Тень прошлого

       Натрайт поднялся, чтобы запереть дверь на ключ. Назгур сел и потёр лоб.         — Проклятье, от тоски совсем потеряли головы — и ты, и я. Дети ведь рядом.        Солей присел рядом и приобнял его за плечи, ладонью погладил русые волосы.         — Не шуми — и тогда не услышат, — шепнул он.         — Понимаешь, Саэд иногда приходит, потому что Агран храпит.         — Постучится. Придумаем что-нибудь. — Солей потёрся носом о макушку. — Всё равно ничего не поймут.        Назгур был с ним не согласен. Натрайт сделал ошибку — счёл, что мальчиков можно обмануть.         — Тогда пойдём ко мне. Ко мне не придут, — шепнул Солей. — Подумай сам, как выкручиваются в крестьянских семьях. Дома небольшие, но детей много.        Убедил. Во всяком случае, так Назгур лгал себе. Ему нравились прикосновения Натрайта — того самого, кого некогда осудил. Странно вообще, что Солей желал его — отнюдь не молоденького смазливого паренька.        Голлдар отодвинулся. Натрайт вопросительно посмотрел на него.         — Скажи, ты ведь от тоски и того, что давно ни с кем не был, связался со мной.        Солей посмотрел на культю и поймал себя на том, что привык к увечью.         — Не скажу. Знаешь ли, за три года ценности ой как меняются. Пока жил в роскоши, не задумывался, что однажды могу всё потерять, а когда потерял, то едва не сошёл с ума. И сошёл бы, если бы не взял себя в руки и не научился плавать в озере жизни. Тогда-то я начал ценить тех, кто не сдаётся. — Он не лгал. Он ещё в тюрьме надеялся, что ночью уснёт, а утром найдут его мёртвое тело, после привык к неволе. После его бросили на каторгу, и появилось то самое желание, разве что Натрайт был уверен — однажды умрёт, невозможно выжить от непосильного труда. В первую же ночь не он был сзади, а его прижали к стене, заломили руки и грубо поимели — по-животному, чтобы утолить похоть.        Солей терпеть не мог тех, кто был одержим одним желанием — спариваться. Он вяло, насколько мог, сопротивлялся, но куда ему справиться с пятерыми каторжниками?        Назгур нахмурился. Не сдался? Сдался уже давно — с тех пор, как стал заливать горе спиртным. Умом он понимал — так нельзя, племянники никому, кроме него, не нужны, однако воспоминания упорно лезли в голову.        Сегодня был тот нечастый день, когда он не напился. Ещё и Солей, как выяснилось, восхищён…        Тот откинул волосы и обвёл языком мочку. Назгуру была непривычна такая ласка — нежная, бабская, что ли. Натрайт понял его состояние.         — Позволь, а? Я так давно никому подобное не делал…        Действительно, ласковый. Назгур лёг и подставил себя рукам Солея, чьи серые глаза в неярком свете свечи казались почти чёрными. Тот навис над ним и долго разглядывал лицо, потом грудь, после кончиками пальцев погладил твёрдые грудные мышцы, избегая сосков, и, дразня, перебрал волоски.        Голлдар хоть и помылся, но запах пота, крепкий, волнующий, шёл не то от него, не то от несвежей простыни.        Назгур улыбнулся, когда Натрайт один за другим поцеловал соски.         — Совсем как бабу, — заметил он.         — Вовсе нет. — Крохотный сосочек затвердел, Натрайт легонько куснул его, после лизнул ареолу. Он никуда не торопился, нарочно не прикасался к члену Голлдара, растягивал уединение, как мог, и брал от любовника всё.        Назгур потянулся к члену, чтобы помочь себе рукой.         — Нет. Просто расслабься. — Солей перехватил его руку. Он был на пределе. Штаны стали тесными, хотелось как можно скорее войти в тугую тесную плоть, если Голлдар позволит. — Как давно я этого хотел.        Помогло. Назгур расслабился. Тот поцеловал живот, твёрдость мышц была непривычной и не сочеталась с той нежностью, которой щедро одаривал Солей, тёмные волосы рассыпались по животу и щекотали голую кожу.        Назгур чувствовал — возьмёт в рот. Натрайт любил делать приятно, и никакой ложный стыд не был ему преградой. Тот дразнил, поглаживал внутреннюю поверхность бёдер, паховые складки, но не прикасался к напряжённому члену, лишь случайно задел яички, когда просунул руку между ног, чтобы раздвинуть ягодицы…        К этому Голлдар был не готов, дёрнулся и попытался сжать ноги. Натрайт посмотрел в глаза.         — Я не баба, — шепнул Назгур и попытался сесть.         — Я знаю, — последовал ответ, — иначе меня бы так не тянуло к тебе. — Солей не убрал руку даже тогда, когда бёдра сдвинулись. — Пожалуйста, прошу тебя. У меня давно не было… так.        Голлдар продолжал вглядываться в лицо — знакомое, но совсем другое. Вдобавок Эльгвар не просил, однажды навалился сверху, дав понять, что сильнее, и взял его, грубо, до боли. У Натрайта был отнюдь не бедный опыт.        Солей терпеливо ждал ответа и понял всё, когда Назгур откинулся на подушку и расслабил бёдра. Он поднялся и в кои-то веки порадовался, что забыл банку на столе. Голлдар проводил его взглядом.         — Так это ты оставил, наглец? — хохотнул.         — Не поверишь, случайно вышло. — Натрайт лёг рядом, поцеловал твёрдые губы, и дождавшись ответа, провёл рукой вдоль грудины, по животу, сместил ладонь вниз и пропустил между пальцами волосы, в обилии росшие в паху. Он по-прежнему не трогал член. Он знал, как волнует ожидание, ведь Голлдар ждал, когда он приласкает его там.        Натрайт любил одаривать нежностью, но брал своё с лихвой. Он не считал зазорным взять член в рот, но сейчас никуда не торопился и уселся у ног Назгура, ещё раз взглянув на культю. Та отвращения не вызвала, и он приподнял ягодицы любовника так, чтобы те оказались на его коленях.         — Может быть больно. Я довольно большой, — предупредил он, смазывая пальцы мазью.        Голлдар дёрнулся от смеха.         — Ты говоришь мне про боль?         — В любом случае я постараюсь аккуратно. С тебя хватило страданий. — Солей растёр мазь между ягодицами. Пальцы замерли у входа. Он медленно ввёл указательный палец.        Назгур даже не пошевелился. Он так и думал — Натрайт предельно бережен, нетороплив и знает, куда надавить, чтобы сделать приятно. Голлдар застонал, когда тот прикоснулся кончиком языка к головке и слизал выступившие капельки смазки — легонько, мимолётно, ненавязчиво, но волнующе, чтобы расслабить до того, как ввести два пальца. Одновременно Солей обвёл языком головку, чем вызвал шумный вздох.        Проклятье, ни одна женщина не обращалась с Назгуром так, да и он сам не слишком был щедр на нежности. Любовникам Солея определённо повезло — тот старался всё делать, чтобы облегчить болезненное проникновение, растягивал как можно дольше и не жалел ни времени, ни мази.        Солей отстранился только для того, чтобы снять штаны. Назгур поднял голову, чтобы рассмотреть, что будет в нём.        Член оказался отнюдь не маленьким, на пределе возбуждения. Крайняя плоть приоткрылась, обнажив яркую, казавшуюся в полумраке едва ли не рубиновой, головку. Натрайт погладил ствол и, пристроившись между ягодицами Голлдара, неспешно вошёл во всё ещё тугой зад.        Совсем другое — не то, которое было с Эльгваром — ощущение. Не так больно, хотя член значительно больше, да и Натрайт неторопливо входил, медленно выходил и раз за разом повторял.         — Спасибо тебе, — шепнул тот, наслаждаясь первым за три с лишним года соитием. На каторге он не мог прикоснуться к новоприбывшим, хватало того, что те проходили своеобразное «посвящение» с отморозками, которые сидели не меньше пятнадцати лет. Натрайт тоже угодил бы на такой срок, если бы не вскрылось, что помощь опального мага всё же нужна Нарсилиону.        Назгур не ответил и терпеливо дожидался, когда всё закончится. Натрайт толкнулся сильнее, погладил бёдра, сместил ладони выше — к коленям. Он любил прикасаться к лодыжкам, ему нравилось ощущать под пальцами волоски, в обилии росшие на мужских голенях. В запале он позабыл и от неожиданности остановился, когда рука наткнулась на перевязь.        Одноногих калек у него ещё не было. Натрайт обхватил пальцами лодыжку здоровой ноги и продолжил. Короткая передышка помогла — пропало желание излиться.        