Jungle - Lucky I Got What I Want
***
Дорога до магазина не занимает много времени. Чонгук забегает в первый попавшийся, и сигареты в замёрзших руках Юнги уже через минуту. Пачка из дорогих, старшему хочется съездить Чонгуку по лицу ногой, а затем себе, чтобы как можно больнее. Лицо младшего, сейчас бледное и пустое, залитое зеленоватым светом вывески какого-то бара, кажется Мину чистым, нетронутым холстом. Юнги морщится, пытается увидеть хоть что-то, разглядеть отрывистые строки эмоций, но перед ним ничего. Пусто. Чонгук сейчас, кажется, отражает его самого. На улице холодно, зима с издёвкой оттягивает свой уход, одевая ветки деревьев в голубоватый иней. Март, серый и слабый, острыми когтями ветра царапает голые щиколотки Юнги и залезает Чонгуку под распахнутое пальто, заставляя брюнета съёжиться и спрятать лицо в шарф. Пачка сигарет, купленная младшим, по ощущениям, весит целую тонну и прожигает внутренний карман потертой куртки Юнги, которая на вид старше, чем мир. В старшем ни капли стыда и вины за сотню лет его двадцатичетырёхлетнего существования, но сейчас что-то в солнечном сплетении, левее злополучной пачки табака, Юнги гложет. У него нет денег и из ценного только телефон, но даже его Юнги бы с удовольствием кинул в Чонгука и убежал далеко, чтобы больше не видеть этого детского лица, больших глаз, и избавиться от этого призрачного чувства теплоты. Так не должно быть. Не может быть. Они ведь друг друга впервые видят. Юнги вспоминает, что младшего он вообще-то видит не по своей воле. Такое только в сказках бывает, когда принц спасает принцессу, отрубив голову огнедышащему дракону, они влюбляются и женятся на второй день знакомства. Юнги смешно и страшно от собственных мыслей. Он — дракон. На Чонгука, у которого взгляд в никуда и ни одной глупой фразы за десять минут, Мин смотрит неосознанно, виновато, украдкой. Боится быть пойманным в своём любопытстве. Темный вечер медленно обволакивает шумный, вечно живой город и пальцы на руках Юнги почти не чувствует. Секундная стрелка рассекает циферблат старых часов на запястье старшего, кажется, со скоростью света, и Мин чувствует, как горлу подступает тошнота. — Хён, — Чонгук, до этого отлично справляющийся с ролью немого, оборачивается к старшему, который позади, судя по всему, не собирается идти быстрее, и пристально смотрит своими большими, какими-то нелепыми глазами. Юнги смотрит в ответ и ему мерещится, будто он почти слышит, как скрипят шестерёнки в голове младшего. Тихое "Чего тебе?" слетает с губ Юнги не потому, что ему кажется, что он может услышать что-то важное, невероятное, будоражащее. — Хён, — Чонгук мнётся на месте. Между ними около десяти шагов Юнги и пяти Чонгука. Эта мысль в голове старшего быстро отправляется в "нелепые". — Давай дружить, Юнги-хён? Маска холодного безразличия на бледном лице Юнги трещит по швам. Ему страшно холодно, страшно хочется курить, страшно смешно и страшно. Молчание улицы разрывает хриплый смех, который не весёлый, отчаянный. — Тебе что, пять лет? — голос Юнги сипит от надрывного смеха, ломается. — Посмотри на меня, — Мин опускает взгляд вдоль своих ног, едва прикрытых рваными джинсами, и останавливается где-то на носках старых кед. — Чонгук, — младший едва ли не дрожит, когда слышит своё имя, — оно тебе не нужно. Мин чувствует отвращение к себе, к Чонгуку, к миру. Тошнота по новой подступает к горлу и сгибает старшего пополам. Лёгкие сдавливает и Юнги хрипит и смеётся, корчится и выглядеть более жалко вряд ли может. В боку резко колет и мир, до этого тошнотворно четкий, медленно расплывается, размазывая обеспокоенный силуэт Чонгука по пейзажу вечернего города.***
У Мин Юнги запущенная и забытая пневмония, острая боль в лёгких и Чонгук, чьи большие глаза слезятся то ли от холодного мартовского ветра, то ли от вида старшего, что сейчас особенно маленький и хрупкий, скорчившись лежит на земле.***
