***
Пробуждение было тяжёлым, во всяком случае, для Натрайта Солея. Голова раскалывалась, мучила жажда, и тошнота, многократно усиленная изжогой, подкатывала к горлу. Ещё и на грудь что-то давило. Солей нащупал чужую, поросшую волосками руку, крепкую, шершавую. Он даже не сразу вспомнил о трёх годах, проведённых вне дома и сейчас пытался вспомнить, как провёл любовника в дом так, что ему не пришлось объясняться с отцом. Всё вспомнилось, когда Натрайт повернул голову. Назгур Голлдар не проснулся даже тогда, когда он убрал руку с груди. — Неужели… было? — сквозь стон прошептал Солей, сел и опустил голову. Одежда, в которой спал и он, и Голлдар, послужила ответом. Близости не было. Рубаха Натрайта осталась заправленной в штаны. Натрайт вспомнил вчерашний разговор. — Эльгвар, — шепнул он. — Вроде так тебя звать. Мысль о брате намертво въелась в мозг. «Отец, как же ты мог?» — упрекнул Солея-старшего Натрайт. Умом он понимал, что не известный ему Эльгвар Ферох не виноват только одним своим появлением на свет, но по-прежнему было тошно от мысли, что вдалбливающий детям в головы мысли о верности Натрайт Солей-старший просто-напросто изменил матери, наверняка даже не один раз. Не столько измена покоробила его, сколько лицемерие. Но что сделано, то сделано. Прошлого, увы, не вернуть. Было обидно, что ни отец, ни Арктар ни слова не сказали о брате. Солей расчесал пальцами спутанные волосы и поднялся. Назгур Голлдар спал, поджав одну ногу. Штанина второй — той, которой больше не было — свободно свисала с кровати. Край рубахи задрался. — Боги! — прошептал Натрайт, когда увидел страшный шрам на весь бок. — Сколько же боли может вынести один человек? Он был уверен — непременно бы умер от страшных мук, сдался бы. Но Назгур Голлдар вытерпел и продолжал жить. И пить, пытаясь залечить то, что творилось в душе. Просто так, чтобы забыться. Натрайт обошёл кровать и направился к двери. Он не смог сдержать стон, когда босой ступнёй ударился о что-то твёрдое. Это заставило вспомнить, что забыл обуться. Пока Солей натягивал один за другим сапоги, Голлдар открыл глаза и поднял голову с подушки. Натрайт обернулся, когда почувствовал на спине чужой взгляд. Он ожидал вопроса: «Что ты здесь делаешь?», но Назгур молчал. — Я случайно тут оказался. Перепутал, — зачем-то пояснил Солей. — Эта спальня была моей. — Я так и думал, когда увидел, что ты здесь спишь, но был не в том состоянии, чтобы разбудить и вытолкать взашей, — ответил Назгур и сел, после поискал протез. Найдя, он подтянулся к краю кровати и продолжил: — Естественно, тебе плохо после вчерашнего, поэтому даю полдня, чтобы похмелиться, а потом выметайся. Солей молча следил, как Голлдар пытается пристроить протез к культе. От вида кожи, покрасневшей, местами — потёртой, ему стало не по себе. Назгур даже сейчас терпел боль, но стоически выносил. Натрайт на мгновение устыдился самого себя, здорового, с целыми конечностями. — Ты бы подложил свежую тряпицу, — посоветовал он. — Обойдусь без твоих советов, — огрызнулся Голлдар и застегнул ремень. Натрайт покачал головой. — Вчера бы сказал что-то дельное, но нет же. Кроме упрёков, я от тебя ничего не услышал. — Поверь, не стоило разбрасываться плодородными землями. Да и люди… Они к нам привыкли, понимаешь? — Взгляд серых глаз встретился с голубыми. Оба мужчины молча разглядывали друг друга. — Они ко мне не привыкли, — нарушил молчание Назгур, — до сих пор. Натрайт вздохнул и поднялся, медленно подошёл к двери и резко распахнул. И едва не опрокинул деревянное ведро. — Ох, Совья. Как всегда, ранняя пташка. Служанка даже не стала одёргивать подоткнутый за пояс серой льняной, вышитой красным орнаментом юбки. Она знала о