Назгур заметил, что ему даже приятно, что Натрайт ускорился. На члене то и дело появлялись капельки смазки, когда тот задевал чувствительную точку. Однажды с Голлдаром было подобное — в бане с Эльгваром Ферохом, тогда он счёл, что кончил от духоты и осознания, что влюбился.        Но теперь-то нет. Натрайт — не Эльгвар. Тот сделал самый сильный толчок, дёрнулся и закусил губу, чтобы не застонать в голос и не разбудить детей.         — Прости, — шепнул Солей и резко вышел, — у меня слишком давно…         — Я понял, — последовал ответ. Между ягодицами Назгура было мокро. Натрайт лёг рядом и поцеловал его, после снова легонько погладил грудь, живот и взял в руки член — то, чего хотелось почувствовать Назгуру. Солей не мог оставить любовника неудовлетворённым. Он поглаживал ствол до тех пор, пока плоть не затвердела, после сел, склонился и взял головку в рот.        Голлдар вздохнул. Побыть бабой — стоило того. Ему нравилось, когда ласкали языком и губами. Увы, далеко не многие могли похвастаться умением. Натрайт — мог и охотно дарил ласку. Он облизывал головку, водил рукой по стволу и ожидал развязки. Брать глубже он никогда не пытался, зная — не в этом мастерство, и помогал себе руками, довольно сильно надавливая на основание.        «Хорош!» — успел оценить Голлдар до того, как дёрнулся в экстазе. Даже тогда Солей не отстранился и продолжал вбирать его в себя, отпустил, когда член стал опадать, лёг рядом и обнял любовника.        Назгур смотрел, как догорает свеча. Нужно отправить Солея к себе, но он не мог — ему нравилось, что тот лежит рядом и легонько поглаживает грудь.        Фитиль зашипел и погас, воцарилась темнота.        В конечном итоге Назгур повернулся на бок, натянул одеяло и укрыл себя и Солея.         — Знаешь, в первый раз я в этой спальне с любовником, — пробормотал тот.        Натрайт обещал себе, что отдохнёт, встанет и пойдёт к себе, чтобы не порождать слухи, но не было ни сил, ни желания вылезать из-под одеяла. Назгур, такой тёплый, мгновенно уснул. Солей поглаживал его волосы.        Сон подкрался незаметно.        На мгновение Голлдару показалось, что он в палатке, спит почти на голой земле, что рядом в полумраке — Эльгвар Ферох, что они прижимаются друг к другу в поисках тепла. Что в результате последние три года оказались кошмарным сном. Назгуру хотелось подняться, выйти — на двух ногах — и вдохнуть свежий утренний воздух, услышать приветствие часового, сделать замечание — всё равно за что, но чтобы напомнить об обязанностях.        Увы, он не в Кальмае, рядом — не Эльгвар Ферох, а его сводный брат. Назгуру вспомнилось всё, что было ночью, но даже та не смогла дать забыть о прошлом. Хотя Натрайт Солей оказался прекрасным любовником, другим, не тем, кто был в прошлом.        Но не это было главное. Назгур просил Плема, чтобы тот разбудил пораньше. Хорошо, что он успел проснуться до того, как пришёл дворецкий.        Голлдару хотелось растолкать Солея, но мочевой пузырь был готов лопнуть, и он пошарил под кроватью и выудил ночной горшок.         — Проклятье! — От возни проснулся Натрайт, резко сел и посмотрел в окно.        Начинался рассвет.        Значит, не сон — Назгур Голлдар на самом деле доверил Натрайту собственное тело, оказавшееся отзывчивыми на ласки. Ко всему прочему на Солее не было ни штанов, ни подштанников. Тот так и улёгся спать в рубашке, которая за ночь измялась донельзя.         — Отлично, что ты проснулся. — Назгур поискал протез. Натрайт понял, чего тот хочет, нашёл и подал. — Надень штаны. Если придёт Плем, то скажу, что попросил тебя помочь, если не успеешь уйти.        Лёгок на помине. Голлдар замолчал.        Как назло, подштанники невесть куда завалились, и Солей не придумал ничего умнее, кроме как залезть под кровать и стянуть одеяло до пола.         — Сейчас, Плем! — отозвался Назгур, когда дворецкий толкнул дверь. — Только деревяшку проклятую пристрою. — Он спешно застегнул ремни, натянул рубашку, чтобы хоть член прикрыть, и поковылял к двери. Теперь в любом случае будет трудно объяснить, что в спальне делал Натрайт.        Скорг удивлённо посмотрел на хозяина.         — Вы зачем закрылись? — Плем взглянул на протез и отвернулся.         — Забыл отпереть дверь после того, как вымылся! — Голлдар зевнул. Дворецкий прошёл в комнату и уставился на кадку.         — Пожалуй, воды нагрею, — заметил он и поставил горящую свечу на стол.         — Не утруждайся, я не нежная девица, которая простужается от дуновения ветерка. Мне к холодной воде не привыкать. Лучше позаботься о завтраке и о том, чтобы мне было что взять в дорогу. И во флягу вина не забудь налить. Путь долгий…         — Хорошо, — перебил Скорг и покачал головой, глядя на валявшиеся на полу вещи. — Вам помочь одеться?         — О Всеотец, я младенец беспомощный?! — Назгур не на шутку разозлился.         — Понял! — Плем удалился и тихонько прикрыл за собой дверь. Некоторое время Голлдар стоял, упёршись лбом в дверь, и слушал шаги, постепенно затихавшие на лестнице.         — Поднимайся, — негромко приказал он Натрайту, — и надень, в конце концов, штаны. — Солей встал и зло пнул уже пустой горшок. На рубашке растеклось пятно. — Болван! Возьми мою! — Назгур кивнул в сторону сундука, на котором лежала принесённая накануне Совьей стопка выстиранных и залатанных рубашек. Натрайт разделся и швырнул дурно пахнущее бесполезное тряпьё в угол.        Назгур с неприкрытым любопытством уставился на голого Солея, мышцы которого были не так развиты, как у Эльгвара Фероха. Натрайт вообще был другим.        Но всё равно — проклятье! — хорош собой.        Подштанники на этот раз быстро нашлись. Они валялись на самом виду. Натрайт сгрёб их в охапку вместе со штанами и оделся.        Назгур сел на давешний стул, зачерпнул холодной воды и умылся, после плеснул на грудь и, намочив тряпку, с немалым трудом встал и протёр между ягодицами, чтобы смыть с себя засохшее семя. Натрайт замер, следя за его действиями.        Солей зря счёл, что утолит похоть и успокоится. Тело Назгура Голлдара, сильное, мускулистое, по-прежнему нравилось ему, к тому же воина под ним никогда ещё не было. Натрайт не был уверен, что Назгур позволил бы ему сделать то, что хотелось, если бы не связь с Эльгаром Ферохом в прошлом. То едкое чувство, что Голлдар всего лишь искал прежнего любовника, терзало душу, заставляло жалеть о содеянном. Было ощущение, что Солей со стороны смотрел на близость, но не участвовал.        Назгур закончил мыться, подошёл к кровати и сел.         — Подай рубашку, — попросил он.        Солей выбрал из стопки самую новую, белую, хотя из простецкой льняной ткани, не заношенную, и подал Голлдару. Тот надел её и расправил складки. Бесполезно, льняная ткань легко мялась.        «Всё равно за дорогу изомнётся!» — решил он, возясь со шнуровкой.        Натрайт сделал удачный выбор — голубая вышивка на вороте прекрасно сочеталась с кафтаном. Осталось дело за остальным…        Назгур было заправил рубашку в штаны, но Солей перехватил руку.         — Лучше перепоясаться, — заключил тот, — поверь, я знаю.         — Всё-то ты знаешь! — проворчал Назгур, но всё же послушался. У него остался синий пояс.        И плащ, украшенный короной.        Голлдар решил, что второе — лишнее. Как-никак, даже изнеженный роскошью помещик не сломался и пошёл по той дороге, куда Вьяль заставила идти, вынес тяготы каторги и заявил, что ему повезло остаться жить.        Назгур сорвал плащ с манекена и сунул в руки Солея.         — Сожги, — попросил он. Натрайт удивлённо посмотрел на него. — Я больше не воин, в конечном счете. С доспехами разберусь, то, что можно сжечь — сожгу.        Как ни странно, Голлдар испытал облегчение от своих же слов, словно прошлое перестало бросать на него тень, открыв лицо лучам будущего.        Солей взял плащ и бросил на кровать. В любом случае сейчас он заниматься этим не станет. В первую очередь нужно привести в порядок волосы Назгура Голлдара.         — Лучше всего перетянуть их лентой, — посоветовал он.         — Я знаю, так и собирался сделать, — последовал ответ, и Голлдар взялся за гребень. Ленты не нашлось, пришлось довольствоваться серым шнурком, «позаимствованным» от ворота одной из рубашек.        