Замысел океана

— Когда-то давно, — начал Криденс, накрывая Модести огромным одеялом. — Когда люди только узнали про этот остров, в помощь им пришла богиня Дева. Она была добра и сильна, а о ее красоте слагали легенды не только смертные, но и боги. Увы, люди привыкли судить по себе. Они подумали, что богиня может быть голодна, и отдали ей младенца, сироту, который был не нужен им. Богиня удивилась: смертные пролили кровь невинного, когда она не просила об этом. И обратилась богиня к отцу своему, создателю всего на земле, Ямаху: «Зачем кровь пролилась, отец мой? Зачем создания твои творят деяния скверные?». Ямах взглянул на нее, и взгляд его затуманился печалью. Не знал отец богов, что ответить дочери средней, но вопрос ее озадачил его. Дева, не найдя ответа, вернулась в море, а люди продолжили приносить жертвы, печаля богиню. — Богиня очень добрая, — пробормотала девочка, силясь не заснуть, на что Криденс тепло рассмеялся. — Добрая, — подтвердил он, ложась на самый край постели сестры. — Но иногда и боги ошибаются. Устав от бессмысленных жертв, Дева отправила к людям посланника: оживила ребенка, принесенного в жертву и наградила его силой. Человек тот умел управлять океаном. — Прямо как ты, — во сне сказал ребенок. — Прямо как я, — согласился Криденс, закрывая глаза. *** Ночь пахла ванилью. В комнате, которую Гриндевальд выделил для Бэрбоунов, все указывало на то, что хозяин, хоть и был не против гостей, планировавших задержаться на пару месяцев или лет, не успел даже разграничить владения сестры и брата: две кровати, два шкафа и два ночных столика — все абсолютно идентичное, одинаковое. Геллерт любил дерево. Это было видно по каждой комнате, которая, как правило, представляла собой выставку разнообразных пород. Запах ванили шел от саше, висящего над головой Модести. Криденс улыбнулся, засмотревшись на спокойное лицо сестры, а потом встал, подходя к распахнутому настежь окну. Вид со второго этажа был прекрасный. Гриндевальд, припомнив любовь Бэрбоунов к океану, подобрал соответствующую комнату. Все это, конечно, было не бесплатно, но сейчас, когда за спиной сопит его персональное маленькое чудо, Криденс старался не думать о последствиях. Криденс думал о богине. В тот момент, когда они узнали о смерти отца, старший из детей возненавидел ее всем сердцем. Но Дева не отвернулась от него. Силы только прибывали, а мальчик все сильней и сильней увязал в самобичевании. Он мог спасти всех. Так говорила мама, когда она еще не была полоумной фанатичкой, когда она пекла пироги, когда они все были счастливы. Он мог, но не сумел. Мама плакала три дня. Глаза ее стали опухшими от слез, а щеки впали от того, что она ничего не ела. И Криденс испугался. Он никогда раньше так не боялся за свой маленький мирок. Он совсем не был добрым или храбрым, никогда не был терпимым. Отец был всем не только для него — это было понятно и вызывало что-то похожее на нездоровую ревность. Уверенность пришла вместе с волнами. Мальчик стоял рядом с соленой водой, а печали, тревоги и горести смывало. Люди говорят, что соль океана щиплет раны, люди говорят, что человек порождение земли. Почему же Криденс ощущал такую необходимость в водной глади? Модести за спиной тихо вздохнула, и мальчик отпустил грустные мысли. Внизу, под их комнатой, что-то упало и Бэрбоун решил посмотреть, что же творится в доме главы деревни. Ступени, ведущие вниз, почти не шумели. Половицы поскрипывали так тихо, что это больше походило на посапывание, чем на возмущение. Весь дом, кроме гостиной, утонувшей в мягком теплом свете камина, спал. Криденс присел на ступеньку, открывающую ему вид на Гриндевальда. Мужчина полусидел на огромной софе, сложив на подлокотнике длинные ноги и деловито изучал какие-то бумаги, которые на поверку могли оказаться и стихами неизвестных авторов, и счетами города, и журналами «18+». Геллерт был непредсказуем и этим — опасен до чертиков. Но этим же и привлекателен. Мальчик хотел было вернуться в комнату к сестре, но в дверь постучали. Если бы стук можно было различать как голос, то Криденс бы сказал, что стучали возмущенно и зло. Недобро. Геллерт встал, вздохнул тяжело и тревожно, и отправился открывать незваному гостю, по пути бросив взгляд на лестницу, но никого там не заметив. Криденс притаился, сам не зная