the American dream

      Наташа Брагинская спала меньше трех часов. Такой сон давно стал для нее нормой, кажется, еще с детства. Она была очень беспокойным ребенком, так что Иван и Ольга немало с ней намучились прежде, что она перестала то и дело плакать от резкой боли во всем теле или просыпаться от кошмаров. В свои шестнадцать лет девушка была безумно благодарна брату и сестре за все то, что они сделали и для нее, и для Ника. Их жизнь заведомо была испорчена Кэтрин, ее образ жизни привел к тому, что двойняшки родились безнадежно больными. Но если у Ника заболевание с годами усилилось, то у Наташи оно слабело. С каждым годом она чувствовала себя все лучше и лучше.       Однако привычка мало спать никуда не исчезла. В особенности это касалось моментов, когда происходило что-то неприятное в семье. Случай с Ником относился к таким вот моментам. Девушка так переживала о брате, что полночи просидела на полу у дивана, слушая его тихое дыхание и порой смотря, как он ворочается. Парень был истощен, так что спать он должен был долго.       С первыми лучами солнца Наташа открыла окна, чтобы проветрить помещение. Решив немного развеяться, она вышла на крыльцо дома и окинула взглядом пока еще совершенно пустынную улицу. В голову закрадывались разные, не имеющие особого смысла мысли, которые растворились в тот же миг, когда она увидела компанию знакомых ей людей. Они постепенно приближались с самого края улицы. Девушка напряглась, прислушиваясь к их голосам, а потом решительно направилась в калитке.       — Привет, Наташа.       Брагинская знала этих парней с раннего детства. Братья Милошевич были им хорошими друзьями, а старший из них, Драган, так и вовсе был лучшим другом Ивана. Смуглый, крепко сложенный парень среднего роста. Его нельзя было назвать красивым, но определенно харизматичным. Крутой нрав и грубоватый характер могли компенсировать чувство юмора (не всегда, к слову, стандартное) и простота его натуры. Ему было двадцать пять лет, на год старше Вани, первенец Вука Милошевича, того еще авторитета, весьма опасного человека и знатока криминального мира. Милошевичи вообще никогда особо не жили честно. Мальчики с детства запугивали местную ребятню, отжимали то телефоны, а то и наличку, а став подростками, научились делать подобные вещи куда более грамотно. Стоит отдать им должное — парни не брали лишнего, исключительно лишь на пропитание немаленькой семьи.       Вторым ребенком в семье был Дамир. Он был шатеном, в отличие от черноволосого Драгана, и куда более бледным. Парень так же не был похож на старшего брата и чертами лица, куда более резкими, и куда более спокойным нравом и скрытным характером. Если у Драгана душа была нараспашку, он всегда прямо говорил, что думает и ничего не скрывал, то по Дамиру вообще сложно было порой понять, что он думает. Однако очень часто кровь брала свое, и Дамиру так же нехило сносило башню. В такие моменты никто бы не усомнился, что Дамир и Драган — родные братья.       Третьим по старшинству в семье был Сава, которому, как знала Наташа, недавно исполнилось двадцать два года. Он внешне напоминал Драгана, а характером Дамира, разве что был еще более скрытным и практически невозмутимым в любых ситуациях. По нему невозможно было предположить, что он способен, например, украсть деньги, а Сава делал это регулярно, никогда не попадаясь. Он вообще умел всегда оставаться незаметным, словно его вообще нет. К слову, весьма полезный талант. И по нему чувствовалось, что права знаменитая фраза "В тихом омуте черти водятся". Наташа инстинктивно ощущала, что у этого человека есть скелеты в шкафу.       Следом за Савой шла Гага, первая дочь Вука Милошевича, которую мужчина всегда трепетно любил. Она разительно отличалась от братьев тихим нравом и очень покладистым характером, хотя опять же, порой и в ней просыпался истинный Милошевич, и в такие моменты она могла поколотить человека сильнее себя физически. Ее хрупкость была весьма обманчивой. У Вука были большие надежды на дочь, но та не пошла по стопам отца и братьев. Она окончила школу и стала работать официанткой в какой-то забегаловке, зарабатывая мало, но вполне довольствуясь этим.       Самым же младшим представителем этой семьи была Гордана. Она напоминала сборную солянку из всех своих родственников, хотя особенно ей были близки Драган и Гага. В силу ее юного возраста Наташа не спешила делать выводы о ее личности, но она уже полагала, что при желании Гордана может переплюнуть братьев в семейном "деле". Гага старалась этого не допускать, благо и отец их был в тюрьме и пока не пытался заставить младшую дочь встать на скользкую дорогу криминала, но все могло случиться.       Помимо собственно самих Милошевичей, был в их семье Йован Димец, племянник Вука, единственный сын его покойной сестры, который по итогу стал приемышем и вырос с его детьми. Он вообще не был похож на Милошевичей и резко выделялся среди них блондинистыми волосами, голубыми глазами и бледной кожей, а так же мягкими чертами лица с круглыми щеками и ямочками на них. Откровенно говоря, парень куда больше был похож на Ивана Брагинского, чем на своих кузенов. Но его всегда любили в семье и искренне считали своим.       Брагинские всегда были близки с Милошевичами, несмотря на кардинальные отличия. Вук, к примеру, в свое время не трогал семью Саши, объясняя это тем, что славяне братья, а значит, им нельзя причинять вреда. Его дети выросли с теми же мыслями в итоге. Иван нашел поддержку в лице Драгана, ставшего ему другом в глубоком детстве. Они всегда защищали и прикрывали друг друга, для Драгана было нормой завалиться в дом Брагинских хоть посреди ночи, потому как пьяный Вук изводил детей. У него, равно как и у его сестер, половина жизни прошла у Брагинских. Они помогали с маленькими Наташей и Ником. Драган много раз дарил Наташе и Оле разные украшения или что-то вроде того и называл их своими сестрами, не иначе. А Дамир какое-то время был влюблен в Олю. Несмотря на их разницу в возрасте, Драган и Иван были бы счастливы, если бы они в итоге сошлись. Это окончательно объединило бы их семьи. Но как-то оно не сложилось.       — Привет, ребята, — поздоровалась Наташа, вглядываясь в их лица. — Вы встали так рано или еще не ложились?       Драган улыбнулся ей. Только близким и дорогим ему людям он улыбался так искренне.       — Не ложились. Ищем одного урода, он вчера Гагу обидел.       Йован тут же зевнул, словно подтверждая, что они и правда не спали давно. Наташа хмыкнула. Дамир, к слову, выглядел озлобленным. Это и не странно. Он всегда особенно трепетно любил Гагу и психовал, даже если на нее как-то косо смотрели. Драган так относился к младшей сестре.       — Что за урод? Я его знаю?       Брагинской и правда было интересно, кто в скором времени либо окажется в больнице со сломанными конечностями, либо просто пропадет без вести с лица земли.       — Новоприбывший, — ответил Сава. — Вряд ли ты его знаешь, они пару дней как в Саут Сайде.       Девушка даже встрепенулась.       — Тодор?       Она знала, что пару дней назад в их район переехали именно эти два человека — Тодор и его друг. Собственно, знала она только Велкова, потому и подумала именно о нем. К слову, этот парень минувшим днем был с Гагой.       — О, значит, ты знаешь эту поеботскую мразь? — Драган приподнял бровь. — Смотри, остерегайся этого ебаната, пока он жив и еще блять ходит сам. Он пытался изнасиловать нашу Гагу. Так что пока я этой суке яйца не отрежу нахуй, не успокоюсь, блять.       Наташа хмыкнула. Ее давно уже не напрягало то, что Драган матерится как сапожник. Он понахватался этого у отца. Дамир тоже имел такую привычку, но он еще пытался выбирать выражения.       — Изнасиловать? — проговорила Наташа. — А мне он вчера показался неплохим. Что ж, я это учту. Вы зайдете? Я могу сварить кофе.       — Нет, спасибо, сестренка, — Драган подмигнул. — Нам надо отхерачить ебаната и показать ему, что у нас принято делать с ебучими насильниками.       — Тогда пока, — кивнула Наташа. — И удачи в этом вашем деле.       Парни улыбнулись на прощание и в скором времени скрылись за поворотом, а Брагинская еще какое-то время смотрела им вслед. Этот самый парень, Тодор Велков, явно нравился Гаге, даже Наташа это поняла. Неужели он и правда пытался ее изнасиловать? Скорее всего просто решил, что раз она гуляет с ним под ручку, будет не против, и начал давить. А у Гаги с такими вещами все было более чем сложно. Однажды ее пытались уже склонить, и это закончилось намного хуже. Вук тогда едва не убил горе-насильника, так что тому пришлось сваливать со всей семьей не только из Саут Сайда, но и вообще из Чикаго. Гага тогда едва отошла, а боявшиеся ее отца парни и вовсе стали обходить ее стороной, так сказать во избежание некоторых увечий. А Гага все равно продолжала верить в настоящую любовь.       Будет жаль, если Тодор окажется очередным бабником, которому нужен только секс. Они довольно мило смотрелись с Гагой. И вообще сам парень произвел на Наташу довольно сносное впечатление, тогда как обычно ей вообще не нравились незнакомцы.       На улице было тихо, и эта тишина немного давила на нервы. В скором времени люди начнут массово выходить из домов, спеша кто на работу, кто в школу, а кто еще по каким делам. Например, опохмелиться. Наташа нахмурилась, вспомнив об отце. Ему ведь пора уже проснуться. Проспал практически сутки, в конце концов. А еще у них ночевал гость, тот странный, но поразительно милый парнишка, Саншайн. И дети должны скоро проснуться и начать голосить на весь дом. Стоит приготовить что-то на завтрак, определенно.       Наташе было интересно, с чего это вообще к ним повадился Саншайн. В том, что между ним и Ваней что-то было, она не сомневалась ни на минуту. Некоторые вещи уж слишком очевидны, а Наташа привыкла угадывать эмоции старшего брата. Предположений о том, как и где вообще могли познакомиться простой бедняк из Саут Сайда и сын миллионера с Золотого берега, у девушки не было вообще, но она знала, что если брат решит рассказать, то сам и расскажет, когда придет время. Так что Наташе куда интереснее было узнать, надолго ли Саншайн у них зависнет. Он был весьма приятен ей, что так же странно. Наташа вообще никогда не была общительным человеком и плохо шла на контакты с другими людьми, а Саншайн смог расположить ее к себе неподдельной искренностью. Он не напоминал мажора, казался очень добрым и вообще славным. И как бы сильно Брагинская не верила во все хорошее в посторонних для нее людях, объективно она была бы рада таким людям в компании ее брата. Хотя бы потому, что Ваня заслуживает лучшего.       Откинув прочь ненужные сейчас мысли, Наташа развернулась и направилась в дом. Дел в самом деле было много.       Тишина в доме была непривычной, такой желанной, и вместе с тем несколько неприятной. Брагинская порой ловила себя на мысли, что она боится тишины. Когда она была маленькой, ее окружали чьи-то голоса, будь то голос сестры, брата, отца или еще кого-то. Эти самые голоса помогали ей отвлечься от боли, и потому Наташа их любила. Но бывали моменты, когда голоса исчезали. Эти моменты были нечастыми и короткими, но Наташа безумно их боялась. Должно быть, именно потому ее и сейчас немного напрягала тишина в доме.       Достав сковороду, девушка заглянула в холодильник, дабы прикинуть, что вообще можно приготовить. Еды оставалось в принципе немного, а до ближайшей зарплаты Ивана времени еще очень долго ждать. Выбор в итоге пал на яичницу с беконом, и Наташа взялась за дело. Едва она достала необходимую для яиц емкость, как послышались шаги на лестнице. Брагинская замерла. Это не мог быть Ваня, потому как тот наверняка отсыпается после минувшего напряженного дня и относительно бессонной ночи в свой единственный в этом месяце выходной, и вряд ли это была Оля, она не встает так рано. А значит, проснулся Саша.       Наташа сглотнула. Она любила отца, действительно любила, но ее всегда терзало неприятное ощущение того, то эта любовь нисколько не взаимна. Девушка столько раз пыталась если не заставить отца перестать пить, то хотя бы просто привлечь к себе его внимание. Хоть какая-то малость. Но из этого ничего толком не выходило.       Александр Брагинский просто ушел в глубокий запой и перестал отдавать себе отчет в том, что у него есть семья. Вряд ли стоило на него за это обижаться. По крайней мере, он не таскал вещи из дома и не требовал денег от того же Ивана, который горбатился на трех работах, пытаясь прокормить семью. Наташа знала, что бывали и такие случаи. Она понимала, что Александра еще можно спасти. Но она совершенно не понимала, как это вообще можно сделать.       Саша спустился довольно быстро. По нему нельзя было сказать, что он страдает от похмелья, хотя Наташа сама лично оставляла ему на утро аспирин и воду. Старший Брагинский скорее выглядел взбешенным, чего раньше за ним не наблюдалось. Он стремительно оказался на кухне, удачно миновав спящего на диване в гостиной Ника, схватил со стола графин с водой и, сняв крышку, принялся пить, проливая жидкость на свою давно не стираную рубашку. Наташа замерла, не зная, как ей вообще на это реагировать. Она так и стояла, прижав к себе миску, пока Саша жадно глотал воду. Но вот мужчина вдруг швырнул графин на пол. Тот чудом не разлетелся сотней осколков, лишь заметно треснул. Вода разлилась на пол, а подскочившая на месте от неожиданности девушка уставилась на отца.       — Что...       Она вмиг сама забыла, что хотела спросить. Слова застряли в горле, когда Александр одарил ее тяжелым взглядом карих глаз. Тех самых глаз, которые так и не унаследовал от него ни один его ребенок.       — Как давно это продолжается? — поразительно твердым тоном спросил мужчина, смотря на дочь подчеркнуто холодно.       Та сглотнула.       — Что продолжается?       Она старалась говорить максимально внятно, и это у нее вполне выходило, несмотря на то, что сердце бешено билось, выдавая ее страх. Наташа не могла даже прикинуть, что могло вывести отца из себя настолько сильно. Вернее она не была в состоянии просто подумать об этом.       — То, что я видел наверху, — сказал Александр. — Мой сын... Мой чертов сын спит там на кровати голый в обнимку с каким-то... С каким-то, черт возьми, парнем! Какого черта вообще это означает?       Он поднял тон, пугая Наташу еще сильнее. Та невольно шагнула назад, прижав к себе миску, словно стараясь ею отгородиться от отца.       — Я... Это просто его друг.       — Друг, как же... — Саша рыкнул. — С каких вообще пор друзья спят в одной постели, голые и в обнимку?       Наташа сглотнула.       — Какая тебе разница, с кем он спит?       "Неужели тебе вообще есть до нас дело?" — хотела спросить она вслед, но вовремя прикусила язык. Этот вопрос не прозвучал. Александр даже как-то побагровел от откровенной злости.       — Мой сын чертов гомик! И меня это не должно трогать?       Он просто пылал от гнева. Наташа с трудом перевела дыхание.       — Он не гомик, — поразительно твердо сказала она. — Он твой сын, который горбатится на трех работах ради того, чтобы прокормить твоих детей и внуков, и он имеет право на личную жизнь. И это его дело с кем ему спать.       Александр на мгновение застыл. Он словно прикидывал, чем ему парировать в ответ, а Наташа уловила движение за отцовской спиной. Ник проснулся. У юноши волосы стояли торчком, одежда была мятой, а выражение лица не предвещало ничего хорошего тому, кто его разбудил.       — Пока он живет в моем доме, этих извращений не будет.       — Извращение похуже тебя еще поискать надо.       Мужчина оглянулся. Лишь сейчас он заметил присутствие младшего сына, самого нелюбимого из его детей.       — А ты вообще закрой рот, сопля.       — А иначе что?       Наташа едва не взвыла. Она не знала, что ей делать и как уладить конфликт, но при этом прекрасно понимала, что бояться надо Ника. Он неадекватен, от него в принципе можно ожидать чего угодно. Возможно, Александр тоже это понимал. Он сам никогда не был особо силен в драках, его вообще можно было назвать физически слабым. Эдакий эстет, прирожденный музыкант, который просто спился и превратился в черт знает что.       Послышался звонок в дверь. Саша как-то неопределенно мотнул головой, Ник вовсе сделал вид, что не слышал звонка, все так же смотря на отца и ожидая ответа.       — Прошу вас, не надо ссориться, — миролюбиво сказала Наташа, искренне опасаясь того, что драки не избежать.       Однажды отец и сын уже подрались. Вернее все свелось к тому, что Ник сломал Александру ребро и нос. У него был приступ, а Саша был пьян и болтал больше обычного. Тогда Ивану пришлось влезать в долги, дабы оплатить лечение отца, а Наташе пришлось за ним ухаживать некоторое время. Ник, когда пришел в себя, честно раскаивался в том, что сделал, но так и не признался в этом отцу.       Звонок в дверь повторился. Саша оглянулся к дочери и мрачно спросил:       — И чего ты стоишь? Дверь я должен открывать?       Наташа глубоко вздохнула.       — Кого только принесло в такую рань...       Она помчалась в гостиную и, минув самую большую комнату в доме, открыла парадную дверь. Увидев за порогом Гюнтера, она искренне обрадовалась.       — Доброе утро, Наташа. Надеюсь, не разбудил?       — Меня нет, — отозвалась девушка. — Доброе утро. Хорошо, что ты пришел. Идем скорее на кухню.       — Что-то случилось?       Брагинская посмотрела на мужчину. Она помнила его едва ли не с детства. Умный, образованный и интеллигентный человек, эдакий одиночка, который всегда был рядом. Он был очень близок их семье и многое для них делал, возможно потому, что у него не было своей семьи, кто знает. В любом случае, Наташа любила его, как любила бы родного дядю, будь у нее таковой.       — Случилось, — кивнула она, стараясь говорить тише. — Отец не в духе опять. Он разбудил Ника, а Ник... Ну, ты знаешь, его еще сложнее успокоить.       Гюнтер кивнул, перешагнув порог и закрыв за собой дверь.       — Знаю. А в чем именно причина?       — Отец увидел Ваню в постели с тем парнем, Саншайном. Я не знала, что у них такие отношения, как-то не было повода спросить. А отец из-за этого начал кричать, чуть не разбил графин на осколки.       Мюллер напрягся.       — Значит, у Ива отношения с тем юношей?       Но Наташа лишь пожала хрупкими плечами.       — Я не знаю, Гюнтер. Это в любом случае его личное дело.       — Согласен с этим. Я не думал, что Саша гомофоб...       Послышался шум, сразу после которого упомянутый выше Александр буквально влетел в гостиную и упал на пол. Девушка вздрогнула всем телом. Но она и сообразить ничего не успела, а Ник уже настиг отца и схватил его за ворот грязной рубашки.       — Еще хоть слово о нем, и я тебе язык вырву!       — Да пошел ты к черту, псих! — почти истерично отозвался старший Брагинский. — Не хватало еще, чтобы ты, мелюзга, мне приказывал! Я, мать твою, тоже горбатился годами, чтобы вас прокормить!       — Ник, прекрати!       Гюнтер бросился к юноше, стараясь не позволять ему причинить вред собственному отцу. Он бы точно потом пожалел об этом.       — Отпусти!       Мужчине удалось оттащить его в сторону. Синие глаза Ника смотрели на Александра как-то странно, словно парень и сам не сильно понимал, что он вообще творит. А Наташа тем временем бросилась к Саше.       — Папа, ты в порядке? Папочка!       Она обхватила ладошками его лицо, но тот упорно смотрел на сына.       — Меня младший сын избивает в моем же собственном доме. Как думаешь, насколько все в порядке? — он отстранился от дочери и неуклюже поднялся на ноги. — Свалились на мою голову малолетние психопаты, так еще и старшая дочь раздвигает ноги перед черт знает кем, да еще и старший сын от нее не далеко ушел.       Ник зарычал как животное и снова попытался накинуться на отца, Гюнтер лишь чудом смог его удержать. Стоило признать, что в моменты злости парнишка становился до ужаса сильным, так что даже не бывший никогда слабаком Мюллер еле мог его удержать.       — Ник, не надо, прошу тебя, — взмолилась Наташа, которая всегда ненавидела конфликты в семье. Это напоминало ей о самых страшных днях, когда отец ссорился с Олей или Ваней, а они с Ником, маленькие и ничего не понимающие, прятались по углам от гнева родителя. — Успокойся, пожалуйста.       — Так он и успокоился, — проговорил чуть отошедший в сторону Александр. — У него же мозги набекрень. Все вы хороши.       Надо было что-то делать, и чем быстрее, тем лучше. Скоро из-за криков переполошатся дети, а им лучше не видеть драк близких родственников. Да, не Гюнтеру разрешать внутренние проблемы чужой семьи, но он давно чувствовал себя частичкой этого очага, а потому и позволял решать что-то вместо представителей этой семьи. Решать за них, тем самым помогая им же.       — Саша, заткнись, — почти спокойно сказал он. — Иди на крыльцо, поговорить надо.       Брагинский рыкнул.       — Отлично, еще и из родного дома выгоняют. Дожили.       Но здравый смысл все равно взял верх. Мужчина неловко покачнулся на месте и, решительно обернувшись, направился в сторону парадной двери. Ник дернулся в его сторону, а Мюллер едва не отпустил парня, но все же удержал.       — Тихо. Все хорошо, Ник. Видишь, он уже уходит.       Наташа тут же подбежала к брату, дабы прижаться к его груди.       — Прошу тебя, пожалуйста.       Сестра всегда сильно влияла на Ника. Гюнтер ощутил, как мышцы юноши расслабились, а потому отпустил его. Ник обнял Наташу, прижав ее к себе сильнее, а та, кажется, хныкнула. Больше всех в этой ситуации Гюнтеру было жаль именно ее. Сердце этой девушки искренне болело за семью, и такие конфликты причиняли ей боль.       — Прости, — выдохнул Ник.       Мюллер кивнул сам себе. Что ж, парень начал успокаиваться, и это определенно хорошо. Со второго этажа послышались детские голоса. Все же Олег и Айша проснулись.       — Наташа, ваш отец пока побудет у меня, я поговорю с ним.       Девушка услышала его, но в ответ лишь кивнула, крепче прижавшись к брату. Вот и отлично, Нику нужна сейчас именно она, и Брагинская хорошо это понимает. Гюнтер решительно прошел мимо них, думая лишь о том, что ему стоит серьезно поговорить с Александром. Надо сделать так, чтобы этот человек перестал быть инфантильным, чтобы он перестал жалеть себя и вспомнил о том, что это именно он в ответе за семью. Он, а не Ив, который и так вкалывает за всех и на самом деле имеет право на личную жизнь. И не Наташа, которая и без того слишком сильно настрадалась за свои шестнадцать лет. И даже не Оля, которая взяла на себя ответственность за двух своих детей.       Открыв дверь и переступив порог, он наткнулся на пытающегося прикурить от зажигалки Александра.       — И в кого этот сученыш такой сильный, черт возьми?       Гюнтер нахмурился.       — Явно не в тебя.       Ему отчего-то вспомнилась своя собственная семья. А точнее вспомнились отец, мать и младший брат. Они были так похожи между собой — совершенно несерьезные, под час откровенно глупые и склонные к криминалу. Бернхард даже читать и писать не научился, что уж там. Их отец считал, что образование — ненужная вещь, а потому и удивлялся старшему сыну, помешенному на учебе. Мать Гюнтера погибла от самой обычной передозировки героином, отец попал в тюрьму на двадцать пять лет за похищение и убийство того самого дилера, что продал героин его жене. Бернхард же попался значительно позже и на угоне автомобиля и краже большой суммы денег. Ему сидеть еще три месяца. Совсем не много. Мюллер любил родного брата, но при этом он прекрасно понимал, что когда тот вернется в Саут Сайд, проблем с ним не оберешься.       В собственной семье Гюнтер всегда был белой вороной. Те же Брагинские были ему ближе по духу всегда. И ему в самом деле был дорог каждый член этой семьи.       — Похоже на то. — Александр, наконец, закурил. Выпустив из легких дым, он посмотрел на соседа. — Так ты поговорить-то о чем хотел?       Мюллер выдохнул. Его затея была ужасна и мерзка, однако мужчина решил для себя, что иного способа просто нет. Придется действовать по плохому.       — Не здесь.       Брагинский снова затянулся.       — Меня, как видишь, выставили из дома, — заметил он.       Гюнтер хмыкнул.       — Пошли ко мне. У меня там, кажется, застоялась бутылка водки.       У Александра аж глаза заблестели. Вот, значит, как, его теперь радует только выпивка. Ну, что ж, Гюнтер с этим разберется.       — Пошли.       Они покинули маленький дворик и направились в другую часть улицы. Едва завидев свою ограду, Мюллер уловил взглядом компанию молодых людей и подумал о том, что это довольно необычно — видеть Милошевичей в такую рань. Они находились как раз возле дома напротив. Того самого дома, в котором поселился тот воспитанный приятный юноша, Штефан Калиш. Интересно, что же могли не поделить с ним Милошевичи?       Однако важнее пока были другие вещи, поэтому Гюнтер молча поплелся в свой двор, стараясь не обращать внимание на молодых людей. Александр шел за ним. Стоило хорошенько все обдумать, ведь когда двери дома Мюллера закроются за ними, надо будет действовать решительнее.

