Вокруг вселенной

      Он почти опустил руки, когда стража на глазах у Эммы увела его в темницу. Почти сдался, капитулируя перед силами, с которыми сразиться попросту не мог. Пребывая в одиночной камере, где верными спутниками служили холод и тоска, Киллиан не мог думать ни о чём, кроме неё, и невыразимое желание вернуться к Эмме пожирало его изнутри. Как пламя, обжигающее душу. Но, возвращаясь к землям Мерсантилиуса, он не мог рассчитывать на радушный приём или милость Их Величеств, ведь исход был очевиден и предрешён уже давно.       Он лишь жалел, что не сразу разглядел в Эмме ту, что навсегда пленила его сердце. Что изнурял, а порой и ненавидел, но никогда не бросал, жертвуя всем, чтобы спасти её. До встречи с совершенно безбашенной принцессой Джонс упрямо верил, что в его жизни нет места любви, и позволил одиночеству заточить его в прочные оковы. Настолько прочные, что ещё никому не удавалось их разрушить. Никому, кроме неё.       Бывали моменты, когда он жалел, что взял Эмму на корабль — не раз и не два, даже не три. Поначалу это было лишь раздражение, подпитываемое её непробиваемым характером, но после — желанием защитить от всех напастей, выпавших на долю каждого на «Весёлом Роджере». И пусть она, самый упрямый человек в мире, могла за себя постоять, у него разрывалось сердце каждый раз, когда с ней что-либо случалось.       Но сейчас в беде была не Эмма. Он смотрел на стальные прутья решётки и размышлял, за какие грехи ему досталась эта участь. Гнев и нежелание верить короля Дэвида были Киллиану вполне понятны, но меры, которые он предпринял без должного расследования, ставили его в тупик. В темнице не было даже крупицы солнечного света в силу отсутствия окон — как-никак, а находился он под землёй, где шансы сбежать настолько ничтожны, что остаётся лишь одно — ждать. Ждать, когда за ним придёт королевская стража, когда его поведут на суд, и молиться, чтобы Эмма этого не увидела.       Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы она страдала из-за него. Но, несмотря на любые препятствия, Киллиан желал увидеть её ещё хотя бы раз. Прикоснуться, заключить в такие крепкие объятия, чтобы им обоим не хватало воздуха, и поцеловать так, как никогда не целовал её. В его камере не было ничего, что помогло бы ему выбраться и вернуться к Эмме. И он, кажется, с этим смирился.       В какой-то момент ему в голову пришла мысль о том, что место его заключения предназначено для самых опасных преступников. Тяжёлые кандалы, закреплённые на его ноге, и полное отсутствие сокамерников говорили сами за себя, так что в пустынном помещении темницы не было абсолютно никого, кроме Киллиана. Он со вздохом улёгся на холодный пол и поморщился, положив руку под голову. Сейчас его осчастливил бы даже самый прогнивший матрас или сено, лишь бы не лежать на жёстком бетоне, однако даже такую незначительную вещь ему в упор отказывались предоставлять.       Единственное, что Джонсу пока удавалось — определять время суток по своему состоянию. Он разглядывал собственные перстни и вспоминал историю каждого, мог подолгу смотреть в тёмный потолок и ни о чём не думать, либо размышлять о жизни, перебирая в памяти все лучшие и не очень моменты.       Он будто угасал, находясь в полнейшем одиночестве одной из самых тёмных и холодных камер.       Со временем всё его тело затекло, и, разминаясь, Киллиан то и дело чертыхался, когда кандалы сковывали любые движения. В какой-то момент нервы натянулись до такого предела, что он, движимый всплеском адреналина, без устали выбивал стальную цепь из каменной стены, но все его попытки справиться с непосильной задачей обернулись крахом. Надеяться на что-то уже казалось глупым, когда всё, что тебя окружает — лишь голые стены и давящая пустота, разделяющая первое место с гробовой тишиной.       И когда Киллиану почти удалось ненадолго задремать, тяжёлый скрип двери коснулся его слуха прежде, чем он успел окончательно уснуть. Вздрогнув всем телом и внимательно глядя в сторону единственного выхода, Джонс силился разглядеть в густой тени вошедшего человека. Тяжёлое дыхание незваного гостя в этом месте навевало лёгкий ужас, и панический ком уже во всю сдавливал горло. Пока в свет не вышла она. Запыхавшаяся, с порозовевшими щеками и в длинном платье — почти таком же, какое было на ней в день их знакомства.       Такое голубое, как морские воды, как чистый небосвод.       