***
— Ба-а-а! Вот это новость… Витюша наш постригся наконец! — ахнула баба Маня. — Действительно, новость. Снег, наверное, сегодня выпадет, — не могла не высказать свое мнение Лилия. — Хотя нет, для России это явление не может быть удивительным. — Скорее дороги станут ровными, — подсказал Георгий. — Да что такого! Захотел и постригся. — Виктор, который переместился через портал, организованный одним знакомым магом в Идрисе, и что стоял сейчас в зале Института, отбросил свою серебристую челку, фыркнув. — Что вы все тут… — Пудель Виктора сейчас радостно прибежал и встал на задние лапки, чтобы поцеловать (облизать) своего хозяина. — А-а-а, Маккачин, мой хороший, скучал, да? — Никифоров, кинув сумку с вещами (захватил из старого жилища пару вещичек), погладил своего песика. М-да, все же здесь, в институте, намного лучше, чем в старом доме. Не так одиноко. В первый день по возвращению Виктор в компании Георгия и Милы отправился на задание. Юрочка еще не вернулся с Идриса, как и его дедушка. И накопилось же демонов в городе, с которыми Лилия, Георгий и Мила не могли со всеми справиться, поэтому ей временно, пока Николай и Юра Плисецкие не вернулись с похорон (и поминок) своих родственников, помогает Яков. И вот сейчас они разделились, чтобы уничтожить демонов в двух разных территорий. Ну, и накопилось же работенки. Полночи этих тварей вылавливали. По приезду домой (это место действительно Виктор считает домом) Никифоров заметил, что как-то Лилия и Яков хорошо общаются. Неужто помирились? Хм-м-м. Но Виктор не против всего этого, он даже рад такому воссоединению супругов. Хотя те явно ведут конспирацию своих отношений. Это забавно. Нет, ну, им уже под сорок, а они тут устроили. Зато, когда вернулись Плисецкие, то раскрылись. Это было за столом, — тогда настало время обеда как раз, — когда все поели, по окончанию трапезы Лилия объявила: — Мы хотим объявить, что мы с Яшей снова вместе, — произнесла она, взявшись за руки со своим Яшей. — Ах, какая прелесть, — тут же ахнули баба Маша и Мила, а Виктор улыбнулся, подумав про себя, что он знал. Георгий же совместно с Юрой слегка сморщились а-ля «что за Санта Барбару тут учудили эти старперы». Николай же ожидал, что за этим объявлением последует следующее, что собственно и произошло: — Поэтому, Коленька, надеемся на твое понимание. Мы хотим отпраздновать наш второй медовый месяц. — Поскольку они женаты, да и брачные руны они, вроде как, не удаляли, то фактически не разведены, несмотря на какие-то разногласия в прошлом. Что может ассоциироваться со словом «медовый месяц»? Хм-м. Сразу представляется парочку молодоженов, целующихся и милующихся. А если представить вот это с Лилией, строгой женщиной с морщинками, которые показывают ее мудрость и опытность, и Яковом, мужчиной с лысиной и оставшимися уже слегка посидевшими волосами, то немного не по себе становится. Под сорок людям уже, вот и воротит сейчас Юру с Гошей. А Виктор и Мила улыбаются: радуются, ведь счастье у людей и не в возрасте дело. — Вовремя-то как! Озадачили вы меня… — начал Николай Плисецкий. — Я, конечно, рад, что сошлись вы. Но насчет… Кхм. Медового месяца я не уверен… — Почему это? — возразила Лилия. — Разве я не заслужила хоть немного отдохнуть? А? — Дело не в том, заслужила или нет. Видишь ли… Георгий, Мила, Виктор уже взрослые. Особенно Виктор. — Николай вздохнул. — Вскоре они захотят строить свою семью и, возможно, жить отдельно, а то и вовсе вернуться в Идрис. И кто тогда будет помогать нам бороться с демонами в столице? Останемся я и Юра. — Бабу Машу не считают, ибо с демонами она не сражается. — Но ведь мы не уйдем, правда-правда! — возразила Мила. — Да! Мы будем жить здесь! И помогать вам! — также воскликнул Георгий. А Виктор молчал: он сам не знает, чего хочет, остаться или… А может, ему все это надоест рано или поздно? Да, институт — второй родной дом, но мало ли что может произойти и изменится. А вдруг действительно Виктор влюбится, женится и все