Тень прошлого

       Натрайт клял конюха на все лады. Тот выделил ему старую клячу, которая едва переставляла копыта. Вдобавок подковы заметно стёрлись. Лошадь ни в какую не желала слушаться поводьев.        Солей выехал на берег Равы — весьма живописное место, окружённое с двух сторон зарослями ив. Ветви свисали до самой воды, мелкий жёлтый песок создавал контраст прохладе синей воды.        Натрайт вздохнул, когда ему вспомнилось, что именно в этом месте любил рыбачить Арктар. Однажды тот засиделся и не придумал ничего умнее, как отправиться ночевать в охотничий домик.        Солей вздрогнул от воспоминаний. Арктара нет, возможно, в живых тоже.        Чтобы воспоминания не мучили и не отдавались новой болью, Натрайт развернул коня и направился в сторону леса, оставил позади заросли ив, миновал семейное кладбище и достиг опушки, там спешился и взялся за поводья.        В лесу было намного спокойнее. Дождь шумел в кронах. Разве что сапоги промокли насквозь, и Натрайт несколько раз поскользнулся на раздавленных его же ногами грибах. Хотелось сесть у очага, завернуться в одеяло, отпить из бокала прекрасное вино многолетней выдержки и долго смотреть, как горит огонь, слушать, как потрескивают поленья.        Раньше Солей ни за что бы не высунулся из дома в такую погоду.        «Как же люди меняются-то вместе с поворотами в жизни!» — подумал Натрайт и понял, что стал куда сильнее, чем был. Если раньше он презрительно фыркал, увидев немодно безвкусно одетых людей, то сейчас ему было всё равно, как он выглядит. Пропала тяга к дорогим перстням, отпала нужда перепоясываться выделанным кожаным ремнём с серебряной, украшенной каменьями пряжкой.        В конце концов, какая разница, из чего сделана пряжка? Главное, чтобы штаны не свалились.        Дорога не забылась за долгие годы. Солей безошибочно пришёл к охотничьему домику.        Тот заметно обветшал. Брёвна подгнили, а забор повалился. Не лежала, как раньше, вязанка дров во дворике.        Зато к дереву был привязан конь.        «Значит, с ним всё в порядке!» — решил Солей и направился к двери. Головорезы наверняка увели бы прекрасного хаквиндского скакуна.        Покосившаяся, ветхая от времени и непогоды дверь была приоткрыта и жалобно скрипнула, когда Натрайт потянул за проржавевшую скобу, служившую ручкой. Та шаталась. Вот-вот — и гвозди вывалятся из гнилых досок.        Солей шагнул в полумрак домика.        В шею упёрлось что-то холодное и острое. Понятно даже младенцу — лезвие меча.         — Не дури, Голлдар. Это всего лишь я! — Солей поднял руки вверх.        Остриё исчезло.         — Тебе что здесь понадобилось?        Натрайт за короткое время успел привыкнуть к голосу Назгура — низкому, резко отдававшемуся в ушах.         — Тебя искал. Не стоило сюда приходить в одиночку. Что, если бы здесь поселились головорезы?         — …то тебя бы они не тронули, — съязвил Голлдар. — Ну проходи, раз явился. Нечего под дождём мокнуть.        Солей прошёл внутрь и некоторое время стоял в ожидании, пока глаза не привыкли к полумраку. Крохотное слюдяное окно едва пропускало свет. Вскоре стала различимой убогая, обветшавшая от времени обстановка. Волчьи шкуры, служившие ковром, поела моль, бревенчатые стены покрылись плесенью, паутина свисала с потолка. Разве что скромная мебель была ещё добротной. Пахло сыростью. Никто не протапливал домик много лет.        Натрайт с немалым любопытством осмотрел убогую обстановку, не веря, что именно здесь когда-то предавался плотским утехам. Но в прежние времена в этом месте царил уют, огонь полыхал в очаге. Солей любил нежиться на шкурах и обходил кровать стороной.         — Если бы заявилась целая шайка, то я знал бы об этом. Один или парочка заблудившихся могут проскользнуть незамеченными, — нарушил тишину Назгур, — но мне они не страшны, если, конечно, не лучники.        Натрайт понял, что Голлдар всё-таки не беспечен и пара-тройка охранников прочёсывает земли. Возможно, Орден помогает бывшему военачальнику. Но Солей был уверен, что платить толпе наёмников нечем.         — Всё-таки не стоило… — начал он.         — Я только решил поискать хоть какие-то следы. Сам знаешь, поручить это дело некому. Из меня следопыт плохой, но другого всё равно нет. Иное дело… — Голлдар едва не добавил: «Эльгвар», но вовремя замолчал. Натрайт только сейчас заметил, что тот снял кольчугу. — Треклятый дождь. Такое ощущение, что ногу кто-то выкручивает. — Назгур, хромая, пошёл к кровати и сел, после вытянул ногу — ту, чью ступню заменял протез. — Ведь три года уже прошло, а мне кажется, что обе ноги целы, и болит именно та, которой нет. Я как-то расспросил одного отставного солдата, который остался без руки пятнадцать лет назад. У него болит та рука, которой лишился. До сих пор.        Голлдар замолчал. Натрайт не знал, что ответить на странную исповедь. Решив, что слова будут лишними, он повозился с простой деревянной фибулой, снял плащ и повесил на крючок у двери, который от тяжести не смог удержаться в стене, изъеденной жучками, и рухнул вниз.         — Проклятье! — выругался Натрайт и поднял плащ, после отряхнул от многолетней пыли и бросил на кровать.        Голлдар фыркнул от горького смеха.         — Такой же убогий, как моя деревяшка, что заменила ногу. Садись! — Солей не стал пренебрегать «гостеприимством» и уселся рядом с Назгуром. Тот продолжил: — Мне стало тяжело носить кольчугу. Ноги едва выдерживают. Проклятье, я раньше гордился тем, что воин, и даже не мог подумать, что всё в одночасье может оборваться. Быстро это понял, когда услышал презрительное: «Гражданский!»        Лицо Назгура перекосилось. Натрайт мог поспорить, но не хотел, чтобы было похоже на утешение.         — Брось. Я видел, как ты учишь детей. Я бы так не смог. Проклятье, я бы сдох, если бы меня так порвало!         — Ты?! — удивился Голлдар и уставился на профиль собеседника. — Сдох бы он, как же! — усмехнулся и покачал головой. — Улыбка сползла с лица, когда вспомнилось, что перед ним — не Эльгвар Ферох. Полумрак не позволял различить черты лица. — Ты живучий сукин сын, Солей. Признаюсь, я удивился, когда узнал, что ты оказался на свободе. Более того, не имея ничего за душой, явился в Штурмвер. Упорству можно позавидовать. Хотя этим качеством я всегда гордился, но ты меня переплюнул.        В этом была разница между Натрайтом и Эльгваром. Последний всегда отличался нетерпеливостью, оттого и предпочёл покинуть Хаквинд, что не хватило сил дойти до Безлони.         — Возможно! — Натрайт пожал плечами. — Но раньше я бы обиделся на «сукина сына». Это оскорбление.        Голлдар негромко засмеялся и покачал головой.         — Ох уж эта знать. Обиделся бы он. На нелепые слухи не обращал внимания, а на слова, брошенные в лицо не со зла, обиделся бы.        Натрайт понял, что впервые за всё время услышал смех Назгура Голлдара. Тот, казалось, вовсе не умел улыбаться.         — Я не рождён от суки. — Солей растолковал значение буквально. — А слухи — правдивы, пусть порой были преувеличены настолько, что поговаривали, будто от меня нужно прятать юношей, иначе… — он сам не сдержал смех.        Голлдар нашёл ещё одну разницу между братьями. Эльгвар не обижался на оскорбление и частенько платил Назгуру тем же.        «Интересно, в утехах они схожи?» — задумался Голлдар.        К лицу прилила кровь. Вспомнилось, как он старался опередить Эльгвара и развернуть спиной к себе, чтобы самому не оказаться снизу. Вспомнилось, как раз за разом толкался в тугую плоть, вспомнились скупые ласки, которыми любовники одаривали друг друга.        Хотелось повторить, а Натрайт так похож на Эльгвара Фероха.        Назгур придвинулся к Солею и запустил руку в волосы.         — Так я и думал, — со вздохом ответил тот, — что ты…        Натрайт не договорил. Голлдар притянул его голову и впился в губы поцелуем.        Мягкие, хотя очерчены точь-в-точь как губы Эльгвара. Солей охотно открыл рот и позволил Назгуру просунуть язык. Слишком давно у него не было отношений, к тому же он хотел Голлдара ещё тогда, когда увидел капельки пота на груди и прилипшую к телу мокрую рубашку.        Назгур по старой привычке прикусил нижнюю губу. Солей отстранился.         — Боль я не люблю, — предупредил он, но руки не убрал и поглаживал светлые спутанные волосы.        Голлдар второй раз целовать не стал и дёрнул шнуровку ворота весьма скромной серой льняной рубашки, не подходившей аристократу.        «Так и знал — грубый!» — догадался Натрайт. На этот раз жадные нетерпеливые ласки ему понравились. Соски затвердели от прикосновений шершавых пальцев. Сухие мозоли легонько царапали кожу.        Солей придвинулся ближе к Голлдару и выдернул из-за пояса полы рубашки, одной рукой погладил твёрдый живот, второй прикоснулся к выпиравшему сквозь штаны члену.         — Быстро заводишься, — похвалил он и потёр заметную выпуклость, после обеими руками взялся за ремень и завозился с пряжкой. — Ложись.         — Ещё чего! — возразил Назгур и обнял Солея за плечи, потёрся грудью о грубую льняную ткань. — Бабой я быть никогда не любил. — Голлдар легонько прикусил мочку.        Солей попытался отстраниться, но объятия Назгура были крепкими — настолько, что дыхание спёрло.        Натрайт тоже не любил оказываться под любовником, особенно сейчас, после трёх ужасных лет колонии. Но на каторге его брали без согласия, просто-напросто насиловали. Сначала его скручивало от боли, после он привык и даже пытался получить от неизбежности странное удовольствие. Увы, это не удалось.        Но никогда не было, чтобы он бывал в постели с тем, кто любил сверху, не выяснив загодя предпочтения.        Голлдар ослабил объятия, и Натрайт глубоко вздохнул. Увы, жадность к глотку воздуха сыграла злую шутку. Назгур толкнул его и навалился сверху.         — Я сильнее тебя, Солей.        Натрайт закрыл глаза и упрекнул себя за то, что даже не задумался о том, что предпочитает Назгур. Ответ был очевиден.         — Хотя бы делай всё так, чтобы мне было приятно, — попросил Солей, — и без боли.         — Например?        Вместо ответа Натрайт притянул его голову к себе и поцеловал. Назгур охотно ответил. Солей раздвинул ноги и забросил одну на его бедро, после задрал рубашку и погладил мускулистую спину.         — Примерно так, — заявил он. — У меня шея очень чувствительная.        Голлдар понял намёк и охотно поцеловал туда, где билась жилка. Натрайт вздохнул, когда волоски коснулись чувствительной кожи. Он не любил щетину, но заметно отросшая борода была мягкой, а трение — приятным.        Пальцы Солея сместились вниз — к бокам. Одна рука замерла, когда нащупала не горячую кожу, но грубый рубец. Натрайту было неприятно прикасаться к шраму, и он убрал ладонь. Второй поглаживал поясницу.        Голлдар сместился ниже и лизнул впадинку между ключицами. Он чувствовал, как колотится сердце Солея, а член напряжён.        И не мог не заметить, что тот убрал руку с места, куда он некогда был ранен.        Это ещё раз напомнило — под ним лежит не Эльгвар. Тот любил поглаживать рубец.        Но, проклятье, Голлдар хочет Солея именно здесь и сейчас. Того, кого одаривает лаской. Того, кто хочет его самого не меньше, судя по напряжённому члену.        Грудь Натрайта оказалась гладкой, а живот — довольно дряблым, мягким, что было неудивительно. Натрайт — не воин. Голлдар потёр большими пальцами соски и, дождавшись, когда те затвердеют, приподнялся и сел аккурат между ног Солея, после дёрнул за шнуровку грубых холщовых штанов.         — Погоди, — остановил тот. — У меня давно не было. Если дотронешься, я могу кончить. — Он приподнял ягодицы. Штаны с тихим шорохом упали на пол, и Натрайт стал возиться со шнуровкой подштанников.        Голлдар решил не терять времени попусту и стянул с себя штаны, ремень на которых до этого заботливо расстегнул Солей. Следом за штанами сползло вниз и нижнее бельё.        В полутьме волосы в паху Натрайта казались почти чёрными. Голлдар помнил подобное зрелище.        Но только подобное. Член Натрайта Солея оказался больше, чем у Эльгвара, а головка — куда более яркой, казавшейся багровой в полумраке.        И это не остудило пыл. Натрайт с не меньшим любопытством рассматривал достоинство любовника, чтобы знать наверняка, что именно почувствует.        Голлдар долго не позволил ему на себя смотреть, близко придвинулся и, приподняв бёдра любовника, забросил на собственные плечи, после сунул в рот пальцы.        Натрайт закрыл глаза. О масле можно было только мечтать, как и о том, что всё обойдётся без боли.         — Погоди, я сам всё сделаю, — прошептал он и облизал пальцы.        Голлдар позволил ему это. Никогда ещё ему не приходилось видеть, как любовник поглаживает сам себя — внутреннюю поверхность бёдер, между ягодицами, старательно избегая прикосновений к члену. В конце концов Натрайт сунул смоченный слюной палец в собственный зад. Никто не знал его тело лучше его самого. Во всяком случае, себе боль он не мог причинить резким неосторожным движением.        Назгур поглаживал собственный член. Непривычное зрелище заводило его всерьёз. Он видел, как женщина готовила себя к последующему соитию, но не мужчина. Солей орудовал уже двумя пальцами, и когда те в очередной раз свободно в него проникли, тихо произнёс:         — Продолжай.        