Странный

Вслед за Вильгельмом из дома вышел Юрий и сел рядом со мной. — Ты ведь знаешь, куда он побежал? — спросил он. — У нас ты тут телепат, помнишь? — напомнил ему я, и посмотрел на все ещё виднеющегося в дали Вильгельма. — Или ты думаешь… — Знаю — сказал он и ушел. В городе, как я уже говорил, Вильгельм знал всех и каждого. Не смотря на перезапуск петли, в городе жила одна женщина, с которой он, несмотря на все это, каждый день знакомился. Вильгельма очень огорчало забвение, в которое она погружалась при перезапуске. Каждое утро он просыпается не в духе, а все потому, что он каждый день пытается её спасти. «Та женщина» — сказал он мне как-то. — «Она напоминает мне мою мать». Всегда. Сколько бы он не пытался, в шесть вечера она умирает. Такова у нас судьба, все это понимают, но Вильгельм, не смотря на то, что он старший, отказывается это принимать и каждый день проводит в городе с ней и её семьей. Все это печально, ведь пока мы в петле, он может её видеть, но когда мы её покинем… То ли от долгих размышлений, то ли от свежего воздуха у меня разболелась голова, и я зашел в дом. В доме как обычно царила тишина, а тем временем было уже одиннадцать утра. Дениел же все ещё возился на кухне, а Ромео и Миры не было. В общем, мы были обречены на голод. Юрия нигде не было, а в гостиной продолжали сидеть вечные обитатели кресел. Не смотря, на голод, все казалось радужным и лишь одно обстоятельство все портило: Милисент — пушистое создание ада. Эта чертова кошка крутилась у меня под ногами практически всегда. Она не дает покоя моим вещам и царапает мои руки. На просьбы усмирить это чудовище, Элизабет лишь кивает и уносит её в свою комнату. Вот и сейчас она сидит на тумбе в прихожей и смотрит на меня. — Кыш отсюда! — сказал я и замахнулся на неё. На что она злобно зашипела, но с тумбы спрыгнула, и убежала на кухню донимать теперь Дениела. Я снял с себя туфли и поднялся по лестнице на второй этаж. Через все помещение второго этажа тянулся коридор, а от него отходили помещения комнат. Моя находилась в самом конце этого коридора и поэтому меня будили последним. Но это было не последним моим преимуществом перед другими. В моей комнате был балкон. Да-да, я очень гордился этим и по вечерам сидел там, наблюдая за задним двором. Но сейчас вовсе не за посиделками на балконе я поднялся на второй этаж. Я стоял перед зеленой дверью. — Юр! — позвал я. В его комнате что-то прошумело, и дверь открылась. — О, таки ты здесь. — А где мне еще быть? Заходи — я зашел в комнату. Не смотря на то, что Юра был по характеру второй я, у него в комнате был порядок. — Я чего пришел — сказал я, пройдя в комнату. — Ты узнал, где эти магниты пропали? — А, точно я и забыл про них — он пододвинул мне стул, а сам сел напротив. — Дениел сказал, что заболели. Оба. — по нему было видно, что его волновало нечто другое. — Что-то случилось? — я сел на стул. — Чем ты ту занят? — он посмотрел на меня. — Я взял его — о ком или о чем он, я понятия не имел, но продолжал слушать. — И знаешь что? Там их куча! — О чем ты, черт возьми? Спятил? Ты ходил к этим двоим, и простуду подхватил? — я начал привставать, но он посадил меня обратно и указал на карту, разложенную на столе. — Ох... и что же это? — Это атлас. С картами петель — восторженно говорил он. — Я насчитал двадцать! Представляешь? — Тебя это так интересует? Тут не живется? — я заискивающе посмотрел на него. — А тебе разве не интересно, что там? — продолжил он тише. — Что там в будущем? — Абсолютно нет. Думаю, нам стоит наслаждаться тем, что мы имеем. — Тебе-то легко говорить… А Вильгельм? Он ведь каждый день… — он уже не мог говорить. Почему-то он плакал. Мне, наверное, действительно его не понять. Он знал Вильгельма лучше меня. Вообще каждого в нашем доме объединяло то, что каждый из нас хорошо ладил с Юрием. Я и Вильгельм в особенности, но все дело в том, что с Вильгельмом я общался совсем мало. — Ладно… потом поговорим — я вышел из комнаты Юры. Настроение было не ахти. Мне не доводилось видеть в слезах никого из них, особенно жизнерадостного Юрия. «Значит, близнецы болеют?» — я прошел мимо их комнаты по коридору и спустился вниз по лестнице. Из кухни пахло паленым. «Бездарность» — подумал я и вошел на кухню, где Дениел имитировал готовку, не смотря на то, что на сковороде пригорала яичница, а в чайнике уже минут так десять кипела вода… — Кхм…может, я помогу? — спросил я, надеясь, что он откажется. — Да. Помоги мне! Господи, пожалуйста! — он посмотрел на меня с надеждой. И за что нам такая непутевая имбрина? Я снял почти пустой чайник с плиты и потушил огонь. Обуглившаяся яичница отправилась в мусор, а я достал дюжину яиц и разбил их на сковороду. Готовил я не лучше Дениела, но времяпровождение на кухне во время готовки и наблюдения за близнецами дали результат. Очень скоро на тарелках уже дымилась яичница, таки немного пригоревшая. Времени уже было около двенадцати и завтрак уже можно было считать обедом. — Завт…кхм.Обед! — закричал Дениел и ребята зашевелились. Вскоре все сидели за столом, даже Юра со все ещё красными глазами. Вильгельма не было, но все знали, что он в городе и его скорее всего накормят. Возвращался он к перезапуску, как обычно не в духе. Хамил всем кто попадался на глаза. Как-то раз даже драться лез, но Дениел его отвадил. А вообще первый год он нормальный был, а потом нам разрешили ходить в город. И вот, что мы имеем. Вечно угрюмое лицо Вильгельма… Я поел и быстро вышел на улицу. Начался дождь и я спустился с веранды на лужайку перед домом. Лило как из ведра, и я тут же вымок до ниточки. Я продолжал стоять на улице и смотреть на пасмурное небо, с которого на меня, на траву, на город и на наш дом, обрушились тонны воды. Они вызывали во мне бурлящее чувство, и когда я понял, что это такое, было поздно. Я плакал. Стоял на мокрой траве и заливался слезами, как маленький. Причиной моих слез было ничто иное, как понимание того, что все происходящее не настоящее. Даже этот дождь. Он закончился так давно, а кажется будто это реально. День, в котором мы жили уже прошел и мало кто вспомнит о нём в будущем. Мы жили иллюзией того, что можем вести нормальную жизнь, но нормального в этом было мало. Я подумал о Юрии. Должно быть, он думал так же, когда всего час назад говорил о жизни вне петли. А сейчас? Он сидит в доме, а я стою здесь, под дождем заливаясь слезами, которым прежде не давал волю.