дела? Поэтому он просто молчит, а Николай продолжает: — Если и так, то нам все равно не хватает людей. Особенно в этот сложный период, после сражения с Валентином… Поэтому я договорился с некоторыми родственниками и знакомыми об обучении их детей-нефилимов, которые прибудут уже завтра, да и тем более Марина также Пашу согласилась сюда отправить. — Марина — это мама Юрочки. — Чего??? Мелкотня приезжает, а я че не в курсах?! — вскрикнул Юра, но его перебили: — Я, конечно, могу дать вам неделю для медового месяца, но… — Давайте им месяц, Николай Саныч, — перебил главу института Виктор, и все тут же обратили все внимание на него. — Я могу побыть их учителем, пока Лилия вместе с Яковом на медовом месяце, — проговорил Витя, хихикнув, ибо Яков, Лилия, медовый месяц — уж слишком забавно эти три слова звучат вместе. — Что-о-о? Витя — учитель?! Учитель Витя?! — возразил Яков, не веря в Никифорова. — Да что в этом такого? — обиженным тоном ответил Виктор. — Я просто буду вспоминать, как проходили уроки нашего прекрасного учителя! — бросил взгляд на Лилию, которая от этих слов фыркнула, чувствуя маленькую лесть. — Ты же понимаешь, Виктор, что быть учителем — дело серьезное. Это значит, что не сможешь свободно довольствоваться своим временем. Ходить на свои дискотеки, приводить в свою комнату кого попало, что тебе и раньше это не особо разрешалась, но ты делал, а мы прощали. Ты не должен этим показывать плохой пример. Ты не сможешь проводить ночи напролет, а затем спать до обеда. Тебе придется ввести расписание не только для своих учеников, но и для себя. Также могу сказать, что я не смогу хорошо приглядывать за детьми, так как у меня у самого много работы, поэтому тебе придется следить, чтобы те ничего не натворили и не ввязались ни в какую авантюра по детской глупости. Ты готов к этому, Витя? Взвалить на себя груз ответственности? — Готов, — невозмутимо ответил Никифоров, ведь он решил стать серьезнее.***
Юра не ожидал такой подставы. Серьезно? Ну, на кой хрен им новенькие? И так хорошо жили. Мелкий в последнее время раздражает, хвастаясь, как же он вырос, что ростом уже как старший брат. Бесит. Хорошо, что не старших сюда позвали, а то бы полный пиздец был. Эх, а Юра думал, что наконец вернется и не придется никого избегать. Зато с Бекой увидится — есть плюс в возвращении. Потому Плисецкий сейчас завалился на кровать в своей комнате и набрал своему любимому магу, но тот, сволочь, не берет трубку. Да пошел он! Этот козлина с рожками объявился на следующий день в Институте. Юра встретил его немного холодно, ибо маг не брал трубку. Отабек предложил прогуляться и поговорить. — Помнишь Минако и Мари? С этими двумя девчонками, одна из них Минако — маг, которая является подругой (естественно, не в романтическом смысле) Отабека; они ходили на двойное свидание в Париже (эти маги любят путешествовать). Это было немного забавно: маг и нефилим, причем обе пары однополые. — А, эти две. Да, помню. — Мари погибла. — Оу, фиговенько. — Да. Минако ушла в конкретный запой, что никак уже оттуда ее не вытащишь, как бы я не пытался. Еле как умыл ее и привел в порядок, чтобы на похороны явилась. У Отабека есть друзья-маги (их даже больше, чем у Юры), они же как-никак учатся вместе. Отабек, кстати, не завершил свое обучение до конца, как он говорит, ему еще много предстоит узнать о магии. Если честно признаться, то Юра немного ревновал мага к его друзьям. Немного, совсем капельку, вот прямо с размером с бактерию. — … Поэтому я буду стараться чаще с ней бывать и… — И реже видеться со мной. Да, я понял, — немного обиженно молвил Юра. — Нет, в смысле… — Я понял, Отабек. Да. Минако вся в печали, ты, как герой, будешь ее опекать. — Это прозвучало чересчур жестко, Юра сам не понял, как так вышло, ибо он не хотел показать, будто обиделся, а, наоборот, как бы типа поддерживает (че?). Юрий не истеричка. Наверное. Они остановились в парке у небольшого моста, что проходил через большой ручей. — Ты