the time to run away

/2012 год, Россия, Санкт-Петербург, Невский проспект, 105/ -Бросил. Он. Меня. Бросил. Поверить не могу! - раздражённый парень не переставал мерить шагами небольшую кухню. - У меня на телефоне остались песни, послушай, бла-бла-бла. Да мне они зачем без него?! Обеспокоенная поведением сына с раннего утра Хироко семенила следом, всё пытаясь разузнать причину такого недовольства в чью-то сторону: -Юри, дорогой, да что случилось? Кто бросил? Что за телефон? -Кто бросил?! - он резко повернулся в сторону матери, нависая над ней тёмной тучей. - Один седой безумец, которому на двадцатом году жизни взбрело в голову, что надо бросить всех, черкнув на прощание пару слов на бумажке и кинув в конверт свой телефон, и укатить в закат к «лучшей жизни»! От этих гневных кавычек пальцами бедная женщина аж отшатнулась, оперевшись о стол позади. А разозлённый парень всё продолжал протирать дырки на носках в синюю полосочку и махать руками в стороны, бурча ругательства себе под нос. -Всё, решено! Поеду за ним, он же звал меня с собой, пусть теперь терпит. Наверное, только маниакальный блеск в глазах ребёнка и его трясущиеся руки привели Хироко в чувства, потому как она резко схватило его за ухо и усадила за стол. -А теперь объясни как нормальный человек, а не сумасшедший фанатик. Кто и куда уехал? - глаза доброй и мягкой, на первый взгляд, женщины сурово смотрели на притихшего мальчишку. -Виктор. Он оставил записку и сбежал, сказал, что жить как отшельник ему больше по душе, мол здесь ему жизнь не мила, - и Юри уже не столько злился на выходку Виктора, сколько обречённо вздыхал, глядя на трескающуюся штукатурку на потолке. -И ты собрался ехать за ним? Куда? Может, в детдом, в котором он вырос? -Да что ты говоришь такое, какой ещё детский д... а ведь действительно! - он вскочил и кинулся трясти мать за плечи. - Ты гений! И я всегда тебе это говорил. И в громком топоте ног никто, кроме сбитой с толку Хироко, не услышал тихое: «Юри...» ~•~•~•~ /2012 год, Россия, Санкт-Петербург, Детский дом №8/ POV Виктор Я не хотел сюда приезжать, правда не хотел. Видеть серое здание, с которым связано столько воспоминаний; старые карусели с облупленной краской и лес, сквозь который каждое утро как по заказу пробивалось ярко-оранжевое солнце, освещая собой всё вокруг и стирая все ночные переживания. Но я здесь, а на месте так любимого мной детдома осталась лишь груда сломанных бетонных блоков и табличка, сообщающая, что это тот самый восьмой детский дом. Что здесь случилось? Почему никто не позаботился о постройке и людях, которые находились там? Где они сейчас и живы ли ещё? Столько вопросов, на которые я вряд ли когда-нибудь получу ответы. Не знаю, что движет мною, когда я иду прямиком в эту кучу обломков и, разгребая сырые от частого дождя куски бывших стен, пытаюсь отыскать хоть что-то, что вернуло бы меня в те самые времена счастливого детства. Но ничего нет, совсем ничего, только железные прутья и блоки, разрушенные будто от взрыва. Руки, стёртые в кровь от перетаскивания развалин дома, отказывались разгибаться и функционировать в принципе (где-то в рюкзаке у меня были бинты). Вновь в голове всплыли вопросы: «Зачем я здесь? Для чего копаюсь в этом мусоре?» Я устало лёг на землю, ответов я не знал. «Какое здесь красивое небо, - перебивая все мысли, проносится в голове. - Вечно бы на него смотрел». Слепо, не задумываясь ни о чём, кроме чистого голубого небосвода, вожу вокруг себя руками, создавая некое подобие ангела на земле, но пальцами чувствую что-то не то, не похоже на обломок здания или одну из железок. Лениво поворачиваю голову к предмету рядом с собой. Шкатулка. В