Поролон

Всю неделю я эмоционально перевозбуждён и взвинчен по самое не могу. Не знаю, почему меня так переклинило на грязном предложении Тимура, но дрочу я в эти дни люто и отчаянно. Причем на свою же фотку — полный зашквар. А объект моих фантазий ходит по школе со скорбной миной и почти не выходит в сеть. Тимур придерживается той же тактики, что и раньше: делает вид, что мы едва знакомы и у нас не может быть общих дел. Они, суки, оба меня динамят, будто между нами ничего не было! — пока я тоскую, умираю от одиночества, навязчивых мыслей и несбыточных мечт. И, хоть убей, не знаю, как подкатить к Игорю с предложением Тимура. Игорь Александрович даже не смотрит в мою сторону. Я заваливаю все задания, но он рассеян, нервничает и грустно улыбается на сочувствующие реплики девчонок. Умирающая невеста — это так романтично. Его невеста умирает прямо тут, на последней парте, от тоски, но он не собирается её спасать. Даже не думает, оставить её после уроков, как раньше, будто чувствует подвох. Впрочем, конечно, чувствует. Не чувствует — знает наверняка. Я тяну и обдумываю сложившееся положение. Что делать? Как подкатить? Почему я их хочу, а они меня нет? Это так грустно. Так чертовски мозгоебательно грустно. Наконец в четверг я решаюсь: пересылаю сообщение Амура-Тимура, и на следующий день получаю ответ: «Вы совсем охуели?» Как говорят математики: ч.т.д. Тем же пятничным вечером мне приходит заявка в друзья с левого акка, по нику я догадываюсь, что это Игорь: «Александр Македонский» — только историку придёт в голову назвать себя античным героем. Ну, хоть не «Князь Игорь», а то было бы совсем за него неловко. У Тимура фантазия работает хуже: он всего лишь переставляет имя и фамилию: из Тимурина Алексея становится Тимуром Алексеевым. В пору заводить тайное общество любителей минета после уроков, но чувствительного Александра это убьёт. Сам решаю остаться собой. Дуюсь на них, пинаю стену под столом и пялюсь на пустую страницу без аватара. Из друзей Игоря Асрединова меня, конечно, удалят. «Мы только учитель и ученик и даже меньше». Усилием воли подавляю истерику и желание выставить фотку с кремкейком в качестве основной в своем профиле, закрываю контакт. Мне этого мало: я удаляю вк из закладок и очищаю историю. Чёрт знает, зачем мне это надо. Включаю музыку погромче и лезу в шкаф за пидорскими шмотками. Я уже помылся, подрочил, снова помылся и готов к приключениям. Гады, думаю я, трусливые и бесчувственные. Никому не жалко размечтавшегося меня. Чувствую себя ребёнком, обнаружившим вместо обещанного подарка пустую коробку, и чуть не плачу. Золотое правило секса: никогда ничего не обдумывайте. Усилия мозга убивают стояк.