отчего не желая быть замеченным. Дверь отворилась. Первым звуком, который долетел до мальчика был резкий порыв ветра. — Мои дети пропали, — сказал до дрожи знакомый голос. Все внутри Бэрбоуна ухнуло вниз, руки отказались подчиняться, а ноги будто оледенели. — Ничем не могу помочь в столь поздний час, простите, — отозвался Гриндевальд с присущей ему самоуверенностью, когда-то внушавшей Криденсу только раздражение. — С первыми лучами солнца я вышлю жандармов, они прочешут округу. — Проверьте дом семейства Скамандеров, я больше чем уверенна, что они у них, — Мери Лу почти выплюнула фамилию друга, отчего мальчик поморщился. Встать было тяжело, но он все равно питал нездоровую веру в Геллерта и в то, что он не выдаст их местоположение. — Обязательно, а теперь прошу оставить меня, время позднее… — Да, конечно, — мама хмыкнула. Дверь за ней закрылась, а со стороны прихожей послышался еще один короткий вздох. Гриндевальд успел сделать пару шагов к лестнице, когда раздался повторный стук. Мужчина заворчал, открывая. — Я же пообещал, что… — Постой, — попросил женский голос, сорванный от слез. Мужчина прокашлялся. — Гриндевальд, я не знаю что делать. — Объясни, что случилось, — Геллерт пытался говорить как всегда, но тихая неуверенность пробивалась сквозь привычную грубость. — Полл пропал, — Женщина запнулась и захлебнулась в слезах. Послышался шум, что-то упало, а потом всхлипы возобновились, но стали будто бы приглушенней. — Мой мальчик пропал. И я не знаю что делать. — Соберись, Кетрин, — на грани слышимости проронил глава деревни. — Скоро ночь. Все, что я могу сделать — это отправить жандармов искать его. Но это утром. С первыми лучами солнца они отправятся на поиски, я клянусь тебе. Останешься у меня или пойдешь домой? — Домой, — уверенно ответила женщина. — Вдруг он вернется. — Хорошо, это правильно. Ты молодец. Проводить тебя? — Нет, я справлюсь. Все будет хорошо, Геллерт. Все будет хорошо. Дверь закрылась. Гриндевальд остался стоять возле нее, а Криденс на негнущихся ногах пошел в комнату. Его одолели странные воспоминания. Он видел толпу, что шла с факелами. Он видел свою скалу, место, где он находил спасение от всего мира, а еще он видел богиню. Такой, какой ее изображали в книгах и фресках, такой, какой она светилась в стеклах церкви в огромном окне на чердаке. Красивой, величественной. Она держала его маленькое тело в своих больших и сильных руках, она вдыхала в него жизнь, давая шанс на будущее. Криденс вдруг вспомнил голос, зовущий его из пучин океана, вспомнил глаза, полные тепла и света, большие, ясные как закатное солнце. И новые знания захлестнули его. Он вспомнил то, как его принесли в жертву. *** Кетрин любила своего сына. Любила сильно, как может любить только мать. Вера в Гриндевальда была бескомпромиссной, но и сидеть сложа руки она не могла. Дети часто играли на скале. Скала та была огромной, с тонкими, но крепкими выступами, похожими на винтовую лестницу. Дети часто забирались туда, устраивая свои маленькие соревнования. Победивший устанавливал на самом верху флаг. У Полла был синий моток ткани, который он периодически резал, а обрезки закреплял на крепкой веточке. На скале, с той стороны, где Кетрин могла увидеть ее, в алых лучах почти закатившегося солнца, стояли три его флага. Скала была невысокой, но забираться туда можно было только со специальной защитой, которая крепилась за штырь в самом верху. Эту импровизированную защиту придумывали всей деревней, когда оказалось, что выгнать детей с этого опасного места не представляется возможным. Мужчины крепили все на совесть, понимая, что тем самым они защищают детей, потому, что под скалой находился риф с острыми, как штыри, камнями. Кетрин, понимая, что защита ей не поможет, полезла вверх. Пальцы соскальзывали, ветер толкал в спину, но женщина ползла туда, где, как она думала, находился ее сын. К концу скалы на подушечках пальцев рук не осталось живого места. Кровь сочилась из них, но это меньшее, что занимало Кетрин. Полла тут не было. Средь маленьких разноцветных флажков гулял только ветер. От усталости и отчаяния женщина отступила, сделав шаг назад, и не заметила, как полетела вниз. Алое солнце опускалось вниз, но красили воду совсем не последние закатные лучи, а кровь, струящаяся из растерзанного тела.