иной раз я бы рванул открывать её, но сейчас сил хватает лишь горько усмехнуться. Вот так всегда: сколько ищешь - ничего не найдёшь, а как только перестанешь, то сразу на глаза попадётся. Закон подлости, не иначе. Любопытство взяло верх. -Ну давай посмотрим, что ты хранишь в себе, загадочная шкатулка, - еле слышно произнёс я, подтягивая металлическую коробочку к себе. Но стоило только открыть эту шкатулку, как глаза тут же застелила пелена слёз. Я никогда не был плаксой, но приклеенная к крышке бумажка с аккуратным почерком на ней выбивала всю почву из-под ног. «Архипова Нина Николаевна. Детский дом №8» Как давно я последний раз её видел... Задумавшись, я не сразу увидел лежащую внутри немного пожелтевшую от времени фотографию. На ней был белокурый юноша лет пятнадцати, весь перемазанный в муке и варенье, который широко улыбался на камеру, держа поварёшку в руках, а сзади, хитро прищурившись, стояла та самая Нина Николаевна и ставила ему рожки из пальцев. А она нисколько не изменилась с того времени, как я покинул это место. Всё такая же жизнерадостная и добрая женщина, которая умела отлично ладить с детьми, какими бы они не были. Но этого паренька я так и не мог узнать. Знакомые черты лица, но не получается вспомнить. Пока одна дикая мысль не врезалась мне в голову: -Юрка... И я как маленький ребёнок, позорно разрыдавшись, прижал к себе эту фотографию что есть мочи. Только сейчас я осознал, как сильно по ним скучаю. По Юрке и Нине Николаевне, по тем временам, когда, громко хохоча и спотыкаясь, мы убегали от сердитой женщины и когда с ней же потом заклеивали пластырями сбитые коленки и локти. По тем временам, когда ранним утром два мальчика сидели на чердаке и мечтали о далёких странах, по тем временам, когда мы действительно были счастливы, находясь там, на подоконнике чердака старого детского дома №8. «Где они сейчас? Всё ли с ними в порядке?», - единственные мысли, которые мелькают в голове. Пока я не замечаю, что дно шкатулки как будто провалилось внутрь. Я перевернул её и хорошенько тряхнул, на землю вывалилась тонкая деревяшка и маленькая толстая тетрадка в плотной обложке. Двойное дно, вполне ожидаемо от Нины Николаевны, она пусть и была чудесной женщиной, но секретов у неё было хоть отбавляй. Меня с детства учили, что чужие вещи трогать нельзя, но, может, я наконец пойму, что случилось с этим чёртовый детдомом, и где находятся все жившие здесь люди. Тёмно-синяя тетрадка на клёпке быстро оказывается у меня в руках. Так много «если» сейчас: а если она пустая, а если это просто ежедневник, а если... Мотаю головой, отбиваясь от навязчивых мыслей, и дрожащей рукой медленно открываю первую страницу: «20 сентября 2005 года. Ровно месяц прошёл с того дня, как Лилия и Яков забрали Витюшу Никифорова к себе. Я понимаю, что ему там будет лучше, всё-таки теперь у него есть родители, но на душе как-то неспокойно. Как он там поживает, радуется ли новой обстановке вокруг себя? Хотела бы я знать, но с тех пор ни одной весточки ни от Вити, ни от его родителей не пришло. Юрка Плисецкий начинает бить тревогу, брыкается, всё рвётся поехать к нему, только кто его там ждёт, как бы печально это не звучало. Я волнуюсь за него, он хоть парень и простой, но далеко не дурак, понимает, что в этом детдоме остался практически один, оттого и тревожно. Надеюсь, когда-нибудь я получу открытку с солнечного курорта с подписью: «Нина Николаевна, у меня всё хорошо, теперь я живу у моря, как и мечтал когда-то. Шлю вам и Юрке большой привет и эту замечательную открытку. Ваш бывший воспитанник Виктор Никифоров». Когда-нибудь. Я верю, что у него всё будет хорошо». А из глаз