ревнуешь? — усмехнулся Бека, а Плисецкий фыркнул. Алтын, что стоял до этого, облокотившись на мостик, как и Юра, встал перед ним и поставил руки по бокам на перила моста, при этом близко наклонился к нефилиму: — Не стоит… Ты же… — Да не ревную я! Отстань. — Юра попытался оттолкнуть Беку, но ничего не вышло. — Ты должен понимать, что все это временно… — Ой, да понял. — … И не ревнуй. — Иди в жопу, а? — Только если в твою… — Щеки Плисецкого мигом вспыхнули, а по телу побежали мурашки, когда Отабек коснулся губами его шеи. — А-а-а! Не надо такое вслух говорить. — Тогда лучше сразу действовать? — прошептал маг и тут же толкнул Юру на кровать. — Ва-а-а! Достал со своими магическими штучками! — Опять они телепортировались. М-да, перемещаться Алтыну удавалось лучше всего. Особенно толкать Плисецкого на кровать — это его прямо любимое. Юрий понял, что сегодня он ночевать дома не будет.***
Виктор все никак не мог дождаться момента своего преподавания. Это действительно что-то новенькое и серьезное в его жизни. Он целый день планировал распорядок их уроков, представлял, как познакомится с юными нефилимами, как будет преподавать, что расскажет в первую очередь, как удивит их чем-нибудь интересным. Лилия и Яков, глядя на Виктора с сомнениями, укатили в свой медовый месяц (Юру и Гошу до сих пор воротит от сочетания таких слов), так что следующим утром от них и след простыл. И представьте себе, Никифоров уже был на ногах в девять часов утра (не вечера, дорогие друзья, не вечера), что для него не свойственно; этому даже глава института удивился, который вставал вместе с бабой Машей в шесть-семь часов. И такой режим дня (вставать в девять утра, ложиться спать в одиннадцать-двенадцать часов) Виктор начал соблюдать, когда стал обучать детей-нефилимов. В институт приехало приличное количество подростков, но не переживайте, им всем хватило бы комнат. Все же давайте затронем тему самого Института Москвы, который для примитивных имеет название «Собор Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии», также он считается заброшенным. В 1894 году сумеречные охотники получили разрешение на строительство института от совета Римско-католической церкви свв. Петра и Павла (все религии всегда были и остаются на стороне нефилимов). Для примитивных церковь строилась, строилась, так и не построилась, но в действительности же была полностью построена в 1910 году, во время строительства и по сегодняшний день на институте лежат чары, благодаря чему примитивные не в состоянии увидеть настоящий вид института. Ох, как приходится постоянно отбивать эту территорию у желающих приобрести ее, чтобы снести заброшенную церковь, да и были проблемы с правительством насчет этого, но их удалось разрешить. Прибыло всего четырнадцать человек: семь девочек и мальчиков, из них по четыре девчонки и парня лет шестнадцати-семнадцати (с ними уже можно идти в город, чтобы убивать демонов), а оставшиеся шесть человек состояли из детей младше пятнадцати, которых и будет обучать Виктор, а старшими займутся Георгий и Мила, точнее, с ними они будут охотиться на демонов. Вот тут и пожалел Никифоров, что захотел стать учителем и сидеть с мелкими в институте, обучая их. Юра вообще теперь редко в Институте появляется, так как ему не нравится находиться среди этой толпы чужаков, а чаще всего сейчас тусуется у Отабека в квартире, даже когда его нет дома (либо учится, либо с Минако нянчится). Главе института это не особо нравится, что его внук часто не ночует в Институте, да и практически сам по себе охотиться на демонов, хотя он не один, с ним маг, так что, как сказал Юра, нормально все. Да и Виктор немножечко рад этому, потому что троих, не считая бабу Машу, Плисецких он не выдержал бы. Самый старший контролировал его, думая, что Виктор не справляется с новыми учениками. Младший же стремился к подвигам убийствами демонов, поэтому постоянно норовил ускользнуть из института вместе со старшими нефилимами, которым Виктор также давал иногда