пристрастиях Натрайта Солея. Тот был смущён. Теперь слуги будут болтать о том, что у него с Назгуром Голлдаром что-то было. Совья мило улыбнулась, продемонстрировав ровные, но плохие зубы. — Простите, я думала, господин Голлдар будет спать до полудня, поэтому позволила себе вольность и поставила ведро так, как мне удобно. В дверном проёме показался Назгур. Служанка даже сейчас не опустила юбку. — Ошибаешься. Если я пил вчера, то это не значит, что поднимусь поздно. Знаешь что-нибудь о воинской дисциплине? — поинтересовался он. — Наслышана. Мой старшенький вот-вот окажется в Ордене! — Совья улыбнулась ещё шире. Стало заметно, что нескольких зубов у неё нет. Она гордилась сыном и даже не заметила, что сболтнула лишнее. Назгур с Натрайтом переглянулись. — Пойдем, Солей, в кабинет. Нужно кое-что обсудить до того, как ты покинешь поместье. — Сейчас? Можно я — проклятье! — хотя бы в порядок себя приведу?! — возразил тот. Голлдар воспринял это высказывание по-своему. — В кабинете приведёшь. Совья, передай Скоргу, чтобы принёс вино. И-и-и… Завтрак готов? — Какое? Вы же ранние пташки! — Совья ехидно усмехнулась. — Нежились бы в постельке… Ой, простите. Завтрак не готов. Есть вчерашний хлеб. Могу намазать маслом. — Только быстрее. — Голлдару было наплевать на ухмылку служанки. Натрайту было не по себе, но он послушно поплёлся за Назгуром. Совья одёрнула юбку и резво сбежала по лестнице вниз. Голлдар пересёк коридор и отворил дверь кабинета. Та натужно скрипнула. Натрайт вошёл следом и замер на пороге. — Садись! — Назгур устроился за столом и, не дожидаясь, когда Солей окажется напротив него, начал: — Как ты понял, я отослал Совью, чтобы — боги, упаси! — она не вздумала подслушивать. Дура хвастливая. Ты знаешь, кого принимают в Орден Венценосных. Очевидно, тебе известно, от кого рождён её старший сын. Натрайт сел и покачал головой. — Мне об этом ничего не известно. Но не от кого-то из моей семьи. Я с Совьей никогда не спал, Арктар был ещё невинным отроком, когда её сын появился на свет, а отец… — в голосе слышались нотки сомнения. Солей уже не был уверен в отце, ко всему прочему его матери к тому времени не стало. — Да и сынок её белобрысый, веснушчатый. В нашем роду таких не было и нет. — Тогда кто же мог расстараться? — Вопрос Назгура остался без ответа. Раздался стук в дверь. — Входи, Плем! — Дверь открылась, но на пороге появился не дворецкий, а Совья с подносом. Голлдар, сообразив, что так лучше, произнёс: — Завтрак? Отлично. Натрайт, запри дверь. Не приказ, но просьба. Прозвучало как приказ — тот, который отдают военачальники подчинённым, но Солей не ослушался. К тому же ему самому было интересно узнать, кто же отец старшего сына Совьи. Служанка поставила поднос на стол и попятилась. — Стоять! — приказал Голлдар. Совья вздрогнула и остановилась. — Теперь докладывай, кто отец твоего старшего сына. И не увиливай. Я в любом случае это выясню. Совья отчаянно пыталась сохранить самообладание, но руки предательски подрагивали, а на глаза навернулись слёзы. Как мать, она многое передумала за короткое мгновение. И не выдержав, встала на колени. — Хорошо, я всё скажу, — сквозь слёзы произнесла она. Голос дрожал. — Но умоляю, не трогайте моего мальчика. Он ни в чём не виноват! Плечи затряслись от рыданий. О воинах Ордена Венценосных ходили разные слухи, порой не самые хорошие. — Отвечай на заданный вопрос. Мне не нужны бабские слёзы! — Голлдар в то мгновение чувствовал себя военачальником, пусть и со слабой женщиной. — Мирко, — тихо ответила служанка. — Старший, покойный, сын Бруддов. — Назгур молчал. Он знал, что Совья расскажет всё. — Его отец похлопотал, чтобы моего сына взяли в Орден. Натрайт закатил