Голлдар не стал медлить, придвинулся к любовнику и пристроил член к обильно смоченному слюной, растянутому входу. Ему хотелось резко врезаться.        Но Натрайт — не Эльгвар. Он не терпит грубость и боль.        Член вошёл довольно легко и плавно. Назгур чувствовал, как горячо внутри у Солея. Тот закрыл глаза и закусил губу в ожидании первого толчка. Голлдар не заставил себя долго ждать и, к счастью, не резко толкнулся. Второй раз уже был более смелым, но не болезненным.        Во всяком случае, Назгура нельзя сравнить с грубыми каторжниками, которых не волновало, что их члены продирали до крови, что приходилось после соития пересиливать желание упасть у рудной жилы и согнуться в три погибели.        Но в таком случае Солей получил бы не сочувствие, а удары плетями, поэтому приходилось сжимать губы и молча терпеть.        Сейчас даже губу не нужно закусывать, хотя Назгур порядком разошёлся и раз за разом вколачивался в него. У Голлдара слишком давно никого не было, и он брал всё от этой мимолётной страсти, которая, к сожалению, быстро закончилась.        Назгур излился с хриплым стоном и резко отстранился. Натрайт так и остался лежать с закрытыми глазами, поглаживая собственный член, чтобы хоть так получить от соития разрядку. К счастью, долгое отсутствие плотских утех взяло своё, и пальцы залило белёсое семя.        Голлдар лёг и крепко обнял любовника. Ему хотелось просто молча полежать. Натрайту же — нет.         — Ты его представлял под собой? — вопрос Солея прозвучал внезапно.        «И да, и нет. Ты другой!» — хотелось ответить Назгуру, но он не успел.        Кровать была слишком ветхой, чтобы выдержать вес двоих мужчин. Ножки надломились, раздался треск.        Голлдар неприлично выругался и резко сел. Солей же по-прежнему остался аристократом. Он лишь молча поднялся.         — Удивительно, что она не сломалась во время… Ты понял, — тихо произнёс Натрайт.        Назгур медленно, насколько позволял протез, поднялся и натянул штаны.         — …случки, — закончил он. — Но тем лучше. Хорошо, когда что-то портится либо до, либо после, но не во время.        Солей ничего не ответил и не произнеся ни слова приводил себя в порядок. Между ягодицами было липко, но вытереться он не мог. Под рукой не оказалось ни тряпицы, ни носового платка.        Голлдар оказался далеко не худшим любовником. Солей вздрогнул, когда снова вспомнились клятые три года.         — Пойдём. Лучше покинуть это место, — предложил он.         — Жалеешь? — Назгур усмехнулся.         — Я не отрок, да и ты у меня далеко не первый, чтобы жалеть. Меня вообще грызла совесть только за первый раз… — Натрайт нервно сглотнул. — С мужчиной, разумеется. И когда я с Арктаром. Да, в колонии мне пришлось несладко. Унижение вообще приятным быть не может. Я страдал, но… Нет, не жалел. Только порадовался, что меня обошла стороной дурная болезнь, от которой одни умерли, от других надзиратели избавились, чтобы не разносили заразу. Мне вообще повезло.        Голлдара передёрнуло. Он был наслышан о том, что творилось на каторге, но никогда не думал, что столкнётся с тем, кто вытерпел всё это.        И даже не сломался.         — Повезло? — Назгур усмехнулся. Натрайт не сводил с него глаз и смотрел, как он возится с многочисленными пряжками кольчуги. — Тебя избивали, вне сомнения морили голодом, но при этом заставляли днями и ночами вкалывать, как проклятого, насиловали, а ты… Повезло.        Натрайт набросил плащ на плечи.         — Могло быть хуже. Да и я стал только сильнее. Если раньше я бы презрительно скривился, если бы кто-то заявил, что буду за кусок хлеба выгребать навоз из сарая, то сейчас меня этим не напугать. Захочешь жрать — с головой окунёшься в отхожее место.        Солей хоть и делился прошлым, но продолжать разговор ему не хотелось. Он открыл дверь. Глаза, привыкшие к полумраку, ослепили солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев.        Назгур вышел следом. Распогодилось — и злополучная культя перестала ныть.        «Проклятье, что же я раскис так? Солей, изнеженный аристократ, и то говорит, что ему повезло, хотя потерял всё!» — устыдился он.        Удивляться было нечему.        У Натрайта Солея и Эльгвара Фероха — одна кровь. Даже Арктара сломать оказалось трудно. Тонкий, гибкий, тот сгибался, словно деревце на ветру, едва успевшее прорасти из семени.