уроки; ему помогали в этом Мила с Гошей, в основном, это были тренировки техники боя. Остальные пятеро учеников были более менее (восемь из прибывших — взрослые), разве что Тимур, беря пример с Паши, также рвался на подвиги. Мальчик по имени Леша лет пятнадцати очень сознательный, так как, в отличие от своих товарищей, не спешил сражаться с демонами, а старательно изучал руны и тренировался, хотя он порой умничал, поправляя свои очки. А оставшиеся девчонки — Маша, которую больше всего интересовала мода в ее четырнадцать, Аня, что была младше на год, но с такими же интересами, что и у Марии, Вика — маленькая милая девочка с большими карими глазами, как у Бэмби, — вели себя намного лучше, чем Паша и Тимур иногда. Дни шли… Виктор обучал младшеньких, а спустя месяц Лилия вернулась со своего второго медового месяца, но дети так привыкли к Виктору Михайловичу (они так его называли), что не захотели расставаться со своим учителем, поэтому Лилия не стала им мешать, хотя в принципе она также непосредственно обучала их. Да и заботиться о ком-то оказалось для Виктора приятным делом. Правда, затем девочки резко переметнулись на сторону Лилии, кроме Вики (маленький ангелочек Виктора всегда будет на его стороне) … Хотя бы мальчики его не предали, наверное. Никифорову опять начало казаться, что он никому не нужен. Поэтому он снова начал ходить по клубам.***
Минако решила посетить институт, чтобы прийти на алтарь к своей любимой девушке. Она скучала по ней ужасно, до боли в груди. Отабек сказал, что ей нужно как-то жить дальше. Но как? Как жить без ее милой Мари? Девушка долго не решалась прийти в институт, а сейчас достаточно протрезвела и выплакалась, чтобы снова посетить то место, где раньше жила ее любимая, чтобы побыть в ее комнате, почувствовать ее запах. Минако ничего не показалось странным, когда она вошла в институт: ее мысли были заняты воспоминаниями о Мари, но плакать уже не хотелось, так как слез не осталось, потому что все выплакала. Ей не показалось странным, что в институте тихо, хотя раньше всегда было шумно. Не показалось странным, что некоторые вещи были разбросаны. У мага был один путь — комната Мари, по дороге к которой нужно было пройти через тренировочный зал. Он ассоциировался у нее с Юри, который постоянно тренировался и совершенствовал свою технику боя. И сейчас если она заглянет туда, то наверняка увидит младшего брата Мари. Минако, направляясь туда, куда ей было нужно, шагала в белых носках по институту, в котором всегда было чисто, но сейчас там были грязные и кровавые следы. Минако их не замечала, не обращала внимания: у нее перед глазами Мари и ничто больше. Сейчас она пройдет мимо тренировочного зала и грустно улыбнется Юри, а тот просто кивнет ей в ответ. Девушка остановилась у двери в тренировочный зал. Грудь тяжело стянуло. Слишком больно. Утрата Мари оставила в ее сердце такой шрам, который, как считала девушка, разрастался с каждой секундой. Она не заметила, как промокли ноги. Она не обратила внимания на ужасный запах крови. Минако хотела лишь поздороваться с Юри, который, по ее мнению, сейчас тренируется, как и всегда, желала посмотреть в его карие глаза такие же, как у Мари, и бросить взгляд, говорящий, что она пришла к Мари, что она помнит ее и никогда уже не сможет забыть, несмотря на то, что Минако дана вечность. Маг оборачивается, чтобы совершить задуманное, но видит, что Юри там нет, поэтому поворачивается и уходит. Но тут она понимает, что тренировочный зал показался ей чересчур красным… Минако останавливается, чтобы заглянуть туда, и поскальзывается на мокром. Мокром? Теперь она замечает, видит следы крови и ее лужицу, вытекающую из зала. Руки мага дрожат. От вида крови по телу бегут неприятные мурашки. Не думая ни о чем, девушка встает и заходит в тренировочный зал. От представшего вида подкашиваются ноги, в ту же секунду все тело охватывает такой озноб. Минако не выдерживает и падает на коленки. Все… Мертвы. Бабушки. Дедушки. Родители