***
Ноэми Руссель ловит его в кафетерии, на большой перемене. Петир рассеянно попивает кофе в своем излюбленном уголке, за кадкой с большим декоративным кустом, и чуть не давится, когда она шутливо толкает его в плечо локтем и садится рядом, ставя на стол тарелку с двумя свежими круассанами и чашкой американо. - Привет, Пётир! - Привет… У Ноэми широкая, искренняя улыбка, задорное лицо, и он в самом деле рад её видеть. С ней всегда легко и весело, она остроумная, с хорошим кругозором милая француженка, симпатичная к тому же… Ему приятно общаться с ней. Но одновременно с радостью возникает чувство беспокойства и сожаления. - Давно тебя не видела, mon vieux! - говорит она с энтузиазмом. - Я нашла тот фильм, помнишь? Ну, про который тебе рассказывала. Ну помнишь? В общем, могу сегодня зайти к тебе. Посмотрим. Как раз в твоём духе фильм! Тебе понравится! Вот увидишь... Притащу вафелек к чаю, да? Она тараторит весело, а Петир смотрит на неё и чувствует всё возрастающую неловкость... Рано или поздно этот разговор должен был случиться. Глупо бегать от неё по всей школе. - Подожди, Ноэми, - начинает он смущенно. - Не приходи сегодня, не надо... - Занят? ОК, давай завтра. Или в пятницу? В пятницу даже удобней! - Ноэми сверкает улыбкой и делает глоток кофе, изучая его глазами. - Нет, подожди... Я как раз хотел об этом поговорить... Слушай, bébé, нам пока вообще лучше не встречаться у меня дома. Да и в остальное время лучше вести себя... Она удивленно вздергивает брови и смеётся. - О! С чего это вдруг? Он вздыхает и продолжает осторожно. - Мы с тобой немного... Просто... Если бы мы были студентами, тогда другое дело... Но мы ведь с тобой здесь преподаватели, профессор Руссель, — она хихикает, когда он её так называет. - И если тебя вообще волнует твоя репутация... - Репутация — такое английское слово, Пётир! Но мы с тобой не англичане. Она смеётся беззаботно. Так её не проймёшь. - Я беспокоюсь о тебе... – говорит он, опуская глаза. - О, это мило! Он мучительно подыскивает слова, взглядывает на неё осторожно. Она улыбается, словно находит весь этот разговор занятным. Тёмная чёлка падает ей на один глаз. Второй глаз, чёрный и блестящий, глядит с весёлым любопытством. Петир думает – а вдруг это всё просто выдумки? Вдруг девочка Старк ошиблась, и Ноэми ничего к нему не испытывает кроме дружеских чувств? Но даже если так, слишком часто он замечает взгляды и слышит слишком много смешков за спиной, когда они идут вместе. Петир снова вздыхает. - Правда, bébé... Ты знаешь, что о нас уже ходят слухи? О тебе и обо мне. Как тебе новость? Знала об этом? Она слегка краснеет, от смущения или от удовольствия, сложно сказать. Во всяком случае, она снова улыбается. Потом делает такой жест, словно отгоняет назойливую муху. - Подумаешь, слухи! Слухи всегда ходят. Кто обращает на них внимание? - Мы в Англии, детка. В школе. В системе учебных заведений обращают внимание на всё. Я серьёзно... Он не смотрит на нее, пока говорит все это. Смотрит в свою чашку с кофе и чувствует себя совершенно глупо. - Allez, Пётир! Он поднимает, наконец, глаза. Ноэми выглядит весёлой и беззаботной. - Пицель обратит, это я тебе гарантирую. У меня и так сложное положение, bébé, ты знаешь. Мне не хочется его усугублять. А ты... Ты милая и хороший преподаватель, но не единственная милая француженка с нужным дипломом в этой стране. - Тогда мы уйдём отсюда вместе! - она смеётся и подмигивает ему вполне дружески. Или нет? Он внимательно присматривается ко всем её жестам, пытаясь понять, действительно ли он ошибся и зашёл с ней слишком далеко. Похоже, он и в самом деле ничего не понимает в женщинах. - Это очень романтично, bébé, но боюсь, моей девушке это не понравится. Что-то вздрагивает и на крохотное мгновение