Saved

Лёгкий и свежий ветер треплет мои волосы, которые я впервые собрала не по-северному, а на южный манер. Даже одежда, которая в первые дни моего пребывания в Красном замке казалась мне чересчур откровенной, теперь была такой удобной, мягкой, ласкающей, и я замирала каждый раз, когда лёгкий шёлк мимолётно касался моего тела. Где-то внизу бьются волны. Я слышу, как они с диким воем напрыгивают на высокие, острые скалы, а потом разлетаются сотнями солёных брызг. И так каждый раз. А луна, круглолицая и безучастная, заставляет эти брызги становиться серебристыми искрами. И пахнет так приятно, спокойно: солью и сырыми водорослями, свободным ветром и дальними странами, ждущими путешественников за далёким горизонтом. Бал, посвящённый нашей помолвке с Тирионом, в самом разгаре. До меня доносятся голоса, веселый смех и звон золотых кубков, которые поднимают за новоиспечённых жениха и невесту. А в ушах у меня до сих пор звенит голос отца, с печалью и болью сообщавшего, что он благословляет наш будущий союз и ждёт поскорее первое потомство. Под столом Санса изо всех сил стискивала мою дрожащую ладонь и шептала мне, что всё обязательно будет хорошо. Но я-то уже точно убедилась в том, что так не будет. Я безотрывно смотрела на Тириона, сидящего за противоположным столом, и мне так хотелось, чтобы сейчас на эту залу налетела страшная буря. Ночные птицы поют, кажется, очень грустные песни. Или в последнее время мне всё кажется очень печальным. Я уже просто не помню, когда в последний раз испытывала что-то, кроме грусти. — Я вас потревожу, моя дорогая, — послышался спокойный голос за моей спиной, а потом ровные шаги и шелест платья. — Нравится в Королевской Гавани? Я обернулась и увидела Серсею, которая улыбалась мне. Кубок в её руке был небрежно наклонён, грозя пролить дорогое вино на каменный пол. Я опустила голову в поклоне и тихо шепнула: «Моя королева». — Мне тоже нравится это место, — доверительно сообщила мне она. — Как только я вышла замуж за Роберта, я часто приходила сюда, чтобы просто избежать ненужной суеты. А после свадьбы этой суеты будет очень много. Ваша мать приедет на вашу свадьбу? — Скорее всего да, миледи, хотя Бран ещё и не очнулся, — едва слышно ответила я, не сводя глаз с кубка в её руке. — И отец обещал мне, что после свадьбы я смогу на какое-то время посетить свой дом. — С Тирионом, конечно же. Я кивнула. — Жена всегда должна держаться рядом с мужем. Только тогда можно быть полностью уверенной, что ты защищена от всех невзгод, — почти насмешливо сказала королева, и её улыбка превратилась в ухмылку. Она глумилась надо мной. Разве Тирион способен защищать кого-то от невзгод? Ему самому нужна защита. — Вы правы. — Ты такая вежливая, Талия. Так же и твоя сестра. Вычурно вежливы, всегда сдержаны и милы. В своё время я так не умела. Может, тогда мне было бы намного легче справляться со всякими завистниками и клеветниками, мечтающими опозорить имя моей семьи. Я молча приняла её сомнительный комплимент. На самом деле внутри у меня всё горит от какого-то страха, не дающего мне спокойно дышать. Я боюсь её, ведь в глубине души я точно понимаю, что играть с этим человеком — опасно и глупо. — Вы будете счастливы, — глубоко вздохнув и отпив вина, сказала Серсея. — Свадьба — это же прекрасно, не так ли? Разве не все девушки в мире мечтают о богатом лорде? Я хотела уже хоть что-нибудь ответить, как вдруг я снова услышала знакомые шаги. — Я не помешаю? — холодно спросил Тирион, взглянув прямо в глаза своей сестре. — О, братец. Мы как раз говорили о богатых и красивых лордах, — насмешливо протянула королева, отступая от меня на пару шагов. — Значит, я появился как раз кстати. Тирион, не сводя внимательного взгляда со своей сестры, поравнялся со мной. Я почувствовала лёгкое прикосновение его руки к моей ладони и сразу же напряглась. Серсея с неприкрытой раздражительностью взглянула на него, а потом просияла улыбкой. — Чудный день