Загляни в глаза страху

      Проснувшись, Нора поняла, что все-таки заболела. Однако, это было очень предсказуемо. Любое дуновение ветра могло вызвать у нее насморк и простуду, а тут относительно длительное пребывание в ванне с холодной водой, целый день, пробеганный босиком по ледяному бетону, что ж… этого следовало ожидать. Только вот ситуация и без того была сложной и не поддавалась ее контролю, только болезни ей еще не хватало!       Блэквуд привстала на локтях и надела очки. Мир снова обрел свои контуры, впрочем, радости от этого совершенно не прибавлялось. Ее новая комната была не очень большой, но гораздо более обжитой, нежели прошлое пристанище, в котором девушке пришлось провести два дня. Интересно, а сколько она пробудет здесь?       Стены были обклеены светло-зелеными обоями в мелкий цветочек, местами порванными и протертыми, но в целом довольно презентабельными; пол нещадно скрипел и грозился засадить не одну занозу, если обитатели комнаты не соизволят аккуратно по нему ступать; вдоль стен стояли какие-то древние шкафы, наверняка набитые молью; к окну был прислонен письменный стол с множеством ящиков и потайных дверок; толстый слой пыли, покрывавший столешницу, говорил о том, что в этой комнате давно никто не появлялся; везде чувствовалось запустение.       На окнах были старые деревянные рамы с облупившейся белой краской; дымчатые стекла нехотя пропускали рассеянные потоки света, ложившиеся полосами на пол и подсвечивавшие хоровод пылинок, летавших в воздухе.       Помутневшее зеркало, картины с изображениями каких-то темных пейзажей, кровать с громоздким изголовьем… Казалось, дом был построен не раньше чем в начале двадцатого века, и складывалось ощущение, что примерно с того же времени в нем в последний раз появлялись люди. По крайней мере, в этой комнате.       Нора какое-то время сидела на кровати и пыталась привыкнуть к окружавшей ее мрачной обстановке. Странно, почему Дэннис до сих пор не объявился? Он ведь обещал занести ее вещи, как только разберется «кое с кем». Ну да, вернее, сам с собой. Однако мужчины все еще не было, а старинные часы на стенах говорили о том, что уже давно наступил новый день, и били двенадцать часов.       Нора шмыгнула носом и медленно сползла с кровати, морщась от боли в ногах. Ступни были усеяны мельчайшими болезненными порезами, а местами и довольно глубокими ранами; засохшая кровь и грязь прочно держались на коже, разъедая травмированные места еще больше. Нужно было немедленно все это смыть и обработать, иначе, чего доброго, еще начнется заражение.       Нора тут же вспомнила протесты Лилит, когда та отказалась снимать свои туфли, потому что боялась порезаться и подхватить столбняк. Что ж, стоило с самого начала признать, что в ее словах была огромная доля логики. Но дело было уже сделано, и сожалеть о принятом решении было крайне глупо.       Необходимо было найти в этом доме ванную, да поскорее, и желательно при этом не попасться на глаза похитителю, что, впрочем, будет сложно, ибо в доме Нора совершенно не ориентировалась, и шанс наткнуться на мужчину в любом углу был крайне велик. Все, что она запомнила, так это то, что внизу были кухня и гостиная, под лестницей притаился какой-то чулан, а все жилые комнаты были расположены на втором этаже, где она сама сейчас и находилась. Что ж, настало время отправляться на поиски.       Дверь с отстающими чешуйками белой краски со скрипом отворилась, разнося звук по всему этажу; Блэквуд недовольно поморщилась. Ну вот, теперь если он дома, то точно знает, что она уже проснулась. Спасибо ржавым петлям! Пол в коридоре был в более презентабельном состоянии и практически не издавал никаких скрипов. У Норы почти получилось бесшумно добраться до лестницы, разве что непрерывно вырывающиеся у нее тихие вскрики от боли предательски нарушали тишину.       Дальнейшим испытанием стал спуск: расстояние между ступенями было довольно большим, а сами они — узкими, прямо как в детских кошмарах; даже крепко держась за шатавшиеся перила, шатенка не могла быть уверена, что не навернется со всей дури и не пересчитает несколько ступенек спиной. Так и случилось. С чем боролся — на то и напоролся, как говорится.       В один момент Блэквуд не рассчитала расстояния и ступила на сглаженный край ступени, после чего потеряла равновесие и прокатилась несколько метров до пола, приземлившись прямо на колени. Вскрикнуть было нельзя, и потому Нора просто зашипела от боли. Прекрасно, теперь ко всему прочему добавились еще и стертая кожа на ладонях, пара заноз и разбитые колени.       