Поролон

Мы жуем пиццу, Игорь Александрович курит, стряхивая пепел в перекочевавшую с подоконника на пол пепельницу. Рядом лежит телефон — куда без него в наш век передовых технологий. Мы уже прибрались, что означало уничтожение наиболее явных следов преступления и формальное разглаживание одеялка, и теперь, чуть пристыженные своим поведением, пожираем хозяйскую пиццу. На вкус она еще более потрясающая, чем была. Глядя на зловеще присутствующий между нами телефон Игоря, я думаю, что не мешало бы отбить смс маман, пока она не начала обзванивать морги. А еще лучше попросить Игоря Александровича позвонить ей: ну знаете, как в детстве, когда чтобы остаться с ночевкой у друга родители требовали разрешения взрослых. Игорь бы мог сказать, что мы втроем всю ночь готовимся к ЕГЭ. Или реконструируем Версальский договор, где я олицетворяю Германию. Пока я обдумываю этот потрясающий, по моему мнению, план, обстановка всё более накаляется. Игорь открывает что-то на телефоне и молча показывает Тимуру. Я вижу, как тот сначала бледнеет, потом краснеет, медленно вытирает жирные пальцы о джинсы и, наконец, переводит всё более тяжелеющий взгляд с экрана на Игоря. — Ну как? — спрашивает Игорь. Тимур тянет руку к телефону, но Игорь его отдергивает, будто дразнится. — Что там? — спрашиваю я с любопытством, догадываясь, впрочем, в чём дело. — Мне-то покажите. — Ну? — снова спрашивает Игорь. — Каково это ощутить на собственной шкуре? — и поворачивает телефон ко мне. — Сцена твоего изнасилования, Мазин. Вот только рожа у тебя такая довольная, что компромат так себе. — Игорь улыбается, а мне так жалко Тимура, что я пододвигаюсь к нему. — Мы не будем её никому показывать, — заверяю его я и с ужасом замечаю в сощуренных в узкие щелки глазах подозрительный блеск. — Да ладно? — удивляюсь я и тянусь к нему, сам не знаю зачем, наверное, чтобы обнять, успокоить. Но мой порыв получает обратный эффект. — Уроды, — говорит Тимур сквозь зубы и встает. Сжимает кулаки, и я чувствую: ща набросится — и, скорее всего, на меня, а не на Игоря. Съёживаюсь, но он пинает стул, так что тот врезается в стол и отскакивает. — Говномесы ебаные. Я не пидор, понятно вам? — Спокойно, Тимурин. Даня прав, я не собираюсь тебя шантажировать, — Игорь поднимает руки, будто сдается. Кажется, он не ожидал такой реакции. Но Тимур его не слышит, пыхтит, как в жопу раненный зверь, и ищет кому бы еще вломить. К счастью, на меня он не смотрит — совсем. — Я её удалю, но ты должен понять, что… — что должен понять Тимур так и остается тайной, поскольку тот вдруг срывается с места и вылетает из квартиры, едва успев обуться и схватить куртку. Так что последние слова повисают в облаке штукатурки, дрейфующей над захлопнутой дверью. — Блядь. Именно поэтому я обычно не связываюсь с малолетками. — Да ладно вам, Игорь Александрович. Ваша реакция была не лучше, — я смотрю на поверженный стул и мне по-прежнему жалко Тимура. Ну да, он — шантажист, дебил и гомофоб, но, может быть, он уже встал на путь исправления. — Жестоко вы с ним, — бормочу я. — Не более жестоко, чем он с нами, — парирует Игорь, но все-таки вид у него виноватый. — Кто ж знал, что его это так заденет. Я же не собирался никому это рассылать. Я не такой ублюдок. Просто проучить хотел, чтоб понял, что интимные фото вроде этой — очень серьезное дело. Я растягиваюсь на полу, подложив руки под голову. — Да он просто себя со стороны увидел, — говорю я. — И охуел. Он же «не пидор». Я начинаю ржать, хоть мне и грустно. — Ладно, — резюмирует Игорь. — По крайней мере я теперь уверен, что он не испортит мне жизнь по своей прихоти. — Слушайте, — я подрываюсь с покрытого ковролином пола. — Он же свой айфон забыл! Мы вместе идем на кухню, достаем пятый айфон Тимурина, как подогретый пирожок, из микроволновки. Садимся за стол и оба нервничаем из-за того, что можем там увидеть. — Даже пароля нет. Кто угодно мог бы залезть, — бормочет Игорь, копаясь в папках и многочисленных приложениях. Мы находим раздел фотографий, но это всё не то. — Откройте эту, — я тыкаю в телефон, и папка сама открывается. — «Поролон»? — читает имя папки Игорь. — Почему «поролон»? Я пожимаю плечами. — Ну, прон — «поролон», наверное, порно. Хотя мы уже видим содержание, и сомневаться не приходится. — Чем вас классические три икса не удовлетворяют? — Так палево же. — А «поролон» вообще не возбуждает любопытства, хочешь сказать? Три икса хотя бы прямо намекают на содержание, случайно не наткнёшься. Что-то одни бабы у него тут… Коллекция Тимура и правда внушительная. В основном тёлки, много анала, с вытекающей спермой, и всё в таком же духе. Иногда встречаются японские картинки с отдрачивающими друг другу спортивными мальчиками. Мне тоже такие нравятся — уже не девчачий яой, но ещё не бара: крепкие загорелые тела со следами от