Saved

Я никогда в жизни ещё так сильно не переживала перед встречей с отцом. Я словно чувствовала нутром, что именно при ближайшем разговоре он сообщит мне эту прискорбную новость. Скажет, что против короля ему не пойти, и что мне придётся до конца дней своих носить красно-золотой плащ львов на плечах. Я так сильно переживала, что ни с кем не могла видеться. Я выгоняла септу из покоев, избегала встреч с матерью и сёстрами, но больше всего я избегала случайного столкновения с Тирионом Ланнистером. А он, словно чувствуя, наоборот — так и лез в поле моего зрения, кивая своей уродливой головой и перебирая мелкими ножками по двору. Моя ненависть к нему росла с каждым днём. Я не могла даже взглянуть на него без того, чтобы не поджать в презрении губы и не отвернуться с отвращением. Я не могла произнести «мой лорд» без комка ругательств в горле, без дрожи в онемевших от напряжения пальцах, без проклятий, крутящихся у меня в голове в изобилии. Но самое страшное было в том, что я не могла найти оправдание своей ненависти. Где-то в глубине души я понимала, что он ничего мне не сделал. По крайней мере, сейчас. Я знала, что Тирион — просто человек, который точно так же попался в сети обстоятельств и чужих планов. Но понимать всё это оказалось мало. Мои эмоции всегда были сильнее моего разума, как бы я ни пыталась противостоять, я всегда сдавалась им в плен. В богороще тихо. Я слышу каждый треск веток на ветру, каждый взмах птичьих крыльев, каждый шелест желтеющих перед долгой зимой листьев. Я слышу это и впитываю каждый звук, словно тряпка воду. Я слышу, и чувствую, как эти мелодии размешиваются в моей крови и несутся по жилам, прячутся во всех уголках моего тела. Звук шагов, приглушённых лиственным покровом, застаёт меня врасплох. Я резко оборачиваюсь и вижу отца, кутающегося в меховую накидку. На его бедре висят ножны кинжала, а на руках охотничьи перчатки. Он смотрит на меня внимательным, долгим и, скажу прямо, тяжёлым взглядом. Этот взгляд означает, что он хочет сказать мне что-то очень важное. То, что не хотела бы услышать никогда. — Септа Мордейн сказала, что ты тут, — тихо говорит отец, усаживаясь на камень. Я зачем-то киваю. Встав с колен, отряхиваю подол платья от налипших сырых листьев и жухлой травы. На отца, следящего за каждым моим действием, смотреть страшно. Кажется, стоит мне только взглянуть в его лицо, произойдёт нечто ужасное. — Я хотел бы рассказать тебе кое-что, перед тем как отправлюсь на охоту с королём, — снова нарушает он тишину, переводя взгляд на зеркальную поверхность озера. — Что рассказать? — сипло спрашиваю я. Голос пропал, горло стянуло удушьем от напряжения. — Король Роберт предложил мне стать его десницей. Отправиться с ним в Королевскую гавань, сидеть около него с правой стороны и давать советы, которые помогут стране не развалиться на семь частей. Я молчу, впитывая его слова, как ранее впитывала в себя звуки природы. Только так, мне кажется, я могу нормально воспринять всё это. — Я дал согласие. — Ты станешь вторым человеком в Семи королевствах, поздравляю, — отвечаю я, сделав попытку улыбнуться. — И моё согласие означает, что ты и твои сёстры поедут со мной, — словно не слыша меня, продолжает говорить он. — А как же мама? Робб? Джон? Бран и Рикон, наконец! — не выдерживаю я. — Как же Винтерфелл? — В Винтерфелле всегда должен сидеть Старк, — мягко отвечает отец. — Твой брат Робб займёт моё место, а твоя мать станет ему опорой и поддержкой. Рикон слишком мал для такого долгого расставания с мамой, поэтому его взять с собой я не могу. А твой сводный брат Джон решил уйти нести дозор на Стену. У меня что-то щёлкает в голове после этих слов. Звуки, которые я слышала в изобилии всего пару минут назад, стихли. Я видела по его глазам, что сейчас он перейдёт к главному. К самому плохому, ужасному. — Но предложение стать десницей было не единственным, полученным мною от Роберта. Скажу прямо, тебе это может не понравиться так же, как и твоей матери. Король предложил мне соединить дома Баратеонов и Старков посредством брака Сансы и его старшего сына Джоффри, когда она достигнет нужного возраста. — Он выдерживает паузу, которая кажется мне настоящей вечностью. — Но ещё король хотел бы, чтобы Ланнистеры и Старки дружили. Он говорит, что помощь Тайвина короне будет неоценима. И он считает, что когда твоя сестра станет королевой, только ближайшая родственница и по совместительству леди утёса Кастерли сможет помочь. Ты понимаешь, к чему я веду, Талия? Я киваю, чувствуя, как позвонки в моей шее хрустят от напряжения. Мои скулы сводит, мои зубы болят, так сильно я стиснула их. Ногти впились в ладони, наверное, до крови, а колени вот-вот подогнутся. — Понимаю, — одними губами шепчу я. — Знаю, дорогая, что ты не хочешь этого. И я бы никогда не стал так поступать с тобой. Но… — Ты не можешь перечить королю, — продолжаю за него я. — Я понимаю, отец. Не страшно. — Я думаю, что Тирион — не самый плохой человек в их семействе. Он сможет позаботиться о тебе. Мне приходится отвернуться, чтобы скрыть слёзы, предательски подступившие к глазам. Я утираю их бесчувственными пальцами, трогаю похолодевшую кожу на щеках и мечтаю просто упасть в листву, глядя на серое небо. — И когда свадьба? — Решение пока не принято, — тут же отзывается отец. — Думаю, через месяц после нашего переезда туда, в Королевскую гавань. — Я могу... идти? Он замешкался. Папа чувствует, что у меня душа надламывается от переживания, но сделать с этим ничего не может. Видит, как в моих глазах мир рушится, но исправить это уже не в силах. Единственное, что он сделал — крепко прижал меня к своей груди, заставляя меня уткнуться носом в мех и почувствовать давно забытый, но очень хорошо знакомый запах. Он прижал меня так крепко, ухватил ладонями плечи и просто обнимал, словно наделялся, что кусочки моего разбитого сердца срастутся воедино. — Иди, — отпустив меня, сказал он. Я медленно, словно заколдованная, киваю ему и быстрыми шагами удаляюсь от сердцедрева. Подальше. Подальше ото всех. В лес. Куда-нибудь, где никто не увидит мои слёзы. Никто не услышит их.