Как же она ненавидела в тот момент свою неаккуратность и способность вечно калечиться в самых мало приспособленных для этого местах! Это поистине была ее визитная карточка, ибо везде, абсолютно везде Блэквуд умудрялась получать хоть и маленькие, но повреждения. Особенно это развивалось в экстренных ситуациях, когда каждая секунда была на счету, а приходилось тратить время на медицинские осмотры.       Именно поэтому Нора научилась никогда никому ничего не рассказывать о своих травмах и недугах (зрение было не в счет, про это знали все друзья и родственники) и справлялась со всем самостоятельно или же, на худой конец, попросту терпела. И сейчас система сработала точно так же.       Шатенка с трудом поднялась и, опираясь рукой о стену, пошла в сторону кухни. Если в доме и не было ванной, но на кухне вода должна была быть сто процентов. Блэквуд смутно себе представляла, как она собиралась промывать раны в раковине, но там можно было бы достать хотя бы полотенце, намочить его и с горем пополам стереть грязь с кровью.       Кухня оказалась просторной и современно отделанной, видимо, только второй этаж коттеджа не был тронут ремонтом. Здесь же, внизу, все было как в обычной городской квартире: ни следа от ветхой, разваливавшейся от малейшего чиха мебели и ободранных обоев. Кухня также пустовала, гудел лишь серебристый холодильник, разбавляя тишину своим равномерным ворчанием. Дэнниса нигде не было.       Нора прокралась мимо стола, затем мимо старинного буфета, который служил единственным напоминанием о былых временах и вносил щепотку винтажа в атмосферу, и вышла в новый коридор с темно-изумрудной плиткой на полу. К нему примыкали две одинаковые двери. Девушка в надежде толкнула первую, находившуюся ближе к кухне: ее взору предстали белый кафель и душевая кабина. «Слава богу! — подумала шатенка и поспешила поскорее заскочить внутрь. — Хоть не придется корячиться в раковине, это даже представить сложно, не то что сделать».       Дверь в ванную комнату тоже закрывалась на щеколду; в который раз защелкивая однообразный замок, Нора подумала о его ненадежности. Не то чтобы она мечтала о стопроцентной безопасности своего слабого тельца и желала всеми силами оградиться от возможных неприятностей — она знала, что это было невозможно и, скорее, просто констатировала факт.       Нора огляделась по сторонам и увидела две пары полотенец, лежавших на зачем-то стоявшем в ванной стуле; в душевой кабине были оставлены одноразовые бутылочки с шампунем и гелем, совсем как в отеле. «Ну да, в отеле, — подумала про себя Блэквуд. — С трехразовым питанием и уборкой комнаты. Вопрос лишь в цене за предоставленные удобства».       Скинув с себя одежду, она вошла в кабину и повернула кран до упора. Прохладная струя тут же ударила ей в голову и разлетелась сотнями капелек в стороны, усеивая полупрозрачные стеклянные стенки, будто росой. Буквально через минуту вода нагрелась до оптимальной температуры и больше не заставляла ежиться от холода. Нора задумчиво смотрела вниз и наблюдала за тем, как по дну душевой кабины разводами расползалась грязь, обнажая сетку мелких порезов и кровоточащих ранок у нее на ногах.       Ступни слегка пощипывало, но девушка не обращала на это никакого внимания — она была рада, что наконец могла смыть с себя все то, что ей удалось пережить за последние дни. Ей казалось, что удушающая вонь канализации еще преследовал ее по пятам, а запах порошка от одежды Патрисии въелся ей под кожу, но, к счастью, под ее рукой оказалась губка.       Нора тут же ее схватила (совершенно забыв про брезгливость), безжалостно вылила на нее весь гель для душа из одноразового пузырька и начала с ожесточением тереть ею все тело, надеясь смыть с себя все запахи, все переживания, все воспоминания…       Вода вскоре перестала производить впечатление теплой, и на Блэквуд снова напал холод, заставляя зубы отбивать чечетку. Нора дважды чихнула и окончательно убедилась, что водные процедуры лучше было завершить, дабы не подхватить еще большую простуду. Кафельный пол теперь казался ей жутко холодным, а воздух в ванной — по меньшей мере жидким азотом, окутывавшим ее с ног до головы. В сознании билась лишь одна мысль: «Холодно, холодно, очень и очень холодно!»       