плавок. Картинки мелькают вперемешку со скачанными из инета девками — совсем не палится чувак. Есть несколько натуральных фото с подружками Тимура и его собственной рукой, но они не впечатляют — тот самый реал, который куда скучнее фантазий и профи. — Нам бы такие объемы памяти в прошлом, — завидует Игорь. — А прикинь, раньше дрочили на фотокарточки! — ржу я и добавляю: — «те». Прикинь-те, я хотел сказать. — Да ладно, Мазин, какие уж тут «те». Я вспоминаю, что хотел спросить разрешения называть его по имени, сейчас самое время, но я отчего-то тушуюсь. И вообще не уверен, что всё ещё этого хочу. Хотя мне понравилось, когда он назвал меня по имени. Будто мы и правда встречаемся. Мне становится грустно: а вдруг это наша последняя встреча? — Может, вы все-таки останетесь в школе? — После всей той дичи, что я наплел? Вряд ли. — Можно сказать, что ну… я не знаю… соврать что-нибудь. Что она пошла на поправку и бросила вас от счастья. — Я хреновый актер, Мазин. Ладно раньше на нервах был — мне верили. Сейчас отпустило, а мне продолжать с постной рожей ходить? — Вы себя недооцениваете. Тимура вон до слёз почти довели, а он не самый доверчивый чел. Игорь поднимает на меня взгляд. Смотрит с сомнением. — И после этого ты думаешь, что это хорошая идея — остаться в школе? Я пожимаю плечами. — Ну… это будоражит воображение. Игорь Александрович вздыхает, свободной рукой массирует себе шею — как усталый взрослый человек, на чью долю выпало немало испытаний. — Вот этого-то я и опасаюсь. А перед ним, — он тряхнул Тимуровым телефоном, продолжая большим пальцем меланхолично перелистывать возбуждающих тёлочек, — так ещё и стыдно будет. Учитель, блядь, и образец для подражания. Сначала сам подставился, потом пацана довёл. — В понедельник у него морда кирпичом будет, не волнуйтесь, — отмахиваюсь я. — Он всю неделю меня динамил, как скотина, я ваще удивился, что он мне написал сегодня. — Это он тебе написал? — спрашивает Игорь. — И карту скинул, — киваю я. — Подъебал сначала, но потом и квартиру сказал. О, смотрите! Вот она! На фотографии мы боком: нижняя половина Игоря Александровича с приспущенными брюками, его рука на моей голове — ракурс не очень удачный, деталей почти не видно. Игорь чуть задержался на ней и перелистнул дальше: там тоже самое, но ближе. Этот кадр более удачный. Видно мое лицо, самозабвенно отсасывающего учителю, и ряд парт позади. Выглядит, как постановочное фото. На третьей я уже смотрю в камеру и позирую: с высунутым языком, касающимся головки члена. На него, кстати, тоже любо дорого смотреть. Игорь присвистывает, и я его понимаю — у меня тоже встал. Четвертый кадр — тот самый кремкейк, что хранится у меня дома в секретной папочке «нямка». Пятый и шестой — по-прежнему мое лицо. Седьмой — я лежу на полу поверженный, корчусь между стоящих ног фотографа. Тоже ничего так, хоть лица совсем не видно. На фото я держусь за живот, хотя пнул он меня, кажется, уже потом. — Он тебя бил? — спрашивает Игорь. — Совсем чуть-чуть, — успокаиваю его я. — Ну пнул, может быть, один раз. — Сволочь. — Могу поспорить у него встал, — хихикаю я. — Наверняка. Игорь перелистывает дальше, и я запоздало вспоминаю, что там может быть. Высвеченное вспышкой зеленоватое лицо — опять моё. С вусмерть укуренными глазами. (Не, сегодня появляться дома всё ж не стоит. Перекантуюсь на бин бэге, если в кровать не пустят.) На этот раз я отсасываю фотографу. — Ты прям порно-звезда, Мазин, — говорит Игорь, спустя пару минут созерцания. — Когда это было? — В тот же день, ночью. Это случайность, — оправдываюсь я. — Он накурился, и я развел его на минет. Игорь листает дальше. Свет другой, лицо синюшное, но композиция та же. Эта фотка — последняя. Игорь Александрович выключает экран и кладёт телефон на покрытый дешёвой клеёнкой стол. Я складываю руки на столе, как примерный мальчик, и заглядываю ему в глаза, пытаясь понять, сердится он или нет. — Ты прав, зря я так с ним, — говорит Игорь с досадой. — Пацан просто втюрился. — В кого? — туплю я. — В тебя, кого еще? Моих фоток там нет, — он ставит локти на стол, подпирая ладонью щёку, и улыбается, как тот чувак с мема про время охуительных историй. — Зато твоя пошлая физиономия разве что в рамочку не вставлена. Я смущаюсь, но внутри становится радостно. — Да ну, бросьте, — я отмахиваюсь. — Быть не может. Он просто порно любит. И сегодня позырить пришёл. — В твоем случае, Мазин, одно другому не мешает. Хотя остальное и правда странновато для влюблённого. Я ковыряю пальцем дырку в клеёнке и не знаю, что ещё сказать. Хочется спросить, что он сам думает обо мне, но я не решаюсь. Игорь расценивает моё молчание по-своему, ухмыляется всезнающей улыбкой взрослого. — Ну и что делать будем, Даня? Не такой уж он подонок, оказывается. Вместо ответа я пересаживаюсь к нему на колени.