***

У меня ещё не было такого ужасного дня. Мои глаза жгло от моря пролитых слёз. Мне хотелось лишь одного — проснуться завтра и понять, что всё это лишь плохой сон. Где-то в груди так сильно щемило, что мне приходилось дышать намного реже, лишь бы не тревожить эту боль между моих рёбер. Не знаю, сколько времени я просидела под этим деревом в лесу. Я бежала куда глаза глядят, не разбирая дороги и не запоминая. Возможно, я горько пожалею об этом, когда сгустятся сумерки и дикие животные выползут из своих нор на промысел. Но сейчас мне всё равно, и даже страх перед лесом отступал перед глубиной моего горя. Когда я закрываю глаза, я вижу себя и его рядом. Вижу, как он трогает мои волосы, как обнимает меня за плечи и прижимает к груди, закрывая от всех невзгод. Я представляю его чёрные кудри и мрачные, немного грустные глаза. Но этот взгляд не отталкивает, нет. Он привлекает, завораживает. Заставляет мурашки бежать по коже. Думаю, вы догадались, кто был причиной моих грёз. Знаю, что мысли эти — в корне неверные и до ужаса мерзкие. Знаю, что иметь не братские чувства к своему сводному брату — высшая мера омерзительности. Но вот уже много-много лун подряд я думаю о Джоне не как о своём брате, которого когда-то привёз отец с войны, а как о невероятно красивом мужчине. Джон снился мне. Снился в таких снах, про которые не принято рассказывать никому, а вспоминать про эти сны мне настолько стыдно, что после них я весь день не могу прийти в себя. Я ловила себя на том, что заглядывалась на него, когда он упражнялся с мечом, стрелял из лука или просто кормил своего коня. И заглядывалась не как сестра, а как... те дворовые девки, мечтающие увидеть его между своих ног. Но я всегда знала, что такое чувство обречено. Он мой брат, хоть у нас не одна мать. Если кто-нибудь узнает о том, что творится со мной, я буду всеми проклята на веки вечные. А если узнает Джон... Он никогда не узнает! Потому что он мой брат. Он любит меня как сестру. Так же как Арью и Сансу. Мне приходится зажмуриться и потрясти растрёпанной головой, отгоняя мысли о Джоне. Мне нужно собраться, крепко сжать зубы и выкинуть его из головы своей навсегда. — Миледи, — вдруг слышу я откуда-то сбоку. Голос принадлежит тому, кого видеть сейчас я хотела бы меньше всего на свете. Я поднимаюсь на ноги и смотрю на Тириона заплаканными глазами. Он, словно понимая причину моей истерики, виновато отводит взгляд в сторону. — Что вы тут делаете? — громко спрашиваю я, кутаясь в меха. — Я хотела побыть одна. — Ваша мать уже обыскалась вас. Я вызвался помочь в поисках. — Почему? — хмыкнув, спрашиваю я. Тирион молчит, как будто ощущает всю мою ненависть и боль. Подняв на меня глаза, он улыбается, криво и ненатурально. — Как почему? Потому что страшно оставлять юную девушку на ночь в лесу. Моя злоба уже не может оставаться внутри, ей нужен выход. Я чувствую, как к щекам прилила кровь, как по венам побежал кипяток, а руки задрожали от гнева. Я смотрю на него и вижу лишь чудовище, которому меня продадут, как в той сказке, рассказанной мне когда-то старой Нэн. — Думаю, вам уже рассказали о том, что для нас приготовили, — тихо произносит он, пока я шумно набираю воздух в лёгкие через нос. — Я просто хотел сказать вам, что не обижу вас. Я… я буду заботиться о вашем благе. Я заливаюсь издевательским смехом. Мне хочется крикнуть какое-то ругательство прямо в его лицо, хочется обозвать, оскорбить. Чтобы ему было больно хотя бы вполовину того, как больно сейчас мне.* Он в непонимании смотрит на меня, а потом поджимает губы. — Поверьте мне, я сам этого не хотел и не хочу, — продолжает он, прикладывая, видимо, неимоверные усилия, чтобы оставаться спокойным. — Но вы же понимаете. Ни я, ни вы не можем решать за себя. — Зачем вы оправдываетесь передо мной? — резко обрываю его я. — Потому что на последнем пиру здесь, в Винтерфелле, король официально объявит о нашей помолвке, и вы станете моей невестой. А я хочу быть честным со своей будущей супругой. — Тогда я тоже буду честной! Мне омерзительно. Мне просто омерзительно даже думать о том, что мне придётся стать вашей женой. Да я лучше бы спрыгнула с башни, чем добровольно пошла на такое. Вы противны мне. Взметнув юбкой, я быстро зашагала прочь. Я слышала его горький вздох, чувствовала тяжёлый взгляд. Мне было стыдно. И не потому, что я наговорила таких ужасных слов человеку, который был добр ко мне. А потому, что я получила удовольствие, унизив его. Самое мерзкое удовольствие в моей жизни.