сегодня, — сказала она, допивая своё вино и ставя кубок на столик. — Оставлю вас, пожалуй. Молодым ведь всегда есть что обсудить. Серсея гордо и величественно уходит с балкона, кидая последний презрительный взгляд на своего младшего брата. Разве можно так относится к членам своей семьи? Я бы ни за что на свете не смогла с таким же презрением смотреть на Робба или Брана. Тирион же с достоинством выдерживает этот ядовитый взор, что не может не вызвать уважения. Ведь терпеть ненависть врагов — это одно, а вот ненависть своей семьи — совсем другое. — Вы так внезапно покинули зал, что я запереживал насчёт вашего здоровья, леди Талия. — Мне нужно было побыть одной и подышать свежим воздухом, — тихо ответила я, оборачиваясь обратно к морю. Ветер крепчает, заставляя высокие морские волны всё сильнее биться о красные скалы. Тирион тоже подставил лицо под солёные капли, глубоко вздохнул и устало прикрыл глаза. — Ваша семья не особо вас жалует, — осторожно сказала я. — Ваши брат и сестра глядят на вас, словно волки на загнанного оленёнка, а ваш отец весь вечер пытается сделать вид, что вы вовсе не его сын. Он только тихо хмыкнул и только через долгую минуту ответил: — Я привык. Раньше я пытался понять и отыскать в них любовь, которая мне была так нужна, а потом эту самую любовь подарила мне сотня женщин. — Фу, — со смехом сказала я. Наверное, я должна испытывать какие-то негативные чувства к таким словам, но наш брак — формальность, а не союз двух влюблённых. — Вы же знаете, что любовь за деньги купить невозможно. — И силой её тоже не взять, — взглянув на меня, сказал он. Мне нечего было ответить на его слова. Одно могу сказать точно: говорить с ним интересно. Он вселяет в меня чувство спокойствия, поначалу еле уловимое, но постепенно оно разрастается до больших размеров и наполняет меня даже тогда, когда отчаяние тихо свербит под сердцем. — Я собираюсь посетить Стену после нашей с вами свадьбы, — спокойно говорит он, перекатываясь с пятки на носок. — Всегда мечтал увидеть это грандиозное сооружение, окутанное романтичными россказнями. Хотел предложить вам провести то время, что я буду в отъезде, в Винтерфелле. Вы, должно быть, сильно скучаете по своей матери и братьям. Стоило мне услышать про Стену, моё тело тут же пробила мелкая дрожь. Стена. Джон. Как он там? Дал ли он уже обет верности? Отрёкся от своей семьи и фамилии? Помнит ли он наше прощание? Если бы у меня был только шанс получить ответы на все эти вопросы, я бы отдала многое за это. — Я… — Мои руки неистово затряслись, и мне пришлось стиснуть их в кулаки, чтобы не выдать ему свое волнение. — Я могу попросить у вас один единственный свадебный дар? Тирион удивлённо вскинул брови. — Какой же? — Разрешите мне отправиться на Стену вместе с вами. Я… тоже хочу её увидеть. Он выдержал долгую паузу, смотря прямо перед собой. Наверное, он взвешивает все «за» и «против», или же ищет скрытые мотивы в моем пожелании отправиться следом за ним. Но мне всё равно. Я не думаю о том, что крутится в голове этого карлика в данный момент. Если будет надо, я стану его умолять, пока он не сдатся и не позволит мне увидеть того, по ком моё сердце болит много лун. — Стена опасное место для леди, — наконец тихо и мягко сказал он. — Я не думаю, что вам будет комфортно там, где бродят сотни изголодавшихся по женской плоти мужчин. Да и путь опасен и долог. Не стоит ли вам поступить так, как я предложил? Проведёте время с семьей прежде… «…прежде чем вы распрощаетесь с ними навсегда». Это он хочет сказать. Но своих братьев и мать я ещё увижу на предстоящей свадьбе, а вот Джона больше никогда. — Прошу вас. Не отказывайте мне в этом. — Зачем вам это? — Мой каприз, — кокетливо сказала я. Или вернее сказать, выдавила из себя. Неестественно и фальшиво. И Тирион это тоже заметил, ухмыльнувшись загадочно. — Я подумаю над вашей просьбой, моя леди, — сказал он. Я коротко кивнула, сходя с ума от волнения. Я увижу его. Я