***

      — Калиш! Открывай гребанную дверь!       Штефан аж весь сжался. Он находился на кухне в компании Тино, облаченного в прелестный фартучек. Парень готовил завтрак, а хозяин дома наблюдал за ним с таким напряженным видом, что Тино становилось его искренне жаль.       — Вот же пиздец... — глубокомысленно заметил Калиш. — Кажется, началось веселье. А как все хорошо было-то.       Он уже скучал по первым двум дням в Саут Сайде, когда все еще было хорошо и можно было не переживать о том, что за порогом ограды сидит банда головорезов. Надо же было Тодору вот так всем им испортить.       Тино невесело улыбнулся.       — Сочувствую, друг.       Штефан кивнул ему, а потом тут же пошел в сторону выхода. Он прекрасно знал, кто пришел и зачем, а так же прекрасно знал, что реши они устроить погром или сломать ему ноги, они это сделают. И ничто Калиша не спасет.       Дверь открылась, и вот перед взором румына предстали все те же самые Милошевичи. Драган и Дамир, которых Штефан теперь сразу узнавал в лицо, стояли ближе к порогу. Имена же остальных братьев румын, к своему стыду, не помнил вообще. Ну, главное, что самых опасный Милошевичей он знает.       — Ну, привет, — протянул Дамир. — И где этот Велков?       Сегодня они были почти милы, особенно если сравнивать с тем, как они вломились к нему домой минувшим вечером.       — Велков... Тодор, да? — зачем-то уточнил Калиш.       Дамир посмотрел на него, как на полного идиота, но сказать ничего не успел, потому что заговорил Драган.       — У вас, еб твою мать, дохуя Велковых тут? Пидрила этот где блять?       Штефан заморгал, не зная, как надо реагировать на такой поток нецензурной лексики. Нет, он так-то и сам иногда использовал бранные слова, но точно не в таких вот количествах и не так регулярно.       — А его нет дома, — отозвался он. — Он как вчера ушел, так и не возвращался.       Он был не особо честен, но старался выглядеть так, будто в жизни ни разу не лгал. Хотя, если бы Милошевичам вздумалось обыскать его дом, Тодора бы они там точно не нашли. Но доводить дело до обысков совершенно не хотелось.       — И в какой ебучей пизде его носит? — поинтересовался Драган.       Штефан посмотрел на него. Странный, однако, человек, и действительно устрашающий. Он был чуть ниже Дамира, одного роста с Калишем. Немного коренастый, с крепкими мускулами. Он был облачен в черную майку и облегающие потертые джинсы, дырявые в области колен не от того, что это сделано по веянию моды, а от того, что их уже износили. На его правом плече красовалась огромная татуировка в виде православного креста, а на левом орел. Несмотря на устрашающий вид, его вполне можно было назвать если не красивым, то хотя бы симпатичным человеком.       — Я не знаю, он ведь мне не докладывает.       Калиш прикинул, насколько у старшего Милошевича тяжелая рука. Наверняка его удар оставит как минимум огромный синяк. И это как минимум. А тут в компании еще и Дамир, который определенно не слабее, и еще два представителя семьи. Да уж, попали они по полной программе. Доминик был прав, когда советовал остерегаться конфликтов с этой семьей.       — Не докладывает, значит, — сказал Дамир. — А ты не брешишь? Может, ты его в доме прячешь, где-то под кроватью?       В тот же миг из-за спины Штефана вышел Вилле. Он по обыкновению был облачен во все черное, держал в зубах сигарету и выглядел мрачнее, чем обычно.       — Заебали. Иди и сам посмотри, есть он там или нет. Но не жалуйся потом, если на тебя налетит с криками эта психопатка. Она меня достала даже сильнее, чем ваша гопарская компания.       Вдев в уши наушники и накинув на крашенные черные волосы капюшон, он гордо прошел мимо них. Сава и Йован даже отошли в сторону, а Дамир смотрел вслед Вейнямейнену откровенно растеряно. Драган нахмурился.       — Сука блять... Так, слушай сюда, стручок, — он обращался непосредственно к Штефану. Блондин весь напрягся. — Однажды этот пидрила появится. Передай ему, что либо мы уебем его, либо уебем тебя. Я не успокоюсь до тех пор, блять, пока не оторву ему яйца. И чем дольше я эту суку ищу, тем больше я злюсь. А меня лучше, блять, не злить. Это, блять, ясно, не?       Калиш быстро-быстро заморгал.       — Да. В смысле... Эм-м... Ясно, да.       Драган кивнул.       — Мы пока пойдем и покурим, — сказал он, обращаясь уже к братьям. — Потом вернемся. Если пидрилы не будет тут, нам, возможно, станет скучно. И кое-кто, блять, не досчитается стекол в окнах. Или зубов. Ну, или яиц, это смотря какое настроение будет. — Он обернулся к Штефану. — Это понятно?       Тот сглотнул.       — Понятно.       Довольно кивнув, Милошевич неспешно развернулся и направился в сторону ограды, а его братья последовали за ним, бросая по ходу на бледного Калиша угрожающие взгляды. Румын понятия не имел, что теперь делать. Подумать только — оказаться в такой жопе, и все из-за глупости лучшего друга.       Незваные гости медленно покидали его двор. Сердце у Штефана билось как бешеное, но он все равно заметил идущего к своему дому Гюнтера Мюллера в компании какого-то неизвестного ему мужчины. Тот был высок и немного коренаст, и выглядел просто до ужаса немытым и заросшим. Хотя, конечно, этот человек сейчас волновал Калиша меньше всего на свете.       Милошевичи переговаривались между собой и смеялись, уходя все дальше и дальше, а Штефан все отчетливее понимал, что надо искать способы спасать свою задницу. И задницу Тодора соответственно.       Закрыв дверь, он вернулся в гостиную.       — Вилле даже не позавтракал. Сказал, что сыт истериками итальянки, — доложил ему Тино. — А что там Милошевичи?       — Сказали, что если к их возвращению Тодора не будет, я недосчитаюсь стекол в окнах или яиц в штанах, — хмуро отозвался Калиш. — И я не думаю, что это была метафора.       Вейнямейнен кивнул.       — Точно не была. Что же теперь делать?       Хозяин дома выдохнул.       — Да если бы я знал.       Штефан плюхнулся на диван и уставился в потолок. К слову, потолок бы не мешало привести в порядок. Например, покрасить. Хотя есть ли в этом смысл вообще? Милошевичи им теперь житья не дадут, это факт. Они дали понять, что не успокоятся. Даже если Штефан решит свалить из Саут Сайда, как он оставит дом? Свой, черт возьми, единственный и такой вожделенный дом. Даже если он попробует его продать, Милошевичи разнесут его в щепки просто из злости. И тогда его точно не продашь. Но ведь и выдавать Тодора разъяренным гопникам нельзя.       — Штеф?       Тино присел рядом с ним на диван. Он все еще был в своем фартучке, такой чертовски милый парнишка. Калиш почему-то вспомнил о том, что минувшим днем хотел пригласить на свидание его родственника, Лукаса. Вообще хотел устроить свою личную жизнь, чтобы она не представляла собой быстрые перепихи с женатым мужчиной и отцом двух детей. А теперь его это уже не волновало.       — Что?       — Есть только один выход. Ты ведь знаешь.       Штефан аж напрягся. Тино был таким серьезным. Он даже стал выглядеть постарше, чем обычно.       — Не знаю. Какой выход?       Квартирант зачем-то осмотрелся, а потом сказал:       — Гага хорошая девушка. Она обижена, да, но она может простить, если извиниться. Это братья у нее скорые на расправу. Но и их можно понять. Гагу уже однажды пытались изнасиловать, она с трудом от этого отошла, а ее отец тогда так сильно размазал насильника, что его потом в лицо никто не мог узнать.       — Ох...       Калиш вдруг осознал, что ему безумно стыдно. Он изначально думал о том, как спасти себя и лучшего друга, но как-то не подумал о том, что пережила бедная Гага. Она ведь такая хорошая девушка, она сразу отнеслась к нему с добротой, она так ему помогала. Он должен был думать именно о ней.       — Теперь ты понимаешь? Ее братья не просто так беснуются, но если она их отзовет, они оставят вас в покое.       — Думаешь?       Это была какая-никакая надежда на лучший исход.       — Конечно, — улыбнулся Тино. — Просто поверь мне. Я готов помочь чем смогу, мне ведь выгодно, чтобы ты смог жить тут спокойно.       Штефан кинул, а после задумался. Поговорить с Гагой стоило, но оставалось много моментов, которые бы вообще могли сделать так, что он не успеет и слова ей сказать. Слишком много таких моментов.       — Она не захочет говорить со мной.       Вейнямейнен задумчиво кивнул.       — Скорее всего. Но ведь можно попробовать, постараться сделать так, чтобы она тебя послушала.       — Наверное...       Тино прав — это единственный выход. Пытаться что-то объяснять Милошевичам глупо.       — Выше нос, Штеф, — ободряюще сказал квартирант. — Завтрак готов. А ты вчера даже не ужинал, ведь так?       Это была правда. Калиш и сам не замечал, что зверски голоден, а едва Тино заговорил о еде, его желудок заурчал. Это говорило лучше любых слов.       — Давай есть. Говоришь, Вилле не стал завтракать?       Хозяин дома поднялся на ноги и хотел было направиться на кухню, как вдруг послышался стук в дверь. Уверенный в том, что это опять Милошевичи, Штефан встрепенулся, но тут послышались громкие шаги. По лестнице спустилась Кьяра. На ней красовалось явно очень дорогое платье до колен, не сильно облегающее, но более чем откровенное, а каштановые волосы были собраны в хвост.       — Шумят тут с утра пораньше, — заметила она. — Отвратительно. И спать было неудобно, ужасный матрас.       Штефан поджал губы.       — Если что я не держу.       Кьяра буквально обожгла его взглядом, но отвечать не стала. Она направилась к парадной двери, дабы открыть ее.       — Привет, шоколадный.       — Хай, малышка.       В следующую секунду Калиш и Вейнямейнен увидели просто огромного чернокожего бугая под два метра ростом. Этот кто-то обнял и поцеловал Кьяру, а после ввалил в прихожую то, что принес с собой — плазменный телевизор и сумку.       — Я тебя вчера ждала.       — Прости, пупсик, дела были.       У Штефана едва не начался нервный тик.       — Это еще кто? — почти спокойно спросил он, уже понимая, что ему подогнали очередной повод для того, чтобы нервничать.       Кьяра даже удостоила его взглядом.       — Это Амади, мой парень. Мы будем жить вместе.       Калиш кашлянул.       — Этот верзила не будет жить в моем доме.       — Он будет жить со мной, в моей комнате, — отозвалась Кьяра. — И мне плевать на твои возражения. Я плачу за эту комнату, и поэтому сама решу, с кем мне в ней жить.       Это хозяин дома и сам понимал, однако они не обговаривали условий проживания или других деталей.       — Ты мне за нее не платила, к слову. Более того — я не давал разрешения тебе тут жить. Я вообще просил тебя убраться, потому что у нас тут мужской коллектив.       Тут в беседу влез чернокожий бугай.       — Рот закрой, блондинчик. Мы где хотим, там и будем жить.       — Это, блять, мой дом.       — Да заплачу я тебе, жмот, — отозвалась Кьяра. — Пошли, шоколадка, плевать на них.       — Точно, детка.       Сразу после этого сладкая парочка направилась обратно к лестнице. Девушка шла, грациозно покачивая бедрами, а ее благоверный едва ли не облизывался, идя следом вместе со своими телевизором и сумкой. Просто отлично, только этого Калишу и не хватало для полного счастья.       — Да вы издеваетесь...       Он обреченно посмотрел на Тино, но тот лишь растерянно пожал плечами. Он и сам был в шоке от того, что происходило.       — Может, ты все же поешь?       — Я сейчас умом тронусь.       Он все же направился в сторону кухни, стараясь хоть немного не думать как о противной квартирантке с ее ебарем, так и о Милошевичах, обещавших разбить стекла и яйца. Не стоило думать об этом на голодный желудок.

***

      Мэттью поморщился от светившего прямо в глаза солнца, а после повернулся на бок. Минувшей ночью он плохо спал, охваченный мыслями о Фели, заснул лишь под утро. Его организм был просто истощен из-за переживаний.       — Мэтти, ты в порядке?       Женский голос доносился словно из-за ваты в ушах. Уильямс поморщился и приподнялся с места. Он лежал на своей кровати, укрытый сразу двумя одеялами, а прямо перед ним стояла Мэгги, его младшая сестра.       — Что такое? — хмуро спросил он.       Девушка смотрела на него с волнением.       — Обычно ты в такое время на пробежке. Я волновалась за тебя. Скажи, у тебя все нормально?       Она всегда за него переживала. Добрая и светлая Мэгги вообще всегда переживала больше о людях вокруг, а не о себе. В особенности, конечно, о единственном и горячо любимом братике.       — Да, нормально.       Мэттью никогда не умел лгать, а Мэгги всегда хорошо чувствовала ложь и притворство.       — Братик, лучше не испытывай мое терпение.       Уильямс посмотрел на нее взглядом, умоляющим отстать, но сестра дала понять, что без объяснений его не отпустит. Ей было девятнадцать лет. Примерная студентка колледжа, хорошая девочка, скромная и отзывчивая, малозаметная на фоне сокурсников, как и Мэттью. Однако в определенных случаях эта девушка умела быть жесткой и упорной, особенно если дело касалось непосредственно ее семьи.       — У меня все хорошо. Просто настроения нет.       Мэгги кивнула и присела на кровать. Конечно, так она и отстанет. Уильямс слишком хорошо знал свою любимую сестричку, чтобы и правда на это рассчитывать.       — Лучше сам выкладывай, почему его у тебя нет.       Когда девушка забралась к нему под одеяло, Мэттью лишь кивнул сам себе и чуть подвинулся, что сестра смогла удобнее устроиться рядом с ним и положить голову на его плечо. Они всегда были очень близки, делились абсолютно всем. Так зачем же ему сейчас пытаться что-то скрывать. Да, он привык не делиться своими проблемами и переживаниями, но Мэгги — это особый случай.       — Просто... Я даже не знаю...       — Это из-за той девушки, с которой ты вчера ходил в картинную галерею на выставку?       Уильямс округлил глаза.       — Откуда... О нет, мама сказала?       Мэгги кивнула, чуть приобняв брата за талию.       — Да. Она была так рада, просто светилась. Сказала, что ты нашел образованную девушку с отличным вкусом, которая к тому же разбирается в живописи.       Мэттью задумчиво положил руку на ее плечо.       — Знаешь, так и есть.       — Мой братик, наконец, влюбился?       Ответ на этот вопрос еще вчера казался Уильямсу сложным. А влюбился ли он в самом деле? Что он испытывает к Фели? Почему она смогла так быстро засесть в его сердце? Почему ему так плохо от того, что она ушла вчера? Он боялся ей звонить, боялся показаться слишком навязчивым. А еще он боялся того, что она больше не захочет его видеть.       — Да, влюбился.       Вот так просто было в этом признаться. Вот в этом все дело. Он влюблен в Фели, он хочет быть с ней. Он хочет просто говорить с ней, видеть ее, слушать ее звонкий смех. Хочет гулять с ней, ходить по выставкам и слушать, как она часами рассказывает о какой-то картине. Хочет выпивать с ней и играть в карты. Хочет слушать ее странную жаргонную речь. Хочет пить с ней кофе по утрам.       Он просто хочет, чтобы она была в его жизни. Чтобы она занимала в ней огромное место. Хочет, чтобы он сам был важен для нее. Хочет целовать ее и держать за руку. Не это ли любовь?       — Это же здорово, разве нет? — сказала Мэгги. — Ты вчера утром просто сиял, а вернулся сам не свой.       — Все-то ты подмечаешь...       Да уж, от внимания сестры ничто не укроется, и к этому, вероятно, тоже стоило давно привыкнуть.       — Сложно было такое не заметить, знаешь ли. Давай, рассказывай. И лучше с самого начала, не упуская важных деталей.       Мэттью выдохнул.       — Ладно. Мы с ней познакомились в клубе "Голубая фея". Алу приспичило туда поехать, а я не мог отпустить его одного.       Мэгги аж подскочила с места.       — Гей-клуб?       Стоило ли удивляться тому, что она в курсе, что это за заведение.       — Ну, да. Ты-то откуда знаешь?       — Да как же не знать-то, если твой друг Гил мне все уши о нем прожужжал. Он иногда бывает даже очень откровенным. Но я удивлена от того, что ты туда пошел вообще, это специфичное заведение со стриптизерами.       — Я знаю, — буркнул Мэтт. — И я туда пошел только ради Ала.       Однако парень сразу понял, что сестру это ни капли не смутило. Словно сам факт того, что ее брат-натурал был в гей-клубе — это просто сущий пустяк. Хотя может это и правда пустяк.       — Итак, как ты вообще умудрился познакомиться в таком заведении с девушкой?       Уильямс пожал плечами.       — Не знаю, это случилось так спонтанно. Она работала там, пришла к бармену, он вроде как ее старый друг. И села она как раз рядом с нами, там и познакомились, сговорились. А когда Ал свалил с каким-то парнем, выпили и пошли гулять, в итоге я оказался у нее дома на ночь.       Мэгги посмотрела на брата.       — Та самая ночь, которую ты якобы провел у Ала дома?       Парень едва не покраснел как какой-то школьник.       — Ну, да.       — Вы переспали?       — Нет, — Мэтт не смущался откровенных вопросов сестры. Вернее старался не смущаться. — Мы просто болтали, пили водку и играли в карты, а под утро я просто уснул на диване в гостиной. И это было так круто. Мне еще никогда и ни с кем не было так хорошо, как с ней тогда. Хотя... Вчера в галерее тоже было хорошо.       На сей раз его сестра приподнялась, чтобы посмотреть на него. Она была более чем серьезна, и он это понимал.       — Вы просто проводили время вместе, как старые приятели, и ты в таком восторге? — проговорила Мэгги. — Да уж, брат, это серьезно.       Но Мэтт был хмур.       — Спасибо, это я и сам понял.       Но сестра заулыбалась.       — Почему ты такой грустный? Наверняка же все хорошо. Ведь не могло произойти ничего плохого?       Этого Уильямс и сам не понимал.       — Я не знаю, Мэгг. Это был такой момент... Я просто пропал, поцеловал ее, а она меня оттолкнула и убежала. Кажется, я ее обидел.       — Она сказала что-нибудь?       Мэгги намерена была разобраться во всем. Уж если ее любимому брату удалось встретить настолько симпатичную ему девушку, упускать ее точно нельзя. Того же мнения придерживалась и Анна, которая видела сына минувшим вечером и сразу поняла, что что-то не так.       — Сказала "прости". И все, — Мэттью вдруг осенило. — Я понял. Она воспринимала меня как друга, а когда я ее поцеловал, она убежала, все поняв. И извинилась потому, что изначально не думала обо мне именно как о парне.       — А может, она просто растерялась? — улыбнулась Мэгги. — Когда меня впервые поцеловал парень, я тоже убежала. Он мне нравился, но мне стало так стыдно. Безумно стыдно. Вот я и унесла ноги.       Уильямс выдохнул.       — Как же с вами, девчонками, сложно... — Он уставился на сестру. — Стоп, это какой парень тебя целовал?       Мэгги тут же густо покраснела.       — Не важно, суть не в этом. Тебе просто нужно поговорить с Фели и узнать наверняка, что да как, вот что самое главное.       — Почему ты не рассказывала мне о том, что целовалась с парнем?       — О боже, Мэтт... Это было один раз, и то я сбежала. Что тут рассказывать-то? Давай лучше подумаем о ситуации с Фели. Позвони ей, назначь встречу. А лучше попробуй найти ее... Да, точно, ты же знаешь, где они живет! Иди к ней!       — Мэгги, перестань.       Уильямс поднялся с кровати. Да, наведаться за разъяснениями домой к Фели — идея здравая, но был момент, который сильно мешал решиться. Что, если это будет воспринято Фели как попытка навязаться? Уж чего-чего, а быть навязчивым и надоедать девушке он точно не хотел. А проявить настойчивость парню мешала природная скромность.       Избавив себя от пижамы, он принялся одеваться, прекрасно зная о том, что сестра отвернулась, дабы не смущать его.       — Я не перестану, Мэтт, даже не надейся.       Девушка тоже выбралась из кровати и принялась ее заправлять. Ее движения были резкими и нетерпеливыми, редко Уильямс видел сестру такой. Натянув на тело домашнюю футболку, парень выдохнул.       — Послушай, я сам со всем разберусь. Не нужно в это лезть, пожалуйста.       Мэгги поправила одеяло, а после повернулась к брату и заправила за ухо светлую прядь.       — Я не буду лезть, если ты пообещаешь с ней поговорить. Договорились?       Она подошла к Мэтту и протянула ему руку. Тот даже обрадовался тому, что они быстро к такому решению.       — Договорились, — кивнул он, пожав ладонь сестры. — И маме тоже передай, что не стоит пытаться строить мою личную жизнь вместо меня. Это будет слишком плохой идей, правда. Мы поняли друг друга?       — Конечно.       Покинув спальню Мэттью, они направились вниз, на кухню. Мэгги была права — парень пропустил пробежку, так что Анна обязательно начнет спрашивать его о самочувствии и вообще причинах того, что он проспал. Этого не хотелось. И дело не в том, что парня раздражала излишняя забота, вовсе нет. Он обожал свою мать и искренне радовался всему, что она для него делала, а потому и не хотел лишний раз ее тревожить. Анна была удивительной женщиной, совершенно уникальной, доброй, умной и веселой. А еще она любила своих детей и вкладывала в них всю душу, стараясь при том их не разбаловать. И у нее это получилось.       — Доброе утро, милые.       Уильямс постарался улыбнуться матери.       — Доброе утро.       За столом уже сидел Андре, их отец. Это был грузный и вечно хмурый мужчина с собранными в небольшой хвостик светлыми волосами, сиреневатыми глазами, которые унаследовали его дети, крепким телосложением и меланхоличным характером. Он всегда был спокойным и лаконичным, говорил только по делу, но умел внимательно слушать и анализировать. Было в нем много качеств, которые так уважал Мэттью, например, его трудолюбие и серьезный подход к делу. Андре любил их с Мэгги, хоть и не афишировал этого никогда. Он располагал собственным предприятием, основанным с нуля, довольно часто задерживался допоздна, вкалывая изо всех сил. Он добился больших успехов, так что его компания теперь располагала авторитетом, которого Андре добился кровью и потом. Мужчина молча пил кофе. Он лишь мельком посмотрел на сына и тут же отпустил взгляд, возвращаясь в свои мысли.       — Завтрак давно уже готов, садись за стол, — сказала Анна. — Надеюсь, вы не опоздаете в колледж, лодыри.       В ее голосе не было и намека на упрек, однако женщина была права.       — Конечно, не опоздаем.       Мэттью сел за стол, а Анна поспешила положить в его тарелку кусочек бекона с яичницей. Мэгги тем временем налила себе и брату кофе.       Анна по обыкновению сияла улыбкой. Порой казалось, что время не властно над этой женщиной. Она всегда выглядела молодо и свежо, сияла природной красотой и извечным блеском в голубых глазах. Вместе с тем у нее был такой простой характер, что Мэттью порой и сам воспринимал ее как свою ровесницу. У Анны Уильямс были длинные светлые волосы, румяное ясное лицо с высокими скулами, светлые линии бровей и родимое пятно на левой части лба, слишком очевидное и выделяющееся на светлой коже. Смотря на ее стройную фигуру с тонкой талией и обманчиво хрупкими плечами, никто бы не предположил, что она мать двух совершеннолетних детей.       — Итак, молодой человек, когда ты познакомишь нас со своей девушкой?       Мэттью едва не подавился яичницей, Мэгги прыснула в кружку с кофе, а Андре еле сдержал смешок. Поразительно, даже отец уже в курсе. Осознав это, парень раскраснелся и посмотрел на мать.       — Да нет у меня девушки.       Анна выдержала его взгляд, отвечая ясной улыбкой.       — Так сделай так, чтобы она стала твоей девушкой.       — Боже, мама...       — Из какой она семьи?       Поразительно, но этот вопрос задал Андре. Этого Мэттью никак не ожидал, ведь отец всегда держался от подобных вещей особняком и вообще считал, что не стоит обсуждать чужую личную жизнь. Парень растерянно посмотрел на сестру, но Мэгги лишь пожала плечами. Ее, по всей видимости, тоже смутило то, что Андре это заинтересовало.       — Ну... Она живет не с семьей, — отозвался младший Уильямс. — Родилась в Суат Сайде, рано съехала от семьи и теперь живет самостоятельно.       Андре побуравил сына неопределенным взглядом. Едва тот запаниковал и хотел было начать расписывать, какая Фели умница и вообще замечательный человек, как отец вдруг удивил его еще сильнее:       — Одобряю.       Мэтт трижды изменился в лице.       — Правда?       А Андре лишь кивнул.       — Человек, который живет самостоятельно и ни от кого не зависим — твой вариант. Так что да.       Это походило на очень глупую шутку. Отец одобрил его отношения, которых нет, с девушкой, в которую он влюбился, очевидно, совершенно не взаимно. Мэттью подумал о том, что он сам был бы не против познакомить семью с Фели. Наверняка она бы им понравилась. Андре, как человек, которого однажды лишили всего и оставили на улице, человек, который все сделал для себя и семьи буквально из ничего, точно бы остался доволен таким выбором сына. Да и Анна бы оценила ее легкий характер, образованность и чувство юмора. Но опять же — Фели не его девушка.       Возможно, Мэгги права, и ему определенно стоит хотя бы попробовать поговорить с Фели. Хотя бы позвонить ей. Может же она просто сказать ему, что да как. Либо подтвердить, что он правильно все понял, либо объяснить что к чему.       — Видишь, — улыбнулась Анна. — Даже папа заранее одобряет, а ты знаешь, какой он привереда. Так что не тяни с этим.       Мэттью посмотрел на мать. Он честно восхищался этой женщиной всю сознательную жизнь, хотя бы потому, что она, выбирая когда-то между богатым юношей с большим состоянием и изысканными манерами и между лишившимся всего и оказавшимся на улице Андре, выбрала последнего. Выбрала потому, что искренне любила и знала, как сильно ее любит тот.       — Мама, я сам со всем разберусь. Пожалуйста, не надо на меня давить.       — Ну, что ты, никто не давит.       Анна отвела взгляд. Эта по жизни молодая и сияющая женщина хотела, чтобы ее уже взрослые дети устроили свою личную жизнь и подарили ей внуков. Она не раз намекала на то, что готова взять все хлопоты по уходу за ребенком на себя, дабы и Мэттью, и Мэгги могли учиться и работать, то и дело ходила в детские магазины и умилялась одеждой для малышей, даже игрушками закупалась. Однако ни сын, и дочка не спешили с тем, чтобы наделать уже долгожданных внучат.       — Прости... — выдохнул Мэттью. Он положил вилку на стол и, протянув руку, коснулся ладони матери. — Просто дай мне время, ладно? Я не могу с этим спешить.       Анна кивнула.       — Знаю, ты у меня умница.       Мэттью честно обожал свою семью и иногда невольно корил себя за то, что не оправдывает некоторых ожиданий. Но опять же, ни мать, ни тем более Андре никогда его ни в чем не упрекали.       — Спасибо, мама.       Мэгги смотрела на брата задумчиво, словно что-то прикидывая про себя, однако Мэтт не обратил на это внимания. Стоило поспешить, чтобы в самом деле не опоздать в колледж, как ему, так и сестре, а вот Андре нужно было оказаться на работе.       — Кстати, я рад, что Гилберт тебе понравился, — сказал он отцу. — Он тебя не подведет, поверь.       Мистер Уильямс кивнул.       — Рассчитываю на это.       Мужчина серьезно относился к подбору персонала. Он всей душой радел за предприятие, которое создал своими силами. Когда-то, еще до рождения детей, его серьезно подставил родной брат, решивший после трагической гибели родителей обнародовать завещание, по которому все родительное состояние переходило ему. Как только завещание вступило в силу, брат буквально указал Андре на дверь, не волнуясь о том, что тому даже некуда пойти.       Именно тогда в жизни братьев и появилась красавица Анна. Братья Бонфуа (именно такую фамилию и носил когда-то Андре) оба были в нее влюблены, а гордая девушка не подпускала никого из них к себе и близко, но приглядывалась при этом, словно оценивая. Когда младший из братьев, Франциск, вышвырнул из дома и из своей жизни Андре, именно Анна его спасла. Она повела его к себе дом, когда нашла спустя неделю среди кучи бездомных людей, она заставила его жить. Забыть о ненависти к брату, вообще выкинуть его из головы, и жить новой жизнью.       Они поженились. Андре, ставший едва ли не нахлебником в скромном доме Анны и ее семьи, искренне переживал о том, что портит жизнь девушке. Сколько раз он пытался разорвать их отношения, убежденный в том, что он не достоин ее, но Анна проявила невероятное упорство. А когда стало известно, что она беременна, Андре составил бизнес-проект, с которым пошел к отцу Анны. Тот лишь дал зятю пару советов, а потом, действительно сильно рискуя, взял кредит в банке, заложив дом. Спустя полгода основанное предприятие, в котором числилось лишь восемь работников, начало приносить прибыль. Кредит был погашен, а уже после Андре начал откладывать уже на собственный дом.       Теперь это иначе как чудом нельзя было назвать. Андре везло во многих вещах, но не на одном везении все держалось — он порой работал круглыми сутками, решал множество сложнейших задач, несколько раз едва не подставился, иногда и вовсе срывался, слишком уставший и задерганный. Но было нечто, что заставляло его стойко переживать любые испытания. Приходя уставший домой, он видел Анну, которая встречала его теплой улыбкой. Всякий раз, когда она его обнимала и целовала, Андре понимал, ради чего вкалывает. Очень часто Анна сама приезжала к нему на работу с обедом или ужином и старалась помогать с отчетной документацией. Если Андре сотворил сам предприятие, то Анна сотворила Андре, такого, какой он сейчас есть.       Когда родившемуся вскоре Мэттью исполнился год, они переехали в свой собственный дом. Отец Анны безумно гордился зятем и то и дело ставил его в пример своему собственному сыну, а Андре помогал семье жены, которую считал своей собственной. Уже потом появилась Мэгги, такая же солнечная и улыбчивая, как Анна, и такая же меланхоличная и тихая, как Андре. Дети оба были похожи на них в равной степени, с ними вообще не было проблем, потому как Анна тщательно занималась их воспитанием.       Мэттью обожал мать, и при этом безумно восхищался отцом. Они казались ему идеалом — люди, которые сами, через тяготы и потери, сотворили свое счастье. Фели казалась ему такой же. Уж не потому ли он сильно потерял голову от нее? Хотя его сердце екнуло ровно в тот же миг, когда он ее только увидел.       — Гилберт молодец, — кивнула Анна. — Я давно его не видела, равно как и Альфреда. Как у них дела?       — Все отлично, — отозвался Мэттью, мимоходом вспомнив о том, что минувшим днем так и не созвонился с Алом. А ведь тот говорил, что с утра поедет в Саут Сайд к тому парню, стриптизеру. Паршивая идея, конечно, но отговаривать Джонса вообще бессмысленно. Но если он и правда поехал, то надо узнать, все ли с ним хорошо. Да, стоит позвонить ему по пути в колледж.