Мари. Семья Нисигори. Тройняшки! И Юри… Они мертвы. Их кровавые трупы лежат в тренировочном зале. С их ран еще льется кровь, которая окрасила полы в алый. Коленки Минако в крови, как и ладони, что оперлись на пол. Если раньше маг чувствовала огромную дыру в свою груди, то сейчас в ней бушевал ураган эмоций. Сердце бешено стучало, отдаваясь гулким стуком в ушах. В горле застрял ком. Девушка начала задыхаться. Воздуха словно не хватало, а с глаз потекли обжигающие щеки потоки слез, которых не остановить и которых, казалось бы, маг все выплакала, но как же она ошиблась. Вся грудная клетка будто налилась свинцом. Запах крови витал по залу, отчего у девушки стянуло живот. Ее вырвало. Она вытерла рот, но не смогла вновь поднять взгляд. Что произошло? Что? Почему они все мертвы? Неужели Валентин вернулся? Но он же мертв… Нужно что-то делать! Кому-то сообщить… Первое, что пришло в голову Минако, — это позвонить ее товарищу-магу Отабеку. Поэтому она вытерла рукавом все слезы, сопли, позвонила и рассказала обо всем, заикаясь так, что друг вряд ли понял ее, поэтому он спросил, где она. — В Токио! В институте Токио! Они м-м-мерт-т… — Из груди вырвалось рыдание. — Е… ё… се-се… — Я сейчас буду, — ответил Алтын и сбросил трубку. Болезненные рыдания не прекращались, а когда рыдать уже было слишком больно, то Минако просто скривилась в беззвучном крике, что позволило ей услышать вздох. Маг оживилась и тут же оглянулась в поисках источника звука. Юри! Он жив! Пока что… Минако тут же взметнулась в его сторону, ползая на коленках, которые заскользили по мокрому от крови полу, но она не обращала внимания, главное — помочь Юри!***
Виктор давно так не напивался, зато весело было вчера. Он встретился со старыми друзьями по тусовкам и перепихнулся кое с кем из бывших. Расслабился, так скажем, отдохнул. Правда, зря он так сделал, ведь с похмельем следить за непослушными Павлушкой и его другом Тимуриком тяжеловато. Но ничего, Виктор справится. Но в институте был какой-то переполох, к которому Виктор сперва не отнесся с вниманием и заинтересованностью, а он просто брел на кухню, чтобы выпить водичку и таблеточку. Уже шел двенадцатый час, а Никифоров только встал с кровати после гулянки. Всё, он обещает себе, что это в последний раз. Наверное… — О, Витенька, ты наконец встал. — Баба Маша зашла на кухню, сразу же подошла к плите и принялась помешивать свой супчик в кастрюльке. — Слыхал, что приключилось? — Виктор покачал головой, нахмурив брови. Ну вот. Уже что-то произошло без него. — Отабек с девушкой какой-то — маг она, как и он, — привели сюда бедного израненного молодого человека. Ожидаем сейчас Безмолвного брата, чтобы вылечил. — Безмолвные братья являются лекарями и архивистами. Бр-бр-бр! Надо срочно спрятаться, пока не явился Безмолвный брат. Виктору от них всегда не по себе было. Безмолвные братья, бывшие сумеречные охотники, могут обладать уникальными рунами, которые настолько искажают их тела… У большинства из них пустые глазницы (или сшитые между собой веки) и зашитый рот. Спросите вы, как они тогда говорят? Ну, точно не на языке жестов. Они обладают телепатией, то бишь ты слышишь их голос прямо у себя в голове, а это вообще жуть такая. Мало того, они могут хорошенько так в твоей голове покопаться. Демоны так не пугают, как Безмолвные братья. Поэтому и Виктор твердо решил смыться из Института, чтобы не встретить одного из них. Ой, он же не может, ему же еще за детьми следить… Окей, прячемся с ними в тренировочном зале, что собственно и сделал Никифоров. Конечно, Вите было очень интересно, что там приключилось, но встретить Безмолвного брата он не хотел, поэтому подождет. Тем более баба Маша уже рассказала все, что знала: напали на институт Токио. О других подробностях Виктор расспросит позже, когда Безмолвный брат уйдет, о чем обещала ему сообщить баба Маша. На пути в тренировочный зал Виктору встретился старший из братьев Плисецких, с которым он столкнулся на повороте. Юрочка