глаза. Он знал покойного Мирко. — Когда же он умер-то?! — удивился Солей. — И от чего? Натрайт не мог взять в толк, что молодой крепкий мужчина едва ли не семи футов росту мог ни с того ни с сего умереть. Вспомнились черты лица Мирко — все, вплоть до последней веснушки. Вспомнилась и юность. Волосы Мирко потемнели в отрочестве и из белых стали русыми. — Два года как уже. Он… Не знаю, из-за чего он умер! — Совья перестала плакать и уже едва ли не кричала. — Оставить вопросы, не касающиеся дела! — Голлдар вспомнил рассказы Натрайта о подлостях Бруддов, о сожжённом льняном поле. Он подивился тому, как упорно Солей держался за земли, цепкой хваткой. — Признайся, Брудд тебя подослал следить и докладывать, взамен пообещав внуку служение в Ордене?! — Нет, нет! — Совья заламывала руки. — Клянусь, нет! Господин Брудд получил то, что хотел. Он сам был рад появлению такого сговорчивого хозяина. Натрайту было не по себе. Ему нравилась услужливая, улыбчивая, добросовестная Совья. Теперь он не сомневался, делом чьих рук стал поджог льняных полей. — Скажи, Хорн устроил тогда поджог? — уточнил Солей. Совья опустила голову. — Да. — Ублюдок. Я говорил отцу, что не нравится мне этот плотник! Назгур опешил. Снова плотник-отчим. — Он умер, господин Натрайт. У меня уже другой муж, — пояснила Совья, чтобы убедить бывшего хозяина — да и нынешнего — не чинить вред её детям. — Поделом! — Солей сжал зубы. Назгур подивился прихотям судьбы. Он знал мужа Совьи — садовника, несчастного калеку, которому платил жалованье скорее из жалости, чем за заслуги, и не раз давался диву, как женщина с весьма объёмными формами, наверняка красивая в молодости, вышла замуж за того, кто еле ходил и косолапил, а руки постоянно держал согнутыми. Да и пальцы садовника были скрюченными, а череп — странно вытянутым. Ко всему прочему тот невнятно разговаривал и глотал слова. Тем не менее Совья родила ребёнка, когда Назгур уже появился в поместье. Теперь всё встало на свои места. Многодетная мать боялась остаться одинокой. «Хорошо ещё, что сынишка родился здоровым!» — подумалось Назгуру. — Иди, Совья. Займись делом, — приказал он. Служанка поднялась и неуверенной походкой побрела прочь. Назгур вынул пробку из бутылки и разлил вино по бокалам. — Вот так бывает, Голлдар. Кажется, знаешь о ком-либо всё, ан нет, что-то да обязательно всплывёт. Совья, конечно, всегда любила сплетни, но она… Она тепло ко мне относилась, осталась даже тогда, когда я разорился. И… — Натрайт сделал большой глоток, — поддерживала, когда моего любимого человека не стало, а я был опозорен. — Солей горько усмехнулся. — Десять лет уж как, но всё словно вчера случилось. — Назгур взял хлеб и молча слушал разоткровенничавшегося собеседника. — Мне не хватало поддержки. Ведь я получил удар сначала от Арктара, потом — от отца. Братец застал нас в неподходящий момент и обо всём рассказал. Ты не представляешь, каково это, когда все тычут пальцами и в лицо обзывают мужеложцем. Да, я такой, какой есть, но что я плохого делаю? Голлдар пригладил бороду. — Почему — не представляю? — Он замолчал, когда понял, что вот-вот начнёт делиться тем, что наболело за три года. — Ты поэтому… на Арктара полез? Потому что винил его в том, что любимого не стало? Рука Натрайта дрогнула. Пальцы сжали бокал. Вино пролилось через края. — Ты… Арктар нажаловался? — Нет, Эльгвар рассказал. Арктар поделился с ним. Солей не сразу вспомнил, что у него есть ещё один брат. Более того, тот сумел найти с нелюдимым Арктаром, чуравшимся всех и вся, заносчивым и высокомерным, общий язык — настолько, что узнал непотребные вещи. «Ну вот, теперь Эльгвар, конечно, думает, что я мразь последняя. Зная Арктара, так оно