***

      — Проходи.       Тодор несколько неловко переступил порог и окинул взглядом уютную гостиную. Да уж, это намного лучше, чем вонючая дыра, в которой они со Штефаном живут. Помещение было отделано в светло-бежевых тонах, на стенах висели картины, явно не дешевые копии каких-то там оригиналов, матовое покрытие мебели и золотистые шторы прекрасно сочетались, создавая ощущение традиционных гостиных австрийских аристократов. Сразу видно, кто занимался дизайном. Во всем чувствовался изысканный вкус Софии, который она явно унаследовала от отца. Тодор хорошо помнил господина Эдельштайна, помнил его дом, его рабочий кабинет и даже его одежду, которая довольно редко менялась.       — Это... довольно неудобно, — выдохнул Велков.       Доминик Хедервари лишь кивнул:       — Это более чем неудобно, определенно. Мне-то плевать, но Софи в восторге не будет. В общем, ты садись, устраивайся, а я пойду соображу что-нибудь на завтрак. Или сейчас уже обед?       Он посмотрел на часы, что-то прикидывая, а Тодор кивнул:       — Угу, спасибо.       Дела обстояли паршиво. На него открыли охоту самые опасные гопники Саут Сайда, так что пришлось просить помощи у Хедервари. Тот его, конечно, спрятал, при том забрал он его с собой в Вест Сайд очень осторожно, так, чтобы никто не смог наболтать Милошевичам о его месте нахождения. Видно, у Доминика есть сноровка, он хорошо знает, как скрываться от опасных людей.       — Все-таки обед. Отлично.       Хедервари удалился, надо полагать, на кухню, оставив Тодора одного в гостиной. Молодой мужчина снова огляделся, думая о том, что с его одеждой не первой свежести лучше не садиться на сияющий диван, а потом обратил внимание на рамки с фотографиями, что стояли на журнальном столике. Подойдя поближе, он сразу узнал на одном из фото господина Эдельштайна в компании Софии. Они и правда были очень похожи, стояли оба такие строгие, аристократичные и откровенно чопорные. На другой фотографии была уже семья Хедервари — Доминик, София и их дети. Девочка, которую, как помнил Тодор, звали Лиззи, так же сильно напоминала Доминика, как София своего отца. Помнится отец Штефана говорил, что похожие внешне от отцов дочери всегда бывают счастливы. А вот мальчик был совсем крошкой, черноволосый, как мать, и бледный, как отец.       Тодор никогда не любил детей. Сколько он себя помнил, их многодетная семья жила в нужде. Их дом был в Болгарии, у самого моря, в очень красивом и живописном месте, куда приезжали туристы с разных концов Европы. Казалось бы, это просто мечта, но их дом был маленьким и неказистым, со стенами из глины, покрытой известкой. Всего две комнатки, в которых они ютились огромной семьей, вечная нужна в еде и одежде и презрение со стороны соседей, которые относились к Велковым едва ли не как к прокаженным. Старшая сестра Тодора была красивой девушкой. Она работала в огороде и ухаживала за скотом, а в сезон отпусков проводила экскурсии для туристов и вполне неплохо зарабатывала. Но когда Тодору исполнилось тринадцать лет, все изменилось. У девушки начался роман с каким-то юношей, приехавшим на отдых с семьей. Он обещал ей, что заберет ее с собой, что они поженятся и будут счастливы, но потом он просто пропал из ее жизни. Лето закончилось, а с наступлением осени девушка поняла, что беременна. Их с Тодором отец узнал об этом и просто озверел. Было ясно, что девушка станет матерью-одиночкой, а их семья и без того не жила, а выживала, и никто бы не взял в жены уже беременную не весть от кого девицу. Сестра Тодора плакала от отчаяния, а после наглоталась мышиного яда. Ее не смогли спасти.       Именно после этого на семью Велковых повесили клеймо. Все то и дело шептались о разном. Кто-то то и дело верещал о том, что глава семьи то ли затравил свою дочь, доведя до самоубийства, а то ли и вовсе сам лично заставил съесть яд, дабы избавиться от плода в ее чреве. А кто-то говорил о самой девушке, о том, что она сама виновата, что она стала едва ли не проституткой и спала со многими туристами.       Людская молва, как известно, зла, все об этом знают. А говорили люди долго, не выбирая выражений. Дошло до того, что священник из местной церквушки перестал пускать их на воскресные службы и молитвы, объясняя это тем, что нечего грешным людям делать в святом месте.       Тодор помнил, как его мать сходила с ума и плакала ночами, как отец мрачнел и порой срывался на детях, как пугались ничего не понимающие младшие дети: две сестры и брат. Все стало только хуже. Им отчаянно не хватало всего, в особенности еды, конечно же.       Решение о том, чтобы сбежать, пришло в голову пятнадцатилетнему Тодору совершенно случайно. Он просто сорвался, ни с кем не попрощавшись, решив для себя, что без него семье будет легче. Путь его был долгим, хотя Велков даже понятия не имел, куда направляется. У него не было денег, не было толком нормальной обуви, не говоря уже обо всем остальном. Спрятавшись в багажном вагоне поезда, он добрался сперва до Бухареста, потом оказался в Будапеште, и уже потом в Вене. Выживать приходилось по-разному. В основном юноша воровал еду, таскал мелочевку из чужих карманов или даже кошельки, если повезет, а ночевал то на вокзалах, а то еще где придется.       В Вене ему повезло повстречаться с человеком по имени Михай Калиш. Этот мигрант из Румынии работал на господина Эдельштайна вместе со своим сыном. Пожалев совершенно тощего и выживающего за счет воровства мальчишку, он сам лично его накормил и обогрел, а после устроил на работу подмастерьем. Тодор сильно привязался к нему, но особенно крепкие отношения сложились с сыном Михая, Штефаном. Они стали близки, словно родные братья, всегда помогали друг другу и поддерживали. Между ними никогда не было секретов, так что они знали всю подноготную друг друга и принимали друг друга такими, какие они есть.       Именно Тодор однажды узнал о том, что у Штефана отношения с Домиником. Воспитанный в верующей христианской семье, он, однако, нормально отнесся к этим отношениям, всячески поддерживал Штефана и выслушивал о его переживаниях. В той же мере и Штефан слушал обо всем, что касалось Тодора и его девушек, которые довольно часто сменялись. Порой даже казалось, что Калиш и тот лучше помнит имена девушек друга и причины, по которым он с ними расстался.       А уже потом, когда стало известно о скорой свадьбе Доминика, именно Тодор утешал Штефана, которому разбили сердце. Никто кроме него не знал о том, что Калиш был искренне влюблен в Хедервари и переживал из-за того, что пришлось разорвать с ним отношения. Сам Доминик не подозревал об этом, но Велков знал все. Знал и молчал, храня секреты лучшего друга и всеми силами его поддерживая. Уже потом Тодор бросил стабильную и спокойную жизнь в Вене и подался со Штефаном в Штаты, просто ради того, чтобы тот не был один.       Их связывала действительная крепкая дружба, истинно братская любовь. Именно поэтому сейчас, когда Тодор оказался в опасности, Калиш позаботился именно о безопасности друга, а сам остался дома, прекрасно понимая, что ему может достаться из-за того, что натворил Велков.       — Ты идешь? Софи оставила запеканку, но я могу заказать пиццу, если хочешь.       Тодор сглотнул.       — Давай лучше пиццу. Вам еще детей кормить, оставь пока нормальную еду.       У Доминика была хорошая семья. Вряд ли можно с этим поспорить, конечно, ведь у него красавица-жена и милые дети. И что самое важное — он ни в чем не нуждается. У него есть свой дом и стабильный доход. У него есть все, что нужно для нормальной жизни. В таком положении можно позволить себе детей.       — Ну и ладно.       Хедервари заказал пиццу, а после присел за обеденный стол и посмотрел на невольного гостя. Тот понимал, что от вопросов не отвертеться, а потому кивнул и присел напротив, а после откашлялся.       — Я не виноват.       — Разумеется, — кивнул Доминик. — И именно поэтому тебя сейчас ищут Милошевичи. Я как раз вчера говорил Штефу о том, что с ними нельзя связываться, а уже на рассвете мне пришлось вытаскивать тебя из Саут Сайда, спасая от расправы именно этих ребят. Уверен, это просто совпадение.       Хедервари был откровенно не в духе. Впрочем, его можно понять, ведь он уже запланировал открытие магазина, который хотел поручить им со Штефаном, а Тодор его, получается, подставил.       — Это была случайность, правда.       На сей раз Доминик лишь отвел взгляд.       — Да ладно, я верю, но это ничего не меняет, увы. Милошевичам только повод дай, так они тебя разорвут.       — У тебя есть опыт общения с ними?       — Вроде того... Не суть, я просто хорошо знаю их, в особенности их старика, тот еще верзила. Когда я впервые попытался открыть магазин в Саут Сайде, он открыто разнес мне помещение и украл половину товара. Я очень радовался, когда его, наконец, посадили, не по моему делу, но все же.       — Ты про отца Гаги, да? Его все боятся.       — И не зря. Давай теперь думать, как спасать положение.       Пиццу доставили быстро. Голодный Тодор уплел сразу четыре куска, в то время как Доминик молча смотрел куда-то в сторону, думая о чем-то своем. Велков вспомнил о том, что было минувшим вечером. Они с Гагой остались наедине, а потом он позвал ее к себе в комнату, якобы показать фотографии из Австрии. Очевидно, девушка в самом деле не поняла, с какими намерениями ее повели в спальню, а потому и понятно ее возмущение. Она поцарапала Тодора, а тот даже не смог извиниться или объясниться. Он не ожидал, что она испугается, ведь Гага так смело разговаривала с МакКензи. А еще он не ожидал, что она сбежит так быстро.       Штефан был чертовски прав, когда говорил об осторожности. Тодор его подвел.       — Эй, Доминик, можно спросить тебя кое о чем?       Хедервари посмотрел на него.       — Уже спросил, — буркнул он. — Ладно, давай.       Велков вытер руки салфеткой.       — Что у тебя со Штефом?       Вопрос Доминика явно сильно удивил.       — Прости, что?       Тодор чуть нахмурился. Хедервари должен был понимать, что этот вопрос задан не из банального любопытства.       — Со Штефом, — повторил он. — Ты ведь женат. Я совсем недавно в Штатах, но я не думаю, что это нормально — изменять жене с мужчинами.       Доминик сохранил потрясающее спокойствие.       — Никто не говорил, что это нормально. — Стало ясно, что Тодор намерен добиться ответа, а потому Хедервари хмыкнул: — Я просто делаю то, что мне нравится. Как и Штефан, к слову. Нам это нравится, а еще мы скучали друг по другу.       — Интересно вы дружите, ничего не скажешь...       На этом они и закрыли тему. Что толку обсуждать подобное, если есть куда более важные проблемы?

***

      Антонио фактически не спал всю ночь. Он все вспоминал о том, что произошло минувшим вечером, о том, как с ним поступили брат и сестра де Вард. Это было... странно. Разумеется, в этом было нечто более чем омерзительное, конкретно то, что перед ним целовались взасос родные люди. Для Тима и Эрны это, очевидно, вполне нормально. Но не нормально для Карьедо.       Однако помимо этого Антонио сделал минет Тиму, и ему это понравилось. Не столько процесс, сколько сам факт того, что это был Тим. До чего же паршиво и жалко с его стороны, подумать только. Можно ли было предположить, что Карьедо осознает нечто подобное именно в такой момент?       — Тони, ты хоть живой?       Это был голос Эдуарда. Он, должно быть, уже собирался на занятия. Когда он вообще успел вернуться? Ночью его не было. Или он был, но Антонио столь эпично его не заметил, потому как был не в себе? Сложно так сразу сказать.       Карьедо лежал спиной к нему, бездумно смотря на белую стену.       — Вроде того.       — Ты разве не идешь никуда?       Парень задумался. Он очень редко пропускал занятия, потому как сильно радел за свой грант и не хотел терять возможность учиться. Никакие пьянки не мешали ему поражать преподавателей своими знаниями.       — Нет, не думаю. Хотя кто знает...       Он так не обернулся. Фон Бок немного рассеяно поправил ворот своей идеально отглаженной рубашки, а после взял в руки сумку.       — Ну, как знаешь.       Он покинул комнату, оставив Антонио в тишине. Поразительно, но эта тишина давила на нервы намного сильнее, чем куда более привычные шумы. Карьедо было паршиво. В кои-то веки не хотелось думать вообще ни о чем, в особенности об учебе.       Итак, минувшим вечером он отсосал парню, который при этом страстно целовался со своей родной сестрой. Вряд ли это можно считать нормальным, но суть не в этом. Самая главная проблема в том, что Тим никогда не поменяет своего отношения к нему. Он его ненавидит и имеет на это самое полное право. Но до минувшего вечера Антонио еще надеялся на то, что ситуация может измениться. Зря надеялся.       Однажды Карьедо рассказал о том, что его гложет, Гилберту. Тот был старше и опытнее, а Карьедо нужен был совет именно такого человека. И Байльшмидт тогда вскользь упомянул о том, что у него и самого паршиво все сложилось с первой любовью. Настолько паршиво, что об этом горько просто вспоминать. Но нельзя жить прошлым, надо жить днем сегодняшним. Именно так и сказал Гилберт. Если все уже не сложилось с первой любовью, будет вторая и третья. Такова жизнь, ее вообще глупо посвящать не себе, а другому человеку. И Антонио послушался и стал жить в свое удовольствие, не думая о Тиме де Варде, парне, которому он испоганил когда-то жизнь. Парне, которого он до сих пор любил. Парне, который никогда его не простит и не примет в своей жизни.       — Эй, испанское дерьмо, ты тут?       Карьедо не знал, как долго он лежал на кровати, бездумно смотря на стену. Услышав знакомый голос, он словно очнулся от транса и обернулся в сторону двери. У порога в самом деле стояла Эрна де Вард.       — Ты?       — Значит тут, — заключила девушка, закрыв за собой дверь. — Не зря я уловила тошнотворный запах.       Эрна прошла к кровати Эдуарда с таким видом, будто она была хозяйкой в этой комнате, а не незваным гостем.       — Ты какого хрена тут забыла?       Эта девушка всегда была той еще мразью. Хотя, разумеется, стала она такой не от хорошей жизни. У де Вардов всегда была неважная репутация даже в Саут Сайде. Все то и дело шептались о том, что Йессе пичкает своих детей наркотой, а потом заставляет их заниматься непотребствами на камеру и продает записи как детское порно. Слухов вообще разных было много. Хотя о Беатрисс говорили, что она спит с собственным отцом, но Антонио уже было дело убедился в том, что это не так. Людям только повод дай поговорить, но вряд ли эти слухи беспочвенны.       — Вонючего испанского хрена, — отозвалась Эрна. — Твой сосед очень даже ничего, как раз в моем вкусе. Как думаешь, ему понравится секс со страпоном?       Карьедо ясно понимал, что эта девушка пришла не поболтать с ним. Тут явно какая-то особая причина, иначе бы зачем ей еще и знакомиться с Эдуардом?       — Понятия не имею. Как ты вообще попала в мужское общежитие?       Эрна провела ладонью по покрывалу кровати, делая вид, будто Антонио тут вообще нет.       — Кожа, небось, нежная. Как же бесят эти холеные мальчики из хороших семей. Им нужна хорошая школа жизни. Им нужно, чтобы их кто-то трахнул хорошенько.       Карьедо вообще уже не понимал, что к чему.       — Что? Какого...       — Тебе, в принципе, тоже стоило задать жару. Вчера вышло неплохо, прям самое то. Надеюсь, в следующий раз ты дашь Тиму в жопу. Я бы на это посмотрела, определенно.       — Что?       Это уже и вовсе было слишком уж чересчур. Кто вообще дал право этой девице так говорить?       — Я сейчас сообщу вахтеру о том, что ко мне в комнату вломилась девушка, — почти спокойно сказал испанец.       — Отлично, — кивнула Эрна. — Не забудь добавить, что я несовершеннолетняя. А я тем временем разденусь, чтобы сообщить о том, что ты заманил меня в свою комнату и пытался изнасиловать. Будет подсудное дело — насилие над ребенком. Угадай, кто лишится гранта и вылетит из колледжа? — наконец, девушка посмотрела на него. — Ты. Как видишь, у де Вардов всегда есть козыри в рукаве.       На смену удивлению пришел настоящий страх. А ведь Эрна и правда способна на такое. И попробуй потом доказать, что его оболгали. В комнате ведь нет камеры.       — Что тебе нужно? — прямо спросил он, не желая терпеть присутствия в своей комнате этой особы.       — Поговорить, испанское ты говно. Когда ты в следующий раз пойдешь сосать член моего брата? Я хочу снова присутствовать при этом.       Карьедо злился. Эрна умело выводила его из себя, особо, в общем-то не стараясь. Наверное, это тоже семейный талант.       — Может, мне еще тебе пизду полизать надо? — буркнул он.       Так хотелось, чтобы Эрна ушла, не напоминая ему о позоре минувшего вечера. Но он слишком хорошо знал эту девушку. Знал о том, что она будет давить на самое больное.       — Нет уж, спасибо, — хмыкнула Эрна. — Педики вроде тебя не знают в этом толк. Я до сих пор не понимаю, как у тебя вообще встал на Трисс. Ты же у нас исключительно по мужским задницам.       — Тебе-то какое дело?       Эрна не могла не припомнить ему Беатрисс. Да и стоит признать, что Антонио поступил с ней ужасно. Трисс была хорошей девушкой, доброй и отзывчивой. И ей нравился Карьедо. Возможно, она даже была в него влюблена, кто знает. Они дружили, несмотря на то, что брату Трисс часто доставалось от Антонио. Кто-то даже думал, что они пара. Но Тони всегда хотел Тима, и это стало его наваждением.       Он видел, как Тима бесит его дружба с Трисс, а потому решил добить его, переспав с девушкой. Стоит признать, Карьедо даже не предполагал, что она окажется девственницей. Хотя ему было откровенно все равно, ведь он добился цели. Тим был в бешенстве, Эрна раз и навсегда его возненавидела, узнав правду, а дружбе с Беатрисс пришел конец. Нет, конечно, конец дружбы не был его целью, Трисс была дорога Антонио по-своему, но вышло так, как вышло. Вряд ли будет смысл в том, чтобы сейчас жалеть о чем-то.       — Просто любопытствую. У тебя вообще со всей моей семьей особые отношения, кроме разве что Криса. Хотя я не удивлюсь, если окажется, что с ним ты тоже спал. Ты ведь у нас такой — в каждую дырку член вставишь.       Карьедо рыкнул и вскочил с места.       — Может ты уже свалишь нахрен из моей комнаты?       Он всем своим тоном давал понять, что не хочет видеть и слышать Эрну, хотя девушка и так это понимала. Опять же — она намерено трепала ему нервы. И ей это мастерски удавалось, как и обычно.       — Захочу — свалю, — с полным спокойствием отозвалась она. — Итак, когда ты будешь в следующий раз зарабатывать ртом? Может, уже сегодня или завтра? Тебе вроде как нужны деньги, испанское дерьмо. Верно?       Тони уже не знал, что предпринимать. Если он попытается выставить Эрну силой, та вполне может поднять крик, а потом выставить все так, будто и правда было насилие по отношению к ней. Она несовершеннолетняя, закон будет на ее стороне. А Карьедо никак не сможет доказать, что она клевещет на него.       — Твой гребанный брат украл мои деньги. Его стараниями мне теперь не на что жить, мать вашу...       — Я им горжусь, если это так, — хмыкнула Эрна. — Но я не пойму, чем ты недоволен. Если бы ты не хотел у него сосать, ты бы этого не сделал. Ты даже не обратился в полицию по факту пропажи денег, не сообщил вахтеру о подозрениях. Мне вообще кажется, что ты сам лично подсунул деньги Тиму, чтобы иметь потом возможность пососать его хуй. Или ты просто такой тупой, что не знаешь, как поступать, когда у тебя что-то воруют. Нет, ты, конечно, безмозглый, но явно не настолько.       На сей раз Антонио просто завис. Эрна была чертовски права. Да, он мог много чего сделать. Мог обратиться в полицию, мог забить и попросить в долг у друзей, которые помогли бы безвозмездно. Да и мало ли что еще мог. Но вместо этого он пошел на поводу у Тима и отсосал ему за свои же деньги. И сейчас ему паршиво. На самом деле было бы не так уж и плохо, если бы это произошло, пока они наедине, без присутствия Эрны и без ее страстных поцелуев с собственным братом.       Тони ревновал, прекрасно понимая, что у него нет права ревновать. Нет хотя бы потому, что Тим ему никто.       — Что тебе нужно?       Почему вообще Эрна не ушла минувшим вечером? Почему она смотрела на его позор? И зачем она пришла к нему сейчас? Явно не из любопытства. Несмотря на то, что она совсем юная, она похожа на Тима, она не будет тратить время на пустое сотрясание воздуха без пользы для себя.       — В идеале мне нужно, чтобы ты подох в муках, испанское дерьмо, но пока меня устроит, если ты уже ответишь. Итак, когда?       Карьедо больше всего на свете хотел выкинуть ее к черту из комнаты       — Никогда. Я лучше в самом деле позвоню в полицию и расскажу им о том, что Тим украл у меня деньги. Пусть они с ним и разбираются.       — И как ты докажешь, что это он их украл? У тебя что, были меченые купюры? Очень в этом сомневаюсь.       Эрна так легко парировала ему, и говорила настолько спокойно, почти лениво, что Антонио уже и не знал, что ей противопоставить.       — В таком случае я им расскажу о том, что твой брат продает студентам травку. Вряд ли это законно.       Девушка посмотрела на Карьедо с таким превосходством, что парню стало не по себе.       — Не расскажешь, — уверенно заявила Эрна.       Вся эта ситуация, этот разговор напрягал до поры до времени, но после этой фразы Тони невольно почувствовал страх, хотя ему вовсе никто не угрожал.       — Это еще почему?       — Потому, что ты его любишь и не навредишь ему. И я это точно знаю. Ты вообще всегда любил его, но тебе не хватало мозгов самому это осознать, — Эрна хмыкнула, смотря на Карьедо свысока, несмотря даже на то, что она сидела, а он стоял. — Жалкое зрелище. Понятно, почему ты отвратителен Тиму.       У Антонио похолодела душа.       — Что за бред...       — А еще ты лгать не умеешь. Все эмоции на лице.       Эрна отвела взгляд. Она достала из кармана джинс пачку сигарет и неспешно закурила, чиркнув зажигалкой, словно тем самым давая передышку. И Карьедо ею воспользовался. Он напряженно думал над ее словами, особенно над фразой о том, что он отвратителен Тиму. Неужели это правда? Нет, конечно, Тони прекрасно понимал, что де Вард его, мягко говоря, не сильно любит, но неужели он знает о чувствах Карьедо и считает его жалким? Больно было это осознавать.       Тем временем девушка снова посмотрела на него. Ее ядовито-зеленые глаза все так же смотрели на него, как на мусор, но теперь во взгляде было что-то еще, чего Тони не наблюдал прежде.       — Что тебе от меня нужно? — спросил он с отчаянием в голосе. — Зачем ты вообще говоришь все это?       Выдохнув дым, Эрна прикусила губу, явно что-то обдумывая, а после поднялась на ноги и подошла к нему. Она была ниже ростом, такая худая, с очень тонкой талией, маленькой грудью и обманчиво хрупкими плечами. По мнению Антонио она была красивее, чем Беатрисс — совершенно не женственная, но очень сексуальная. Или дело в том, что она была так похожа на Тима?       — Я говорю то, что хочу говорить. Знаешь, — оказавшись близко, Эрна протянула руку и коснулась указательным пальцем челки Карьедо, чуть отводя в сторону черные волосы и сжимая при этом средним и указательным пальцами сигарету. — Ты бы мог ему понравиться, если бы не был таким придурком. Тебе бы немного... раскрепоститься. И включить хоть ненадолго мозги.       Антонио решительно отстранился от нее.       — Меня это не интересует.       — Я знаю, что могло бы тебе помочь, — сказала она, сделав вид, будто вовсе не услышала его слов. — Есть кое-что.       — Я же сказал...       — Вот это, — Эрна покопалась в карманах и достала небольшой прозрачный пакетик с каким-то белым порошком. — Мы обычно даем первую дозу бесплатно. Хочешь попробовать?       Это был очень даже резкий переход с одного на другое. Карьедо и был бы рад узнать еще что- то о том, что думает о нем Тим, но тут девушка без ложного стеснения решила всучить ему кокаин. Он, небось, семейного производства, Тони слышал о том, что де Варды разводят в теплице маки.       — Нет, — решительно отозвался парень. — Забирай свое дерьмо и сваливай к черту из моей комнаты.       Наверное, стоит все же пойти на занятия, хотя бы на вторую пару. Не хватало еще, чтобы были проблемы в учебе. Карьедо отвернулся от девушки и зашагал в сторону шкафа, давая понять, что разговор окончен. Эрна посмотрела ему вслед.       — И все же я оставлю это здесь, — отчеканила она. — Вдруг ты надумаешь. Ну, когда устанешь вызывать у Тима жалость и решишь, что хочешь стать кем-то, кого бы он уважал хоть немного.       — Мне плевать на Тима. Разговор окончен.       — Ну-ну...       Антонио не оборачивался, но слышал ее шаги. Эрна покинула комнату, успев не хило так подымить напоследок, и лишь в тот миг, когда за ней закрылась дверь, Карьедо смог выдохнуть и оглянуться. Девушка в самом деле оставила пакетик с кокаином на его тумбочке. Зачем ей это? Она решила, что будет весело сделать его наркоманом? Или просто клиентов не хватает?       — Твою мать...       Не долго думая, Антонио положил на тумбочку мятую футболку. Просто так, на всякий случай. Он избавится от этого дерьма потом, следует пока одеться и привести себя в порядок. И, возможно, стоит поговорить с Тимом.