ещё сильнее полились горькие крокодильи слёзы. Перелистываю страницу и вижу ещё несколько исписанных листов. «20 сентября 2006 года. Наверное, это судьба, раз я вспомнила об этой тетрадке ровно через год. Что ж, дни сменяются днями, но создаётся ощущение, что это один непрекращающийся кошмар. К нам направили новых воспитанников, но ни я, ни наш новый психолог, Андрей Борисович, не можем их угомонить. Да простят мне мой жаргон, но зуб даю, растут будущие преступники, другие детки их боятся, я же собираюсь принимать более жёсткие меры, чего никогда не любила. Что касается более близкого мне мальчугана, Юры Плисецкого, то он совсем зачах, даже несмотря на наши ставшие частыми посиделки с чаем на чердаке. Правду говорят: общее горе сближает. Как оказалось, этот не по годам мудрый Виктор много значил для нас обоих. Говорил мне директор, мол не привязывайся к детям, они уйдут, а ты так и будешь здесь. Кто же знал, что старикан окажется прав... 20 сентября 2008 года. Прошло два года. Целых два года, за которые столько всего изменилось в нашем отныне уютном уголке. Те хулиганы получили наконец по щам и успокоились, начав помогать с более младшими детками. А ещё мы отремонтировали наш детдом! Заново покрасили здание, заменили качели на площадке, ах, какая радость! Как бы я не ругалась на нашего директора, но человек он хороший, сам организовал всё это, привлёк каких-то знакомых, и мы всем нашим детдомом устроили генеральный субботник. Пришлось, правда, следить за детьми, чтобы в краске не утонули, не дай бог, но впервые я почувствовала, что все мы - одна большая семья, а не кучка отвергнутых жизнью людей. Прошло два года, а мы с Юрой всё так же сидим на чердаке и чаёвничаем, болтая обо всём на свете. За это время мы ещё больше сблизились. Иногда у меня в голове даже мелькала мысль его усыновить, но пока я не решаюсь всерьёз об этом подумать, а тем более предложить это Юре. Что из этого выйдет пока непонятно. Но, я думаю, всё разрешится, и все мы наконец обретём счастье. Может, первой ступенью к нему был сегодняшний день, когда мы со старшими ребятами пытались приготовить черничный пирог, Андрей Борисович даже сфотографировал нас. Как я смеялась, когда увидела это фото. Теперь оно лежит у меня в шкатулке, которую я недавно отхватила у одной своей знакомой по дешёвке, какая удача! А как поживаешь ты, Витя, приехал ли уже на солнечный курорт? Несмотря на то, что прошло уже около трёх лет, мы с Юрой всё равно ждём от тебя письма, да даже простого «Всё в порядке» хватило бы. Похоже, я действительно полюбила как своих сыновей этих двух мальчуганов, не знаю даже: хорошо это или плохо...» Я хотел было перелистнуть страницу дальше, как понял, что записи обрываются. Я так и не нашёл ответа на вопрос: что же здесь произошло. Но эти записи... Неужели они всё это время ждали меня? В голове не укладывается... ~•~•~•~ Наверное, я ещё часа два просидел на голой земле, перечитывая записи Нины Николаевны. Как гадко на душе, что я не там, где они представляли: не на тёплом солнечном курорте покупаю им открытку и пишу на ней, что я жив, и со мной всё хорошо, а сижу в развалинах, что остались от бывшего детского дома, где они прожили всё это время. Неужели я их навсегда потерял?... Мысли роятся в голове, мешая думать. Осознание, что я оставил не только их, но и Юри (который наверняка места себе не находит сейчас) давит с ещё большей силой. Как может такой человек как я ранить столько людей своим уходим из их жизни. Может, стоит сделать шаг назад и вернуться? ~•~•~•~ А в это время, сломя голову, молодой человек по имени Юри уже ехал в такси на место бывшего детского дома. В нём