меняется в её лице. Это проходит очень быстро, но он замечает. Неужели девочка была права, а он идиот, деревенский ловелас, покоритель женских сердец? Неужели он был настолько слеп, что ничего не замечал? Ноэми ведь никогда не… Он вдруг вспоминает её взгляды, которые ловил на себе, то, как она обнимала его, касаясь шеи пальцами, как всегда трепала по щеке, как они вместе смотрели фильмы и смеялись, спорили, как она помогала ему заполнить отчетность… Но это ведь ничего не значит? Или значит? Ноэми молчит некоторое время, водит указательным пальцем по краю блюдца. Отражение солнца дрожит в чайной ложке. - У тебя появилась подруга?- ирония в её голосе кажется немного натянутой. Или у него начинается паранойя? - Ты не говорил... И кто она? - Ну, нельзя сказать, что она появилась... Точнее, она появилась снова. Мы с ней знакомы тысячу лет и были влюблены еще с детства, а вот теперь снова встретились. Знаешь, как бывает... Хочешь, я вас познакомлю? Мне кажется, вы подружитесь… Её улыбка несколько деревенеет. Видно, что она держит её усилием воли, губы подрагивают, руки прячутся под столом. «Ты всё-таки идиот, Петир! Какой же ты идиот!» Ему становится жалко её. Она милая, он не хотел причинять ей боль. - Не стоит, Пётир, - говорит Ноэми слегка обиженным тоном. - Я не твоя мама, чтобы знакомить меня со своими подругами. - А что же ты, bébé? Сколько ты всего в Англии? Года два? И что же, за это время ни кому не удалось покорить твоё сердечко? Неужели так и не появилось никакого джентльмена, молодого аристократа королевских кровей?.. – он старается говорить легким тоном, глуповато хихикает. Свести всё к шутке. Так лучше... - Или нет! Юного повесы с рабочей окраины, с мотоциклом и жутким кокни? Или молодого социалиста из тех, что ходят на все митинги и акции протеста, знаешь?.. С горящими глазами и идеалами. Она смеётся, и Петир вздыхает с облегчением. Неловкий момент прошёл. - Я слишком много работаю. Кроме того, я влюблена в свою профессию. У меня не остаётся времени ни на кого другого. - Это похвально... Но разве французские глаголы умеют согревать по ночам? Хотя, что я понимаю во французских глаголах и их свойствах, верно? - они оба хихикают. Несмотря на смех, вид у неё довольно несчастный. Или ему кажется? Он вынужден признать очевидное - спустя столько лет он всё ещё не научился понимать женщин. Он ошибался в отношении Ноэми и её чувств к нему. С кем ещё он ошибся? Люси? Мисс Джонс? Он легкомысленный идиот. «Поэтому вы до сих пор не женаты? Не смотря на ваши красивые костюмы...» Девчонка была права... Конечно, они все взрослые люди и сами принимают решение, но если он даёт им повод верить в нечто большее между ними, ему нужно что-то менять. Лучше, когда все игроки точно знают, чего ждать, а чего не ждать друг от друга... - Как бы то ни было, Ноэми, думаю нам лучше вести себя несколько более сдержанно, особенно на публике. И тебе не стоит приходить ко мне домой - ни к чему давать повод сплетням. К тому же моя девушка страшно ревнива, - он подмигивает ей весело, но она не улыбается. - Если ты так серьёзно к этому относишься, - говорит она обиженно и поднимается со стула. - То делай как знаешь. Я, конечно, не хочу портить тебе твою сексуальную жизнь с твоей девушкой. А то она ещё откажется спать с тобой из ревности, и что ты тогда будешь делать? Петир смотрит на нее снизу вверх, на поджатую нижнюю губу и красные щеки. Она ревнует, чёрт возьми! Она обижена на него и ревнует. Как такое вообще получилось? Но это, пожалуй, к лучшему для них обоих. По крайней мере, всё прояснилось. И все же ему очень жаль терять хорошего друга. Ноэми пожимает плечами, ухмыляется скептически и поворачивается к выходу. - Adieux, mon beau Пётир. Ухожу, чтобы твоя девушка тебя ко мне не приревновала. - Пока, bébé. Спасибо за заботу! – говорит он ей вслед. Кофе уже остыл, и настроение у него окончательно испорчено.***