***

      В доме Гюнтера по обыкновению царил полумрак. Окна были закрыты черными шторами практически всегда, но сам дом всегда находился в идеальной чистоте. Уж порядок Мюллер умел и любил поддерживать, в отличие от своих отца и брата, тех еще растяп.       Порой на Гюнтера накатывала настоящая тоска. Он жил один уже пять лет и думал о том, что не хотел бы возвращаться каждый вечер в пустой дом. Такой же одинокой была Дана Калиш, ныне уже покойная соседка из дома напротив. Она всегда была одна, и Мюллера это как-то даже напрягало. Казалось, что это ожидает и его — смерть в полнейшем одиночестве. Но Гюнтер прекрасно понимал, что ситуации разительно разные. Скоро вернется Бернхард, отсидев свой срок в заключении. Спокойные деньки закончатся, а Гюнтер быстро заскучает по одиночеству, ведь с младшим Мюллером покоя не видать в принципе. Он обладает потрясающим талантом влипать в самые невероятные неприятности.       Пока Гюнтер один, только пока. А именно сейчас он впервые за долгое время привел в свой вечно находящийся в покое дом гостя.       — Ого, так чисто. Я не думал, что в холостяцкой берлоге может быть такая чистота.       Мюллер лишь хмыкнул. Они с Александром прошли в гостиную, и невольный гость замялся на месте, неловко переступая с ноги на ногу.       — От тебя воняет, Саша, — заметил хозяин дома. — Я принесу что-нибудь из одежды Берна, у вас почти одинаковый размер, а ты иди в ванную. Господи, когда ты мылся в последний раз?       Брагинский оглянулся к нему.       — Да я как-то и не помню. У тебя есть горячая вода?       — Разумеется.       От Саши в самом деле пахло отвратно, и выглядел как он последний бомж. Жалкое зрелище.       Мюллер не мог понять, зачем ему с ним возиться и зачем он вообще привел его к себе. В этом не было особого смысла, как он сам думал несколько лет подряд, однако оставить Брагинского в доме, где его мог порешать двинутый на всю голову младший сын он тоже не мог. Стоило признать главное — Саша небезразличен ему, он до сих пор имеет для него большое значение.       — Это хорошо. Я тогда пойду?       — Иди. Я принесу тебе сменную одежду, свое тряпье брось в стиралку. У меня пока побудешь, пока Ник не успокоится.       — Чертов выродок...       Брагинский выдохнул и поплелся в сторону ванной, а Гюнтер посмотрел ему вслед. Как же жизнь подпортила этого человека. Куда делся прежний Александр? Можно ли его еще вернуть или он пропал уже для всего мира? Стоило это выяснить.       Как только широкая спина Брагинского скрылась за дверью ванной, Мюллер выдохнул и направился в комнату, в которой раньше обитал Бернхард. Младший брат пошел в отцовскую породу, был здоровым и крепким амбалом под два метра ростом. Ниже Саши, но шире в плечах, куда крепче и выносливее. Его одежда в любом случае подошла бы ему больше, чем вещи Гюнтера. Именно поэтому он достал из шкафа свободные спортивные брюки и футболку. Будет в самый раз.       — Ладно, подойдет.       Мюллер дошел до ванной на несколько ватных ногах, прежде, чем открыть дверь, он выдохнул. Саша принимал душ, это было ясно из звуков журчащей воды. А значит, переступив порог, он обнаружит гостя за плотной ширмой под струями воды. Отчего-то эта мысль сильно волновала воображение.       Дверь открылась, Мюллер решительно переступил порог и посмотрел в сторону, где журчала вода. Да, Брагинский купался. Все отлично. Из-за ширмы виднелись очертания его массивной фигуры, и Мюллера заставило это ненадолго замереть на месте. Прошла минута, прежде чем он опомнился и, положив чистую одежду на стиралку, покинул помещение, попутно отметив про себя, что стиралка работает, а значит, Саша и в этом его послушался, и его грязные шмотки станут в кои-то веки чуточку чище.       Мужчина оказался на кухне. Он немного растерянно посмотрел на холодильник, а после вспомнил о том, что у него и правда есть в доме водка, сразу три бутылки, а еще бутылка какого-то недешевого виски — подарок от благодарного отца одного из учеников. Значит, недостатка в алкоголе не будет точно. И это хорошо. Брагинский тот еще любитель выпить, а Мюллер намерен позволить ему напиться до беспамятства. Стоит еще для приличия сообразить хоть какую-то закуску иди что-то вроде того.       Повезло, что можно не спешить в школу, уроков у него все равно не было, а прочие заботы подождут до более удобного момента. Сейчас важнее был гость, что плескался под теплыми струями в ванной.       — Надеюсь, он не сольет всю горячую воду.       Хотя это была бы самая ничтожная проблема из всех возможных. Мужчина накрыл на стол, предварительно нарезав хлеб и сыр, а потом, чуть подумав, достал сразу две бутылки водки и уставился на них.       Его старинный знакомый, чутка отбитый и не особо адекватный Йессе де Вард, однажды подарил ему кое-что в благодарность за то, что Мюллер помог его старшему сыну получить грант на обучение в колледже. Помимо действительно дорогого виски, это был некий порошок, который, как говорил сам Йессе, очень интересно подействует на того, кто выпьет его разбавленным в жидкости.       Наркотики и алкоголь — не лучший подарок для Гюнтера Мюллера, но вот именно сейчас мужчина думал о том, что де Вард как в воду глядел в свое время, знал, что все это пригодится. Может и правда знал, тут даже нечему удивляться особо.       В итоге водка и виски заняли свое место на обеденном столе, как раз рядом со скромной закуской. Еще немного подумав, Гюнтер решил сварить кофе. Ему необходим был кофеин, чтобы окончательно решиться на то, что он должен был сделать. Вернее хотел сделать. Ни о каком долге тут не шло и речи. В идеале стоило вообще оставить в покое Брагинского или просто поговорить с ним, дабы наставить на путь истинный, но Мюллер уже понимал, что это не взымеет смысла.       — Ого, по какому поводу гуляем? — спросил подоспевший Александр.       Гюнтер посмотрел на него. Чистый после ванных процедур, с влажными волосами, стоящими торчком, и румянцем на щеках он выглядел значительно лучше, чем в момент их прихода.       — Без особого повода, — отозвался Мюллер. — Можешь расслабиться. Да и перекусить тебе не помешает.       Брагинский, кажется, не верил своей удаче, до того он сиял.       — Сегодня явно какой-то праздник.       Когда Гюнтер закончил с варкой кофе, Саша сидел за столом, методично поедая сыр с хлебом и оценивающе глазея на представленные его внимаю бутылки.       — Я сейчас приду.       Хозяин дома поспешил покинуть кухню. Он направился в спальню, к шкафчику, в котором хранился тот самый подарок от Йессе де Варда. Стоило ли это делать вообще? Гюнтер не был ни в чем уверен, но надо было уже решаться на что-то. Сжав в руках пакетик с подозрительным порошком, он выдохнул, а после обратил свое внимание на новенькую видеокамеру. Ее Мюллер купил совсем недавно, на честно заработанные и накопленные деньги. План пришел в голову просто моментально, и мужчина решительно кивнул своим мыслям. Что ж, вот так он и поступит, а дальше будь что будет, в самом деле.       Когда Гюнтер вернулся на кухню, Александр все еще жевал сыр и смотрел на него выжидающе, словно подгадывая момент, когда можно будет приняться за распитие алкоголя. Отчего-то Мюллеру стало немного смешно. Он и сам не мог понять, почему.       — Все нормально? — спросил Брагинский.       Мюллер лишь кивнул, положив компактную камеру на кухонную тумбу и направившись в сторону выдвижного шкафчика.       — Более чем. Сейчас достану бокалы. Ты наверняка хочешь выпить, я ведь не ошибаюсь?       Кажется, в тот миг Александр даже что-то заподозрил, но он всегда доверял Гюнтеру. В самом деле, разве старый добрый друг Гюнтер может желать ему вреда? Разумеется, нет, глупость какая.       — Не ошибаешься, — кивнул мужчина. — А точно все нормально? Ты же всегда меня ругал за то, что я много пью.       И это тоже правда. Однажды Гюнтер едва не ударил его за очередную пьянку, хотя это было давно.       — А сегодня мне кажется, что ты имеешь полное право выпить.       Повернувшись к гостю спиной, Мюллер достал два бокала и один простой стакан. Последний момент, чтобы решиться, но рука не дрогнула. Он весьма осторожно высыпал порошок в стакан, не слишком много, чтобы чего доброго не случился передоз из-за алкоголя, а потом наполнил стакан простой водой из кувшина. Порошок растворился быстро, как и рассчитывал Гюнтер. Все отлично.       — Ого, ты никогда раньше так не считал.       Мюллер, наконец, обернулся.       — Только сперва выпей аспирин, чтобы потом голова не болела. Вот.       Он поставил стакан с водой перед Брагинским, а тот лишь кивнул, радуясь возможности снова напиться.       — Ладно.       Нет, он ничего не заподозрил, прекрасно. Мюллер смотрел на то, как гость залпом осушил стакан, а после кивнул и поставил на стол бокалы.       — Только не жди, что я буду напиваться с тобой, я трезвенник.       — Да, я помню.       Камера лежала на все том же месте, Гюнтеру казалось, что он спиной чувствует ее наличие. Теперь и правда самое главное, чтобы Саша ничего не заподозрил. А вот когда он напьется, когда порошок подействует — вот тогда будет поздно. И это совершенно точно.       — Тогда открывай, а я налью себе кофе.       — Как скажешь.       Запах кофеина успокаивал и помогал размышлять здраво. Мюллер смотрел на Брагинского, на то, как он опустошает первую стопку и вновь уверил себя в том, что поступает правильно. Не стоило ждать все эти годы и смотреть на то, как Саша спивается, стоило еще тогда, годы назад, взяться за него и остановить падение его личности. Но еще не поздно. Он справится. Он все сделает как надо.       — Закусывать не забывай.       — Сегодня явно какой-то праздник, — снова заметил Александр, которому до сих пор не верилось в такую щедрость старого друга. — Что-то особенное случилось, да?       — Случится… — буркнул Гюнтер. — Ты пей-пей, не отвлекайся.       И опять же Саша не заметил ничего подозрительного. Потрясающая наивность, ничего не скажешь.

