Поролон

В четверг второй самой ужасной недели моей жизни я возвращаюсь из столовки, и в классе царит нездоровое оживление. Я не сразу понимаю, что в центре внимания Анжелка и тот самый листок в клеточку с нашей перепиской. Я смотрю на неё в немом ужасе, она на меня тоже, мотает головой и делает знаки, чтобы я свалил в туман. — Это личное, болван! — она пытается отобрать листок у Шахты, нашего общего одноклассника, который явно к ней неровно дышит. — Нельзя читать переписку девчонок, урод дебильный! — Ещё как можно! — кричит тот, отбиваясь. — Оба! Тимур у тебя поклонницы, тока… чё тут? иош… гош… гомо…? Чё тут написано? Я стою в дверях, обливаясь потом, и пытаюсь проглотить застрявший в горле пирожок. Гляжу, как Тимур поднимается со стула, подходит к Шахте и тычком заставляет его лечь на парту. Забирает листок. — С-сука, Тимур, за что-о? Анжела кусает губы, пока Тимур читает бумажку. — Это шутка, Тимур, — оправдывается она. — Мы с Катюхой переписывались от нефиг делать на литре. Ничего такого. Тимур смотрит на Анжелку, упомянутую Катюху, у которой вид такой, будто она проглотила шпалу, на обиженного до глубины души Шахту. — Ладно, — говорит он и сминает листок в руке. — Звиняй. Я сначала не понял, чё ты там предъявить хотел. — Да я прочитал просто, чё не видел? — Тебе бы нервы подлечить, Тимурин, — говорит Анжелка, решив, что буря миновала. Зря она это. Я прячусь за фикусом и вижу, что маска безразличия на Тимуре трещит по швам, аж зубы сводит от выражения его лица. Я решаю ретироваться, чтобы не давить ему на мозг, жопой чуя, что эта неделя не только для меня стала испытанием. Пока я семеню по коридору и думаю, а не свалить ли с последних уроков вообще, на меня обрушивается рука — со всей, блядь, дури, аж ноги подгибаются от неожиданности. — Как же ты меня заебал, Мразин, — Тимур толкает меня вперед, к раскрытой двери туалета, в который я, между прочим, и направлялся. Звенит звонок, поэтому в коридоре почти никого нет, а те, кто есть, быстро расходятся, по озверевшему тычку Тимура понимая, что меня сейчас будут бить. Макать башкой в унитаз, как минимум. — На хуй пошёл, — говорит Тимур пацану в туалете, — и дверь закрой. Если бы я не боялся, что меня сейчас убьют, я бы, наверное, восхитился. Тимур, слетевший с катушек, — потрясающее зрелище. Сердце стучит тревожно и сладко. — За репутацию не боишься? — говорю я, сглатывая комок. — Запираясь со мной в туалете? — Заткнись, сука, — почти умоляюще говорит Тимур. — Чё ты меня выводишь-то постоянно? Выпросишь же, землю жрать заставлю. Он пинает двери в кабинках, проверяя не засел ли там кто в засаде. — Ну так заставь. — Какого хуя? — спрашивает Тимур риторически, поворачивается ко мне, берёт за грудки и на удивление нежно пихает в стену. Рюкзак слетает с моего плеча. — Какого хуя тебе от меня надо? — А хуй его знает, Тимурин. Бесишь ты меня нереально, — говорю я, сутулюсь, невольно пытаясь защитить наиболее уязвимые места. Мне вообще-то безумно страшно, я знаю, что нарываюсь. По-крупному так — Шахте он вломил за меньшее — но ещё я его хочу. От хлопка по спине до сих пор поджилки трясутся, а тело ноет и хуй стоит, будто десять лет не ебался. Даже обидно за себя. — Не пизди, — говорит Тимур и мерит шагами туалет вдоль раковин. — Значит всё-таки ты Анжелке писал? А чё в женском роде? — Чё? — я выпрямляюсь, понимая, что бить меня пока не собираются. Поправляю на себе свитер. Ладно, это я ему польстил: ни разу не верил, что он меня ударит. Чувствую лёгкое разочарование. — Да там было: «запалА», — отвечает он. — Где? — продолжаю тупить я, немного не сращивая перемену разговора. — В записке. Той, что Шахта читал. Это же ты с Анжелкой переписывался? — А, ну да, — говорю я, — только там всё нормально с родами было. У меня нет проблем с самоидентификацией. В отличие от некоторых. — Поэтому ржали с меня на биологии? — Бля, какие мы ранимые, — бурчу я. — Анжелка думает, что это шутка, расслабься. Он останавливается возле окна. — А что с фоткой… той? — То же, что и с остальными — личная коллекция, которой никто ни с кем не собирается делиться. Я тебе тысячу раз писал. — Я видел. Тимур молчит, вытаскивает из кармана пачку, выбивает из нее сигарету. — Окей, гугл, так ты не будешь меня пиздить? — спрашиваю я. — А что, надо? — Ты какой-то отмороженный совсем, Тимурин. — А ты нет? — Я — нет, — отрезаю я. — Я терплю только потому, что надеюсь, что пронесёт и мы поговорим, как нормальные педики. Ты же бываешь и нормальным иногда. Хоть и редко очень. — Ну так и не лез бы ко мне, какого хуя напрашиваешься? Я не могу не признать резонности этого вопроса. — Ну… Хуй знает, — я подхожу к нему на безопасное расстояние, тянусь к