Поролон

Я выхожу из школы, как сомнамбула, иду по освещённым фонарями улицам домой, не вижу и не слышу ничего. Тимурин меня приложил настолько, что я строю планы о том, чтобы завтра утром, вместо того, чтобы пойти в школу, собрать вещи, вытащить у мамы кошелек и уехать к бабке в деревню. Смогу перекантоваться там хотя бы какое-то время. Совру родителям что-нибудь. От бабки до краевого центра недалеко, съезжу, может, найду работу. Меня потряхивает. Или всё же узнать, что выйдет с фотографиями для начала? В первый день же не убьют. Взрослым можно залечить, что я жертва… Хоть и жалко Александровича… Он такой славный, я хочу его спасти. А не в пизду ли благородство? Я прохожу через детский сад, в тёмной беседке кто-то есть, сверкает огоньком сигареты. Или не сигареты, если судить по знакомому стенчу. От ужаса перед завтрашним днем меня окончательно перекрывает. Мне приходит в голову, что терять мне больше нечего. Я останавливаюсь, слепо щурюсь в сторону беседки. Я в круге света, под фонарем, внутри не видно ничего кроме силуэта и огонька от косяка. Силуэт кажется мне знакомым. К нам сегодня приходил некрозоопедофил... — Не поделишься? — спрашиваю я и соображаю: отхвачу ли я пиздюлей за беспардонное вторжение в личное пространство или чувак отнесется с юмором? Взвесив за и против сегодняшнего дня, я на всякий случай готовлюсь к бегству. — Сигареткой? — договариваю я. Незнакомец попыхивает и молчит. Я тоже. Проходит по ощущением минуты три, когда чувак говорит: — Как же от тебя отделаться, Мразин? — и я узнаю Тимура. Он делает приглашающий жест, я сажусь рядом с ним на лавку, принимаю косячок и затягиваюсь. Вот за чем он вернулся в класс. Класс. Простите за каламбур. Затягиваюсь ещё, пока в теле не появляется приятная лёгкость, мозг немеет, руки и ноги теряют свой вес, взлетают к небу. Я — шарик, воздушный шарик, накачанный гелием. — Класс, — говорю я. — Какой-то высший сорт? — Да просто качественная трава, без примесей и ацетона. Сатива, — я жду, что он скажет что-то ещё, но он молчит. Это всё тот крошечный пакетик из-за батареи. Нахера он вообще там его спрятал? Распространяет? Я начинаю различать в темноте его профиль. Мы молчим, передаем друг другу косяк, пока он не заканчивается. Тимур держит его за самый краешек большим и указательным пальцем. От него уже почти совсем ничего не осталось. Лицо его озаряется в последний раз. — Ты как щенок, — говорит он. — Смотришь на меня, как щенок, сейчас. А до этого как шлюха смотрел… не просто потасканная блядь, а как из порно, такая, которой и правда нравится, когда ее долбят. Таких мало даже в порно, ты в курсе? Большинство баб притворяется, это видно. — Тебе стоит посмотреть гей-порно… не-не, я не про то, что ты пидор, — спохватываюсь я, но Тимур под травой благодушен. — В смысле, с бабами никогда не поймешь, притворяется она или нет, а с мужиками никакой неопределенности. Стояк и кончу не сыграешь. Да и нахуя? С техникой перебор, конечно, но в остальном — натурально, без примесей и ацетона. Чистая физиология. Тимур достает пачку с обычными сигаретами, я робко беру одну. У меня в голове какие-то не те мысли. — Значит с бабами ты тоже можешь? — Могу, но, как правило, не хочу. Слишком они замороченные, а я просто потрахаться люблю. Мы снова курим. Мне немного не хватает доверительности передаваемого из рук в руки косяка. — Он тебе нравится? — спрашивает Тимур. Я не сразу понимаю о ком идет речь, но потом до меня доходит. — Ну… да. Хотя я, наверное, просто хотел поиграть… Учитель-ученик, «простите, я завалил ваш предмет, пожалуйста накажите меня» и всё такое. Тимур качает головой, ухмыляется. — И специально завалил тест? — Ну да. Тимур ржет. Долго, не может остановиться. И я тоже. Просто не хочется прекращать смеяться. Это действие травы: что бы не занимало твое сознание, тебе хочется, чтобы оно продолжалось. Интересно, а каково было бы трахаться под такой травой? — подумал я и тут же перестал смеяться. — Ты когда-нибудь трахался под травой? — спрашиваю я. — Наверное, прикольно. — Пиздец ты озабоченный, — Тимур сплёвывает вязкую длинную слюну на землю. — Мне кажется, я постоянно думаю о сексе, но ты, кажется, вообще не думаешь ни о чём другом. — Для нашего возраста это нормально. — А говоришь, как ботан. Пиздец сочетание. — Серьезно, ты трахался под травой? Не бей меня, пожалуйста, но можно я тебе хотя бы подрочу? Я не могу уже, мне так хочется… — охреневая от собственной смелости, я облизываю губы, смотрю проникновенно, как могу, хотя и знаю, что он почти не видит моего лица. У меня в голове продолжение заявленного сценария. Я даже не прочь ему отсосать, пока он снимает меня на видео. Или трахает, почему нет? — Даже не по-пидорски совсем, а по-приятельски, с кем не бывало в детстве? — В обмен на фотографии? — спрашивает он. Я вижу он колеблется, и я от этого на седьмом небе. Только не сорвись, только не сорвись! — Я их не удалю. — Да насрать на фотографии, — сообщаю я, сам в шоке от своих слов. — Если выложишь их в сеть, я завтра уеду, смотаюсь из города за тридевять земель, я уже всё решил. Буду искать себе богатых педофилов или дрочить на камеру по скайпу — выживу как-нибудь. Тимур ржет, сплевывает под ноги. — Такая мразь в любых условиях выживет, — он хватает меня за шкварник и толкает вниз. Я внезапно задрожавшими руками пытаюсь справиться с его ремнем, расстегиваю ширинку. Тимур достает уже знакомый мне айфон. Вспышка светит мне в лицо. — Я не буду палить эти фотки среди знакомых. По крайней мере пока. Потом решу, что сделаю с ними и с тобой. И с ним. Я поднимаю лицо к светящему на меня телефону. Жмурюсь. Обхватываю выпирающий на меня член пальцами, сжимаю, выдавливаю из Тимура стон. — Можно себе я тоже подрочу? Я сегодня весь день без сладкого… Он кивает. Айфон в его руках дергается. Солнечный зайчик прыгает по моему лицу, по члену в моих пальцах, по грязному полу темной беседки. — Возьми в рот, — говорит Тимур, в свете экрана я вижу, как он сосредоточен. Появляется кончик языка между зубов, уголки губ ползут вверх. Свободной рукой я быстро расстегиваю на себе брюки и ныряю рукой внутрь. Заглатываю головку, беру глубже, слежу за реакцией. Встречаюсь с внимательным взглядом блестящих накуренных очень тёмных глаз. И понимаю, что не хочу, чтобы он удалял те фотографии. Сначала я хочу их увидеть.