- Неплохо... - Неплохо? - Да, довольно неплохо. - Вам не понравилось? - Я этого не сказал. Это... неплохо... - Вы не сказали, что это хорошо. Он молчит, держа её реферат в руках, вновь пролистывая страницу за страницей. Потом вздыхает. - Ты можешь лучше, Санса. Ты умная. Она мгновенно реагирует, вздергивая подбородок: - Почем вы знаете, какая я? Он отвечает спокойно, не поднимая глаз: - Я не первый год занимаюсь своей профессией. Я знаю. Тебе, знаешь, не хватает... – он щелкает пальцами, подыскивая слово. - Страсти... Санса громко фыркает от неожиданности. - Страсти? Петир Бейлиш кивает. - Именно. У тебя всё очень сухо, понимаешь? Санса косится на бюст Геродота на шкафу за его спиной. Ей кажется, что гипсовый старый грек смотрит на нее с насмешкой. - Это ж реферат по истории, а не любовный роман, - она глядит хмуро. Бейлиш смотрит на неё с упрёком. Похоже, она оскорбила его в лучших чувствах. Потом показывает ей на стул перед своими столом. Она садится. - История - это и есть любовный роман, - говорит Бейлиш нравоучительно, глядя на нее через стол. - Вот ты выбрала эту тему. Ты сказала, она тебя заинтересовала. Почему? В его кабинете полумрак, за окном сумерки, только горит настольная старомодная лампа на столе. Здесь довольно уютно, пахнет книгами и совсем чуть-чуть его парфюмом. Санса смотрит на его тень от лампы, изогнутую, изломанную стопками книг на столе. Как будто эту тень рисовал Пикассо. - Из-за вас, - ляпает она напрямую. Он или действительно ужасно непонятливый или хорошо притворяется. Бейлиш постукивает пальцами по деревянной поверхности стола. - Понятно, что из-за меня. Но почему эту тему? Я рассказывал о многих вещах. Почему именно астрономия в Месопотамии? Что в этом интересного? Вот это тебе и надо передать, понимаешь? Что-то же тебя в этом увлекло? «Оранжевый Альдебаран в дурацком созвездии Небесного быка, глупые Гильгамеш с Энкиду, ваши синие глаза и рука на моем плече», - хочется ей ответить. Но она, конечно, не говорит ничего такого. - Нууу...- тянет она, соображая, что сказать. - Просто интересно, что люди и в древности и сейчас интересуются одним и тем же, хотя и воспринимают это немного по-разному. Если подумать, то четыре тысячи лет до нашей эры люди смотрели в то же самое небо и на те же самые звезды… Слабая улыбка трогает его губы, глаза теплеют, и она вдохновляется, глядя на него: - Они видели то же, что и мы. Представьте, какая-нибудь шумерская девчонка смотрела на этот чертов Альдебаран и мечтала о своём любимом... или о будущем. Так странно... Её уже нет в живых бог знает сколько лет, но всё же интересно... От собственных слов она всё больше воодушевляется. А еще от того, что он смотрит на неё в одобрением, почти с восхищением. За окном совсем темнеет, его лицо освещено лампой, вокруг очень тихо, и ей кажется, что они вдвоем во всем мире… - А ещё я прочитала, что древние ассирийцы вычислили время обращения Луны вокруг Земли. И сделали это с такой невероятной точностью, что даже в наше время ученые подправили их расчёты совсем не на много, кажется, всего лишь на пол секунды. Пол секунды! Потрясно, правда? А ведь у них не было ни угломерных инструментов, ни часов-хронометров. Ничего! А "шестидесятеричная” система исчисления! Ну это, когда мы делим час на шестьдесят минут, а минуту — на шестьдесят секунд, а сутки делятся на двенадцать двойных часов... Ну вы это знаете... Я читала, что это халдеи, наблюдая за Солнцем, придумали разделить окружность на триста шестьдесят градусов. Один градус равнялся "шагу Солнца” на небе... Оттуда всё пошло! Они это всё придумали! А мы до сих пор всем этим