уже кинжал достать успел. Какой шустрый! — Не дрейфь, Маруся, это я Дубровский, — проговорил Виктор усмехнувшись, на что Юра цыкнул и закатил глаза, а после поспешил уйти и поискать место, где можно спрятаться от всех этих незнакомцев-нефилимов, что сейчас жили в институте. — Идем в тренировочный зал. Ты давно не тренировался, — словно прочитав мысли Юрия, предложил Виктор. — Заодно покажешь класс мелкотне. Плисецкий, так и быть, согласился. После обеда, который Виктор пропустил (он поел раньше на кухне), его ученики и Юрочка (он все это время был с Виктором и метал в цель кинжалы, пока сам Никифоров спал, облокотившись на стенку и сидя на мате, прикрывшись книжкой и делая вид, будто читает) собрались в тренировочном зале. Занятия прошли достаточно информативно (Виктор и Юра показали достаточно количество приемов) и весело, так как Юрий решил прикольнуться и дать поджопник за излишний пафос и выпендреж Виктору, который в свою очередь отомстил; над всем этим сражением, разумеется, обхохатывались мелкие. Паша также излил желания дать поджопник, но после грозного взгляда Никифорова передумал. Когда баба Маша сообщила о том, что Безмолвный брат вылечил пострадавшего и ушел, Виктор покинул свое убежище и поспешил на ужин, но перед этим поинтересовался о их новом госте у Георгия, который уже все разузнал и находился в момент опроса: — На институт Токио напали. Из выживших только Юри Кацуки. Ему повезло, что почти сразу после нападения пришла та колдунья Минако, которая с Отабеком дружит. Николай Александрович уже сообщил Конклаву о происшествии. Те же сказали, что они отправят туда нефилимов, чтобы разобраться. — А кто напал-то? — В этом и проблема. Мы не знаем. А пострадавший не помнит ничего. Да и выглядит ужасно. Еще и Безмолвный брат в голове его хорошо покопался. Кацуки от стресса, цитирую брата Ионна, самостоятельно уничтожил неприятные воспоминания. Правда, не те. Уничтожил лица нападавших, а вот… Убийства не забыл. Так что… Жалко парня. Когда на твоих глазах убили всю родню, это действительно ужасно. Бедный японец! Обеденный стол, который в свою очередь был рассчитан на двадцать два человека, был полностью заполнен всеми обитателями, за исключением Лилии (она отправилась в Токио) и Якова (у него дела в Идрисе), и гостями, кроме Кацуки, ибо ему необходим отдых (баба Маша принесла ему еду в Больничное крыло), даже Юрочку за стол усадили (это дело рук его дедушки). Новоприбывшие нефилимы, не привыкшие к Отабеку (для старых же обитатели он уже как родной), часто украдкой бросали взгляды на него, ну, и на Минако тоже, ведь она и ее друг Юри — новость номер один. Так же без внимания не остался и Юрий, с которым дети уже знакомы, а вот старшие глазели на него а-ля «А это еще кто? Что-то мы его не помним», на что некоторые отвечали: «Это внук главы института и старший брат Паши, про него ходили слухи, будто он подменыш». Юра слышал и строил недовольные рожицы на это, у него даже аппетит пропал. Весь этот шепот в его сторону все не утихал. Отабек не мог ничего сказать или сделать, так как устраивать конфликт не лучшая идея, поэтому он лишь приободрял Юру взглядами. Виктор решил вступиться: — Еще раз скажите, что Юра — подменыш, и сами ими станете. — И подмигнул, отбросив со лба серебряную челку. — У меня есть знакомые фейри. Уверен, им понадобились бы рабы. — Все старшие нефилимы, что до этого шептались, мгновенно замолчали, испуганно вытаращив глаза. — Витя! — воскликнул глава института. — Возможно, ты прав. — Новички напряглись еще больше. — Не потерплю грязных слухов в институте. Юрию вообще все это дико не нравилось. Он хотел молчать и не огрызаться на этих придурков, которых до этого избегал, чтобы проблем с ними не было. Специально ведь хранил молчание ради дедушки, ради Отабека, ради той же Минако, о которой печется маг (его маг принадлежит ему!). А вся эта ситуация только взбесила больше. Вот Отабек понимает его, ни то что эти… Защитнички хреновы. Будто он сам за себя постоять не может. — Пусть шепчутся. Срать я хотел на этих придурков, — не выдержал Юра. — Что за выражения за столом, Юрий! — отругала внука баба Маша. — Так. Всё. Едим молча. Ну-ка! Когда я ем, то я глух и нем. Когда я кушаю, я говорю и слушаю, как хотел бы сказать Виктор, но воздержался. Дальше все молча ели, как и приказала баба Маша.***