Его сердце, кажется, на мгновение остановилось. Всего на мгновение — и этого хватило, чтобы будто возродиться. Она была такой… родной, такой манящей и невероятно красивой, что ему захотелось прижаться к ней крепко-крепко и не отпускать вопреки всему происходящему. Но он не мог. — Киллиан… — придерживаясь за стену, чтобы ненароком не упасть, Эмма медленно шагала к нему, словно потеряв силы идти. Но улыбка, которой Джонс осветил этот мрак, заставила её улыбнуться в ответ.       Нежно. Трепетно. Влюблённо. — Боже, Эмма… Как… — Киллиан попытался сглотнуть ком и приподнялся на коленях, попутно качая головой и изучая её взглядом. — Как ты здесь оказалась? — Грэм помог мне проникнуть в темницу, — севшим голосом пояснила она, стирая слёзы, но, увидев его непонимание, поспешила добавить: — Мой слуга. И давний друг. Он помог отвлечь охрану, но… Это ненадолго.       В мгновение ока преодолев расстояние и упав рядом с решёткой, Эмма потянула к нему руки и почти сразу оказалась в таких желанных объятиях, совсем не обращая внимание на дискомфорт из-за впившихся прутьев. Сколько бы она ни старалась сдержать слёзы, они безудержным градом скатывались по щекам, впитываясь в рубашку Киллиана. Так больно и одновременно спокойно ни ей, ни ему, пожалуй, не было никогда в их жизни. Знать, что вас упорно пытаются разлучить, и быть не в силах помешать этому — худшего наказания сейчас Эмма и представить себе не могла. — Я так боялась, что они что-то сделали с тобой… — она покачала головой и уткнулась носом ему в шею, обдавая нежную кожу горячим, рваным дыханием. — Эй, эй, тише… Я в порядке, слышишь? Со мной всё хорошо.       Он даже не соврал. Потому что физически Киллиан действительно был в полном порядке. Но морально попросту измучен, обессилен тяжестью огромной ноши: ответственность за корабль, за свою команду, за себя самого и за Эмму. Возможно, отчасти он и был виноват в случившемся, но самым главным для него было и остаётся благополучие Свон. Что бы ни случилось.       Ведь она стала смыслом его никчёмной морской жизни. Стимулом самосовершенствоваться и познавать неизведанное. Стать лучше, чем он был до неё. И всё, чего он добился за последние недели, было лишь благодаря ей. — Что там с моими людьми? — задал Киллиан тот вопрос, на который ответа почти не ожидал. Переплетя их пальцы, он почувствовал себя не так скверно и выдохнул, медленно поглаживая Эмму по спине. — «Весёлый Роджер» арестован. Команда тоже, но… Они все на корабле. Королевская стража их не трогает, а еды, судя по последней ревизии кока, хватит ещё надолго, так что… Они не пропадут. — Хорошо… хорошо, — кивнул Джонс.       Он почти и не сомневался, что с ними всё в порядке. Уж кто-кто, а они, в отличие от него самого, могли за себя постоять, да и в обиду друг друга точно не дадут. Команда — она на то и команда, чтобы стоять друг за друга горой. Почти как семья.       Эмма слегка расслабилась, полностью отдаваясь чувству покоя и уюта, которое она испытывала лишь рядом с ним — и не имело значения, где. Пусть на острове, в знойную жару или в лютый мороз, пусть хоть в темнице — только бы не разлучаться вновь. — Как бы я хотела сбежать вместе… Так далеко, как только сможет корабль, — совсем тихо, почти шёпотом проговорила она ему на ухо, цепляясь за рубашку как за спасательный круг. Киллиан лишь слабо усмехнулся, невесомо поцеловав её в макушку. — Мы должны справиться с этим, слышишь? Ты должна, — поправился он, отстранившись ровно настолько, чтобы видеть её глаза. — Несмотря на любые преграды, Эмма, ты всегда находила выход. Даже тогда, когда всем казалось, что его попросту нет. — Но… — Тш-ш-ш… Послушай, — Джонс нежно смахнул назойливые слезинки, заглядывая в глаза как в саму душу. — Никто не говорил, что будет легко — так просто не бывает. Но мы можем бороться. Мы можем попытаться использовать тот крошечный шанс, что нам выпал, и прийти к тому, к чему стремимся. Ещё не всё потеряно, Эмма. — Но как… как мне сделать это? Как вызволить тебя? — и когда Киллиан лишь склонил голову, улыбнувшись ей, она недоуменно нахмурилась. — Не думай обо мне. Просто делай, как велит сердце — оно не обманет.       Его слова эхом прозвучали в помещении темницы. Звон кандалов смешивался с размеренными всхлипами; Джонс ни на секунду не выпускал Эмму из кольца своих рук, ненавидя прочные прутья за само их существование здесь и сейчас. И пусть сам он чувствовал, как усталость берёт верх, присутствие Свон придавало столько сил, что он был готов свернуть горы ради неё. Ради их будущего. Потому что это именно то, что действительно имело смысл.       