сигаретам, оставленным на подоконнике. Мы курим некоторое время молча. — Ты всегда такой похуист, Мразин? — А ты всегда такой гандон, Лё-ё-ша? — отвечаю я елейным голосом и перехожу в наступление: — Мы смотрели твои фотки. — Да я понял. — Ты нас подъебал. — Сами виноваты. — Схуяли? — Да я заснял не думая, это вы уже гнать про шантаж начали, ну я и подыграл. — Ага, — говорю я, чувствуя себя долбодятлом. На языке вертится вопрос, почему там только мои фотки, но задавать его стрёмно, поэтому я молчу. — Они только на телефоне, я их никуда не переписывал, кроме той в сообщениях, вы могли удалить их, — продолжает Тимур. — Зачем? Мне они нравятся. Дрочи на здоровье. Я себе кое-что сохранил для тех же целей. Тимур бросает на меня взгляд. Я курю и нервно пинаю батарею. Водится за мной такая дебильная привычка — пинать что ни попадя. Сам не понимаю, что мне не нравится: вроде и говорим, как нормальные педики, но ощущение такое, будто меня опять наебали. Тимур тушит бычок под подоконником и выбрасывает его в форточку. — Ну, значит, можете больше меня не бояться, — говорит он, сует сигареты в карман и направляется к выходу. — Конец истории. Ебитесь на здоровье. — В смысле конец? — я не знаю говорю это вслух или думаю, в таком я ахуе от подобного поворота. Догоняю его, перегораживаю дорогу, как дебил — будто бы он не может меня просто оттолкнуть. В стену, еще помнящую мое тепло. Но я не то чтобы обдумываю свои действия. Мне обидно до чёртиков. — Ни хера не конец. Тимур молчит, смотрит на меня с отстранённым любопытством и ничего, сволочь, не отвечает. Опять какая-то подъёбка, жопой чую. Я смотрю на него, он на меня. Тимур первым прерывает гляделки, нагло улыбается, взгляд скользит по моему лицу и останавливается. Дергается кадык, когда он сглатывает слюну. До меня наконец доходит. Я делаю шаг, хватаю бритую бошку и присасываюсь к нему, как долбаная пиявка. Вжимаюсь всем телом, трусь своим стояком о его ширинку и чувствую движение в ответ. Мы лижемся, я ловлю его язык, сталкиваюсь зубами. Мне впервые приходит в голову, что такая невинная штука, как поцелуй, реально может быть ёблей в миниатюре, особенно когда Тимур начинает особенно чувствительно тискать мой зад и толкаться языком, как некогда членом. В какой-то момент он открывает глаза, наверное, пытается прийти в себя, но я ему не позволяю. Не хочу видеть бесстрастную рыбью физиономию. Я, буквально, беру его за шиворот и тащу за собой к кабинкам. — Садись, — говорю я и толкаю его на унитаз. Не образец гигиены, конечно, но Тимур в джинсах, нестрашно. Вопреки моим опасениям, я не встречаю никакого сопротивления, он сам расстегивает на себе ремень и ширинку, тем же занят и я, только мне приходится брюки снять совсем. Я немного путаюсь из-за кроссовок, но в итоге стягиваю всё вместе, завязанное в каком-то диком узле. Я боюсь, что Тимур передумает, но он смотрит возбужденно и нетерпеливо. Ничего не спрашивает. Я сажусь на него сверху, лицом к лицу, и беру оба наших члена в руку. Он тянется ко мне языком, облизывает, подхватывает под ягодицы. А я вдруг убираю руку. — Блядь, — говорит Тимур. — Ты чё меня дрессируешь? Он берёт дело в свои руки и начинает дрочить нам сам. — Просто… — я наклоняю голову к его плечу. Зубья молнии и пуговица на его джинсах впиваются мне в зад, коленки упираются в сливной бачок, пальцы — в не очень-то чистый кафель, но мне заебись. — Читал, что взаимная дрочка — самое пидорское занятие. Остальное, даже анал можно и с бабой сделать… — Долбоёб ты, Мазин, — говорит Тимур, двигает рукой быстрее. Часто дышит, смотрит на меня, откинув голову назад. — Я почти… Ты как? — Скоро, — я накрываю его руку, чтобы задать нужный мне темп. Случайно бью по бачку коленом, крышка подпрыгивает, издавая дребезжащий звук. Тимур подскакивает от неожиданности. Я чувствую его участившееся сердцебиение, вижу расширившиеся зрачки. Наклоняюсь к его уху и шепчу: — Там кто-то есть. Кто-то вошёл в туалет... Не останавливайся... Тебе же нравится, когда подглядывают, я знаю... Ты хочешь, чтобы нас кто-нибудь увидел, — сжимаю его плечи, они офигенно упругие и вкаченные под моими пальцами. Мне так хорошо — пиздец. Я дышу, облизываю губы и продолжаю: — Кто-нибудь из твоих тупых приятелей... Увидел, как ты мне дро-очишь... Оу-у! — откидываюсь назад и кончаю первым. Через несколько движений меня догоняет Тимур. Я чувствую приятное опустошение и тихую светлую радость. Впервые с тех пор, как рассказал о себе матери. — Бля, — Тимур трясет рукой над урной, вытирает ладонь о деревянную перегородку между кабинками. Туалетной бумаги тут, разумеется, нет. — Нихера ты... — Давай встречаться? — говорю я вдруг. — Тайком. Никто не узнает.