Натрайт не смог не полюбоваться делом своих рук. Частично он приложил усилия к тому, чтобы Назгур выглядел достойно. Так и вышло, хотя простецкая рубаха несколько смазывала впечатление.        Зато лицо открылось, и Солей углядел черты лица, благородные, хотя и не изящные.         — Полный порядок, — заключил он.        Из-под длинных штанин не было видно сапог с потрёпанными голенищами. Главное — начищенные носы.        Назгур вышел первым, чтобы отвлечь Плема, если тот ошивался неподалёку. Натрайт, наконец, спешно надел первую попавшуюся рубаху и, дождавшись, когда шаги на лестнице затихнут, покинул покои.        Натрайт на прощание пожал Голлдару руку, кучер помог влезть в деревянную повозку, с которой Солею пришлось стаскивать детей. Те не желали прощаться с дядей даже на короткое время. Обещания скоро вернуться не помогли, и Назгуру пришлось прикрикнуть, громко, по-воински, чтобы дать понять неслухам, кто главный.        Солей покосился на ножны, не подходившие к голубому кафтану. Назгур предпочёл поостеречься и вооружился.        «Ещё бы кирасу надел!» — позлорадствовал Натрайт, подхватил детей под руки и повёл в сторону дома.         — Можно мы возле бани поиграем? — попросил Саэд.        Дядя бы резко отказал, не объяснив причину.         — Это что же за игра получится? Вы не завтракали, силы быстро истощатся. Не игра, а муки сплошные. — Натрайт был вылеплен из другого теста.         — Значит, после завтрака разрешаете, — решил хитрый Агран.        Солею ничего иного не осталось, кроме одного — обещания.         — Да, но за пределы поместья выходить запрещаю. Можно играть только в саду и у бани.         — Да мы только там и играем, — успокоил Саэд.        Скорг было решил, что завтрак остынет — уж слишком долго племянники и друг прощались с хозяином.        Друг?        Плем нахмурился. Рот Совьи вчера не закрывался. Та то и дело называла Голлдара мужеложцем, от которого нужно прятать детей подальше. Дворецкий тогда прикрикнул на служанку, но знал — рот ей не зашьёт.        Малыши заметно обрадовались, увидев любимые блинчики с творогом. Да что малыши? Сам Натрайт улыбнулся и охотно вцепился в угощение, то и дело запивая молоком. Очевидно, блаженство на его лице подало детям пример, и те выпили по большой кружке, после поднялись и, даже не поблагодарив повара, выбежали во двор.        Скорг вздохнул с облегчением. Разговор, который он решил начать, не предназначался для детских ушей. Солей удивлённо взглянул на дворецкого и перестал жевать.         — Пока Совьи нет, — начал Плем, — хочу уточнить: у вас с Голлдаром… было? — Натрайт негромко ударил кулаком по столу и нахмурился. Дворецкий, поняв, что ответа не получит, пояснил: — Вы, уверен, знаете, что я заходил к хозяину утром. Я догадываюсь, где вы спрятались, — под кроватью, не так ли? Ещё я видел две пары подштанников на полу, а также штаны, которые сейчас на вас надеты.         — Было! — Солей был зол. — Проклятье, тебе-то какое дело?!         — Большое дело. Я вас с детства знаю и… люблю как сына, господин Солей. К Арктару, не знаю, где он — в Нийязе или Этрее, я не питал такой привязанности, как к вам. Я давно смирился с… — Скорг ненадолго запнулся, гадая, как подобрать нужные не слишком приличные слова. — Просто… Слухи расходятся ой как быстро, иные болтуны ещё и придумают, что видели вас с Голлдаром… Ну-у… А, неважно. Главное, вы привлечёте к себе ненужное внимание, понимаете? — Натрайт не понимал и давал это понять всем своим видом. — Вы не помещик, а бывший каторжник. Что, если слухи дойдут до жрецов Всеотца? Два мужчины в одном доме, двое детей. Их отберут, Голлдара постараются прогнать прочь, а земли растащат, понимаете теперь?        Солей потёр лоб и мысленно проклял дармоедов-жрецов — за то, что нагло вмешивались в чужую жизнь, отбирали детей у проституток, которые зачастую продавали себя, чтобы хоть как-то заработать на мешочек с пшеном и кружку молока; за предрассудки, будто «падшие» люди не могли вырастить достойных честных воинов; за то, наконец, что сами вне сомнения были не лучше и навещали всё тех же шлюх — иначе откуда могли узнать, у которой из девиц есть малые дети? — и предавались тому же разврату. Наверняка жрецы утешались друг с другом, чтобы хоть так унять похоть, но никто не знал, что творилось за стенами храма.         — Предлагаешь уехать? — Натрайт горько усмехнулся.         — Не хотелось бы, чтобы вы покидали поместье, но так было бы лучше. Я хотел попросить — будьте осторожны. Пожалуйста, господин Солей! Делайте это так, чтобы ни одна мразь не смогла подкопаться.        В глазах Плема было столько мольбы, что Натрайту стало не по себе. Его любят, оказывается.         — Хорошо, — пообещал он.        Скорг поднялся.         — Да, и ещё: я позволил себе вольность и зашёл без спроса в вашу… Голлдара спальню. На всякий случай унёс мазь и забрал рубашку, которую вы так неосторожно швырнули в угол. Что, если бы Совья на неё наткнулась?         — Совья, насколько мне помнится, хотела сына-ублюдка в Орден пристроить. Неужели она настолько глупа, что не понимает, как именно юнцы там скрашивают друг другу одиночество? — Натрайт сощурился. — Именно так, на что я намекаю, и страдают чаще молоденькие рекруты. Да и… Ты не можешь не понимать, что Венценосные не берут невесть кого в свои ряды! — Солею хотелось насолить болтливой служанке настолько, что его прорвало, и он выложил всю подноготную.         — Глупая она, глупая и болтливая. Работящая, в хозяйстве цены нет, но дура. Таких я боюсь, — заключил Плем и замолчал, когда входная дверь открылась.        Легка на помине. В дом вошла Совья с корзиной выстиранного и высушенного белья.         — Спасибо, Скорг, тебе и повару, естественно. — Натрайт поднялся и повернулся к служанке. — И тебе, конечно, Совья. Если бы не ты, дом зарос бы грязью.        Служанка, не догадываясь о том, что её совсем недавно полили грязью, зарделась и кокетливо опустила глаза. Солей ушёл наверх, гадая, чем заняться. Он решил пересмотреть документы, которых остался целый ворох, и до приезда Назгура привести их в порядок. Он не видел, как улыбка с лица Совьи резко пропала.         — С чего он — хм! — так разлюбезничался? — Совья, не получив ответ, поставила корзину на скамью и уселась напротив Скорга, нерешительно взяла блинчик и надкусила. — Не против, если угощу малых? Они страсть как их любят!        Блинчиков осталось много.         — Забирай, всё равно пропадут. День жаркий выдался, — безразлично ответил Плем. Ему было понятно — Совье хотелось посплетничать. — Что-то ещё? — поторопил он.         — Ничего особенного. Я решила выстирать простыню из хозяйской комнаты, пока Голлдар в отъезде. Знаете что я заметила?        Скорг всё понял, хотя сделал вид, что это не так.         — Грязная до невозможности, не сомневаюсь в этом. Голлдар-то ругается, что его вещи трогают без спроса, — предположил он.         — Не просто грязная, но ещё и провонялась потом. Но я о другом: следы от семени были, засохшие. Откуда, если девок никогда не видела? — Совья ехидно, поймав Назгура на горячем, улыбнулась.        Плему хотелось хлопнуть себя по лбу за то, что начисто позабыл о клятой простыне. И ведь не юнец невинный.         — Вот именно, бабы давно у него не было. Когда долго некому разделить постель, то мужик может кончить во сне. Хотя откуда тебе знать такое? Это наши, мужские, проблемы. — Совья было открыла рот, чтобы настоять на своей правоте, но Скорг не позволил ей этого и сделал вид, что сменил тему: — Как твой старшенький? Когда в Орден отправишь?         — Ско-оро! — Совья гордилась сыном. — Месяцок-второй — и прощай, сыночек, здравствуй, вояка.         — Кулаки отрастил? — Служанка вопросительно посмотрела на дворецкого. Она не поняла, к чему был задан этот вопрос. — Поговаривают, будто одуревшие от отсутствия женских ласк воины бросаются на тех, кто не умеет за себя постоять. Жалко будет мальчишку, если первый раз у него…        Совья побледнела. Скорг ликовал — за то, что смог её осадить и дать понять, что ей нечем гордиться и тем более поливать других грязью.        Служанка переложила блинчики в глиняную миску, накрыла полотенцем и покинула дом, напрочь позабыв о груде белья на скамье.