***

       День шёл к вечеру, когда Голлдар и Солей объявились в поместье. Скорг Плем удивлённо вытаращился, когда заметил, что плащ Натрайта в пыли, а в волосах застряла паутина. Назгур выглядел гораздо чище.         — Растопи баню, — приказал он.        Обоим мужчинам хотелось отмыться.        Голлдар пересёк холл и пошёл наверх по лестнице. Плем покачал головой и направился к стоявшему на пороге Солею.         — Прошу прощения, что вмешиваюсь, но где вы были? В охотничьем доме? — Натрайт кивнул. Дворецкий вздохнул. Не нужно было родиться семи пядей во лбу, чтобы понять, чем именно занимались бывший и нынешний хозяева. Это ему было не по душе, но вмешиваться и упрекать он не имел никакого права. — Если желаете, я распоряжусь, чтобы Галм разогрел обед.         — Не откажусь, — согласился Солей. — Думаю, и Голлдар голоден.         — Дети бы так ели. Снова отказались и… — Плем поднял палец вверх, — написали письмо. Не знаю, что делать с ним.         — Отдай Голлдару. Пусть он решает. — Натрайту надоела болтовня, и он направился к лестнице. — Когда всё будет готово, позови.        Ему хотелось упасть в кровать и закрыть глаза, но привычка не ложиться в постель грязным так и не искоренилась за три года.        Ступенька уже не скрипела, когда Солей поднимался по лестнице. Свежая доска заметно выделялась среди остальных.        Слуги были готовы слушаться предыдущего хозяина, но не нынешнего.        Натрайт поразмышлял о том, чем заняться. Ничего путного в голову не пришло, кроме как продолжить пересматривать счета, и он резко свернул к кабинету.        Было не заперто, хотя в комнате никого не было.         — Нет, ну как можно быть таким беспечным и позволять слугам входить туда, где лежат ценные документы?! — проворчал Натрайт. — Ещё и петли не смазаны!        Он был прав. Тяжёлая дубовая дверь натужно скрипнула, когда закрылась.        Со вчерашнего дня кое-что изменилось — со стола исчезла пустая бутылка и бокалы, зато лежал ворох писем. Очевидно, пока хозяин отсутствовал, объявился курьер.        Солей понимал, что не имеет права вскрывать послания без Назгура Голлдара, но сомневался, что тот возьмётся разбирать бумаги. Скорее продолжит обучать детей бою на мечах. Ко всему прочему всё равно было нечем заняться, а Голлдар сам разрешил похозяйничать.        Натрайт снял плащ и бросил на спинку кресла, сел, перебрал одно за другим письма, в душе надеясь, что Арктар жив и попытался дать о себе знать.        Одно из посланий оказалось приглашением на званый ужин. Солей фыркнул, когда прочёл фамилию.         — Вот так-то, Сина. Твой папенька сам погнал меня прочь, не забыв при этом унизить, когда услышал правду из моих уст. Теперь ты кто? Старая дева, с которой никто никогда не спал, слишком чопорная и правильная. А сейчас что? Готова охмурить одноногого калеку, чтобы люди не тыкали в тебя пальцем? — Сомнений не было. На послании значилась девичья фамилия Сины — бывшей невесты Натрайта Солея. — Я понимаю тебя и жалею. Раньше злился. Кому понравится такое оскорбление?        Натрайт понял, как изменили его три года. Он не только стал сильнее, но и разучился злиться, особенно по пустякам.        Письмо было отложено в сторону. Решать, идти на вечер к Сине Тормейт или нет, Назгуру Голлдару. Судя по тому, что одинокая старая дева могла позволить себе устроить званый ужин, дела в поместье шли хорошо. У старого Тормейта не было сыновей. На свет появлялись только дочери. Если Сина писала от своего имени, значит, её отец либо умер, либо стал немощным и передал дела в её руки.        