смогу вновь к нему прикоснуться. — А что будет дальше? — внезапно спросила я. — После нашей свадьбы и путешествия на Стену. Как мы будем жить? — Никто не знает, что будет дальше. Из более ощутимого: мой отец после смерти оставит меня или Джейме хранителем Запада. Мы должны будем поскорее зачать ребёнка, чтобы прочно утвердить себя в праве владеть землями моего отца. Он говорил это так спокойно, словно его совершенно не тревожило все это. А меня же, наоборот, тошнить начинало при мысли о том, что мне придётся разделить ложе с тем, кого я никогда не полюблю. Но внешне я этого постаралась не выдать, потому что смирение — лучшее, что я могу пока предложить. — Я устал. Пойду в свои покои. Вас проводить? — Не стоит. Я хочу ещё побыть здесь. Доброй ночи… Тирион. Он невольно вздрогнул, ведь я впервые вслух произнесла его имя. Но быстро нашёлся и улыбнулся. — И тебе, Талия. * * * Красный замок нравился мне все меньше и меньше. Суета здесь была другая, не как дома. Когда я проходила по коридорам, фрейлины и благородные дамы смотрели на меня и что-то шептали друг другу, а потом отводили глаза, словно желали этим самым показать, что говорят они не про меня. Причина такого повышенного внимания была ясна: всех забавляет мой будущий муж и то, какой я буду для него женой. Один бард, исполняющий для короля Роберта хвалебные баллады о его прошедшем величии, попытался спеть шуточную песенку про «укороченного мужа и его ручную волчицу». Отец сразу же заткнул его и пообещал отдать его на порку, если он снова хоть слово пропоёт из этой глупой песенки. И всё же слухи преследовали меня. Некоторые придворные, из тех, что понаглей, уже в открытую изощрялись в остроумии, едва ли не тыча в меня пальцами. Их-то никто не прикажет выпороть... Горечь неизбежного позора давила на меня день ото дня всё сильнее, и я совершенно перестала покидать свои покои, спасаясь в их красноватой полутени. Пока я была в одиночестве, я постоянно думала о Джоне и о нашем с ним прощании. Мне казалось, что я до сих пор ощущаю вкус его губ и касание рук на своей коже. Мне виделось, как он гладил мои волосы, целовал мою шею и шептал мне на ухо какие-нибудь глупые, но важные для меня вещи. Наверное, я просто схожу с ума. Когда я не вышла из комнаты на четвертый день, Тирион пришёл ко мне и долго стоял за дверью, постоянно спрашивая о моём самочувствии. Я бессовестно лгала о том, что у меня плохое состояние из-за смены климата и что я скоро приду в себя, что ему не стоит волноваться. Ещё приходил отец. Он не спрашивал ничего, а просто пересказывал последние события. И с каждым приходом голос отца становился все более уставшим. Я думала, что если я запрусь ото всех, то буду защищена. Но мысли кружились в моей голове постоянно, и от них запереться возможности не было. Сны, полные всяких страшных мотивов, изводили меня, а дневные размышления вызывали такое раздражение, что я царапала свою кожу ногтями, желая выцарапать эту боль из-под своей кожи. На седьмой день Арья долго и настырно стучалась и умоляла меня впустить её, но я молчала. Слушала, как она тяжело дышит и выбивается из сил, как её маленькие кулачки тарабанят по деревянной поверхности двери так неистово, словно она осадила мою комнату и хочет взять меня в плен. На девятый день отец принёс мне письмо матери, протолкнув его под дверью. Я с наслаждением вчитывалась в строки, написанные родной рукой. Она говорила, что Бран очнулся, но не помнит, при каких обстоятельствах он упал с башни. Она писала, что Робб хорошо справляется с обязанностями лорда Винтерфелла, а люди уже в нём души не чаят. Также она сказала, что совсем скоро она приедет, и мы сможем увидеться. Это длинное письмо с потёкшими от дождя чернилами, написанное на измятой бумаге, согрело моё сердце ненадолго. Я перечитывала его раз за разом, пока не выучила каждое слово. И повторяла, как заклинание: «Совсем скоро». На пятнадцатый день я увидела себя в зеркале. Ночное платье