ещё теплится мысль, что Виктор будет там, и Юри скажет ему наконец те заветные слова, которые так долго не давали ему покоя, а после они вместе поедут оттуда прочь. Домой. Кто же знал, что Виктор окажется намного расчётливее. ~•~•~•~ POV Виктор Что ж, зная Юри, с уверенностью в сто два процента могу сказать, что просьбы мои он и слушать не станет, а в то, что я за пределами Петербурга даже не поверит. Значит, наслушавшись от меня разговоров про детдом, он решит, что я поехал сюда, и будет, поганец, прав. Неужели я настолько предсказуем? Но я не хочу причинять ему ещё больше боли своим присутствием. Я на него плохо влияю, как, кажется, и на всех, кто со мной знаком. На часах четыре часа дня, самое время ему приехать. Как на заказ, к воротам подъезжает жёлтая машинка такси, и из неё выходит похожий на взъерошенного воробья Юри. Оглядывается. Хе, не всё так просто, мой дорогой друг, машину я отогнал от глаз подальше, нечего тебе знать, что я из-за мусора за тобой наблюдаю. Зачем? А сам не знаю. Может, увидеть напоследок, мысленно попрощаться. Честно говоря, я не знаю, откуда в моём рюкзаке взялась жёлтая бумага, но она пришлась очень кстати сейчас. Я написал письмо. Опять. На этот раз, не притворяясь наивным дурачком, который только и делает, что творит безбашенные поступки. ~•~•~•~ Юри, быстро расплачиваясь с таксистом, буквально вываливается из машины. «Господи, что стало с этим детдомом?» - невольно задаёт он вопрос себе. Хочется крикнуть: «Виктор, выходи, игра в прятки затянулась, я сдаюсь», - но он молчит. Молчит и осматривает рухнувшее здание, пока не замечает ту самую жёлтую бумагу, в которой Виктор оставил письмо. Неужели опять? Он чуть ли не подлетает к бумаге, лежащей на куске бывшей стены, и хватает, начиная жадно читать, будто текст вместе с бумагой могут исчезнуть из его рук, как сделал это Виктор. «Ну почему я так и знал? Почему я знал, что ты меня не послушаешь? Зачем ты так гонишься за мной? Отпусти меня наконец, дай мне почувствовать запах этой желанной свободы. Я не могу жить спокойно, когда у меня даже в комнате решётки на окнах. Прости, я соврал, я не буду больше писать. Зря я оставил то глупое письмо. Прости, сколько раз я могу ещё это сказать. Я ухожу, теперь уже точно. Есть одно высказывание: «Уходя — уходите. Не оставляйте надежду, не ломайте жизнь подробностями. Никогда не звоните и не пишите. Вычеркните адрес. Не поворачивайтесь и не улыбайтесь. Смотрите вперед. Сожгите мосты. А иначе - не уходите*», - видимо, я слишком поздно это понял. На этот раз уже точно прощай. Надеюсь, ты будешь счастлив, встретив своего человека, с которым проживёшь долгую жизнь». Юри осел на один из обломков. Он не понимал, что чувствует в этот момент: злость или же горечь, но одно знал точно - он принял его выбор, даже несмотря на то, что человеком, с которым он был бы счастлив являлся сам Виктор. ~•~•~•~ Виктор не скроет, было очень больно наблюдать на тем, как Юри читает это проклятое письмо, но так надо. Лучше пусть он будет его ненавидеть, чем тосковать и винить себя. Ещё пару часов Виктор отсиживался за дальним, самым большим обломком, наблюдая за парнем, который, кажется, морально убит теперь. «Так надо», - убеждал себя он. А действительно ли так надо? Солнце уже начало уходить за горизонт, как Виктор заметил, что сгорбленная фигура уже лежит на земле и, по-видимому, спит. Значит, самое время идти. Он медленно, стараясь не шуметь, подходит к Юри и, убеждаясь, что он спит, нежно целует в мягкую щёку и с едва слышимым «Прости» уходит дальше в лес. И первым, что слышит только проснувшийся Юри, был гул уезжающей машины, теперь уже точно, навсегда.