Почему он остался жив? Как можно жить дальше, если все, кого ты любил, теперь мертвы? Как можно хотеть жить после того, что ты видел. Перед глазами постоянно мелькают образы родных, как их тела протыкают клинками, как течет их кровь точно такая же, что и в твоих жилах. И это невозможно забыть, как бы ты сильно этого не хотел. От них не скрыться. Каждый раз как Юри закрывал глаза, то надеялся на то, что он проснется и все окажется сном, что вместо потолка института Москвы он увидит потолок своей комнаты и с облегчением поймет, что это просто кошмар, очень страшный сон. Но как только Кацуки открывал глаза, то понимал, что все это явь, от которой не убежать. Во снах он видел всех живыми, а не мертвыми. Во снах все было прекрасно. Во снах все улыбались и радовались. Но Юри не мог это же делать рядом с ними, он словно находился за стеклянной стеной, что разделяла их, как бы нефилим не пытался, он не мог разбить или уничтожить ее, сколько бы сил не вкладывал. Он уже пробыл в чужом институте в почти полусонном состоянии около трех дней, питался мало да и ел с неохотой. Минако часто заставляла его есть, чуть ли не запихивала ложку с едой насильно. Юри ценил ее труды, несмотря на то, что они были напрасны. Она старалась ради него. Минако — единственный родной человек из его прошлого, что остался у него. Но Юри понимал, что она зря тратит с ним время. Юри Кацуки должен был умереть в тот день! Он этого сам захотел. Он остался последним, кого хотели убить, но Юри не дался им. Ему почти удалось совершить харакири, но, видимо, нефилим потерял сознание от болевого шока и, возможно, от стресса, прежде чем ему удалось вспороть себе живот, как полагается. Какой же он слабак… Даже харакири не может совершить. Безмолвный брат хоть и залечил физические раны, но он расшевелил душевные, заставляя вспоминать все заново. Но Юри так и не мог припомнить нападавших. В голове Кацуки звучит безумный смех незнакомца, а его внешность никак не возникает. Да и не важно все это… Какой же Юри воин после всего этого… Ему тошно от себя. Минако проводит с ним чуть ли не каждую минуту. В основном они просто молчат: Юри спит, а она читает. Но вскоре Минако необходимо на учебу, поэтому она на время покидает его. Кацуки в какой-то мере рад этому. У него будет возможность продолжить незаконченное дело. Юри знает, в какое время начинается обед и ужин у всех обитателей института Москвы, когда его никто не побеспокоит. Поэтому он встает с кровати и идет туда, куда планировал. Он видел, как Мила, русская сумеречная охотница, что живет здесь, доставала бинты и ножницы из шкафчика в углу комнаты. В этот раз у него точно все получится. Руки трясутся. Юри с силой сжимает челюсть и вздыхает, чтобы хоть как-то унять дрожь. По помещению гуляет холодный ветерок, который дует с форточки. Мурашки бегут по телу Кацуки, но он старается не обращать на это внимание. Нефилим, что уже подошел к шкафчику, тянет выдвижной ящик и находит свою цель. Мало того, с ней он находит вещь и получше. Его кинжал. Видимо, убрали с его одежды, которую уже отправили в стирку. Отлично. С кинжалом даже лучше. Юри берет его в руки и касается пальцем лезвие, проверяя, насколько оно острое. На коже пальца появляется царапина. Замечательно. Теперь нужно сделать это, чтобы быть рядом с ними. Нужно разбить эту стену, что отделяет Юри от его родных. А кинжал ему в этом поможет. Кацуки крепко вцепился в рукоятку. Сердце громко билось в груди. Ему не должно быть страшно. Не должно. Тогда почему он дрожит? Потому что трус! Так он считал. Слезы позоры и стыда потекли по его щекам. Вся родня в глазах