Солей поневоле проникся уважением к этой сильной женщине. И задумался, как бы могли пойти дела в поместье, если бы Сина Тормейт закрыла глаза на слухи и вышла за него замуж. Но что сделано, то сделано. Дороги назад в любом случае не было.        Следующие письма были от желающих купить хаквиндских скакунов.        «Хм, не так уж мало. Значит, разведение лошадей — не такое уж гиблое дело!» — решил он, хотя отчего-то не сомневался, что желающие появились после того, как сгорела конюшня.        Письма от Арктара не было, и Натрайт приуныл. Судя по тому, что Назгур был уверен в гибели младшего Солея, послания не приходили и раньше.        Натрайт взял очередной свиток, но, взглянув на сургучную печать с оттиском короны, отложил. Послания из Ордена Венценосных он трогать боялся, да и наверняка в них ничего, касающегося дел в поместье, не было.        В предпоследнем не известный Солею человек предлагал хорошие деньги за земли. Солей не выдержал и смял лист бумаги, после сунул в карман, чтобы — боги, упаси! — Голлдар не клюнул на наживку.        На последнем послании и вовсе не значилось имя. На сургуче не было герба.         — Анонимное? — удивился Натрайт и сорвал печать.        Сначала — лошади, потом твои племянники сгорят заживо, Назгур Голлдар!        Солей вздрогнул, хотя послание предназначалось не ему. Буквы выведены неровно, словно неизвестный писал нарочито небрежно. Скорее всего, так оно и было.        Натрайт взял именно это — последнее — послание и покинул кабинет. Как ни странно, Скорга под дверью не оказалось. Солей услышал голос дворецкого, распекавшего нашкодивших детей, внизу и пошёл к лестнице.        Дворецкий замолчал.         — Где Голлдар? — поинтересовался Натрайт.         — В бане, — последовал ответ. — Для вас всё будет позднее, а пока вы можете переку…        Плем не договорил. Натрайт понёсся к двери и распахнул тяжёлые створки. Даже дети удивлённо таращили глаза.         — Что это с ним? — поинтересовался Агран.        Саэд в ответ пожал плечами.         — Ничего. Дела взрослых вас не касаются, — огрызнулся Скорг. — И ещё, если вы сейчас не съедите кашу, то я буду вынужден рассказать вашему дяде, что вы выбросили её в ведро для свиней и пытались солгать, что всё съели!         — Но я не люблю кашу! — закричал Саэд, за что получил подзатыльник от брата.         — Молчи! — шикнул Агран. — Дядя знаешь как не любит, когда мы врём?        Как старший, он был более смекалистым. Назгур мог простить шалость, если дети сознавались и не пытались увильнуть, но ложь не выносил.  — Знаю! — Саэд нахмурился. Помолчав, исподлобья посмотрел на дворецкого и предложил: — А если мы сейчас, при вас, съедим по две порции, вы ничего не расскажете дяде?        Он умоляюще посмотрел на дворецкого, и тому ничего не осталось, кроме как согласиться. Дети радостно запрыгали и наперегонки, словно в погоне за лакомством, отправились есть ненавистную кашу. Плем вздохнул и поплёлся следом, чтобы попытаться накормить нерадивых сорванцов, а заодно — отвлечься от невесёлых дум.        «Что же за место здесь? И бывший, и нынешний хозяева — мужеложцы! Ведь подрастают дети. Что, если им станет известно о дядиных утехах?» — задумался он.        Сам дворецкий, конечно, не собирался болтать лишнее, но Совья и прочие… Осталось надеяться, что всё удастся скрыть.        Дети расселись за стол и повязали на шеи белоснежные, выстиранные Совьей, салфетки.         — Проследи, чтобы на этот раз они всё съели, — приказал Плем Галму.        Тот пожал плечами.         — Будто мне заняться нечем? — но ослушаться не осмелился.        Скорг был уверен — Натрайт долго пробудет в бане.        Нужно позаботиться о чистой одежде для Солея, чтобы прежняя, перепачканная пылью и паутиной, не бросалась в глаза.