***

       День выдался скорее жарким, чем тёплым. Солнце стало припекать, но Голлдар не решился снять кафтан. Повозка была слишком скромной, чтобы привлечь внимание разбойников, которые, благодаря патрулям Ордена, редко отваживались появиться в этих местах.        Ему только и оставалось любоваться полями, на которых едва проклюнулись всходы.        К полудню жара стала невыносимой.         — Если такая погода теперь всё время будет держаться, то посевы засохнут! — прокомментировал кучер.        Даже Назгур это понимал, и его это не на шутку беспокоило. Конюшни больше нет, и осталось надеяться на урожай.        «Не везёт, так во всём!» — подумалось ему.        Хотя почему — не везёт? Ведь он остался жив и даже ходит на двух ногах благодаря мастеру, искусно вырезавшему протез. Племянники живы и — тьфу-тьфу! — отличаются крепким здоровьем.        Главное — беречь то, что осталось. Новая нога не вырастет, брата не воскресить.        Голлдар нахмурился, когда понял, что размышляет, как Натрайт Солей — тот, кому «повезло» оказаться на каторге и не подхватить дурную болезнь, тот, кто научился довольствоваться малым.         — Почти приехали! — Кучер указал рукой. — Там поместье Тормейтов.        Назгур был рад. Ему хотелось укрыться от жары за стенами дома, отдохнуть и поесть. Он был зол, обнаружив во фляге не вино, а простую воду — Плем послушался Натрайта Солея. В этом не было сомнения.        «Когда-нибудь я его выгоню!» — Назгур сам не знал, о ком подумалось — о Натрайте или Скорге. Он злился и на того, и на другого.        Изрытая колеями дорога, ведущая к поместью Тормейтов, лежала через берёзовую рощицу. Осталось проехать через мост, перекинутый над крохотной речушкой.        Как назло, дальнейший путь показался долгим — наверняка из-за того, что цель казалась совсем близкой. Назгур пытался вспомнить всё, что довелось услышать о Сине Тормейт от Натрайта Солея — бывшей невесте, как выяснилось.        Тем не менее Натрайт не был обижен на унижение и добро отозвался об уме Сины, не забыв при этом добавить, что ему «повезло» и он не сделал женщину несчастной.        Голлдар и в этом сомневался — Сина Тормейт не вышла замуж, хотя ей было больше тридцати — у иных женщин уже были внуки, но она не разродилась даже собственным ребёнком, если Скорг Плем не ошибся и не принёс лживые слухи.        «Хм, ведь есть женщины, которые любят себе подобных!» — Голлдар усмехнулся. В любом случае он уже был восхищён Синой, которая, несмотря на незавидный статус старой девы, ловко управлялась с поместьем и не стеснялась устраивать званые вечера.        Голлдар прибыл к поместью Тормейтов не к вечеру, как рассчитывал, а днём. Большие тяжёлые ворота были закрыты, у них стоял стражник. Назгур коротко объяснил, кто он и что хочет, и показал письмо. Охранник покосился на меч, покоившийся в ножнах, но препятствовать не стал и приказал подчинённому впустить гостя.