и есть. Хотя я и есть мразь. Боги, если бы вы только могли знать, братцы, каково было мне после этого!» — подумалось Натрайту. Он вспомнил, как стыдился смотреть в глаза брата. К счастью, тот предпочитал избегать его, а после и вовсе попросился в Орден. — Да. Я много пил, чтобы тоска и боль не так заедали. Арктар… Проклятье, он любил носить обтягивающие штаны, а со спины напоминал мне его, понимаешь? Его тело, тонкое, гибкое, а волосы — чёрные. Когда я надирался, то мне казалось, что вижу не брата, а… Однажды я заплатил наёмникам, и те… Остальное ты знаешь. Проклятье, я даже поимел сзади, чтобы хоть так представить себе, что мой любимый жив. Ничего не вышло. Арктар совершенно другой, и я понял это только тогда, когда всё случилось. Назгур слушал странную исповедь. Он раньше не мог представить себе, до чего должен опуститься человек, чтобы полезть на родного брата. Он всегда жалел Арктара, как ему казалось, несчастного, почти невинного мальчишку. Оказалось, изрядная доля вины лежала на самом Арктаре Солее. Пусть Натрайта нельзя оправдать, но понять можно. Назгур взял с тарелки хлеб и протянул собеседнику. — Ешь, иначе вино ударит в голову. Тебе… — он запнулся и задумался. Увы, поместье погибало, да и нужно было выяснить всё о слугах, соседях. К тому же, Солей мог дать ценные советы. Но с другой стороны, Голлдар не любил выпрашивать помощь. — Дело есть, — решился он. — Я так понимаю, ты не менее меня заинтересован, чтобы всё здесь не покатилось в Нийяз. — Да. — Солей надкусил бутерброд. — Тогда останься ненадолго, Натрайт. Мне нужна твоя помощь. Тот поперхнулся от неожиданности. Назгур поднялся, обошёл стол и похлопал по спине. Он знал — Солей останется.***
Всё оказалось гораздо хуже, чем представлял себе Натрайт. Убытки, покупка совершенно ненужных лошадей и, как следствие, увеличение оброка. «Немудрено, что его не любят здесь и покидают эти места!» — разозлился Солей и взял в руки следующий лист бумаги. У него сложилось впечатление, что Назгур вовсе не интересовался тем, что творилось на землях. — Потому-то конюшня сгорела, что не следит за тем, кто здесь разгуливает. Проклятье, а если ольсейцы объявятся? — выругался Натрайт. Ни он, ни его отец не жалели денег, чтобы заплатить наёмникам, и те прочёсывали угодья, а после докладывали, кого занесло в лес. Более того, Солеи нанимали егерей, во всяком случае, старались, хотя те почему-то не приживались. Охотничий дом пустовал уже более пятнадцати лет, а в лес забредали разве что случайные охотники. Натрайт отложил бумаги и покинул кабинет. — Где Голлдар? — поинтересовался у стоявшего у двери Плема. — Уехал проверить, что творится в охотничьем домике. Том самом, где вы любили коротать ночи. Если Скорг знал о том, что делал Натрайт в лесу, то не подал вида. — Один?! — удивился тот. — Он всегда один. Надел кольчугу, взял меч, сел на Фигара и был таков. Он слишком уверен в собственной силе. — Он воин. Им и остался, — оправдал Назгура Натрайт. — Плащ высох? — Ещё вчера вечером я занёс его в вашу комнату. Ах, да, вы же не ночевали там! — Скорг нахмурился. — Знаю, что не имею права, но… Господин Солей, даже дети знают, где вы провели эту ночь. Прошу, не позволяйте злым языкам… — Моё дело, где проводить эту ночь. Всем язык я не вырву. Почему — проклятье! — никому не пришло в голову, что я мог перепутать и просто упасть на кровать там, где вырос?! — Натрайт взмахнул руками. Выплеснув злость, продолжил уже тихо: — Доказывать, что ничего не было и что я чист, словно новорождённый ребёнок, не собираюсь, а доброе имя Голлдара меня мало волнует. Плем вздохнул в ответ на заявление. Натрайта немало волновало, что Назгур отправился туда, где мог поселиться какой-нибудь головорез, в одиночку, безо всякой подмоги. Но он не был урождённым воином, поэтому только и осталось, что терпеливо дожидаться. Солей направился в покои, бывшие Арктара, ныне — его пристанище, чтобы переодеться и хоть как-то привести себя в порядок.***