***

      — Эй, просыпайся.       Альфред поморщился, а после потянулся всем телом, сжимая в объятиях такого теплого Ива. Он в самом деле был теплым и мягким на ощупь, и Джонсу это нравилось.       — М-м-м… Что такое?       — Уже утро, Ал. Мне надо собираться на работу.       Парень хоть и медленно, но вспомнил, где он вообще находится и с кем. Минувшим вечером он задержался в доме Брагинских, по настоянию Наташи остался на ночь, а потом очутился в комнате Ива с презиками. Да уж, Наташа явно поняла, что они с ее старшим братом не просто друзья или знакомые, и сразу дала понять, что ее не смущает. Она и правда хорошая девушка. А еще в доме должен быть младший ее брат, от которого вообще никто не знает чего ожидать. У Ника эндогенный психоз, из-за которого он порой срывается и не контролирует себя. Минувшим вечером он чуть не придушил ту назойливую китаянку, которая твердила, что она девушка Ива. И к слову о ней.       — Ив?       Брагинский тем временем выпутался из его объятий и поднялся на ноги. Он был совершенно обнажен, на его теле местами отчетливо проступали засосы и небольшие синяки, и не стоило гадать о том, откуда они вообще взялись. Парень обернулся к нему, совершенно не стесняясь своей наготы, а после потянулся за штанами.       — Чего?       — У тебя есть девушка?       Вопрос Брагинского не особо и удивил. Он как-то странно пожал плечами, а после швырнул брюки обратно на пол и поплелся к небольшому шкафу, продолжая поиски одежды.       — Была, по крайней мере. Я недавно сообщил ей о том, что мы расстаемся, а она не согласилась с моим решением.       — Ты любишь ее?       Джонс всегда был стопроцентным геем, и он совершенно не понимал, как можно любить представителей и мужского и женского полов сразу. Это попусту не укладывалось в голове, хотя парень и понимал, что такое бывает, притом довольно часто. Есть бисексуалы, есть пансексуалы, у каждого свои предпочтения. Альфреду всегда казалось, что именно с такими людьми сложнее всего строить отношения. Их может увести вообще кто угодно, и соответствовать их ожиданиям всегда сложнее.       — Любил, — отозвался Ив. — Она хороший человек, добрый и отзывчивый, но нам с ней явно не по пути. У Линь большие амбиции и планы на жизнь, ей не нужен балласт вроде меня. А у меня семья, которой я нужен и которую я никогда не брошу.       Джонс присел и чуть поерзал на месте.       — Линь хотела, чтобы ты уехал с ней из Саут Сайда, да?       — До сих пор хочет, — отозвался Брагинский. — Это было бы самым простым решением — просто свалить к черту, отвечать только за себя. Думаю, и жизнь была бы проще.       Альфред уставился на Брагинского.       — Но ты не бросишь семью.       — Не брошу.       Наконец, Ив достал из шкафа джинсовые брюки черного цвета и рубашку в тон. Джонс вырвался из потока своих мыслей, когда понял, что Брагинский не удосужился сперва натянуть на себя нижнее белье.       — Эм-м… ты разве не носишь трусы?       Тот лишь махнул головой.       — Сегодня они мне не нужны.       Сколько всего успел Джонс подумать, едва услышав эти слова. Почему Иву не нужны трусы именно сегодня? У него какая-то интимная встреча с кем-то? Если да, то с кем? И насколько это вообще нормально ревновать парня, который по сути тебе вообще никто? Ведь если подумать, кто они с Ивом друг другу? У него ведь девушка есть, хоть для него она уже бывшая, а с ним, с Джонсом, он переспал за деньги. А во второй раз, наверное, из благодарности за то, что Ал помог ему с поисками брата. Так о какой ревности вообще может идти речь тогда?       Увидев его перекошенное лицо, Ив хмыкнул и натянул на тело рубашку.       — У меня сегодня смена в женском кафе, там очень специфичная униформа. Теткам бальзаковского возраста нравятся парни в стрингнах, знаешь ли. Ты хоть в курсе, что это за места такие, эти женские кафе?       Джонс невольно покраснел.       — Нет, а что это?       — Заведения для озорных или одиноких дам. Там часто отмечают девичники всякие.       — Ты там стриптиз танцуешь?       Чувство ревности только усилилось, и Ал готов был корить себя за это, снова и снова твердя, что это не правильно.       — Нет, я всего лишь официант. Ты, к слову, чего сидишь? Разве тебе не надо в школу или еще куда-то?       — Я в колледже учусь.       — Ну, так тем более.       Брагинский зашарил в шкафу, выискивая что-то еще, а Джонс уставился на его спину и ясно вспомнил то, что произошло минувшей ночью. Это не было сексом за деньги, Ив был искренним в своих порывах. Он с таким трепетом отдавался ему, он был так хорош в миг, когда оседлал его… Воспоминания были даже слишком живыми и яркими, так что у парня вмиг стало тепло в области паха. Он сглотнул, все так же смотря на Брагинского. Интересно, этого парня вообще можно не хотеть?       Поднявшись на ноги, Альфред настиг его сзади и тут же крепко обнял, прижимая к себе. Напряженный член тут же уткнулся в чужие ягодицы, так что Ив вздрогнул.       — Эй, ты чего?       Джонс и сам не понимал, что на него опять нашло. Он просто хотел быть ближе к Иву, хотел, что можно было всегда вот так валяться с ним на одной кровати, обнимать его и ласкать. Хотел просто быть с ним всегда, не думая ни о чем другом.       — Я… эм-м…       Вырвавшись из его хватки, Брагинский обернулся к нему и тут же бросил взгляд на его член.       — Да ты серьезно, что ли? Вот что значит молодой и здоровый организм. Что мне теперь с тобой делать?       В его тоне чувствовалась откровенная насмешка, а Ал понятия не имел, надо ли ему смущаться или обижаться на это. Да, он возбужден. И да, Ив улыбается из-за этого. В чем же вообще логика происходящего?       — Эм-м…       Ал покраснел сильнее, теряясь и не зная, что говорить и что делать.       — Ну, что такое?       Брагинский удивил его еще сильнее, когда коснулся пальцами подбородка и заставил посмотреть себе в глаза. Ал сглотнул:       — Я не знаю, оно само.       Ив хмыкнул:       — Трахаться с тобой я не буду, иначе опоздаю на работу. Так что иди сюда, — он потянул его в сторону кровати и негрубо усадил на ее край, а после присел на колени перед ним. — Только постарайся не шуметь, а то дети еще спят. Нельзя их будить.       — Что ты…       Джонс запоздало осознал, к чему все идет. Да, трахаться с ним Ив не будет, но зато сделает кое-что другое, что решит проблему со стояком.       — Тихо.       — Эй, ты не должен…       Брагинский лукаво улыбнулся, накрыв рукой его возбужденный член, а сердце Ала ухнуло куда-то в область паха.       — Просто молчи.       Он спешил, и это чувствовалось. Открыв рот, он уверенно засосал красноватую головку, заставив Джонса встрепенуться всем телом. Ив определенно умел делать минет.       — Блять…       Стараясь не шуметь, Альфред глубоко выдохнул и запустил руки в светлые волосы Ива. Было так хорошо. Тот скользнул губами по крепкому стволу, лаская при этом чувствительную кожу языком, а Джонс окончательно пропал в своих ощущениях. Брагинский сразу задал быстрый темп, активно двигая головой и отсасывая так, что Алу не хотелось никак ему мешать. Пусть делает все так, это слишком хорошо, чтобы посметь прерывать.       — Черт… Я сейчас…       Было ли дело в спешке, или Ал и сам хотел кончить быстрее, дабы Иву не пришлось слишком долго стоять перед ним на коленях, дабы он не опоздал на работу, ведь это так важно для него, но предоргазменные судороги накрыли парня быстро.       Брагинский не открывал глаза и сосал при этом так увлеченно, что становилось ясно нечто важное — он не заставляет себя. Он делает Джонсу минет потому, что сам этого хочет, и в этом главная причина. Это осознание так и грело душу.       — Ив… я сейчас…       Брагинский оторвался от него в самый последний момент. Белесые струи спермы попали частично на лицо Иву, а частично на живот Ала. Парень еле отдышался, стараясь не терять самообладания и не вырубаться на месте от оргазма, а Брагинский тем временем вытер лицо простыней.       — Все равно пора стирать, — только и заметил он. — Давай, приводи себя в порядок, а то опоздаешь в свой колледж.       Джонс еле отдышался, а после облизал губы и посмотрел на Ива. Тот застыл перед ним и смотрел таким странным взглядом…       — Ив?       — Что такое?       Осознав, что парень все еще в прострации, Брагинский сам вытер его от спермы, а после откинул простыню подальше.       — У тебя ведь уже нет девушки, да?       Иван нахмурился, явно силясь понять, что не так с этим парнем и в какие дали унесло его мозги. Это сложно было понять, ведь Джонс и сам уже не отдавал себе отчета в том, что творит.       — Она так не считает, но вроде как нету.       У Ала что-то щелкнуло в голове. Он вдруг подался вперед, схватив Ива за шею, и впился в его губы властным поцелуем. Тот не успел даже вздрогнуть, явно сильно удивился, но на поцелуй все же ответил. Это опасно смахивало на безумие, но Джонсу было как-то все равно. Оторвавшись от чужих губ, он посмотрел в глаза парню, в эти невероятные сиреневатые глаза, а после почти выкрикнул:       — Будь моим парнем.       Эти слова дались ему с большим трудом. Он прекрасно понимал, сколько всего может быть в их жизни против того, чтобы они были вместе. Причин наберется целый список без конца, если начать перечисление. Начать хотя бы с того, как они вообще познакомились. И это при том, что Ив ничего толком о нем не знает даже. Слишком у них странные взаимоотношения, чтобы становиться парой.       — Ал, ты ведь должен понимать, что…       Брагинский замолк, пытаясь подобрать нужные слова, а Ал сглотнул.       — Я все понимаю. Мы знакомы всего несколько дней, мы познакомились ради секса за деньги, мы из разных социальных групп. Ты об этом хочешь сказать, да?       Ив поджал губы, а после осторожно отстранился.       — А еще о том, что у меня фактически нет времени на отношения, я работаю каждый день и живу в чертовом Саут Сайде. Ты хороший парень, Ал, ты заслуживаешь чего-то большего…       Он все так же стоял на коленях и смотрел на Джонса с таким неподдельным теплом во взгляде. Алу стало вдруг горько на душе.       — А мне кажется, что это ты заслуживаешь чего-то большего. Ты слишком хорош для этого мира, как бы сильно ты не хотел верить в обратное. Таких, как ты, больше нет.       — Глупый мальчишка.       На сей раз покраснел Брагинский, и Джонс просто не мог не заметить этого. Он невольно улыбнулся, осознав, что сказал нечто такое, что смутило этого парня. Должно быть, он смог в кои-то веки подобрать правильные слова для сложившейся ситуации.       — Может и глупый.       Поднявшись на ноги, Ив отошел от него в сторону.       — Точно глупый. Это пройдет, совсем скоро. Вот увидишь — тебе надоест и ты уйдешь, справедливо решив, что не нужна тебе эта морока. Не нужна моя проблемная семья, мой дрянной дом и мои заморочки, о которых ты даже понятия не имеешь.       Но Ал лишь улыбнулся. Он смог докричаться до чужого сердца.       — Давай я сперва сам увижу эти заморочки, а потом как-то решу, хочу ли я с ними что-то общее иметь.       Он принялся собирать свою одежду. Ив прав — такими темпами можно опоздать в колледж, а этого делать не следует. Одевшись и приведя себя в порядок, он снова посмотрел на Брагинского, который, казалось, уже готов был отправляться на работу.       — Ну, так что? Ты согласен?       Ив молчал. Он уже использовал свои аргументы, других явно пока не было, и это даже радовало. Джонс снова подошел к нему, а Брагинский обернулся, теперь уже смотря с грустью.       — Ты уйдешь от меня. Не знаю, когда именно, но уйдешь. Я не хочу, чтобы мне разбивали сердце.       Теперь он был искренним, как никогда прежде. Стало ясно, что это не просто слова, он раскрыл Джонсу свой секрет, поделился чем-то заветным и очень-очень личным.       — С чего ты взял, что я уйду?       — Все уходят. И ты тоже уйдешь, когда тебе надоест та морока, которую я считаю своей жизнью.       Ал хотел было снова заверить его в том, что он ошибается, как вдруг в коридоре послышался детский плач. Брагинский вздрогнул, а потом виновато посмотрел на Джонса и поспешил к выходу. Парень кивнул сам себе. Он сможет доказать Иву, что он не такой, как все, и что у него настоящие чувства к нему. Что все это — не мимолетное увлечение, а настоящая влюбленность.       — Что, мать вашу, случилось?       Наташа наспех вытерла руки и помчалась к лестнице. Едва она оказалась ближе, как к ней бросилась плачущая Айша. Взяв племянницу на руки, Наташа первым делом отметила, что у нее опять переполненный подгузник, а на личике виднелись капельки крови.       — Что это?       Ник тут же поспел за ней с заднего двора и посмотрел на девочку.       — Я не знаю, — отозвалась Наташа. — Где Олег?       Айша все так же плакала навзрыд и тянулась к тете, словно надеясь на то, что она сможет унять ее боль. Да, плакала девочка точно от боли, в этом не было никаких сомнений.       — Олег, что случилось?       Мальчишка поспел за сестричкой. Он был бледнее обычного, сильно перепуганный.       — Она упала, — выдавил он. — Упала с кровати и ударилась.       Ник уставился на племянника.       — А где ваша мама?       Мальчик пожал плечами, все так же с ужасом смотря на плачущую сестру. В тот же миг на лестнице послышались шаги.       — В чем дело?       Следом за появившимся Ивом примчался и тот самый блондин, которого Наташа мило нарекла Саншайном. Они оба выглядели сверх меры недоуменными, а Ник тут же все додумал и понял, почему отец так психовал с утра пораньше. Значит, этот Сайншайн не просто знакомый или друг. Вот оно что. Ника это совершенно не радовало, но, возможно, лучше этот парень, чем бесячая Линь, которую ему больше всего на свете хотелось просто убить. Хотя кто знает…       — Она упала с кровати, — сказала Наташа. — У нее кровь идет из носа.       — А где Оля?       Альфред осторожно обошел Ивана и подошел к Наташе.       — Она сильно ранена? Давай я могу.       Поразительно, но девушка лишь кивнула, протянув племянницу парню.       — Держи, идем в ванную, я возьму аптечку.       Айша все так же плакала. Джонс искренне любил детей и не любил, когда им больно или плохо. Он мягко прижал к себе малышку и поспешил за Наташей, она явно знала, что надо делать.       Тем временем Ник посмотрел на старшего брата, откровенно кипя от бешенства.       — Кажется, я знаю, где эта шлюха.       Тот был растерян.       — Погоди, она просто ушла, оставив детей одних?       Ник не стал отвечать. Он просто сорвался с места и помчался к выходу, а старший Брагинский вздрогнул.       — Эй, подожди, Ник!       Парень умчался быстро, а Ив поспешил за ним, прекрасно понимая, что брат вполне может на эмоциях опять наделать глупостей.       Семья Гупта проживала на другой стороне улицы, через шесть домов, рядом с семьями Лукашевич и Лауринайтис. Иван ни капли не сомневался в том, что именно к этому дому и несется сейчас Ник. И в итоге он не ошибся.       — Ник, подожди! Нельзя вот так вламываться к людям!       У Мухаммеда Гупты была большая семья — жена и куча детей школьного возраста. Семья была довольно таки скандальной, супруги часто ссорились, а глава семьи часто поминал о том, что его в свое время заставили жениться на этой женщине, которую он никогда не любил. Ив никогда особо не общался с этим человеком и не очень хорошо его знал, его вообще не волновала эта семья, своих проблем было слишком уж много.       — Да-да, как же…       Ник не церемонился. Он открыл незапертую дверь, не утруждая себя стуком, а сразу после помчался глубь дома. Этот дом был одноэтажным и небольшим, но более чем уютным и пропахшим благовониями. Кругом висели какие-то полотна с арабскими письменами и непонятными символами, среди которых порой увлекавшийся темой религии Ник узнал Каабу. Но сейчас его не волновали такие мелочи.       Ближайшая комната оказалась детской, но внутри никого не было. Очевидно, жена Мухаммеда уехала куда-то со всеми детьми. Что ж, теперь много становится ясным. Пылая от гнева, Ник помчался в следующую комнату, уже готовый к тому, что он там увидит.       — Ну и что ты тут делаешь?!       На двуспальной кровати лежали двое. Они проснулись от его криков и тут же прикрылись одеялом. Оля шокировано уставилась на младшего брата, пытаясь прикрыть свою наготу. Казавшийся на ее фоне еще более смуглым Мухаммед растерянно жмурился, силясь понять, что вообще происходит. Дошло до него не сразу.       Ник смотрел на его покрытую черными густыми волосами грудь и думал о том, что у сестры дурной вкус. Нет, Мухаммед красивый мужчина, тут не поспоришь, и в постели он явно хорош, но он, черт возьми, женат. У него пятеро детей от законной жены. Кажется, бывший любовник Оли, турок по имени Садык, тоже был женат, хотя детей у них не было. И он бросил Олю, едва узнав, что она беременна. На что Оля вообще рассчитывала? На что рассчитывает сейчас?       — Ник…       Глаза девушки были полны ужаса. Поразительно, но Ник не бросился сразу кого-то убивать, хотя и было такое желание. Он смотрел на сестру таким уничижительным взглядом, что не по себе стало даже Мухаммеду.       — Что ты здесь делаешь? — спросил, наконец, хозяин дома.       Оля вздрогнула и попыталась ударить его локтем, дабы он заткнулся. Слишком уж опасно выводить младшего брата из себя, ведь он не здоров и часто не контролирует себя.       — Ник… Ох, блять…       Поспевший за младшим Брагинским Иван так и замер на месте, смотря на открывшуюся картину. Получается, что Ник был прав, хотя Оля и твердила, что все не так, что между ней и Мухаммедом ничего нет. Она солгала, как и обычно.       — Немедленно одевайся и домой, — поразительно спокойно сказал Ник. — Твоя дочь упала с кровати и поранилась. В то время, как ты тут трахалась с очередным женатиком, шлюха подзаборная.       Сказав это, парень просто обернулся и ушел, удивив этим всех. Иван сперва даже не поверил, что он не сорвался и не попытался в очередной раз кого-то убить. Поразительно. Как только его шаги стихли, старший Брагинский посмотрел сперва на Мухаммеда, а потом на сестру.       — Ты слышала. Подъем. Это твоя дочь, черт возьми. Я ведь вчера тебе поверил…       Он и правда поверил Оля, когда она клялась ему, что у нее нет никаких отношений с Гуптой и быть не может, что ее волнуют только ее дети. Она лгала, глядя ему в глаза, а Ваня просто хотел верить ей, верить в то, что она и правда думает о своих детях.       — Ив, подожди.       На сей раз заговорил Мухаммед. Брагинский не хотел о чем-либо с ним говорить, совершенно не хотел, но мужчина очень даже проворно успел натянуть на себя штаны и приблизиться к нему.       — Что?       Теперь Иван боялся того, что сам сорвется и натворит лишних дел, этого так же не хотелось.       — Все совершенно не так, как думаешь, — сказал Гупта.       Он не подходил близко, держался немного на расстоянии, прекрасно понимая, что рисковать не стоит.       — Вот как, — протянул Брагинский. — Ты знаешь, о чем я думаю? Я вот думаю, что ты спровадил куда-то свою жену с детьми и трахался тут с моей сестрой. Так что, я ошибаюсь и это не так?       Мухаммед сглотнул.       — Я… Иван, я люблю ее и хочу развестись с женой. Мы с Олей поженимся, как только я решу эту проблему…       — Значит, — прервал его Брагинский. — Твоя семья для тебя проблема? Я правильно тебя понял?       Гупта тут же растерялся.       — Что? Нет, я не это имел в виду.       — А прозвучало именно так. Надеюсь, вы додумались до того, чтобы прикупить презервативы. А то твоя проблема станет моей, — Иван посмотрел сестру. — Уже в который раз. Одевайся и иди домой, хотя бы раз будь нормальной матерью, пожалуйста.       Развернувшись, Иван поспешил прочь. Он не хотел больше находиться в этом пропахшем благовониями доме, не хотел смотреть на Олю и ее любовника. Он уже устал от всего. От этой жизни, от всех проблем и неурядиц. Он просто устал решать чужие проблемы и думать за всех. На ум пришел Альфред Джонс, этот светлый, не испорченный сытой жизнью парнишка, который просто привязался к нему так, словно между ними и правда были сильные чувства. Брагинский хотел бы любить его, открыться ему, поверить в то, что предложение Ала стать парой не было спонтанным, что они и правда могли бы встречаться как самые обычные влюбленные. Но поверить в это мешала суровая реальность.       Покинув чужой дом, он сделал глубокий вздох. Запах бензина, выхлопных газов и дыма был куда приятнее, чем благовонии. От Ника и след простыл, зато показался другой сосед. Брагинский поспешил покинуть чужой двор, дабы оказаться поближе к этому человеку.       — Доброе утро, дядя Анджей.       — Доброе, — отозвался мужчина. — А ты ранняя пташка, как и твой братец. Он даже не поздоровался. Вы что-то не поделили с Гуптой?       Анджей Лукашевич, низкорослый шатен с извечной бородой и собранными в хвост волосами, жил в Саут Сайде сколько Иван себя помнил. Он всегда был серьезным и умудренным жизненным опытом, давал дельные советы и старался помочь, если вдруг что. У Брагинского неважно сложились отношения с его сыном, но вот самого Анджея он любил и искренне уважал, равно как и этот мужчина всегда хорошо к нему относился и считал молодцом.       — Ник просто не выспался, дядя Анджей, — отозвался парень. — А с Гуптой у нас все нормально. Просто надо было выяснить кое-что, не обращайте внимания.       Лукашевич был слишком умным и наблюдательным человеком, чтобы поверить в это, но при том еще мудрым, чтобы сделать вид, будто поверил на слово.       — Ну, как знаешь. Зайдешь на чай? Ядвига приготовила вкусный пирог.       Иван постарался улыбнулся.       — Вот уж кто и правда ранние пташки, так это вы с тетей Ядвигой. Нет, спасибо, дядя Анджей, мне уже на работу пора.       Это было правдой. Опаздывать нельзя, иначе мерзкий и пахабный хозяин заведения опять вычтет из зарплаты, с него станется. Терять деньги Ивану не хотелось, хотя он мог честно признать, что если бы была возможность отказаться от любой работы, он бы отказался именно от этой. Даже крутить жопой в гей-клубе было приятнее.       — Обязательно заходи, когда будешь свободен, — сказал Лукашевич. — Надеюсь, Сашко вчера добрался домой.       — Еще бы. Что с ним станется. До свидания, дядя Анджей.       — Бывай, Ваня.       Мужчина направился в свой двор, а Брагинский поспешил домой. Когда он уже подходил к крыльцу дома, за спиной послышался крик:       — Ваня, подожди!       Брагинский замер, понимая, что не хочет оборачиваться. Сестра догнала его, поправляя на ходу кофту и пытаясь отдышаться. Парень не хотел смотреть на нее, но в итоге пришлось.       — Что?       — Прости меня.       Оля выглядела как никогда прежде жалобно. Иван любил ее, всегда помнил о том, как она за ним ухаживала, когда они были маленькими. Если быть совсем откровенным, он понимал ее, понимал, что она тоже устала от такой жизни. Ей в свое время пришлось тяжелее. Жизнь пошла под откос после одной вечеринки, на которую Олю уговорила пойти какая-то подруга. Тогда Ив сам лично сказал ей «Иди, отдыхай», потому как видел и сам, что ей нужна встряска. Они тогда по очереди дежурили у кроватки Наташи и пытались помогать Александру, который тогда еще не спился и держался изо всех сил.       В итоге Оля впервые после школьного бала нарядилась и пошла на ту самую проклятую вечеринку. И там ее споили и изнасиловали. Самым ужасным было то, что она и сама не знала, кто это сделал. Она просто не помнила. А спустя некоторое время Ив вдруг осознал, что она на приличном сроке беременности. Оля и сама это понимала, но боялась сказать брату, боялась, что надо будет делать аборт, тянула до последнего. И в итоге это вылилось в то, что в семье Брагинских помимо уже имевшихся проблем появилась еще одна – Оля стала матерью-одиночкой. Как это обычно и бывает, соседи то и дело шептались за их спинами, называли девушку шлюхой, ее вчерашние подруги от нее отвернулись. Никто не верил в то, что Оля и сама не знает, от кого родила ребенка, но все были горазды ее осуждать. Это окончательно добило Александра, но вот Ив искренне полюбил племянника. Олег, их маленькое яркое солнышко, был замечательным ребенком, умным и смышленым. Ради этого малыша, ради Наташи и Ника Ив был готов жизнь положить, если придется. Но все рано или поздно устают. Вот и они с Олей устали. Они оба хотят нормальной жизни и простых человеческих радостей. Оля хочет, чтобы у нее был муж, а у ее детей отец, а Ив хочет меньше работать и хоть иногда проводить время для себя, любить кого-то, жить хоть немного для себя.       Они ведь все люди, в конце концов. Люди устают.       — За что я должен тебя прощать? Иди к Айше и извинись перед ней за то, что оставила ее одну. Даже Ал проявляет к ней большую заботу, чем ты.       Огромные голубые глаза Оли заискрились от слез. Брагинский сглотнул. Он не хотел причинять ей боль. Да черт возьми, какая бы она ни была, это его сестренка, он любит ее и всегда будет любить.       — Мне очень стыдно, — выдавила девушка. — Но прошу, пойми меня. Я люблю его, у нас все по-настоящему. Он не любит жену, их заставили пожениться родители.       — Детей настрогать тоже они заставили?       Ив не знал, зачем это сказал. Объективно он понимал, что даже если Мухаммед и разведется, у него останутся обязанности перед его детьми, да и жилья своего у него уже не будет. Зачем Оле такой мужчина? Какое будущее их ждет?       — Ваня…       — Это твое дело, Оля, — сказал парень. — И твоя жизнь. Но прошу тебя, пожалуйста, не добавляй еще один голодный рот в нашу семью. Пойми и меня тоже, я хочу хотя бы иногда вспоминать о том, что и у меня есть потребности.       Сказав это, он было, он было обернулся, чтобы зайти уже в дом, но Оля бросилась к нему в объятия, заставив опешить.       — Прости меня, братик. Ты столько для нас делаешь. Я не хочу больше быть обузой для тебя, я больше не совершу ошибок, обещаю. Я найду способ все исправить.       Иван вновь отчетливо вспомнил тот день, когда они с сестрой остались одни на открытом морозе зимой, брошенные родной матерью. Вспомнил, как плакал от боли, когда тело буквально горело огнем, а голова болела так, что и не стерпеть. Как Оля, такая маленькая, но уже решительная и смелая, схватила его на руки и бегала с ним по соседям ночью, умоляя о помощи. В ту ночь она спасла ему жизнь, а ведь было еще немало таких ночей и дней. Они всегда выживали вместе, им выжить помогала любовь друг к другу. Настоящие брат и сестра, настоящая взаимовыручка.       Как бы сильно они оба не любили Олега, стоило признать, что именно с его появлением все пошло под откос. Оля ушла из школы, впала в депрессию, а потом уже все перевернулось с ног на голову. Не пойди она тогда на ту проклятую вечеринку, ничего бы этого не было. Возможно. Теперь не скажешь наверняка, да и что толку рассуждать, но жизнь в самом деле могла сложиться иначе.       Иван кивнул.       — Иди в дом. Все будет хорошо.       Он всегда верил в сестру, что бы ни случилось. Девушка кивнула и отстранилась от него. Когда они оказались дома, Айша сидела на коленях Альфреда. На ее носике красовался пластырь, но девочка была весела. Похоже, Джонс нашел способ ее развлечь. Наташа показалась из кухни.       — Завтрак готов.       Она явно нарочно не стала даже смотреть в сторону старшей сестры, и Оля это поняла.       — О, это круто, — улыбнулся Ал. — Правда, Айша? Ты же хочешь кушать, не правда ли?       Малышка заулыбалась и потянулась к нему, а парень поспешил взять ее на руки и подняться с места. Он посмотрел на Олю и немного неловко замер, не зная, что делать. Наташа тут же заметила это и сказала:       — Саншайн, иди сюда. Я покормлю Айшу, и вам с Ваней не помешает позавтракать. Как и нам с Ником, к слову. А кое-кому следует искупать Олега, он как раз наверху.       Оля вздрогнула как от пощечины, но спорить не стала. Бросив скорый взгляд на Айшу, она поплелась наверх, прекрасно понимая, что пока Ник не уйдет в школу, ей лучше не показываться на кухне.       Иву было стыдно от того, что Джонс стал невольным свидетелем всех этих неприятных разборок. Поразительно, в кои-то веки появился парень, который на самом деле ему понравился, как тут же на него вылились все эти семейные неурядицы. Но Ал выглядел даже слишком довольным. Он так мило держал на руках Айшу, так трогательно с ней нянчился.       — Дети меня любят, — сказал он, когда Ив подошел поближе. — А ты говорил, что они меня замучают. А мы вот подружились.       Брагинский лишь улыбнулся. Ну не может человек быть настолько идеальным. Странным было уже то, что Джонс не сбежал вчера. Ведь сперва он увидел, в какой дыре живет Ив, потом он увидел, насколько у него все запущенно в семье. Да черта с два, он даже его вечно пьяного отца видел и не испугался этого. Потом он помогал с поисками Ника и снова не испугался. Остался на ночь, подружился с Наташей, что уже невероятно. А теперь он вот так мило возится с Айшей.       Почему он все еще здесь? Почему все еще не сбежал прочь? Почему он предложил ему встречаться?       Это произошло уже после того, как он увидел, в каких условиях выживает Брагинский. И он все же решил, что хочет с ним встречаться? У Ивана были отношения и прежде, но все они заканчивались полным фиаско именно потому, что Ив не мог уделять внимания второй половинке, потому как все время работал и ставил семью выше личной жизни. У него были отношения с девушками и с парнями, и этого хватило для того, чтобы он осознал — пока Оля не начнет сама обеспечивать своих детей, а Наташа и Ник не станут самостоятельными, он не сможет наладить личную жизнь. Уже потом он связался с Тимом де Вардом, и их странные «отношения» продолжались рекордно долго — два года подряд. Но и они прекратились, когда Тим поступил по гранту в колледж. А уже потом у Ива завязался роман с Линь. Семья этой девушки раньше жила в доме напротив. Теперь там проживал дядя Линь, которого девушка часто навещала.       Еще год назад она, это шустрая и веселая китаянка, стала для Брагинского настоящей отдушиной. Он даже поверил в то, что нашел то, что ему нужно, но проблема всплыла наружу быстро. Линь была полна амбиций. У нее были планы и возможности, она хотела открыть свой бизнес в Вест Лупе, хотела, чтобы Ив бросил семью и жил с ней, работал с ней на общий бизнес. Определенно, с ней Иву было бы легко, будь он подкаблучником, например. Но нет, Ив не хотел выполнять ее приказы, не хотел бросать родных, и из-за этого и начался раскол в их отношениях.       А потом появился Альфред Джонс.       Брагинский впервые в жизни переспал с кем-то за деньги. За большие деньги. И какого же было его удивление, когда оказалось, что его клиент — это молодой, красивый и совершенно неопытный в постельных делах парнишка из хорошей семьи, совершенно не испорченный обеспеченной жизнью, слишком искренний и добрый для этого жестокого мира. Ив даже во сне бы не мог представить, что кто-то вроде него заинтересует такого парня. Да Джонсу достаточно было глазом моргнуть, чтобы перед ним распластались самые красивые парни Чикаго. Юноша богат, красив, щедр и хорош собой, а таких любят и часто используют.       Так почему же его привлек Иван Брагинский, которого он сперва узнал как стриптизера из гей-клуба? Почему он не уходит? Почему он ждал его минувшим днем? Почему он тут до сих пор?       Джонс улыбался, и от этой его улыбки становилось светло на душе.       — Пойдем уже завтракать.       — Ага.       Ал вручил Айшу Наташе, а девушка даже улыбнулась ему.       — Спасибо, Саншайн.       — Да ничего, мы с ней явно нравимся друг другу.       Малышка засмеялась, а Джонс расплылся в совершенно довольной улыбке и снова посмотрел на Ива.       — Я подвезу тебя на работу.       Брагинский хмыкнул:       — Есть смысл говорить, что я сам доберусь на общественном транспорте, и в твоих услугах нет необходимости?       Ал подмигнул ему.       — Разумеется, нет.       — Ну и ладно, — смирился Ив.       Он не был против. Раз уж Джонс сам решил, что хочет быть рядом, Брагинский позволит себе насладиться его обществом. Он это заслужил. Хотя бы капельку счастья.