висело на мне, как на метле. Рукава полностью скрывали истощённые и худые руки, а лицо моё было таким бледным, словно я нахожусь на пороге смерти. Волосы, спутанные и давно немытые, висели безобразными патлами, а под глазами пролегли глубокие тени, делая мой вид ещё более жалким. Я перестала вставать с кровати, спала по два-три часа в сутки и постоянно думала, думала, думала. Моя голова кипела от всех этих дум, но закончить все это я уже не могла. Говорить тоже. Речь, привычная и звонкая, застревала в моей глотке невыплаканным комком боли и не выходила. Я больше не могла прогонять от своей двери служанок и только молчала, закрывая уши руками. Двадцатый день моего заключения начался с того, что рано утром раздался громкий стук. Тяжёлые двери сотрясались от ударов, и в конце концов дрогнули под натиском, слетели с петель, с жутким грохотом упали на каменный пол. Я закричала так сильно, что мои атрофированные голосовые связки загудели от напряжения. Через обрушенную дверь перешагнул Пёс, а следом за ним вошли Тирион и мой отец. Пёс тут же удалился, насмешливо глянув на моё обезображенное страхом лицо. — Талия. Отец тут же упал на колени возле моей кровати и обхватил мою истощённую руку своей, большой и тёплой. Он нежно обнял меня, прижав лицом прямо к груди. И тогда я заплакала. Впервые за все эти двадцать дней. А Тирион стоял и смотрел на все это, не шевелясь и не отводя глаз. — Так нельзя, Талия, — говорил отец, гладя меня по голове. — Слышишь меня? Нельзя. Я молчала и плакала, слизывая с губ солёные и горькие слёзы. — Лорд Старк, вы позволите мне? — послышался сдавленный голос Тириона. Отец нескоро разомкнул свои объятия и встал с кровати, коротко кивнув Бесу. — Я скоро приду, — сказал он мне и, ссутулившись, быстро вышел из комнаты. Я посмотрела на Тириона воспалённым взглядом и вытерла остатки слёз с лица. Он долго переминался с ноги на ногу, а потом всё же решился и подошёл к кровати. Неловко запрыгнув на неё, он уставился на меня полным тревоги взглядом. Тишина длилась долго. Он, видимо, подбирал слова, я же говорить не хотела совсем. Мою обитель, безопасную и надёжную, вероломно сокрушили, я чувствовала себя слишком уязвимой, не способной ни защищаться, ни объясниться. — Я покажу вам Стену, — сказал он. — Мы отправимся сразу же после свадьбы. Я покажу вам её. — Почему? — Потому что когда я стану вашим мужем, я должен буду оберегать вас. А порознь это делать весьма проблематично. Да и вы так просили меня. — Спасибо, — искренне сказала я. — Мне это важно. — Понимаю, насколько, — тяжело сказал он. Его лицо тут же посерело, словно он увидел немыслимое чудовище, но он быстро отмахнулся от этого и соорудил прежнее спокойное выражение. — Я прошу вас, на правах вашего жениха, никогда больше так не делать. Я не мог найти себе место все эти двадцать долгих дней. — Прошу прощение за беспокойство. — Не в беспокойстве дело, а в бессилии. Я прочитал множество книг, видел сотни историй, знаю тысячи людей с разной судьбой. Я считаю себя умным и начитанным человеком, но… Но все это не помогло мне найти ответа на вопрос: «Как мне вам помочь?». Это как биться о каменную стену... или о дубовую дверь, — он слегка улыбнулся, — разбивая кулаки в кровь, не получая ответа. Я судорожно выдохнула, глядя прямо перед собой. Мы все бились о каменную стену, которую я соорудила вокруг себя своими же руками. Даже не так, нет. Лабиринт, в котором я сразу же потерялась без вести, блуждая по закоулкам и не видя выхода. А Тирион — он просто пробил стены напрямик и вытащил меня оттуда так, как смог. Я протянула ему руку, которую он тут же крепко ухватил, переплетая наши пальцы. Поглаживая кожу большим пальцем, он продолжал внимательно смотреть мне в лицо, желая сказать ещё что-то, но, судя по всему, с усилием себя сдерживая. — Я просто потерялась. — А я вас нашёл. И больше не теряйтесь, хорошо? Потеряться — проще простого, а вот найтись снова — дело хитрое.