер два, возможное буйство подполковника погасить — мало ли, что у них там произошло — оперативный наряд сейчас подъедет. Зубарев вихрем пронёсся по взятой штурмом галерее. Не обнаружив следов Марка, нашёл в кресле его портфель, а в кладовой — новообразованную дверь и, светя себе телефоном, отправился вниз по натоптанным следам. Красотами подземелья Терминатор не любовался, быстро и толково обыскивая углы внимательным взором. На развилке коридоров он чутким ухом уловил некую деятельность и, выключив подсветку, опасным хищником подкрался к свету. А там… Виталий, кое-как дотащив ещё не закоченевшее, но уже основательно холодное тело, брезгливо поморщился, обтирая ладони о пиджак Романова. Кровищи натекло — фу! Он и руки не успел отнять, как его смёл ураган, и Зубр со страшным лицом карающего титана придавил его за шею, утыкая лицом в крошево камней. Второй рукой принялся трясти за плечо бездыханного Марка, безуспешно пытаясь его дозваться. — Да сдох твой малахольный! — зло отплёвываясь от попавшего в рот мусора, прохрипел Скворов и попытался выкрутиться. Но озверевший альфа вздёрнул его за шиворот, желая разорвать голыми руками. Только подоспевшие вовремя бравые молодцы Лиса смогли спасти Виталия Скворова, скромного двадцатилетнего студента, от полной и окончательной смерти. Ещё чуть-чуть и хрустнула бы тонкая шея преступника, но налетели бравые крепкие ребята в форме, отняли висящего тряпкой чуть живого Виталия, сдавили, скрутили, оттеснили рвущегося обезумевшим тигром Зубарева. Кто-то кинулся к телу на полу. — Пульс нитевидный! Дышит! Носилки! Оперативно разложили и закрепили переноску, врач группы надел предохраняющий корсет пострадавшему на шею и велел отправлять наверх. Зубарев, смахнув кровавую пелену и уверив доктора в своей вменяемости, отправился за своим чудом оставшимся в живых омегой. В машине скорой помощи по пути в больницу Зубр дрожал, не попадая зубом на зуб, и даже без сопротивления принял от медбрата укол успокоительного, пока расторопный врач опергруппы оказывал первую помощь бесчувственному пациенту. Владимир метался под дверями операционного блока — его не пускали и долго не сообщали, что с Марком. Он кричал, что муж, и должен знать, что с его омегой. Как последний истерик угрожал санитарам и утихомирился, только когда его за плечи встряхнули совсем не мягкие лапы Лиса. Тот пообещал, что подержит друга, пока ему снотворное вкалывать будут. «Отставить панику! Сели! Ждём! Не мешаем!» Дальнейшее подёрнулось мутной пеленой: коридоры, люди в халатах, серьёзные лица, рентген, томография, много слов… Одуванчик живой, в тяжёлом состоянии. Травма головы, трещины нет, но сотрясение, перелом левой руки, ссадины, гематомы, воспаление лёгких из-за долгого лежания на студёном камне. Родителям сообщили. Едут. Подземелья осматривают. Виталий Скворов под арестом. __________________________________________________________________ *Ко́нка — конно-железная дорога.