***

      День был самом разгаре, когда двери неприметной галереи открылись. Хозяйка галереи, Сакура Хонда, молодая и красивая женщина, творческая натура и фотограф со стажем, обернулась в сторону выхода, а после кивнула сама себе.       — Здорова.       — Здравствуй, Фели.       Лукашевич, которую Сакура знала далеко не первый год, улыбнулась.       — Как типа прошла выставка?       Она выглядела как обычно, все та же Фели в короткой розовой юбочке и откровенном топе, с каре светлых волос и сумочкой на железной цепочке. Хонде всегда нравился ее стиль, нравилась она сама.       — Прекрасно. А как дела у тебя? Сегодня выходной?       — Ага, — кивнула Фели. — Я типа гуляла и решила заскочить. Ты типа как, свободна?       Сакура кивнула.       — Конечно, идем.       У Хонды был свой личный кабинет, больше напоминавший комнату японской школьницы. Здесь были и всевозможные фигурки с героями аниме, и мягкие игрушки, и вазы с кучей разных сладостей, и вообще множество разной ненужной мелочевки, которая создавала особый уют. Фели нравился этот кабинет. Вообще, Сакура была личностью неординарной, но более чем интересной. На стенах у нее висели ее же собственные фотографии, самые разные, не делившиеся на какие-то тематики.       — Присаживайся.       Кивнув, Лукашевич устроилась на диване и поспешила избавиться от босоножек на каблуках.       — Хорошо как... Я типа немного устала. С самого утра моталась по делам типа той дивы. Ты помнишь ее? Ну, та, что тотально много денег еще заработала.       Сакура кивнула.       — Мисс Меридит, полагаю? Тебе пришлось снова привозить ей платья?       — Типа да. Жалко мне ее, она типа хорошая. А ты типа не связывалась с Ником? Он хоть нашелся?       — Нашелся, мне вчера позвонил Ив. Говорит, что Ник перенервничал и сорвался, как и в тот раз, год назад.       — Перенервничаешь тут, с такими типа родственничками... — буркнула Фели. — Жить в такой хибаре и типа в жопе мира. Да лучше типа в хосписе поживу. С мисс Мередит веселее, чем типа с этими...       Но Хонда мотнула головой.       — Это его семья, Фели. И они его любят. В любом случае, родных людей не выбирают, ты и сама это знаешь. Ник бы пропал без них.       Лукашевич потянулась всем телом и зевнула.       — Да-да, знаю. К слову, о родственниках... — она посмотрела на Сакуру с улыбкой. — Твой брат, кажется, скоро выходит из тюрьмы, да?       — Да, — Сакура отвела взгляд. — Он просидел в колонии два года, не могу даже вообразить, каким он вернется.       Фели лишь кивнула.       У Сакуры было два брата — старший Кику и младший Кохэку. Если старший был ответственным человеком, который нашел себя по жизни, занимался любимым делом и зарабатывал на этом и мечтал лишь о крепкой и любящей семье, то младший очень рано ступил на скользкую дорожку криминала. Разбойные грабежи рано стали для него нормой, но в конечном счете он попался и был осужден. Хотя это был не первый его приговор, впервые в тюрьму Кохэку угодил еще подростком.       Фели всегда побаивалась этого человека, хотя он и был младше нее. Более того, Сакура и сама старалась его не злить, искренне опасаясь расправы.       — Вернется типа тем же мудаком, каким и был, тотально ничего нового.       — Это меня и беспокоит, — выдохнула Хонда. — Ему в этом году двадцать два года, и четыре из них он уже провел за решеткой. Я не знаю, что будет дальше.       Лукашевич хмыкнула.       — Ему бы в Саут Сайд перебраться, он бы типа тотально подружился со всеми. Хотя на самом деле я бы тебе типа советовала не трогать его, просто типа намекни, что ему лучше больше не творить лютую дичь.       — Так он и прислушается.       Сакура посмотрела в сторону, думая о чем-то своем, а Фели посмотрела на нее. Они с Кику отличные ребята. Себе на уме оба, но добрые и более чем ответственные. Кику всю душу вложил в театр Кабуки и толкал как мог азы японской культуры в американские массы, открыл свой аниме-магазин и теперь подумывает о суши-баре. Он активно устраивал на работу своих сограждан, наплевав на то, что это попахивает национализмом. Кику был японцем до мозга костей, как, к слову, и его брат, но если старший Хонда старался мягко привить всем любовь ко всему японскому, то Кохэку просто считал себя и свою нацию лучше прочих. Его эгоцентризм порой пугал его же родных, что уж говорить о других людях.       — Фели, — хозяйка галереи посмотрела на давнюю подругу. — Прости, что лезу в твое личное дело, но что у тебя с тем юношей?       Лукашевич едва не подскочила на месте.       — С каким?       — С Мэттью. Ты приходила с ним.       Сакура тут же сделала соответствующие выводы, когда ее подруга густо покраснела. Это могло означать только одно.       — Эм-м... Ничего. Я просто взяла его с собой, потому что не хотела идти одна.       Хонда мотнула головой, ясно давая понять, что не верит в это. Она слишком давно и слишком хорошо знала Фели, чтобы сразу определить, когда та не договаривает или пытается увильнуть.       — Он тебе нравится?       Лукашевич замерла. Сакура была, если подумать, ее самой лучшей подругой, и самой доверенной. По крайней мере, она не отвернулась от нее после всего того, что было в жизни, и она до сих пор всеми силами ее поддерживала. Так есть ли смысл от нее что-то скрывать?       — Нравится типа, — выдала она. — Но это как бы не имеет значения. Все равно ничего не будет типа, тотально не будет.       Хонда нахмурилась.       — Почему? Он не знает?       На сей раз Фели сглотнула. Да, Сакура все прекрасно поняла. Мэттью не знает самого главного, и если он поймет, что к чему, он решит, что его обманули, водили за нос. Фели ясно ощущала горечь от такой ситуации.       — Не знает. Про такое типа разве скажешь?       — Но он тебе нравится, как и ты ему.       Хмыкнув, Лукашевич замотала головой.       — Это типа пройдет, когда он узнает правду. А я тотально не хочу, чтобы типа так случилось. Понимаешь?       — Но ведь...       — Он хороший. Он типа очень хороший, — едва ли не с надрывом сказала Фели. — Он просто чудо. Я типа такого хорошего парня в жизни типа не встречала. В общем, тотально нет, мы больше типа не увидимся.       Некоторое время они молчали. Хонда смотрела на подругу и думала над ее словами. Она не любила вмешиваться в чужую жизнь, но в данном случае речь шла о ее подруге, о которой она искренне беспокоилась.       — Послушай, Фели, — мягко начала она. — Ты должна сказать ему правду.       — Типа зачем?       — Чтобы он это знал и мог сам решить за себя. Не решай за двоих, Фели, это не правильно.       Лукашевич внимательно посмотрела на подругу.       — Все равно ничего не получится.       Сакура пожала плечами.       — Мы ведь не можем знать это наверняка. Просто хорошенько подумай, прежде чем рубить с плеча.       Фели отвернулась, стараясь не выдавать свою нерешительность. Как бы яро она не твердила, что ничего не выйдет и надо все резко оборвать, в сердце теплилась надежда на то, что что-то все же может получиться. Никто ведь не мешает надеяться. Но как рассказать Мэттью о самом главном секрете? Этого Фели не знала.

***

      В коридорах слышался смех. Антонио покинул аудиторию и тут бросил хмурый взгляд на кучку студенток, столпившихся у доски объявлений. Он был мрачен как никогда прежде. Разумеется, у Карьедо и раньше было много поводов не разделять всеобщую радость, но прежде как-то все же удавалось бороться со всеми напастями. Но не в этот раз.       Парень огляделся. Чутье подсказывало, что самым верным в данном случае будет постараться забыть о терзающих сердце переживаниях и занять себя чем-нибудь, но разум все так же подкидывал картинки из минувшего вечера, а так же слова, сказанные Эрной уже утром. Она ясно дала понять, что Тим знает о его чувствах и считает его жалким. Антонио и подумать не мог, что его может так сильно задеть нечто подобное. Но оно задевало, намного сильнее, чем хотелось бы.       — Привет, Тони!       Эмили, его сокурсница, бросилась ему на шею, по привычке обнимая. Вообще, все девушки, с которыми Карьедо дружил, имели привычку обнимать его и целовать в щеку, и в такие моменты остальные парни ему завидовали. Для них это, наверное, единственный плюс того, чтобы быть открытым геем.       — Привет, Эм. Что это вы там увидели?       — Кто-то решил опять провести акцию по защите окружающей среды, ничего интересного. Ты чего такой смурной?       Голубые глаза Эмили смотрели с откровенным интересом. Эта девушка была в курсе многих похождений Карьедо и искренне считала себя достойной того, чтобы знать о нем все.       — Настроение с утра испортили, не обращай внимания, — парень покосился чуть в сторону и нашел взглядом Эдуарда фон Бока, который со слишком уж очевидным интересом изучал один из стендов. Кажется, ему нравится Эмили, но он немного тормоз, чтобы к ней подкатить.       — Кто испортил? — требовательно поинтересовалась девушка.       Она была немного агрессивной по натуре, но в целом довольно милой и искренней, и именно за это Антонио ее и ценил.       — Сосед по комнате, — буркнул Карьедо. — Забей. Кажется, твой парень учится на экономическом, да?       Девушка кивнула.       — Да, а что?       Тони понимал, что этого делать не следует. Лучше просто забыть, словно не было минувшего вечера и разговора с Эрной утром. Но так же парень понимал, что просто не может смириться.       — Можешь узнать, где у них занятия? Я бы хотел найти одного человека.       Эмили смотрела с подозрением, но в итоге кивнула.       — Надеюсь, это какой-то красивый парень, на которого ты запал и теперь хочешь затащить в койку, — только и сказала она, доставая из кармана айфон. — Сейчас все узнаем.       Карьедо лишь кивнул. Его подруга даже не представляла, насколько она права. Но сейчас в этом не было ничего хорошего.

***

      Время шло, Гюнтер допивал уже пятую по счету кружку крепкого кофе, и смотрел при этом на Александра. Тот пил водку, иногда припадая к виски, и все говорил и говорил.       — Они думают, что я плохой отец. Но почему, если я обеспечивал их в детстве? Вообще, я отец-одиночка, и мне никто не помогал. Кэтрин, сука такая, всю жизнь испоганила, а потом удачно подохола от передоза. И что в итоге? Старшая дочь вся в мамашу. Родила два лишних рта черт знает от кого, добавила иждивенцев. Ты знаешь, какие жалкие пособия выделяют на детей? А я честно кормил ее старшего отпрыска, я пытался поддержать Олю. И чем она меня отблагодарила? — Брагинский опустил на стол пустую стопку. — А, правильно, родила еще одного отпрыска. Конечно, какие проблемы, рожай хоть каждый год, а потом ищи нового осеменителя, а уже имеющихся отпрысков папа с братом накормят. И теперь она смотрит на меня косо и говорит, что я плохой отец! А сама она идеальная мать, ничего не скажешь.       Александр налил себе еще водки. Он опустошил одну бутылку и теперь опустошал вторую, явно не замечая ничего вокруг. А Мюллер просто слушал его, не прерывая. Пусть мужчина выговорится, если так хочется.       — Да все они хороши. Мне лечение Наташи обошлось в целое состояние. Одна упаковка ампул стоила как моя полумесячная зарплата, и ее хватало в лучшем случае на три недели. А ей еще нужны были всякие терапии, массажисты. Как она вообще не стала овощем на всех этих обезболивающих? А все это потому, что Кэт ширялась героином. К слову о хороших матерях. А я пахал на трех работах ради этих гребанных ампул, не мог спать в собственном доме, потому что Наташа постоянно орала. Разве мне было легко? — осушив очередную стопку, Александр продолжил. — А еще Ник гребанный психопат. Поехавший во всех гребанных смыслах. И это я даже не о том, что он мне ребро сломал. Отличная семья, правда?       Брагинский снова наполнил стопку. Гюнтер все так же молчал, обдумывая слова друга и касаясь длинными пальцами ручки кружки.       — Один только Ваня нормальный был, — продолжил Александр. — И тот подвел в итоге. Я сегодня утром видел его в постели с каким-то парнем, и что-то мне подсказывает, что этот самый парень вчера трахал моего сына. Дожили! — мужчина стукнул кулаком по столу. - Вообще не стыдится, привел ебаря в дом. Когда и что пошло не так? И почему я должен быть хорошим отцом, если у меня такая ебанутая семья?       Очередная стопка опустела, а Мюллер задумчиво нахмурился.       — Тебя так возмутило то, что Ваня привел парня в дом, или сам факт того, что он с ним трахается?       Вопрос стал неожиданностью для Александра. Он посмотрел на друга с недоумением, а потом хмыкнул.       — И то и другое, вообще-то. Я совершенно не в восторге от того, что у меня сын пидор. Сына-психопата хватило, знаешь ли.       Гюнтер посмотрел на Сашу до того пристально, что тот даже напрягся.       — Что?       — Нет, ничего, — Мюллер посмотрел на часы. — Ты пей, а я сейчас приду.       Брагинский лишь пожал плечами. Друг вел себя как-то странно, и это немного напрягало. То эта попойка, хотя Гюнтер тот еще трезвенник и вообще не любит, когда кто-то выпивает, то это его молчание и реакция на слова об Иване. Да, Брагинский не был рад тому, что старший сын спит с парнем. Как вообще такое могло случиться, если еще недавно он встречался с девушкой? Нет, эта китаянка не нравилась Саше категорически, он даже всерьез опасался того, что она не дай Бог нарожает от Вани маленьких азиатов, но по крайней мере это была девушка.       — Я мог стать знаменитым пианистом, если бы не это...       Брагинский вдруг подумал о себе и своей молодости. Интересно, сложилось бы все иначе, не сойдись он с Кэтрин? Ведь если подумать, он именно из-за нее бросил музыку. А потом появились дети, и о музыке пришлось вовсе забыть навсегда. Если у Ивана появится ребенок от той же китаянки, он просто не сможет не взять на себя ответственность. Еще одна обуза. Еще один голодный рот.       Саша вдруг понял, что противоречит сам себе. Так хорошо это или плохо то, что Ваня спит с парнем? Может, так даже лучше? Хотя что толку размышлять о личной жизни сына?       Брагинский недоуменно покосился на стопку в своих руках. Что-то алкоголь на него как-то странно действовал. Поставив на стол стаканчик с недопитой водкой, мужчина откинулся на спинку стула, прислушиваясь к своим ощущениям. Как странно. Тело просто горело, и чем сильнее он старался понять, что к чему, тем отчетливее понимал, что что-то не так. Это явно не из-за водки.       — Какого хрена...       Брагинский недоуменно поднялся на ноги и задышал быстрее, ясно чувствуя, как кровь стекается к паху. Да что это реакция такая? И на что? Саша не припоминал, чтобы он возбуждался из-за бутылки. Или дело и правда в чем-то другом?       Следом за шокирующим осознанием пришла паника. Что вообще подумает Гюнтер, когда увидит его в таком состоянии?       — Твою же мать...       Он невольно коснулся собственного паха, осознавая, что возбужден. Член окреп так быстро, что оставалось только поражаться       — Блять...       Александр отошел в сторону дивана, мысленно приказывая себе бороться с наваждением, но перед глазами все плыло. Уже доведенный до пьяной кондиции мозг понимал все более чем туго. Мужчина не знал, что делать. Не знал, что с ним происходит. Ноги вдруг стали ватными. Саша едва ли не повалился на диван и задышал ртом. Давненько не был настолько сильно возбужден. Понять бы еще почему он в таком состоянии.       Перед глазами все поплыло. Будь Брагинский хоть немного трезв, он бы смог задуматься о причинах своего состояния, но именно в тот миг мозг отказывался думать вообще.       — О, да ты весь горишь.       Откуда взялся Гюнтер, Саша так же не понял. Он не слышал его шагов, да и прикосновения к своему лбу почувствовал как-то не так. Тело реагировало на прикосновения странно, не так, как стоило бы.       — Я... О, черт, что со мной...       — Все хорошо, — уверенно шепнул Мюллер. — Все более чем хорошо.       Брагинский мотнул головой, чувствуя, как перед глазами все плывет еще сильнее.       — Нет, ничего не хорошо. Какого хрена... Черт, дай мне воды, наверное, не стоило смешивать водку и виски.       В том, что причина вовсе не в этом, Саша даже не сомневался, но он не знал, как еще можно оправдаться перед другом. Как объяснить ему свое возбуждение? Хотя нельзя сказать, что Гюнтер выглядел особо удивленным. Он провел рукой по груди Брагинского, вызывая в чужом теле напряженную дрожь.       — Эй, ты чего...       Происходило что-то очень странное и явно неправильное. Мужчина замер, осознавая, что его тело охотно окликается на руки Гюнтера. Поразительно, но это его не ужаснуло.       — Стой, подожди... Нет...       Мюллер откровенно трепетал, видя такого Александра — растерянного, беззащитного и ничего не понимающего. Как много раз он представлял себе все это. Еще будучи совсем молодым, он вновь и вновь воображал, как мог бы касаться Брагинского, целовать его и слушать его стоны. Представлял, что мог бы слушать его приглушенные стоны, ловить взгляд карих глаз, в котором бы плескалось желание.       В тот миг даже осознание того, что на Александра так действует наркотик, не могло испортить ровным счетом ничего. Мюллер хотел Брагинского, хотел уже давно и слишком страстно, чтобы упускать момент.       Саша едва не подавился воздухом, когда Гюнтер впился в его губы требовательным поцелуем. Это было настолько же неожиданно, насколько и поразительно, потому как не было никакого желания отталкивать его от себя. Не хотелось даже думать о том, что это так неправильно. Все более-менее внятные мысли покинули голову Александра, когда Гюнтер запустил в его рот свой язык. Дальше все происходило словно само собой; Саша неловко ответил на откровенный поцелуй, закрыв глаза и совершенно ничего не соображая, но в тот миг, когда чужая рука уверенно накрыла его пах, он вздрогнул всем телом и выставил вперед руки, стараясь отстраниться от друга.       — Что ты...       Однако Мюллер с поразительной ловкостью схватил его за запястья и развел руки в стороны, вжимаясь в него всем телом. Все происходящее было приятным, но Саша отчетливо понимал, что это не правильно. Так не должно быть.       — Гюнтер, перестань...       Но Мюллер его словно не слышал вовсе. Отпустив запястья, он скользнул руками по чужим плечам, а потом чуть ниже, к животу. Саше стало безумно жарко под этими прикосновениями. Когда Гюнтер схватился за край футболки и потянул вверх, Брагинский позволил снять с себя ее. Он смотрел мутным взглядом на старого друга и видел в его глазах пылающее желание. До чего же это было неправильно.       — Прекрати... — едва ли не с отчаянием выпалил он.       Однако Гюнтер мотнул головой.       — Заткнись.       Он сжал рукой его подбородок, касаясь темной бороды, а после снова поцеловал его, на сей раз куда мягче, словно точно зная, что сопротивления не будет.       Брагинский словно потерял возможность двигаться. Он был словно матерчатая кукла в руках Гюнтера. Тот бесстыдно лапал его и целовал, словно это было вполне нормально, словно так и должно было быть.       Думать о том, что тут не так и что вообще нашло на Мюллера, Брагинский просто не мог. Здравый смысл покинул его.       Пользуясь тем, что Саша оказался полностью в его власти, Гюнтер без лишних церемоний завалил его спиной на диван, а после склонился над ним, трогая чуть загрубелую кожу и скользя губами к шее. Саша восхитительно вздрогнул, выдыхая и просто сводя с ума и без того напряженного Мюллера. Какое, однако, интересное воздействие у этого наркотика. Пропав в своих ощущениях, Брагинский реагировал на его действия крайне остро. Подняв голову, Гюнтер покосился в сторону стола, на котором стояла камера. Отличный должен быть ракурс, как раз самое то.       Когда он скользнул ниже, Александр лишь сильнее зажмурился. Его тело было покрыто темными волосами, не сильно густыми, но вполне очевидными. В свои сорок пять лет Брагинский был довольно неплохо сложен, даже несмотря на то, что он давно перестал следить за собой. Его тело было худоватым, должно быть вследствие стабильного недоедания, живот впалым, ребра сильно выделялись, но плечи были крепкими, равно как и руки. Он в свое время немало занимался физическим трудом.       Гюнтер опускался все ниже и ниже, пока не достиг пояса спортивных брюк. Саша буквально дернулся на месте, когда Мюллер попытался спустить вниз штаны, и схватил его за руку. Хватку нельзя было назвать сильной, Гюнтер знал о том, что наркотик должен был ослабить его.       — Зачем ты это делаешь?       Хриплый шепот просто будоражил воображение. Приподнявшись, Мюллер посмотрел на него, понимая самое главное — сколько бы лет не прошло, как бы сильно Брагинский не скатился, Гюнтер все так же яростно вожделел его, как и тогда, много лет назад, когда они оба были молоды.       — Я сейчас жалею лишь о том, что не сделал этого раньше, — честно выпалил он. — Но сейчас ты никуда не денешься, Саша.       Брагинский растерянно заморгал, а Мюллер уверенно стащил с него брюки и, откинув их в сторону, прошелся руками по длинным ногам. Ему всегда нравилось прикасаться к покрытой волосками коже, даром что все его партнеры были мужчинами старше него самого.       Александр не сдержал стона, когда вновь опрокинувшийся на него Гюнтер расстегнул свою рубашку и потерся животом о напряженный член. Каждое прикосновение казалось пылающим и жарким до невозможности.       Мюллер точно знал, чего хочет. Он снова покосился на камеру, а потом чуть приподнялся, дабы расстегнуть свои штаны и спустить их пониже. Он сам себе казался на фоне Саши просто бледной поганкой. Поразительно, но даже сейчас он немного комплексовал рядом с этим мужчиной. А все потому, что для Гюнтера Брагинский всегда был невероятно важным.       — Сейчас... Сейчас будет самое главное.       Сглотнув, Мюллер мысленно приказал себе успокоиться. Это произойдет, то, о чем он так давно фантазировал. Но слишком спешить не стоит.       Тюбик со смазкой он принес из спальни. Его, как правило, Гюнтер использовал не часто, лишь когда становилось совсем невмоготу, и хотелось просто тихонько подрочить в полном одиночестве. Растрачиваться на случайные секс-знакомства он вовсе не имел привычки, считая это откровенным блядством. По-хорошему стоило запастись презервативом, но на это Гюнтер как-то наплевал. Будь что будет, в самом деле, он уже просто не мог дольше терпеть.       В тот миг, когда Саша не без труда задрал голову, чтобы посмотреть на него мутным взглядом, у Гюнтера просто ухнуло сердце. В самом деле, будь что будет, ведь именно сейчас этот мужчина полностью в его власти, и это ничто уже не изменит.       Брагинский вновь не сдержал хриплый стон, когда теплая ладонь вновь накрыла его член, теперь уже касаясь кожей кожи. Раз уж на то пошло, для него сейчас все сконцентрировалось именно в этой области, и вряд ли можно было его винить в том, что он вовсе перестал что-либо соображать.       Держать себя в руках было все сложнее. Гюнтер ясно понимал, что не хочет причинять боли этому человеку, и именно поэтому он сперва выдавил на пальцы смазку, а после обхватил свободной рукой член Брагинского и коснулся языком головки. Тот задрожал всем телом и раскраснелся так сильно, что Мюллер пожалел о том, что не может видеть его лицо поближе. Всосав головку, он осторожно раздвинул чужие ноги шире и коснулся влажными пальцами покрытой волосками промежности.       Александр слабо дернулся из-под него, когда Гюнтер уткнулся пальцем в его анус.       — Черт... Хватит... — выдохнул он. — Прекрати это...       Вряд ли он понимал, что Мюллер давно уже потерял всякий шанс на то, чтобы остановиться.       Засосав член поглубже и пройдясь по нему языком, Гюнтер осторожно надавил на анус, придерживая свободной рукой чужую талию, дабы Брагинский не дергался и не мешал ему. Когда он заскользил губами по члену активнее, Александр вновь пропал в своих ощущениях. Он зажмурился и задрал голову, словно смиряясь с неизбежным. Вообще странно, что он смог так долго сопротивляться хоть как-то, находясь под наркоторой.       Палец осторожно проник на одну фалангу. Принявшись сосать активнее, Мюллер немного резко ввел палец до основания, заставив Брагинского вздрогнуть. Синхронизировать действия пальцами и ртом было не сложно, так что Гюнтер принялся вводить указательный палец в тугой анал Александра, отсасывая при этом его член. Решив, что уже пора, он ввел и второй палец. Брагинский не был расслаблен, мышцы плохо поддавались, но Мюллер все же ввел три пальца, откровенно наслаждаясь стонами Саши, которые тот в любом случае не смог бы сдержать при себе. Ему было больно, но вместе с тем и приятно — отличная смесь. Саша явно потерял голову окончательно от такого обилия обостренных наркотиком ощущений.       Очередной его стон заставил Гюнтера выпустить изо рта его член и задвигать рукой сильнее, буквально вбиваясь пальцами в чужое нутро. Нервы потихоньку сдавали, а потому мужчина решил уже перейти к главному.       Вытащив пальцы, он приподнялся и громко задышал, смотря на распластанного перед ним мужчину. На его раскрасневшееся лицо, быстро и резко поднимающуюся грудь, раздвинутые ноги, стоящий колом член и растянутый анус. Это было слишком невероятно, чтобы в самом деле быть реальностью. Его ожившая мечта во плоти.       Размазав остатки смазки по своему члену, Гюнтер глубоко вздохнул, честно стараясь не терять самообладания. Приставив головку члена к анусу, он посмотрел на зажмурившегося Александра.       "Теперь ты будешь моим" — пронеслось в его голове.       Он двинулся слишком резко. Брагинский вскрикнул, инстинктивно стараясь избежать проникновения, но Гюнтер вовремя схватил его за ноги, раздвигая их шире и снова толкаясь в него. Саша был невероятно узким, мышцы с трудом поддавались напору, но от этого ощущения накалились до максимально возможного предела.       Мюллер прекрасно понимал, что он первый, кто трахает Александра, и это осознание приятно грело душу.       — Потерпи... Сейчас...       Когда член вошел полностью, Гюнтер замер. Стоило дать Брагинскому небольшую передышку, в конце концов, для этого в первый раз, но как же плотно сдавливали чужие мышцы, как же горячо было внутри.       Александр откровенно заскулил, но Гюнтер вышел на половину, а потом неспешно двинулся обратно, плотно касаясь своими яйцами чужих ягодиц. Сжав ноги сильнее, Мюллер снова двинулся, теперь уже более резко. Брагинский дернулся под ним всем телом, стараясь выбраться, даже несмотря на то, что его член был все таким же крепким, руки дрожали от искусственного возбуждения, а взгляд был мутным. Явно растерянный, он все силился понять, что же происходит. Гюнтер не был намерен позволять ему осознать что-либо. Он начал двигаться, полностью отпуская себя, наслаждаясь ощущениями, а после ускорился, откровенно наслаждаясь болезненными стонами Брагинского.       В какой-то миг Александр вскрикнул особенно сильно и сжался так, что у Мюллера потемнело в глазах от слишком приятного ощущения. Отчего-то это стало для него неожиданностью, когда мужчина с громким стоном излился себе на грудь.       Он кончил. Брагинский кончил, не касаясь себя, в то время, как в его заднице находился член Гюнтера.       Мюллер восторженно замер, смотря на громко вдыхающего Сашу под ним. В этот момент мужчина был просто невероятно прекрасен, несмотря на все свои косяки. И он всецело принадлежал своему старому другу, который столько лет был тайно в него влюблен.       — Господи...       Брагинский, казалось, вообще ничего не понимал. Да, он под действием наркотика, но даже это не портило Гюнтеру удовольствия. Он замер, введя свой член до основания, а после судорожно огляделся, словно вспомнив о камере. Хмыкнув, мужчина вышел из Брагинского и не без труда поднялся на ноги. Александр все равно бы не смог сбежать от него в таком состоянии. Избавившись от висевших на бедрах штанов, он на ватных ногах подошел к столу и взял камеру. Та все снимала, но теперь у мужчины на примете был ракурс получше.       Вернувшись к дивану, где все так же лежал перевозбужденный Саша, Мюллер снова устроился меж его ног, разведя их шире, и, направив камеру вниз, взял в кадр пах Брагинского так, чтобы заснять момент их совокупления. Член вошел внутрь с хлюпающим звуком, и это заставило Гюнтера с шумом выдохнуть. Он снова начал двигаться, размашисто и грубо, как ему того и хотелось, не переставая при этом снимать.       — Ну-ка, улыбнись.       Александр при всем желании не смог бы ничего осознать. Теперь он просто стонал, находясь во власти ощущений, вздрагивал от каждого движения, выглядя невероятно пошло со стоящим большим членом и спермой на своем животе и груди. А Гюнтер смотрел на него и снимал все так подробно, как только мог. Ну, когда еще он увидит такого Брагинского?       Он все двигался и двигался, пока терпение не переполнилось, а удовольствие не стало невыносимым. Осознав, что почти достиг пика, он вышел из ануса Саши и как мог быстро забрался на него, стараясь ступать коленями на диван, а не на него самого, а после со стоном излился прямо на лицо вспотевшего Брагинского. Поразительно, что рука почти не дрогнула и он смог это все снять.       — О, да...       Белесые капли попали Саше на губы, нос и темную бороду, а Мюллер все это заснял, откровенно наслаждаясь видом такого Александра. Вот теперь он точно всецело принадлежал ему.