Очнуться получается не сразу, голова, налитая свинцом, отказывается функционировать, а тело с каждым новым вдохом и выдохом будто подвергается набегу тысячи игл. Юнги с трудом разлепляет веки и сразу же зажмуривается вновь, едва яркий свет успевает жадно впиться в его глаза. Запах медикаментов и старости Мин идентифицирует не сразу. Требуется время, чтобы начать идентифицировать хотя бы себя самого. Состояние приравнивается к непригодному для существования, что, вообще-то, считается для Юнги почти стабильностью. Сложно сказать, сколько проходит времени после пробуждения, когда тишину помещения разрывает приглушенный звонок телефона. Мин понимает, что телефон его и понимает, кто может звонить. Ему сложно заставить себя поверить в то, что он еще жив и бренность его бытия до сих пор не оборвалась. Телефон верещит настойчиво, и укрыться от него невозможно. Юнги пытается игнорировать, читает в голове молитвы с просьбами если не о смерти, то хотя бы о внезапной и продолжительной коме, но остаётся не услышанным. Открыть глаза во второй раз становится ничуть не легче, чем в первый. Помещение, что предстаёт пред взглядом Юнги, обшарпанное и противно зелёное. Больница. Телефон Мин находит на тумбочке рядом, вместе с кое-какими вещами из, видимо, карманов его куртки. — Шуга, дорогой, не люблю, когда меня заставляют ждать, — голос в трубке грубый, но в то же время тошнотворно приторный. Мин медленно выдыхает сквозь сжатые зубы и молчит. — Не дыши так в трубку, сладкий, время — деньги, мы все устали тебя ждать, нашу сахарную звёздочку, — по ту сторону слышится высокий смех и глухое сипение. — Так что не заставляй меня злиться на тебя и тащи свой белый зад в студию сейчас же. Гудки для Юнги — спасательный круг. Телефон еще несколько секунд светиться в руках парня, прежде чем экран погас и Мин увидел себя в отражении. Зрелище хуже, чем любой фильм ужасов. Минуты сменяют друг друга слишком быстро, забирая с собой надежду и кислород. Юнги больно внутри и снаружи, страх, грязный и липкий, снова пробирается под кожу и чувствует себя как дома. Мин собирается быстро, почти все вещи он находит на тумбочке, а куртку замечает в самом углу помещения рядом с чужим пальто, неопознанным. Больничный персонал не придаёт его виду никакого значения и даже не обращает внимания, Юнги отчего-то чувствует себя невидимым и совершенно незначительным. В такси Мин оказывается не так быстро, как хотелось бы. Руки и голые колени успели покраснеть от холода, как и сердце закоченеть от ужаса, когда машина свернула в знакомый переулок. Свой порыв сбежать из того места как можно дальше, сменить имя и выкинуть телефон Юнги запихивает куда подальше и выходит из машины. Становится еще холоднее.***
Раньше Чонгук не сталкивался с пневмонией и вряд ли смог сказать что-то об этой болезни. До сегодняшнего вечера. Врач долго объясняет ему, что нужно делать в экстренных ситуациях, чтобы избежать несчастного случая, говорит, что он молодец, что вовремя среагировал и спас жизнь своему другу. Чон с горечью вспоминает, что Юнги ему не друг, что всё равно не умоляет его радости, когда доктор разрешает ему проведать старшего в его палате. Помещение с зелеными стенами встречает брюнета пустотой и еще не выветрившимся запахом отчаяния. Своё пальто, которым он укрывал Мина на улице, Чонгук находит в углу палаты. Сердце сжимается до мизерных размеров и обида стягивается в тугой узел где-то в горле. Младший не понимает, что происходит, но очень хочет. Хочет узнать, кто такой Юнги, всё ли с ним хорошо и остался ли сам Чонгук в его памяти. Пустое помещение ни о чем больше не рассказывает, Чон собирается уходить, но замечает что-то на полу возле тумбочки. Айди карта некоего "Мин Юнги 1993 года рождения" заставляет Чонгука слегка улыбнуться. Он выходит из здания больницы с полной уверенностью, что маленького худого хёна с пепельными волосами он еще встретит.