В саду резвились дети. Натрайт, памятуя, что тем лучше не выходить из дома, пошёл на крики. Вдобавок погода сегодня не удалась. Моросил мелкий противный дождь, голова болела отнюдь не от излишков спиртного. Дети затихли, когда увидели Солея. Как всегда, их было трое, включая сына одного из слуг. Натрайт не мог вспомнить, чей именно малец. За три года тот вырос и изменился. — Дяди нет, так вы шалите? — Мальчишки, одетые не по погоде — в короткие холщовые штаны и полотняные рубахи, молчали. — Кстати, только что Совья напекла пирожков с творогом. Ступайте, пока не остыло. — Голлдары дружно убежали в дом. Их друг, чумазый длинноносый паренёк, вот-вот готовый войти в отроческий возраст, остался. — А ты что? Пирогов на всех хватит. — А можно? — с надеждой спросил малец. — Мамины пироги — самые вкусные. — Можно. Мальчик убежал. Натрайт посмотрел ему вслед. «Сын Совьи, значит!» — догадался он и продолжил прогулку. Дождь многократно усилился, листья деревьев шелестели, с кустами возился садовник. Солей остановился и понял, отчего так много сорняков. Руки садовника были худыми. Тот с трудом их разгибал и едва мог удержать тяжеленный секатор. «Ну зачем, Голлдар? Жалость к калекам ещё не приводила ни к чему хорошему!» — мысленно упрекнул Натрайт нынешнего хозяина. По крайней мере, садовник старался, хотя получалось плохо. Калека выпрямился и повернул голову в сторону Натрайта. Тот развернулся и пошёл прочь. «Голлдар — тоже калека, но не нуждается в жалости!» — мелькнула мысль. Назгур остался воином, невзирая ни на что. Перед глазами встал чудовищный шрам на боку и содранная кожа на культе, но он ни на что не жаловался, делал вид, будто всё так и должно быть, более того, Солей успел почувствовать, насколько Голлдар силён, вспомнил, как тяжёлое тело припечатало его к полу, ухо обдало тёплое дыхание, а борода шекотнула затылок. Казалось, вот-вот — и Назгур отымеет противника. Как ни странно, от мысли не передёрнуло, как бывало раньше. Солей сам не заметил, как обошёл баню и направился к сгоревшей конюшне. Конюх и ещё несколько крестьян разбирали обгоревшие доски и складывали в кучу. Несколько лошадей — тех, на которых приехали помощники — были стреножены и паслись. Натрайт направился к работникам. Те прекратили возню и уставились на него. — Господин Натрайт, вы ли это? — воскликнул седоволосый усатый крестьянин. — Я, — ответил Солей. Конюх молчал. Он знал, кто вернулся в поместье. — Оседлайте лошадь. Любую. — С какой стати?! Натрайт конюха не знал. Тот появился уже после того, как Голлдар стал хозяином. — С той, что я гость господина Голлдара. Он сам дал мне право брать то, что посчитаю нужным. Конюх усмехнулся. Слухи разошлись быстро, и все уже знали, что бывший и нынешний хозяева ночевали в одной комнате, да и поговаривали, что Солей — мужеложец. — У господина Солея никогда не было привычки лгать, — заступился седоволосый крестьянин, — как и у его батюшки, да будут ему лёгкими тропы Нийяза. Как ни странно, эти слова и слухи помогли убедить твердолобого конюха. Он снял седло с забора и отправился на пастбище. Хотя конюх и воспринял слова Солея с недоверием, но своё дело знал и ловко оседлал лошадь. Натрайт терпеливо ждал, хотя поджилки тряслись. С одной стороны, ему хотелось взглянуть на охотничий домик, с другой, там могли поселиться незваные гости. Ко всему прочему Солей знал, что поместье ему не достанется, а терять, кроме жизни, нечего.