***

      Антонио нашел Тима де Варда сразу. Тот сидел за самым отдаленным столом в просторном зале электронной библиотеки и смотрел на экран компьютера, не выражая ровным счетом никакой заинтересованности. Студентов кругом было мало, даром что занятия давно закончились, и только самые отчаянные или помешанные на учебе учащиеся экономического факультета могли бы находиться в библиотеке. Ну, или кто-то вроде Тима, который в свободное время генерировал одну за другой идеи того, как еще можно заработать.       — Привет.       Карьедо быстро оказался рядом. Смотрительница библиотеки, молодая на вид девушка, лишь покосилась на него и снова уставилась в свой планшет, потеряв к нему всякий интерес.       Тим лениво поднял взгляд. Было видно, что он вообще не хочет как-либо отвечать ему.       — Ты...       Хмыкнув, он снова вернул взгляд на экран, словно делая вид, будто к нему никто не обращался.       — Да, это я, — Антонио натянуто улыбнулся. — Мы можем поговорить?       — Если нужны деньги, придется подождать до вечера. Я сейчас занят важным делом.       Карьедо прикусил губу.       — Нет, я хотел поговорить.       Де Вард настолько откровенно ни во что его не ставил, что становилось даже немного обидно.       Тим все так же смотрел на экран.       — Любопытно. И о чем же?       Антонио сглотнул, а после взял стул, что стоял перед соседним столом, и пододвинул его поближе, дабы присесть. Де Вард даже повернулся к нему и проследил за этими движениями. Ему явно не сильно понравилось то, что испанец оказался так близко к нему.       — Ну, о нас. И о наших отношениях.       Тим хмыкнул.       — Нет никаких "нас", испанское дерьмо. И уж тем более нет никаких "отношений", — это слово парень едва ли не выплюнул. — И то, что ты вчера мне отсосал, ничего не меняет, ты за это деньги получил.       Он отчеканил это подчеркнуто холодно, ставя все точки над "и" разом, дабы не возникало никаких вопросов. В этом весь он.       — Я и не думал иначе, — сказал Карьедо. — Просто... Эта вражда продолжается уже который год. Может, пора уже прекратить?       Де Вард нахмурился.       — Что?       Тони почувствовал, что сердце стало биться чаще от волнения. Он знал, что разговор будет тяжелым.       — Ко мне сегодня приходила Эрна, — сказал парень. — И судя по тому, что она говорила... Ты знаешь, ведь так? Ты всегда знал.       Тим даже не моргнул.       — Знаю что?       Сделав глубокий вздох, Карьедо сказал:       — Знаешь о том, что я испытываю к тебе.       Да, он явно давно это понимал. Все попытки Тони сгладить углы прошлого и стать хотя бы приятелями разбились о яростное нежелание де Варда иметь с ним хоть что-то общее. Но он явно понимал, почему Карьедо пытался, и пытался неоднократно.       — Испытываешь ты только мое терпение, — отозвался Тим. — Говори, что надо, и проваливай.       Антонио выдохнул. Получилось даже слишком обреченно.       — Тим, перестань. Неужели нельзя оставить все обиды в прошлом? Я понимаю, что много лишнего себе позволял, но сейчас же мы взрослые люди...       — Тебе настолько сильно нужны деньги, что ты решил придумать эту чушь? — холодным тоном процедил де Вард. — Ты еще более жалкий, чем я думал. — Он повернулся к парню всем корпусом. — Ты вдруг решил, что у тебя ко мне чувства? Так слушай, что я тебе скажу: нет никаких чувств, есть только твое раздутое эго, из-за которого ты решил, что можешь сперва травить мне жизнь, потом завалиться в мой дом и трахнуть мою сестру, а потом вдруг стать открытым геем, трахающим все мужские задницы в радиусе десяти миль. Вот и все проблемы. Ты у нас весь такой дохуя обаятельный, что аж тошно, — Тим поморщился. — Смазливое мудило. Из-за того, что я не купился на твои трюки, ты решил разжалобить меня этой хуйней? Не выйдет, мразь. Выкуси, — он буквально ткнул под нос Тони вытянутый средний палец, а после снова вернул свое внимание экрану.       Карьедо потрясенно замер. Вот, значит, что думает о нем Тим. Что ж, не так уж он и не прав. Разговор зашел в тупик, а растерянный Антонио понятия не имел, что теперь делать. Он и правда сам виноват во всем. Прошлого не исправишь. Стараясь забыть о своих ненужных чувствах к де Варду, он активно заводил с романы с самыми разными парнями, искал кого-то, кто выкинул бы из его сердца этого человека. Ничего не вышло. Тони опустил взгляд — он и правда жалок.       — Чего ты хочешь? — выдал он. — Что мне сделать, чтобы ты дал мне шанс?       Тим вдруг усмехнулся.       — Свалить как можно подальше от меня и больше никогда не лезть ко мне с такими тупыми разговорами. Можешь начать прямо сейчас.       Карьедо сглотнул.       — Ладно...       Он не думал, что это причинит ему такую боль. Поднявшись на ноги, парень машинально поставил стул на место и поспешил покинуть библиотеку. На выходе он обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на де Варда. Но тот все так же был увлечен компьютером.       — Ну и ладно.       Если де Варду он настолько противен, то Тони не будет навязываться. Гори оно все огнем.       Когда испанец покинул библиотеку, Тим поднял взгляд.       — Что б тебе пусто было, испанское дерьмо, — выдохнул он. — Ненавижу тебя, мразь.       Карьедо и сам не понял, как добрался до общежития. Оказавшись в своей комнате, он присел на кровать. В голове все смешалось, мысли сменялись другими слишком быстро. Парень сглотнул и снова вспомнил слова Эрны. Зачем она приходила? Зачем говорила ему то, что было произнесено утром? Что именно она хотела донести, на что подтолкнуть?       Этого парень не знал. Он только и мог, что гадать, но Эрна попала точно в цель, если хотела внести в его сердце смятение. Она словно точно знала, что надо говорить.       Антонио вздрогнул и оглянулся в сторону тумбы, на которой лежала несвежая футболка. Эдуарда не было в комнате, так что он решительно поднял с поверхности футболку и увидел тот самый пакетик с белым порошком. Эрна не просто так его оставила, это понятно. Элемент гардероба упал на пол. Карьедо задумчиво коснулся пакетика и впал в раздумья. На ум снова пришел взгляд Тима, когда он говорил ему о том, что все его проблемы из-за раздутого эго. Интересно, каким нужно быть Тони, чтобы де Вард не считал его жалким?       Возможно ли, что этот самый порошек поможет ему найти ответ?

***

      Штефан нервничал. Время неуклонно шло к вечеру, а он все не знал, как ему поступить. Выходить было страшно, ведь братья Милошевич могли быть поблизости. Когда Вилле вернулся и бросил на него мрачный взгляд, Калиш подскочил с дивана.       — Что?       Парень снял капюшон.       — Они караулят неподалеку. Я бы посоветовал отдать твоего дружка на растерзание.       Штефан поджал губы.       — Спасибо за совет, но нет.       Вилле пожал плечами.       — Где мой брат?       — Наверху.       Калиш плюхнулся обратно на диван и выдохнул. Он уже был уверен в том, что такими темпами скоро поседеет к черту, если не хуже.       — Отлично, — сказал Вилле. — Нас не беспокоить, будем очень заняты.       — Угу...       Вейнямейнен направился к лестнице, а Штефан откинулся на спинку и закрыл глаза.       Итак, надо решать появившиеся проблемы. Понять бы еще как именно. Тодора спрятать удалость, он теперь у Доминика и в относительной безопасности, но зато сам Калиш и его дом в более чем серьезной опасности, и это плохо. Пожалуй, единственный выход тут последовать совету Тино и поговорить с Гагой. Что там придет в голову Милошевичам непонятно, но судя по тому, что Калиш уже узнал об этой семье, они способны на все.       Со второго этажа послышались характерные звуки.       — Да вашу же мать.       Кьяра, чертова квартирантка, которую Штефану так хотелось вышвырнуть из своего дома, просто постоянно трахалась со своим здоровенным черным парнем, Амади. Сплошные охи и ахи действовали на нервы, так что хозяину дома начало казаться, что он живет в публичном доме.       Потерев виски, парень поднялся на ноги и поспешил на кухню. Надо было как-то спасать свои нервы, которые уже сдавали от напряжения.       Достав из холодильника бутылку пива, Штефан открыл ее и тут же отпил едва ли не половину, вообще не чувствуя вкуса. По-хорошему стоило бы поесть, ибо напиваться на голодный желудок — плохая идея. Однако в горло и кусок не лез, хотя Тино приготовил что-то вкусное.       Бутылка опустела быстро. Не долго думая, парень оставил пустую бутылку на столе и потянулся за новой. Хотелось напиться до беспамятства, но Штефан держался.       Когда телефон завибрировал, румын неловко подскочил на месте.       — Блять!       Достав телефон из кармана, парень принял вызов.       — Как там обстановка?       Голос Доминика звучал по обыкновению спокойно. Калиш выдохнул, приказывая себе успокоиться, ведь пока еще не произошло ничего из того, что могло быть охарактеризовано как полная жопа.       — Пока тихо, — отозвался он. — А у вас?       — Так же. Софи скоро вернется, а я еще не решил, стоит ли ей говорить правду. Что посоветуешь?       Калиш выдохнул.       — Пока не говори. Я сперва попробую решить проблему, а ты скажи жене, что Тодор у вас просто гостит. Ну, что у него дела были в Вест Сайде или типа того, — подумав, парень добавил: — Пожалуйста.       Хедервари вполне слышно хмыкнул:       — Я тебя иногда так ненавижу. Как ты намерен решать проблему?       — Есть одна мысль. Спасибо.       Он был честно благодарен Доминику за помощь, за все то, что тот уже сделал. Допустить, чтобы Велкову причинили вред, Штефан не мог ни при каких обстоятельствах, даже если тот будет сто раз виноват в чем-то. И помочь ему мог реально только Хедервари, помимо него у Калиша и не было никого еще в этой стране.       — Да никаких проблем. Осталось только придумать, что сказать Софи.       Судя по всему, Доминик усмехнулся. Что ж, он всегда был тем еще оптимистом, этого у него точно не отнять.       — Прости, что вынуждаю тебя лгать жене.       — Как будто я только в этом не обманываю, забей. Ты смотри не лишись там частей тела, пока разгребаешь это все.       — Ага. Я позвоню тебе.       — Бывай.       Доминик отключился первым. Штефан еще несколько секунд бездумно смотрел на экран, пока до ушей снова не донеслись охи и ахи. Кьяра там со своим Амади трахалась словно по плотному графику, так что Калиш всерьез задумался, успевают ли они между заходами хоть немного отдыхать. Хотя это его сейчас волновало в самую последнюю очередь.       — Что б вас всех...       Не сглупи Тодор, не было бы и этих проблем. Нет, Штефан не винил друга, кто же мог знать о том, что Гага настолько остро среагирует на попытки к ней приставать. Хотя и ее можно понять. Вообще, если подумать, причиной всей этой катавасии послужило обычное недопонимание. Тино точно прав, надо поговорить с Гагой.       Едва Штефан пришел к такой мысли, как послышался шум. Уже догадавшись, что да как, парень помчался в гостиную. Да, кто-то в самом деле бросил в окно камень, ломая при этом стекло. Осколки разлетелись по полу, попав на диван, на котором еще недавно сидел Калиш, и хозяин дома вдруг подумал о том, что лучше бы этот диван переставить к стене поближе, от греха подальше.       — Велков, блять! Выходи, сука!       Штефан замер. Похоже, Милошевичи начали терять терпение.       — Не зли нас сильнее, чувак, а то мы нахуй дом разнесем!       Узнав голос Дамира, Калиш выдохнул. А первым кричал Драган, определенно. Это именно они двое были заводилами своей компании и самыми активными ее составляющими. Агрессивные люди, ничего не скажешь.       — Выходи, блять!       — Да нет его дома! — закричал Штефан, не подходя к окну и близко. — Как вернется, передам.       — Вы испытываете наше гребанное терпение, пидоры!       Калиш снова осмотрел разбитое стекло. Да уж, Милошевичам не стоит особых усилий вообще весь дом разнести. Конечно, можно было вызвать полицию, но вряд ли они сделают что-то дельное против этих гопников. Да и прослыть стукачем Штефан не хотел, ему еще жить в этом районе.       — Ребята, — пришлось подойти поближе. Замерев на расстоянии метра от окна, румын осторожно выглянул. Увилев ожидаемо всех братьев, он чуть приподнял руки в жесте "сдаюсь". — Его правда здесь нет. Пожалуйста, не ломайте пока ничего, подождите немного.       — Ты задрал! Мы и так давно ждем! — отозвался Дамир. — Либо твой дружок явится сюда, либо ты огребешь вместо него!       Штефан сглотнул.       — Хорошо-хорошо, он уже едет.       Драган выплюнул докуренную сигарету.       — Отлично, блять. Здесь эту пидрилу и подождем.       А вот это было совсем плохо. Не будут же они ошиваться прямо возле ограды? Хотя они вполне могут, тут не поспоришь.       — Как хотите.       Отойдя от окна, Калиш помчался наверх. Ему нужна была помощь, а кроме братьев-квартирантов и просить не у кого. А им, как уже говорил Тино, выгодно, чтобы Штефан мог жить в своем доме спокойно.       Едва оказавшись на втором этаже, хозяин дома обнаружил, что дверь в комнату, в которой обосновалась Кьяра, не закрыта полностью. Вполне очевидно, что он смог лицезреть два совокупляющихся тела на старенькой кровати. Кьяра, обнаженная и довольно красивая, в объятиях здорового черного Амади казалась особенно хрупкой, и Штефан бы оценил это с точки зрения эстетики, не будь это вот такая ужасная ситуация.       — Вы охренели оба?! Какого хрена я должен наблюдать межрасовое порно в своем доме?!       Амади шикнул на него, словно отгоняя назойливую муху.       — Не нравится — не смотри.       — Двери научитесь закрывать, имбецилы озабоченные!       Решив избавить свой взор от этого действа, он демонстративно захлопнул дверь и помчался дальше.       — Тино, мне нужна помощь! Ты сможешь отвлечь Милошевичей, пока я...       Калиш так и замер, лишившись дара речи.       Стоит отметить, что дверь самой большой комнаты, в которой обосновались близнецы, была закрыта. Более того, Вилле просил их не беспокоить, и Штефан об этом даже помнил. Просто в тот миг он даже не подумал об этом. Он был напуган тем, что творят Милошевичи, и раздражен поведением Кьяры и ее черного дружка, и именно поэтому ворвался в комнату без стука и увидел то, что он явно не должен был видеть.       — Ой...       Уж очень неожиданно было видеть братьев практически голыми, в обнимку и целующимися. Тино тут же отскочил от брата, а Вилле замер. На его лице явственно проступал вопрос "Какого хрена ты творишь?".       Калиш готов был проклинать сам себя.       — Простите!       Он умчался прочь так быстро, как только мог, закрыв за собой дверь. Снова оказавшись на первом этаже возле разбитого окна, он схватился за виски и просто простонал в голос.       — Да вы издеваетесь все.       Казалось, что весь мир решил над ним поиздеваться, или просто у него так долго все было хорошо, что жизнь решила, что пор бы и честь знать, и подкинула вот это.       Ну, в самом деле, Тодор чуть не изнасиловал Гагу, Штефана чуть не поранили Милошевичи, Кьяра заебала ему мозги на пару со своим Амади, так еще и близнецы в большой комнате творят чертов инцест.       — Твою же мать...       Калиш попосту не знал, что ему со своим этим делать.

