разговоры о разном

- Ёбаный ж ты пиздец, - доносится из коридора до боли знакомый голос с едва различимым присвистом на шипящих. Впрочем, угадать можно было бы просто по содержанию. Я киваю сама себе, признавая, что сегодня будет очень всяко: смешно, матерно, грустно, тяжко, легко. С ним всегда так. Приходится достать из холодильника пару банок вишнёвого пива, и банку-пепельницу от консервированных ананасов, потому что с этим мудаком всё должно быть по сценарию: он сам по себе достаточно хаотичный, разнообразия и неожиданностей он принесёт целый ворох. - Ёбаное всё. Чихо заходит на мою кухню и смотрит на меня так жалобно, как только он умеет.. - Рыжая! - он называет меня только так, и это даже мило, если признаться. – Рыжая, ну что за блядство? - И тебе привет, родной. Я киваю на гостевое кресло, на приготовленный реквизит предстоящего разговора. Чихо буквально падает в кресло и снова смотрит жалобно. - Не прошло и тысячи лет, - тихо смеюсь я, - а тебя уже принесло. Чихо кривится в своей коронной манере, и это, пожалуй, один из китов моего личного мироздания. Пока он кривляется, всё поправимо. - Ты прямо как Кён, честное слово. Рыжие изверги. - Выход там, - я даже указываю на дверь, но совсем не зло, а так, просто чтобы остыл немножечко. Чихо тут же унимается, достаёт сигарету из потрёпанной пачки, зажимает её губами, но не прикуривает. Молчит. - Ну что у тебя опять стряслось, дорогой? Ну, кроме того, что вся твоя жизнь – непроходимый пиздец. - Вся моя жизнь – непроходимый пиздец, Рыжая. – Он согласно кивает. – Я запарился уже жить в этом всём. - Так перестань, - я пожимаю плечом. Вишнёвое – не самое изысканное угощение на мой вкус, но с Чихо сочетается почти идеально. Он прищуривается, глядя на меня с укором, и всё же поджигает кончик сигареты. - Сама себе это скажи. - Говорю, постоянно. - Работает? - Нифига. - Вот и я о том же. Молчим. Я – тихонько, Чихо – почти оглушительно, огромно, сочно. Его так много, что в кухне почти не остаётся воздуха чтобы дышать. - Неужели, я и правда такая сволочь? Такой расписной мудак удалой, что на мне давно все поставили крест? Ответить на этот вопрос мне довольно сложно, потому что я сложно отношусь к этому человеку. Очень двояко, очень хитро и тонко, и зла на него у меня – на целое море, но и любви не меньше. А Чихо ждёт ответа, и смотрит прямо на меня, прямо в глаза, в самое нутро. Мы с ним так пугающе похожи, что болевые точки друг друга знаем лучше, чем свои собственные. Поэтому я сдаюсь. - Нет, конечно, Чихо-я. Не настолько. Хотя, стать немного проще и мягче не мешало бы. - Но мудак, да? - Сказочный. - Вот и Чихун так говорит. Конечно, о чём мы ещё можем говорить? Если у его жизни, если так подумать, один единственный вектор, прямой, как натянутая струна. А всякие там музыки, друзья, амбиции, рифмы – это всё так, приятное приложение. - Ты опять его обидел? Чихо заметно киснет, а я заметно злюсь. - А ты не могла бы, - начинает он после паузы, - сейчас немножечко выключить его маму, и включить моего друга? Оп. Вот это поворот. Такой неожиданный, что я соглашаюсь очень легко. - Хорошо, - киваю я, - хорошо, Чихо, родной. Что у тебя? - Пиздец. - Это я поняла. - Мне с собой самим тесно. Так тесно, что косточки трещат от натуги, особенно рёбра. И, вместе с тем, знаешь, от себя пусто так, словно меня нет вовсе, словно смысла во мне – ноль без палочки. - Знаю, конечно. - Херово быть мной. - Мной не лучше. - Тобой тоже не сахар, - соглашается Чихо, - но малой тебя любит, так любит, что иногда я хочу тебе треснуть, хоть ты и женщина. Мне немного смешно, и я позволяю себе тихо хихикнуть. - Мой ревнивый мальчик. Чихо показывает мне язык, тушит окурок в пепельнице, и тут же прикуривает снова. Скоро в кухне будет дымно, как в аду, хоть открывай окно, хоть не открывай. - Тебя он любит ничуть не меньше, - осторожно говорю я, - просто иначе. Знаешь, грех тебе жаловаться, через сколько твоих косяков он оставался