Юри смотрела на него сейчас с омерзением и отвращением. Он должен. Какой же он воин после этого? Юри поднял футболку и, закрыв глаза, слегка оцарапал свой живот. Нефилим не чувствовал физической боли: его переполняла душевная. Он собирался сделать надрез… И сделал его. Надавил лезвие… — Ты что, идиот?! — У него отобрали кинжал. Юри совершенно не понимал, что ему сейчас сказали. Руну языков он так и не нанес, а все это время остальные разговаривали с ним на английском. Его схватили за плечо и повели обратно к кровати, куда Юри с силой оттолкнули. А затем русский нефилим достал стило и, задрав опустившуюся и окрасившуюся в алый футболку, нанес иратце — руну исцеления, при этом он пытался сдерживать Кацуки (он брыкался и не давал исцелить себя), коленями присев на его бедра, одной рукой сцепив руки и подняв их у него над головой. — Это весьма неуважительно, — заговорил с ним сумеречных охотник на английском. — К тебе с такой добротой, а ты нам в ответ решил подарить мертвеца. Ну, спасибо. — Ты не понимаешь! — крикнул на японском Юри, а после повторил на английском: — Ты не понимаешь… — Все тебя понимают! Ты думаешь, что ты один семьи лишился? Такова жизнь сумеречных охотников. Мы постоянно кого-то теряем в сражениях. И ничего не можем с этим сделать, кроме того, чтобы продолжать борьбу с демонами дальше… Виктор действительно не понимал Юри. Он не понимает, почему тот хочет совершить харакири. — Я трус! — Глаза Кацуки слезились, щеки покраснели. Сам парень выглядел ужасно несчастным. — Ты не понимаешь меня. — Он закрыл глаза, и по щекам покатились слезы. Губы сжались в тонкую линию. Виктор отпустил руки Юри, а тот закрыл ими глаза. — Я ничего не смог сделать… — Всхлип. — Я ничего не сделал… — Всхлип. — Ничего! — Юри зарыдал. — Даже не пытался защитить! Это позор для меня! Виктор слез с него и аккуратно присел рядом, на кровать, не зная, что на это ответить. Что делать, когда люди плачут? Никифоров понятия не имеет, поэтому слегка растерялся… Русский нефилим достал из кармана платочек и зажал им нос Кацуки, чтобы тот высморкался, и вытер сопельки, а затем другой стороной стер слезы с лица. Юри удивленно распахнул глаза и привстал с кровати, подальше отодвинувшись от Виктора, а тот лишь грустно улыбнулся ему: — Жить больно, но она стоит того. Есть много чего прекрасного… — Ты меня не понимаешь! — перебил японец, серьезно посмотрев на Виктора и нахмурив брови, а затем вздохнул, опуская глаза. — Хорошо. Допустим, если бы в живых остался не ты, а кто-то из твоих родных. Хотел бы ты, чтобы кто-нибудь так же вел себя? Я, конечно, понимаю отчасти… Это все ваша самурайская честь. Ты так воспитан. Но мы же не в Средневековье живем, а в двадцать первом веке. Так что… Хотел бы ты, чтобы кто-то после чудесного спасения пытался умереть? Юри задумался… Хотел бы он этого? Конечно же, нет. — Ты ведь еще не ужинал? — Японец посмотрел на него, будто Виктор произнес величайшую глупость во вселенной. — Можно считать, что да. — Далее Виктор взял его за руку и дернул, чтобы тот встал с кровати. Юри пискнул, когда оказался прижат к Никифорову. Он же, мило улыбнувшись, произнес: — Так что я отведу тебя на кухню. Уверен, что баба Маша найдет что-нибудь для тебя. — И, все также держа за руку Кацуки, он направился в сторону выхода из Больничного крыла. — Что? Я не хочу есть. — Юри остановился, не желая идти дальше. — Кто же тебя спрашивает-то? Хочешь ты или не хочешь. — Виктор потянул его. — Может, не надо? — все также сопротивляется Кацуки. — Надо, Федя, надо! — Виктор произнес что-то на русском, что Юри, разумеется, не смог понять. Никифоров продолжает тянуть японца за руку, чтобы тот пошел с ним, сказав следующие слова уже на английском: — Если будешь сопротивляться, то на руках тебя понесу, как принцессу. Кто же мог знать, что этот русский парень сможет собрать разбитого Юри по кусочкам? Кто же мог знать, что этот убитый горем ниндзя-самурай заставит Виктора почувствоваться себя нужным?