***

В нашем городе с гей-клубами беда. Я где-то слышал, что стародавние времена гомофобной эры популярными заведениями для встреч особей нашей расы были общественные туалеты и бани, потом появилась мода на затрапезные конспиративные клубы. Тот, в который я направляюсь, внешне выглядит точь-в-точь, как гетеро-бар — о свободной любви прямо на танцполе и прочих радостях больших городов остается только мечтать. В этот захудалый клубишко меня привёл дядя Стёпа, друг семьи, и если бы он не сказал, что здесь все свои, я бы ни за что не догадался. Музыка, бар, столики с диванами по тёмным углам, никто не палится. Куча девок и гетеро-парочек. Если бы не поглаживания дяди Стёпы под столом и головокружительный танец, который я внезапно отплясал с местным, как оказалось, профи, я бы ни за что не поверил, что это гей-бар. Из-за этого танца клуб запал мне в душу гораздо сильнее, чем того заслуживал. Как объяснил дядя Стёпа, слухи об этом месте, конечно, ходили разные, но всё же гетеро-видимость позволяла особенно паранойящим геям захаживать сюда, якобы по ошибке и незнанию. К слову. После такой хуйни у кого-нибудь ещё вызывают удивление пёстрые гей-прайды с воплями: «Мама, я гей!» с раскрашенных постаментов, которые устраиваются в чуть менее гомофобных странах? Бля, да я был бы там первым среди пляшуших в перьях! Знали бы, как заебала эта конспирация, вытеснение, трусость, подавление, навязанный стыд — когда хочется просто взять кого-то за руку. А ещё хочется въебать с вертушки каждому, кто говорит: «А чо это нет гетеро-парадов? Дискриминация!». Тупые уроды. Я уже подсел к двум немолодым гомикам у стойки, интеллигентно бухавшим коньяк и закусывавшим дольками лимона, разложенными веером на блюдечке, когда у меня в кармане приятно завибрировал телефон. Так как я свалил несмотря на домашний арест, я решаю, что это маман, потом спохватываюсь, что маман сообщений писать не будет, и смотрю на экран. «чё такой борзый? страх потерял мразин? где обещанные плюхи?» — Твой мальчик написал? — интересуется дяденька справа, закусывая лимончиком. Весь такой аккуратный и симпатичный, как профессор филологии. — Да если бы, — бормочу я, ёрзая между ними на барном стуле. — Голубой дельфин тут один уродский... — поднимаю голову, ищу в добрых глазах сочувствия. — Всё пиздец, как сложно. Он понимающе кивает. Я думаю, что ответить Тимуру. Печатаю: «Я готов, но И. сам понимаешь. Нахера ему новые фотки?» В отчаянной надежде пялюсь на зовущее троеточие: Тимур Алексеев печатает сообщение… в окошке диалога. Мне наливают коньяка, я не глядя опрокидываю его в рот. Папики умиляются с меня, рука каждого поглаживает мое бедро — справа и слева. Никто не спешит. Я уже решил, что отдамся им, если предложат. Мне нравятся такие: стабильные отношения много лет, никаких секретов друг от друга, если снимают мальчика, то на двоих — они внушают надежду на светлое будущее. Тимур больше не печатает. Это выглядит, будто он задумался, хотя я в это не верю — у него нет для этого мозгов. Но нерешительность ему тоже не идет. Передумал? В конце концов, мне приходит не текст, а булавка на карте. Я издаю убийственный вздох и падаю на стойку лбом. Да что это значит, вообще?! Папик справа гладит мой затылок, массирует. Мне приятно. — Ах, любовь, — изрекает тот, что слева, и закатывает глаза. Оба смеются, но по-доброму. Левый, с симпатичными морщинками у глаз, похожий на бородатого советского геолога, разливает коньяк. — Как-то меня спросили, что бы я посоветовал себе, если бы мог вернуться в прошлое. Предостерегать и исправлять я бы ничего не стал, — говорит он, встречаясь взглядом со своим партнером. — Я ни о чём не жалею, даже о глупостях, что совершил. Поэтому я было ответил, что мне нечего себе посоветовать, — хитро улыбается, пока Правый легонько массирует мне затылок и шею. Блаженно урча, я думаю о том, а не послать ли обе мои любови к чертовой матери и не стать ли ручным домашним мальчиком для этих двоих. Они будут меня баловать. Их и на видео можно развести без проблем, так ведь? — Но потом всё же подумал и ответил, что себе прошлому я бы сказал следующее: «Не бойся. Всё не настолько страшно, как ты думаешь». Левый берёт рюмку. Мне приходится подняться, чтобы выпить с ними. Я жалею о мягких расслабляющих пальцах, оставивших невидимый след на моём затылке. — За любовь и трепет, — Правый выпивает, берёт лимончик и двигает блюдце ко мне. — Закусывай, котик. — И что самое интересное — тот, кто задавал мне этот вопрос, сказал, что так ответили все, кого он спрашивал, — продолжает Левый и ставит опустевшую рюмку на стойку. — «Не бойся», «Действуй». Хотя, конечно, это больше имеет смысл, если уже знаешь, что было. Но всё-таки любопытно. — Да я и не боюсь, в общем-то, — говорю я, эгоцентрично принимая всё на свой счёт. — Это они боятся. Ну, серьёзно! А ведь это именно они у нас типа все такие крутые и взрослые. Правый и Левый обмениваются взглядами, отмечая это моё пьяное «они», а я лезу в телефон, чтобы ещё раз глянуть в диалоги Контакта. — Репутация, — грустно кивает головой Профессор, а я замечаю в сообщениях то, что не видел раньше — целый монолог под картой: «он живёт один. возможно дома щас ты это поговори с ним я тогда не буду снимать в этот раз» «В этот раз?» «В ЭТОТ РАЗ?!» Я перечитываю и не верю своим глазам. — О, хорошие новости? — спрашивает Профессор филологии. Мои глаза вылазят из орбит, но я улыбаюсь, как кретин. Геолог разочарованно вздыхает и спрашивает у бармена ручку. — Ага... Вы это, простите, но мне нужно валить. Вы — классные дядьки, я бы замутил, но… — я строчу ответ Тимуру, что уже в пути. Отвлекаюсь от экрана, развожу руками и спрыгиваю со стула. — Спасибо за коньяк и вообще. Пересечёмся! — Погоди, котик, — Геолог пишет что-то на салфетке и протягивает её мне. Там набор цифр и имена — Вячеслав и Владимир. Интересно, кто из них кто? «Вячеслав» больше бы пошло Профессору филологии. — Держи. Звони, если захочется поговорить со старыми видавшими виды пидорасами. — Ой, да вы ещё ого-го! — кричу я на выходе, запихивая салфетку в задний карман. Она греет душу: всегда приятно, когда есть план Б. Я ведь умру, если меня снова ждёт разочарование.