рядом, возвращался и прощал. - Так-то оно так… - Чихо. - Что? - Не будь скотиной. Или будь, ок, но не будь идиотом. Ты же не истеричная малолеточка, чтобы перетягивать Чихуна между нами, как спортивный канат. Я говорю это всё, и понимаю, что, кажется, ошиблась. Не малолетка, конечно, но истеричка та ещё. - Он всё ещё злится, - бурчит Чихо, и хохлится, как мокрый петух на заборе. Смешной такой. Хороший. - На что именно? - На Хёка. Я фыркаю, пожалуй, слишком громко, и делаю свой вклад в задымление кухни. - Конечно, злится. Когда тебе так быстро нашли замену… - Блядство, - Чихо злится очень явно, - ёбаное всё. Какого чёрта, можно спросить? У меня есть, что ответить. Миллион слов, жестоких, правдивых, злых и резких слов о том, что и почему в его жизни неизменно идёт по наклонной. Но мне вдруг совершенно перестаёт хотеться с ним ссориться, воспитывать и причинять боль. Ох, такой вот у меня мальчик, что уж поделать. Дурак глупый, а сердце размером с галактику. - Ему просто было больно, он боялся, что ты навсегда его оставил, вот и злится. Он знаешь, как перепугался? - Он едва не женился! Он был готов жениться! Чёрт, у него кольцо было! Кажется, это действительно серьёзно его подкосило. И я думаю, как бы его успокоить, пока не сделал чего дурного. - Он ждал, что ты его остановишь. - Он говорил, что любит её. - Ты говорил, что любишь Хёка. Смешно даже, Чихо. - Вот и Кён так говорит. - Потому что мы с ним умные, слушай нас. Главное, что сейчас у вас всё хорошо. Осталось это не проебать, всего-то малость. - Издеваешься? - Немного. Молчим снова, Чихо допивает пиво и берётся за мою банку, а я и не возражаю. Пусть наслаждается ребёнок. - Сама как? - Всё так же. - Пиздец. - Около того, да. Но я почти привыкла. - Есть кто? - Не совсем. - Покажи мне его? Хочешь, подерусь с ним? Раз он такой дебил, что… - И как ты себе это представляешь? – мне делается смешно и трогательно от его попыток меня защитить. – Вы немного в разных весовых категориях, скажем так. - Я ему приснюсь и наговорю гадостей. Иногда Чихо до придури трогательный. - Хочу на твою свадьбу, Рыжая. - Я тоже. Молчим ещё. - А в остальном? - В остальном? Такие дырки во мне, Чихо-я, какие не заживают за несколько дней. И за несколько лет тоже. - Меня его уход тоже подкосил. Но мне нравится думать, что теперь весь рай на ушах от его рин-дин-дона. - Мне тоже это нравится. С Чихо удивительно просто смеяться над тем, что болит так, что не вышепчешь. И становится немного легче. И за это только я готова простить ему всё на свете. - Знаешь, - вдруг говорю я, хотя, наверное, об этом не стоит, - Чихуни, когда приходил, когда был без тебя, почти до слёз меня умолял тебя спасти. Чтобы я любила тебя, чтобы придумала тебе счастья. Такой он хороший. Чихо оказывается словно прибит этими словами. Он только глаза закрывает, и молчит, долго-долго, словно просит сердце своё уняться, словно просит себя дышать. - Хорошо, что ты придумала ему меня. - Это не я, это он сам. И ты сам. Вы же… вам отдельно никак. - Никак. - Поэтому не обижай его. - Стараюсь. - И Кёна. - Обидишь его, пожалуй. - Проще простого, стоит только задуматься немного. Тебе вообще стоит больше думать не о своём пиздеце, а об окружающих. - Зануда. - Что поделать. С тобой иначе никак. - Я всё равно люблю тебя. Есть ещё пиво? Чихо допивает третью банку в молчании, но под конец словно делается полегче. Потом сам открывает окно, долго дышит мокрым зимним воздухом, мотает башкой своей горячей. - Я буду паинькой. - Враки. - Ну, я постараюсь. Я киваю, потому что если ему никто не будет верить, для чего ему стараться? Мы втроём будем верить, я, Чихун и Кён. Что бы ни случилось. Потому что мы его себе не выбирали, но раз уж достался такой, надо любить и поддерживать, всю жизнь. Чихо засыпает прямо в кресле, мурлыча себе под нос тот самый рин-дин-дон, и мне кажется, что, возможно, всё наладится. Просто наладится. Должен же он хоть когда-то повзрослеть. OWARI