пользуемся. Разве не офигеть? Это интересно, это такая тесная связь с современностью... Можно буквально проследить как развивались и менялись представления людей о мире на протяжении веков... В его глазах теперь однозначно нескрываемое восхищение, и от этого у неё слегка кружится голова. Он улыбается ей и качает головой, чтобы она продолжала. Весёлые морщинки собираются у него вокруг глаз, ямочки прорезаются на щеках, и нижняя губа выпячивается слегка, как у ребёнка. Санса смотрит на него, и ей вдруг ужасно хочется прикоснуться к нему, к его лицу, к этим его милым ямочкам или этой детской губе, такой трогательной... Она сцепляет пальцы перед собой. - Вот видишь? – говорит он, улыбаясь. – Ты выбрала эту тему, потому что искренне заинтересовалась ей. И, говоря с тобой, я вижу, что тебе это действительно интересно, но здесь… - он потряс её рефератом. – Этого не видно. Ты написала без энтузиазма, с правильными фактами и пользуясь источниками, но тебя здесь нет. Твоего восторга и интереса не чувствуется. Она понимает, что он имеет в виду. По правде говоря, она не особенно вдумывалась в тему, когда работала. Ей просто надо было отвлечься. Но все равно почему-то становится обидно за эту критику, которую и критикой назвать сложно. - А знаете, эти древние астрономы все-таки были недалекими, - Бейлиш вздёргивает брови. А она продолжает, одновременно моля себя остановится. - Вместо того, чтобы все эти серьёзные научные знания использовать для чего-нибудь стоящего, они занимались всякой ерундой, типа астрологии, предсказаний и служений культу. А всё потому, что они всё же были ужасно примитивные люди, которые верят в гороскопы и прочую фигню... Бейлиш усмехается. А Санса вдруг выпаливает: - Вроде моей мамы — она всегда во всех журналах читает гороскопы. Вслух, представляете? Зачитывает мне, чего я должна опасаться на этой неделе. Глупость же!- она хихикает нервно. Совершенно не понятно, как её вынесло на мать и журналы. Выражение его лица меняется. Он хмурится, подбирает губы в гримаску и смотрит с какой-то детской обидой. Боже, почему же он такой милый, как котёнок! Обнять бы его и погладить по голове, по кудрям его непослушным. Как же быстро она на него запала. Неудивительно, что у него столько поклонниц. Удивительно другое — как она раньше его не разглядела? - Кто вы по гороскопу? – спрашивает она зачем-то. Её сцепленные пальцы немного дрожат. Рядом с ним она ведет себя как дура и постоянно сбивается с мыслей. Какой же идиоткой он ее наверняка считает! - По гороскопу? Я? – слегка теряется он. - Вы. - Эммм... Не знаю... Апрель? Это... телец? Телец. Вроде бы… - Ну вот. А она лев. Она вам совсем не подходит. Ничего хорошего не выйдет,- слышит она свой голос и холодеет от ужаса. Зачем она это ему говорит? Что с ней? «Санса, заткнись, ради Бога, заткнись!» - У вас с ней совсем ничего общего нет, - продолжает она и чуть ли не падает в обморок от собственной наглости. - Вы такой... ну... интересуетесь всем, а она... Кроме себя её ничего не волнует. Замучает она вас... Голос сипит, как от сильнейшей ангины. Мало того, что она говорит всё это вслух, так у неё ещё и слёзы наворачиваются. Нервы ни к черту! Он смотрит на неё, слегка приоткрыв рот, в глазах – растерянность. Санса сильно кусает себя за верхнюю губу. «Заткнись, дура!» Она нервно вскакивает с места. - Я перепишу, - говорит она сердито в его расширенные — от удивления или ужаса — глаза и забирает, почти выхватывает, свои записи из его рук,- Больше страсти... Я поняла. Поворачивается на трясущихся ногах и идёт к выходу. - Санса! - слабо окликает он её, но она не останавливается. В пустынном коридоре школы она бежит к двери, вырывается наружу и глубоко дышит прохладным вечерним воздухом. Ей хочется умереть от стыда.