Они даже не знали, сколько времени прошло. Стараясь насладиться каждым мгновением, они растворялись друг в друге, находя то самое утешение, что было так необходимо. Будто весь мир остановился, ожидая только их, и погрузился в непринуждённое молчание, позволяя двум сердцам забиться в унисон. Все проблемы тут же отошли на второй план, потеряв свою значимость в данный момент, а думать хотелось лишь о хорошем — за последнее время немало плохого успело произойти, чтобы все они желали банального спокойствия. Умиротворения.       Прямо как сейчас. Несмотря на холодную камеру темницы, несмотря на грязь и сырость, кандалы и прутья, — несмотря ни на что. — Не зря говорят, что для любви преград не существует, — усмехнувшись в ответ на собственную фразу, Киллиан плавно вёл пальцем между лопаток Эммы, прочерчивая незамысловатый путь. — Вот сидим мы здесь, на холодном полу в полумраке, и просто… наслаждаемся друг другом. Это ли не чудо? — он чмокнул её в макушку. — Потому что я не надеялся увидеть тебя вновь. — Да… И я рада, что мой план удался. Ещё бы день без тебя… Не знаю, что со мной бы стало. Наверное, я сошла бы с ума, — с оттенком грусти, но всё же улыбнулась Эмма, заставив Джонса тяжело вздохнуть. — Ты слишком сильна для этого. — Вовсе нет. Порой слабость охватывает всё нутро, и ты становишься беззащитным зверьком, загнанным в угол без шанса на какой бы то ни было выход. Это… тяжелее, чем кажется. — И всё же ты справляешься. Ты всегда справляешься, Эмма, и этот случай не должен стать исключением, — слегка отстранившись, чтобы видеть блеск её изумрудных глаз, он склонил голову набок. — Сегодня наш враг не Кракен, а политика. А против политики… —…в ход идёт сила убеждения. Или, может, магия? — Не прибегай таким кардинальным мерам, лапушка, — наигранно скривившись, попытался разрядить обстановку Киллиан. И, кажется, у него это получилось. — Ты придумал мне новое прозвище? — его лицо просияло, стоило Эмме в ответ широко улыбнуться одной из своих самых очаровательных улыбок.       Таких, какие предназначались лишь ему одному. — Просто ты действительно лапушка. А ещё волшебно-сногсшибательная красавица, такую попробуй найти. — Ты мне льстишь. — Я констатирую очевидное, любовь моя, — мягко притянув её к себе, заключил он и почувствовал себя немного лучше, учитывая, в каких условиях они находились.       И, наверное, им бы не хватило всего времени мира, чтобы в полной мере насладиться друг другом. Когда массивная дверь скрипнула, оба мгновенно вернулись в реальность и напряглись, готовясь ко встрече со стражей. Но стоило в проёме показаться голове Грэма, как на Эмму накатила смесь облегчения и… разочарования. — Эмма, стража возвращается! У тебя примерно полминуты, так что поторопись! — взволнованно полушёпотом предупредил слуга и вернулся на свой пост, патрулируя вход в темницу.       И Свон, и Джонс понурили взгляды, но томить не стали. Слившись в поцелуе, больше похожем на прощальный, они обнялись так крепко, будто делали это в последний раз. По её щеке стремительно скатилась горячая слезинка, но он успел вовремя смахнуть её, прежде чем солёная влага впиталась бы в роскошное платье. Никто из них не хотел так быстро расставаться. — Всё в порядке, Эмма, ступай, — приободряюще улыбнувшись, он нехотя отстранил её от себя и кивнул.       И, вопреки его ожиданиям, она не сдержалась — едва встав, вновь упала на колени и впилась в его губы с такой жаждой, вкладывая всю ту любовь, трепет и страсть, что томятся в её сердце. — Я люблю тебя… Я люблю тебя, Киллиан Джонс, и только попробуй не выжить, — с угрозой, но в то же время нежно объявила она, больше не сдерживая эмоции.       И он понимал её. Потому что чувствовал то же самое. — Я тоже люблю тебя, моя неугомонная Эмма Свон. И это не прощание. Я всегда найду путь к тебе, — решительно сняв с шеи перстень на цепочке, он ловким движением вложил его в ладонь Эммы и посмотрел ей в глаза так внимательно, что она замерла. — Раньше он принадлежал моему брату. Этот перстень позволял мне чувствовать Лиама рядом даже после его смерти, а теперь… Пусть он служит тебе напоминанием, что я всегда буду рядом, Эмма. Где бы мы ни находились, как бы далеко ни занесла нас судьба. Всегда.       Она приняла его подарок безоговорочно, в благодарность напоследок обняв, и хотела было что-то сказать, но Грэм прервал их, когда стража уже буквально наступала на пятки. Убегая из темницы и оставляя Киллиана один на один с самим собой, Эмма не могла думать ни о чём, кроме него. Она чётко знала, что приложит все силы для его освобождения, но в то же время понимала, что должна решить ситуацию в королевстве до суда.       Времени оставалось немного. Но впереди её ждала встреча с графом, которая отчаянно не покидала её мысли. Ей оставалось лишь надеяться, что хуже уже не будет.