***

      Альфред вернулся домой ближе к вечеру. Он был немного уставшим после занятий, хотя они не шли ни в какое сравнение с переживаниями минувшего дня. Но в любом случае парень был более чем доволен. Удручало только то, что Ив так и не дал ему ответ, но и это не беда.       — Добрый вечер, молодой человек.       Джонс встрепенулся и уставился на отца. Тот стоял в холле в накинутом на рубашку халате из какой-то вычурно золотистой и явно очень дорогой ткани, с тапочками на ногах и газетой в руках. Посмотрев на него, Альфред тут же подумал о фильмах про Шерлока Холмса. Там главные герои тоже зачем-то надевали поверх одежды халаты и выглядели при этом настолько пафосно. Особого шарма в этом парень никогда не видел, но признавал, что отцу безумно идет все это. Гилберт в шутку называл стиль Артура "синдромом англичанина". В каком-то смысле он был прав, из Керкленда его английскую натуру не выбьют никакие штаты.       — Привет, пап, — с улыбкой отозвался Альфред. — Как дела?       Мужчина кивнул.       — Неплохо. Было бы лучше, если бы я не узнал о том, что мой единственный сын ночевал черт знает где.       Ал лишь усмехнулся.       — Да ладно тебе, пап, я же большой мальчик.       — Ты еще несовершеннолетний мальчик, Альфред, и ты знаешь, как я отношусь к подобному.       Да, Джонс знал. Его отец был воспитан в духе пуританства и чопорности, разговаривал так, будто он герой романов Джейн Остин, обращался на вы иногда даже к своей жене и считал крайней формой проявления невежества пьянки, вечеринки и вообще то, что так любила простая американская молодежь. Человек старой школы, если говорить проще.       — Знаю, пап. Но поверь, я не сделал ничего противозаконного. Честное слово, ну. Просто увлекся, решил, что не стоит садиться за руль немного поддатым, а на такси не приехал потому, что не хотел оставлять черт знает где любимый "Форд".       Артур внимательно смотрел на него, словно стараясь что-то выловить во взгляде.       — Я доверяю тебе, сын, разумеется. Ты молодец, что не сел за руль пьяным. И я уверен, что ты не напивался в хлам. К слову, где ты провел минувшую ночь?       Ал все так же улыбался.       — У Мэтта, конечно же.       Зеленые глаза Артура как-то странно блеснули.       — Как странно. Я как раз вчера вечером говорил с Анной Уильямс по телефону, и она посетовала, что ты давно не заходил к ним в гости.       Джонс замер. Да уж, попадалово.       — Кхем, надо же... — выдохнул он. — Как странно. Может, она забыла, что я приходил?       Керкленд нахмурился.       — У этой женщины прекрасная память, уж поверь.       — Ох... Ну... — Ал судорожно соображал, что делать. — А, ну конечно! Ты говорил с ней вечером, а я завалился к ним уже ночью! Вот в чем дело!       Эта ложь звучала настолько жалко, что Ал едва сам себя не стукнул. Но Артур был подозрительно спокоен.       — Возможно. Но мне казалось, что ты ночевал у Уильямсов пару дней назад? Или это не так?       — А, это... Нет, не у них.       — Но ты говорил, что останешься у Мэтта.       Да уж, у Керкленда тоже хорошая память, и это плохо. Ал судорожно соображал, как ему солгать.       — Ну да, мы были вместе, но не у него дома. Мы переночевали в гостинице в Лайквью. Там, кстати, чудесные гостиницы.       На сей раз широкие брови Артура взлетели вверх.       — Вы ночевали в гостинице? — уточнил он.       Рядом послышались шаги, а после показалась Алиса. Она была облачена в одно из своих домашних платьев с кружевами, которые Джонс находил ужасно неудобными.       — Оставь ты его в покое, Артур, — сказала она. — Вполне очевидно, что он ночевал у какой-нибудь девушки, равно как и его друг. Современная молодежь такая.       Джонс кашлянул. Что ж, неплохая ложь, ее можно отложить на крайний случай. Керкленд даже как-то расслабился.       — Я лишь хочу убедиться в том, что там, где он ночевал со своей девушкой, не было никаких запрещенных веществ или еще чего-то такого, из-за чего могли бы быть проблемы.       Алиса поджала губы.       — Вспомни себя в его годы, ты вообще был панком и курил травку.       Услышав это, Джонс едва не крякнул. Его отец был панком?       — Я этим не горжусь, — отчеканил Керкленд. — И вообще, речь не обо мне. Меня волнует жизнь моего единственного сына.       На сей раз Ал посмотрел на него с уважением. Каким бы сухарем порой не казался Артур, он на самом деле любил его и готов был ради него на многое пойти. Парень ощутил укол совести. Он лгал отцу, не двинув бровью, опасаясь того, что тот узнает правду и разочаруется в нем, или и того хуже — возненавидит. А Ал тоже любил отца и не мог допустить такого.       — Послушай, пап... — сказал он. — Алиса права, я ночевал не у Мэтта. Просто... Я встретил кое-кого и, кажется, влюбился.       Артур посмотрел на него. Пару секунд его взгляд ничего не выражал, вообще ничего, и парень даже начал пугаться, но вот мужчина кивнул:       — Это вполне естественно. Я все понимаю, сын, но спускать на свою девушку две тысячи долларов так сразу не стоит. Это мой отцовский совет, — совершенно спокойным тоном сказал он. — И не забывай предохраняться. Полагаю, ты это уже умеешь.       Альфред момента покраснел до кончиков ушей и опустил взгляд в пол, не зная, куда девать себя от всепоглощающего смущения.       — Ага...       — Вот и хорошо. Иди и отдохни, позже поговорим подробнее о твоих тратах и о том, что я об этом думаю.       Джонс сглотнул и поплелся в сторону своей комнаты, а Алиса проводила его внимательным взглядом.       — Он молодой парень, а ты дал ему золотую кредитку. Чего еще ты ожидал?       Керкленд лишь хмыкнул.       — Ничего. Я в свои годы тратил больше. Что насчет чая?       Чай в пять часов вечера тоже был важной для Артура традицией, которую он никогда не нарушал, а Алиса об этом знала.       — Бэтт уже накрыла на стол. А на кого ты тратил деньги в молодости? На свою Джессику?       Артур хмыкнул.       — Не важно.       Он развернулся и ушел в гостиную, мягко ступая в своих тапочках, а его жена лишь кивнула сама себе. Как же глупо с ее стороны ревновать к покойной жене супруга. Но, очевидно, одна лишь Джессика знала, как разжечь огонь в Артуре, лишь она и более никто. Они были яркой парой. Странной и нестандартной, но по-настоящему красивой и яркой. После ее смерти Керкленд сильно изменился, он перестал быть тем мужчиной, в которого когда-то влюбилась Алиса, которого она так ревновала к его жене. Джессики не стало, но Алиса все равно не получила того, чего так хотела. Хотя у нее была безбедная жизнь, прекрасный дом и все, что она только захочет. Артур ничего от нее не требовал, давал ей все, что она хотела, позволяя жить как королеве. Но и такая жизнь приедается со временем, и Алиса начинала это понимать.       — Сегодня ночью я улетаю в Нью-Йорк, — сказал Керкленд, обращаясь к жене, которая шла следом за ним.       Женщина нахмурилась.       — Опять?       — Дела, — коротко отозвался тот.       Алиса кивнула. Значит, ей опять надо придумать, как развлекать себя в полном одиночестве.       Тем временем Джонс оказался в своей комнате. Избавившись от верхней одежды, он прилег на кровать и уставился в потолок. Все же отец узнал об обмане. Он не устроил скандала, спокойно поговорил с ним, хотя парень и полагал, что его ждет серьезное наказание. Но отец его и правда любит, так все обойдется.       Попялившись в потолок, Ал достал из кармана айфон и разблокировал его. Вот уже несколько часов прошло с тех пор, как он подвез Ива до работы. До одной из его работ, если быть точнее.       До этого он посидел в компании его семьи. Ник был спокоен, хотя и поглядывал искоса на Ала. Он явно был не в восторге от того, что его брат с ним имеет какие-то отношения, но и гнать его не спешил, помятуя о том, что Джонс нехило так помог ему и Иву. Маленькая Айша все так же тянулась к Алу, Наташа пару раз ему улыбнулась. Если не считать ситуации с Ольгой, можно было даже сказать, что они мило по-семейному позавтракали.       Ник умчался в школу раньше, чем Наташа, а девушка заявила, что у нее освобождение от физкультуры по состоянию здоровья. Она не помыла посуду, заявив, что этим есть кому заняться, а после проводила Ива и Ала, снова назвав последнего Саншайном. Это прозвище нравилось Джонсу все сильнее и сильнее. Ив потом еще раз удивился тому, что они так быстро сдружились.       — А где отец? — спросил он напоследок.       Наташа помрачнела.       — Ушел. Вернее его Гюнтер к себе увел, сказал, что поговорить с ним хочет.       Брагинский кивнул.       — Ну, тогда все хорошо.       Когда они сели в машину, Джонс решился спросить.       — Так это ты являешься опекуном Ника и Наташи?       Ив явно удивился вопросу.       — Ну, да. А что?       — Не ваш отец?       — Нет, мне было проще оформить все на себя.       — Ясно...       Это был несколько странный разговор. Ал лез не в свое дело, а Ив позволял ему это по непонятной причине. Джонс понимал, что хочет знать о Брагинском побольше, в том числе и о его семье. Пока они друг другу даже не друзья, а Ал понимал, что хочет отношений с Ивом. Настоящих отношений.       Выдохнув, Джонс набрал Мэтта. Стоило поговорить с ним.       — Алло.       Друг ответил довольно быстро.       — Привет, Мэтти.       — Привет. Я как раз хотел тебе звонить, а то от тебя уже сутки ни слуху, ни духу.       — Прости, я был с Ивом и его семьей весь день, только вернулся домой.       — С семьей? — удивился Уильямс. — С его семьей?       — Да, они клевые. У него две сестры, брат и племянники. А, еще отец, но он был так пьян, что я с ним не познакомился. Мы искали вчера брата Ива, он болен и малость пропал в городе. А потом я был дома у Ива. Его сестра накормила меня пельменями. Ты знаешь, что это?       — Знаю, это как равиоли… Погоди, — Мэттью явно был в полнейшем недоумении. — Ты познакомился с его семьей?       — Да, — Ал активно закивал, хотя собеседник не мог его видеть. — Они клевые.       — Впервые такое слышу, чтобы секс-знакомство обернулось знакомством с семей.       Джонс даже немного подскочил на месте.       — Говорю тебе, это не просто знакомство ради секса. Это нечто особенное. Я вчера это понял, когда был с Ивом. Он особенный, правда. Я никогда таких не встречал.       — Если ты так говоришь, значит это в самом деле так, — отозвался Мэттью.       Альфред был рад тому, что друг, как и прежде, поддерживает его во всем.       — Да. Я предложил Иву быть моим парнем.       Уильямс на некоторое время замолк.       — Что? Вот это и правда неожиданно. Ты уверен в этом, Ал? Вы с ним едва знакомы.       — Я уверен, Мэтти.       — Что ж, это в любом случае твоя жизнь.       Джонс прилег обратно и вытянул ноги. Да, он точно был уверен в том, что не ошибается. Его мысли были заняты Брагинским, воспоминаниями о нем. С ним, с парнем с Саут Сайда, обложенным со всех сторон кучей проблем, Альфред чувствовал себя так, будто он находится именно там, где нужно. На своем месте.       — А как прошло твое свидание? — спросил парень, вспомнив о том, что у Уильямса была запланирована встреча с девушкой из клуба.       — Лучше не спрашивай. Все настолько странно и непонятно…       — Погоди, что случилось? — удивился Ал. — У вас же все хорошо было?       — Давай лучше поговорим об этом при встрече. Ты когда сможешь?       — Не сегодня точно. Отец узнал о том, что потратил деньги. Он, правда, думает, что на девушку, но это не сильно меня спасает от серьезного разговора.       — Оуч… Тебе нужна какая-нибудь помощь?       На сей раз Джонс хмыкнул.       — Думаю, что нет. Папа сегодня на редкость добрый. Он даже не накричал на меня, просто сказал, что не стоит тратить на девушек такие суммы.       — В чем-то он прав. Ладно, давай тогда встретимся завтра, сразу после занятий?       Альфред снова закивал.       — Да, давай. Я освобожусь к трем.       — Отлично. Спокойной ночи.       — И тебе.       Отключив телефон, Джонс положил его рядом и снова впал в раздумья. Итак, он влюбился, и кажется это в самом деле тот человек, который ему нужен. Да, конечно, он старше, у него ворох проблем и полный атас по жизни, на его шее брат с сестрой, племянники и отец-алкоголик. Это явно человек, которому будет не до свиданий и не до прогулочек за ручку. Это закаленный тяжелой жизнью человек, который не будет растрачиваться на что-то попусту.       Слишком взрослый для Альфреда? Это вряд ли. Парень всегда мечтал о парне, который был бы старше и опытнее. И Ив был таким. Он не смеялся над неопытностью самого Джонса, а терпеливо учил его всему, показывал, как надо делать, и это хорошо его характеризовало. А еще он был страстным в постели. У Ала член вставал от одних лишь воспоминаний.       Айфон звякнул, сообщая о том, что пришло сообщение. Взяв его в руку, парень посмотрел на экран.       “Свободен?”       Это было сообщение от Ива. Джонс еле перевел дух, а после поспешил набрать ответ:       “Лежу на кровати и думаю о тебе”       Новое сообщение не заставило себя долго ждать.       “Как мило. А у меня перекур на работе, и я тоже думаю о тебе”       Поразительно, но от этих строк стало так тепло на душе. Ал заулыбался во все тридцать два зуба и поспешил набрать новое сообщение.       “Я вспоминал о том, что было минувшей ночью. Я говорил тебе о том, что ты был великолепен, детка?”       На сей раз ответа пришлось ждать чуть дольше.       “Я бы запихнул тебе эти слова в глотку”.       А спустя несколько секунд пришло еще одно сообщение.       “Ладно, это мило”       На сей раз Джонс захихикал. Похоже, он снова смутил Ива.       “Ты чудо”       “А ты идиот. Но спасибо, что разнообразил своими глупостями этот кошмарный день, меня уже тошнит от обилия пьяных женщин”       Альфред тут же вспомнил о своей ревности. Женское кафе, в котором сегодня работал Ив, было местом странным. Его посетительницы, дамы разных лет и социальных статусов, часто вели себя вызывающе и приставали к официантам. Весь рабочий персонал состоял из мужчин, одетых в очень откровенные костюмы. Это было специально, дабы завлекать побольше клиентов. Вернее клиенток.       Парень помнил о том, что Брагинскому нравятся как мужчины, так и женщины, а потому откровенно нервничал, даже осознавая, что Ив точно не замутит с женщиной-клиенткой.       "Я рад, милый. А ты так и не ответил на вопрос"       Вот еще один момент, который волновал Джонса — неполученный ответ. Пока они ехали утром на работу Брагинского, тот всеми силами избегал того, чтобы уже ответить.       "Какой вопрос?"       Ал сжал в руках телефон сильнее.       "Ты согласен быть моим парнем?"       Секунды все шли, а ответного сообщения не было. Джонс начал нервничать, а потому, чтобы занять пальцы хоть чем-то, снова принялся набирать сообщение.       "Ответь мне, Ив"       "Мне важно услышать ответ"       "Ты мне очень нравишься, Ив"       Парень хотел было набрать еще что-то, но на сей раз Брагинский его опередил. Сообщение было лаконичным.       "Да"       Ал сперва даже не поверил. Попялившись какое-то время на экран, он выдохнул.       — Да ладно?!       А пальцы между тем набрали новое сообщение.       "Это значит, что теперь ты мой парень?"       Теперь Ив не тянул с ответом.       "Это значит, что ты можешь прийти к нам в гости в субботу, если тебе не жалко проводить свой выходной в нашей хибаре"       "И да, я теперь твой парень, до тех пор, пока тебе это не надоест"       Джонс едва не вскочил с кровати с радостными возгласами.       "Я приеду в субботу, к своему парню и его семье. И это будет отличный выходной"       Ал был просто счастлив.       А вот находившийся в другой части Чикаго Иван Брагинский был хмур. Он стоял у барной стойки, сжимая в ладони свой старый телефон и смотря на сообщение. Парень до сих пор не мог поверить в то, что этот Альфред настоящий человек и что он увязался именно за ним. Джонс был просто сама непосредственность. Только Ив решил, что после первого секса они больше никогда не увидятся, так Ал явился к нему домой. Только Ив решил, что новая встреча будет последней, так Джонс явился снова, прождавший его на парковке половину дня. Только Ив решил, что Альфред исчезнет, едва узнав о проблемах его семьи, так этот странный парень вообще сделал то, чего Брагинский вообще не мог ожидать.       Ив ответил согласием. Буквально неделю назад он говорил с Наташей. Младшая сестра твердила ему, что он заслуживает счастья, что он должен будет бороться за человека, который западет ему в сердце. И вот это случилось. Альфред запал ему и в сердце, и в душу, и даже в жизнь. Теперь они пара, ровно с того момента, как Ив согласился на отношения. В конце концов, Наташа права и он имеет право на хотя бы кусочек счастья.       — Ив, перерыв закончился, мон шер.       Вздрогнув, парень посмотрел на хозяина кафе, а после убрал телефон в кармашек коротких шортиков. У них была более чем специфическая униформа: шортики приторного малинового цвета, белая строгая рубашка с бабочкой и облегающим жакетом и причудливые черные ботинки на ногах. Дизайн этой униформы разрабатывал лично Франциск Бонфуа.       — Да-да, уже иду.       Иван поправил рубашку и взял в руки блокнот с ручкой. Бонфуа посмотрел на него с непонятной улыбкой и кивнул каким-то своим мыслям. Клиентов сегодня было много. Вернее, клиенток. Заведение, разумеется, имело свою специфику. Любивший женщин Франциск, влиятельный меценат и довольно богатый человек, открыл это заведение давно, справедливо решив, что нечто подобное будет иметь успех. Также любивший в силу своей открытой бисексуальности еще и мужчин, Бонфуа набрал в персонал красивых мужчин и нарядил их в экстравагантные наряды. Он не прогадал. Заведение имело огромный успех у дам всех возрастов.       — Иди-ка сюда, зайчик!       Брагинский покосился на один из столиков, за которым устроилась шумная компания уже полупьяных женщин, возраст которых варьировался от сорока до пятидесяти лет. Дамы были навеселе.       — Добрый вечер.       Администратор никогда не настаивал на том, чтобы каждый официант обслуживал строго определенные столы, но строго наказал всегда подходить к клиенткам, если те позовут, улыбаться им, активно поддакивать и отвешивать комплименты. Подобные вещи обеспечивали постоянный приток клиенток.       — Какой ты лапушка, — захихикала одна из женщин. — Принесешь нам “Маргариту”, сладкий?       Она так и улыбалась, пожирая его взглядом, а Иван невольно подумал о том, что он сам годится этой женщине в сыновья. Наверняка она уже мысленно воображала себе, что владеет гаремом, набитым всеми официантами и барменами этого заведения. Она была противна Брагинскому уже из-за этого. А трезвой и вне женского кафе она, небось, сама воспитанность и высокоморальность. И наверняка у нее есть деньги.       — Конечно, прекрасные дамы.       Женщины снова захихикали, а одна из них, с крашенными в блонд волосами и накрашенными в ярко-красный губами приподнялась из-за стола и с размаху шлепнула Брагинского по заднице.       — Потрясающе! — воскликнула она. — Иди ко мне, сладенький!       Иван с огромным трудом натянул на лицо улыбку, стараясь скрыть брезгливость, а женщина с довольным видом сунула ему в пояс шорт пять долларов.       Кивнув, он поспешил отойти прочь. Такое происходило часто. Пьяным теткам всегда хотелось полапать молодые и красивые тела, и в этом заведении они могли это делать. Иван ненавидел подобное. Черт возьми, да даже в гей-клубе его не домогались таким образом, не смели трогать, не заплатив хорошие деньги. Те же двадцать пять долларов за приват-танец Брагинский ценил больше, намного больше, чем пять долларов за шлепок по заднице.       Он терпел, как бы сильно его не раздражали все эти вещи. Выбирать не из чего, деньги ему нужны.       Когда коктейли были доставлены за столик, женщины некоторое время уговаривали Ивана присоединиться к ним, но в итоге отпустили официанта. Он хотел было подойти к едва занятому столику, но хозяин его окликнул:       — Ив, подойди-ка в мой кабинет.       Брагинский кивнул.       Бонфуа не часто приходил в свое кафе, куда больше времени проводя либо в своей организации, либо еще где поинтереснее. Однажды Ивану повезло попасться ему на глаза в момент, когда он пришел в поисках работы, а администратор сообщил ему о том, что вакансий нет. Франциск заинтересованно пялился на него, а после подозвал к себе и сказал, что берет на работу с испытательным сроком в неделю. Ту неделю Брагинский вкалывал как мог, стараясь понравиться, и в итоге Бонфуа остался доволен. Спустя менее трех месяцев хозяин заведения предложил ему еще одну работу — полставки на организации. Иван искренне радовался такой удаче, до тех пор, пока Франциск в один прекрасный день не сказал ему, что даст хорошую должность на предприятии с отличной зарплатой, если Брагинский согласится оказывать ему некоторые интимные услуги. В тот миг Ив не смог переступить через свою гордость, даже несмотря на то, что это была должность его мечты, а Бонфуа был вполне симпатичным мужчиной. В тот миг его ужаснула прерогатива стать чьей-то шлюхой, даже несмотря на хорошие стороны ситуации.       — Мистер Бонфуа?       Мужчина сидел за своим рабочим столом. Его кабинет Брагинскому никогда не нравился из-за обилия плакатов с обнаженными мужчинами. Хозяин заведения порой просто до неприличия выпячивал свою любовь к обнаженным телам.       — К чему эти формальности, Ив, я же просил звать меня по имени, — заулыбался Франциск. — Проходи, присаживайся. Как у тебя дела?       Брагинский кивнул и прошел к столу.       Бонфуа был очень ухоженным человеком с блондинистыми локонами до плеч, скуластым светлым лицом и голубыми глазами. Красивый человек, но Иву он никогда особо не нравился именно из-за характера и привычек.       — Все нормально, — кивнул он, присел на удобное кресло. — Что-нибудь случилось?       Франциск улыбнулся ему.       — Моя кузина мне тут заявила, что влюбилась. Она выбрала очень сложного мужчину, так что мне пришлось думать над тем, как бы ей помочь. И тут я вспомнил о тебе. Скажи-ка мне, милый, — он чуть приблизился, положив локти на столешницу. — Давно ты водил своего брата к тому психотерапевту, мистеру Цвингли?       Брагинский сглотнул.       — Давно. Я… собирал деньги для следующего сеанса. Ваша кузина влюбилась в мистера Цвингли?       Бонфуа кивнул.       — Увы-увы, мон шер. Для меня и самого это большая неожиданность. Быть может она сможет пойти с вами на следующий сеанс?       Ив пожал плечами.       — Если вы этого хотите, то конечно. Но мистер Цвингли и правда сложный человек, он женат на работе.       В ответ на это Франциск лукаво улыбнулся.       — Он мужчина, Ив. Мужчина не может совокупляться с работой, как бы он ее не любил. К слову, что там с деньгами для сеанса? Быть может, я могу помочь чем-то?       Но Брагинский мотнул головой.       — Нет, не нужно, я почти набрал нужную сумму.       Ив не был честен. Нужные пять сотен у него были, спасибо на том Альфреду, просто не было пока возможности отвезти Ника в клинику. Минувшим днем было не до этого, так что нужно выбрать день на выходных и взять отгул на работе. С этим проблем быть не должно, Франциск его обычно отпускал без лишних вопросов.       — Ив, милый мой, — заговорил Бонфуа откровенно елейным голосом. — У меня как раз есть для тебя одно предложение. Мы с одной моей знакомой устраиваем вечеринку…       — Мистер Бонфуа… Кхем… — Брагинский поднялся на ноги, как и хозяин заведения. — Франциск, я не хочу зарабатывать таким образом.       Но мужчина все так же улыбался. Он медленно обошел стол и оказался ближе к официанту. Ив был выше него и более внушительной комплекции, хотя Бонфуа никогда не был хилым. Подойдя ближе, он сказал:       — Послушай меня, мон шер, я не предлагаю ничего плохого. Просто моей новой знакомой ты нравишься, как и мне, к слову. И она не против развлечься. Опять же, как и я. Мы лишь хорошо проведем время втроем. А я… — опустив взгляд, Франциск протянул руку вперед и коснулся талии Брагинского. — А я в благодарность оплачу новую терапию твоего милейшего брата. Ничего плохого в этом нет.       Его шаловливая рука скользнула к пояснице, а после ниже, к ягодице. Иван поджал губы. Ему уже хватило за день чужих рук на своей заднице. А Бонфуа… Он явно действовал из спортивного интереса, потому как Брагинский один из немногих, кто ему отказал, да притом не раз.       — Спасибо, Франциск, но нет, — выдохнул он. — Но у меня есть деньги, да и занят я на работе, — немного подумав, он добавил: — А еще у меня появился парень.       Бонфуа чуть изменился в лице.       — В самом деле? Какая прелесть. Что ж… — он убрал руку. — Если передумаешь — дай знать. Обещаю, твой парень ничего не узнает. И дай мне знать, когда соберешься в клинику, а то моя кузина настроена очень серьезно.       Брагинский натянуто улыбнулся.       — Конечно. Я вернусь к работе.       — Да-да, мон шер.       Франциск отвесил еще одну елейную улыбочку, а Ив поспешил прочь из кабинета. Ему было противно все, что его окружало, все эти люди, вся обстановка кругом. Сальные улыбки, лживые натуры. Вернувшись к стойке, парень сделал глубокий вздох, морщась от слишком настойчивого запаха духов. На ум прошел минувший вечер и парень по имени Альфред Джонс, слишком искренний и настоящий для этого лживого мира. Парень до сих пор не верил в то, что вообще встретил такого человека, и что этот человек сам предложил ему встречаться.       — Умоляю, — шепнул Ив себе под нос. — Не разбей мне сердце.       Брагинский оглянулся, выискивая необслуженные столики. Надо было возвращаться к работе.

***

      На улице слышался шум. Гюнтер потянулся всем телом и поправил накинутую на плечи рубашку. Снаружи собралась молодежь, слишком шумная для уютного вечера.       Выглянув в окно, мужчина обнаружил, что уже темнеет. Солнце заходило, фонари еще не горели, а перед домом в самом деле собралась целая толпа. Зачинщиками явно были Милошевичи, обосновавшиеся у двора дома напротив. Похоже, что Штефан Калиш попал в серьезные неприятности.       — Мы теряем терпение!       Мюллер узнал голос Дамира Милошевича. Все эти юноши были знакомы ему, потому как каждый из них был его учеником. Учились парни неважно, разве что Сава более-менее разбирался в точных науках. Дамир вовсе не интересовался учебой, а Драган так вообще срывал уроки и постоянно с кем-то дрался. При этом все братья каким-то чудом окончили школу, хотя все ожидали, что они не доучатся. Гюнтер в свое время сильно вложился в каждого из них, но толку так и не вышло.       Сделав глубокий вздох, Мюллер застегнул рубашку и направился к выходу.       — Добрый вечер, молодые люди.       Милошевичи и собравшиеся кругом зеваки, скучающая молодежь Саут Сайда, разом обернулись к нему.       — Мистер Мюллер?       Драган тут же заткнулся. Так уж вышло, что этот парень, который постоянно сквернословил, старался не выражаться матом в присутствии Гюнтера. Проще говоря, старался вообще молчать. А Мюллер это ценил, понимая, что это проявление уважения.       — Уже вечер, молодые люди, а вы шумите.       Братья переглянулись.       — Эм-м… А мы скоро уйдем, мистер Мюллер, — сказал Сава. — Простите, что так вышло, просто у нас некоторые дела с вашим соседом.       — Я это заметил, — Гюнтер кивнул. — Смею просить, чтобы вы не устраивали тут драк.       На сей раз голос подал Дамир.       — Ну, что вы, никаких драк. Честно слово. Просто поговорим кое с кем и сразу по домам.       Мюллер кивнул. Он знал о том, что любого другого человека эти парни просто послали бы, не выбирая выражений, и лишь с ним они вели себя, как паиньки. И это не из-за страха, вовсе нет. Все подростки, которые были или являются его учениками, уважали его и не позволяли себе в его присутствии ничего лишнего.       — Уверен, так и будет. Доброй ночи.       Кивнув, мужчина вернулся в дом.       Милошевичи замерли надолго. Когда бывший учитель скрылся из виду, Драган выдохнул:       — Сука блять… — он оглянулся. — Ну и хули вы тут собрались, нахуй? Съебывайте блять!       Окружавшие их зеваки синхронно вздрогнули и поспешили разойтись. Дамир оглянулся, а после обратился к старшему брату.       — Что теперь будем делать?       Тот почесал затылок, растрепав черные волосы.       — Блять ладно, сваливаем пока. Хуй просыт где этот пидор, но точно не здесь. Поищем его в районе, а завтра вернемся блять.       Дамир кивнул.       — Хорошо, пошли.       Постепенно все разошлись и улица опустела. Когда Мюллер снова выглянул в окно, от толпы не осталось и следа. Мужчина довольно кивнул. Все-таки сила слова — это нечто.       Расстегнув рубашку и положив ее на спинку кресла, Гюнтер вернулся к дивану, на котором спал Александр. Тот вырубился недавно, сперва по полной программе испытав на себе действие того самого наркотика. Он кончил три раза, и черт его знает, смог бы он так без действия порошка, но Мюллер был более чем доволен всем. Он получил желаемое, получил Сашу.       Хмыкнув, мужчина обратил внимание на уже выключенную камеру. Не долго думая, он взял ее и оправился искать кабель, дабы перекинуть записанное видео на компьютер. Стоило сразу обработать видео, вырезав из него нужные элементы. Брагинский должен очнуться уже завтра, и к тому моменту Гюнтер будет более чем готов.       Его план был жесток, но более чем действенен, и мужчина это знал. Плевать, что придется переступить через многие моральные аспекты, цель будет того стоить.       — Спокойных снов, Саша.       Мужчина направился в другую комнату, к компьютеру. Теперь он точно знал, что оно того стоит, что план надо реализовывать.