Ко всему прочему, Блэквуд была еще и мерзлячкой, что опять-таки не играло ей на руку в сложившейся ситуации. Она быстро вытерлась немного жестким и колючим полотенцем, после чего на ее светлой коже остались ярко выраженные красные следы, и снова влезла в ненавистную ей одежду. Что поделать — другой ей никто не давал! Волосы были тщательно отжаты и откинуты на укрывавшие плечи полотенце. Нора торопилась как можно скорее собраться и вернуться к себе в комнату, где можно было бы залезть под одеяло и продолжить смирно ожидать своей дальнейшей участи.       Она резко открыла дверь, мужественно встретив ударивший ей в лицо поток холодного воздуха, и на цыпочках проскочила на кухню. Поначалу Блэквуд не заметила сидевшего на диване Дэнниса; она была настолько поглощена своей миссией под названием «Тихий побег», что, не видя никого и ничего вокруг, продолжала аккуратно вышагивать на носочках до тех пор, пока впритык не подошла к дивану. Увидев наконец мужчину, она вздрогнула от неожиданности и плотно сжала губы.       Дэннис окинул ее беглым взглядом, и как будто одобряющее выражение промелькнуло в его глазах, но он тут же их опустил и стал изучать содержимое непонятного вида коробки, находившейся в его руках.       Нора какое-то время стояла в нерешительности и в который раз гадала, что ей следовало предпринять: молча уйти, словно они вообще не встречались, или же продолжать ждать его реакции? Такая ситуация уже однажды сложилась между ними, и по иронии судьбы в тот раз Дэннис тоже разглядывал аптечку в поисках нужных ему лекарств.       Решив все-таки вернуться к себе в комнату, а не стоять и не мерзнуть в ожидании погоды у моря, Блэквуд развернулась и, стараясь не сильно хромать, уверенным шагом направилась в сторону лестницы. — Тебе не нужна помощь? — внезапно остановил ее вопрос. Нора неторопливо обернулась и вопросительно посмотрела на мужчину. — С чем?       «Глупо, глупо, очень глупо!» — билось в ее голове, но она ничего не могла с собой поделать и продолжала делать вид, будто искренне не понимала, в чем было дело. Похититель показал глазами на ее ноги. — С этим. — Если ты дашь мне аптечку, то я… — Нет, — неожиданно прервал ее на полуслове Дэннис. Нора удивленно приподняла брови. — Что значит «нет»? Я могу самостоятельно все обработать. — Нет, — последовал тот же упрямый ответ. Его голос, казалось, звучал как и всегда — резко и строго, но шатенка уже научилась более-менее различать полутона его интонации. — Я смогу сама все сделать, — с напором повторила она. — Нет. — Хорошо, почему нет?       Дэннис вальяжно откинулся на спинку дивана; по его выражению было видно, что он ожидал этот вопрос. — Потому что я не дам тебе лекарств. Ни йода, ни бинта.       Все Норино существо пришло в искреннее недоумение. Девушка непонимающе сощурилась и преисполненным раздражения, резким движением откинула прилипшие к лицу пряди. — Зачем тогда спрашивать?! — Я не дам тебе обработать раны самостоятельно, — терпеливо пояснил Дэннис, в полной мере наслаждаясь ее возмущением.       Как же ему нравилось любое проявление ее настоящих эмоций! Неважно, гнев это был или радость. В такие моменты ее лицо принимало особую живость и завораживало своим красноречием. Сейчас же синие глаза смотрели на него сквозь полузапотевшие стекла очков с ненаигранным недоумением. Один/ноль в его пользу. — Сядь на диван, — вдруг строго приказал Дэннис.       Интересно, научилась ли она хоть чему-нибудь за все это время? Что ж, по-видимому, да: прихрамывая, шатенка подошла и послушно присела, правда, на другой конец дивана, но все же. — Ближе.       Нора нехотя пододвинулась на несколько сантиметров и снова замерла. Она уже поняла, чего он от нее хотел, и ей совершенно не нравился такой расклад. — Давай ногу, — прозвучал новый приказ, но на этот раз Блэквуд помедлила и осталась недвижима. Дэннис надул щеки и шумно выдохнул, начиная терять и без того шаткое терпение. — Ломаться каждый раз для тебя уже вошло в привычку? Это надо тебе, а не мне. — Я бы так не сказала, — храбрясь, ответила Нора и тут же почувствовала, как внутри все свело от страха. — Ты не допустишь моей смерти: я нужна тебе живой. — Ты хочешь проверить? Я ведь могу и передумать. Ты сама прекрасно знаешь, как все может обернуться, лучше не зли меня.       Но Блэквуд продолжала бездействовать и в нерешительности кусала щеку, косясь на своего похитителя. Она молчала не специально, просто взвешивала все «за» и «против», но терпение Дэнниса закончилось в рекордно короткие сроки. Он резко схватил шатенку за ногу и закинул ее себе на колени. Нора успела лишь сдавленно пискнуть и с силой зажмуриться, вцепившись пальцами в обивку дивана. Опять все случилось так, как хотел он, пора было уже свыкнуться с мыслью, что так будет всегда. Всегда…       Учитывая то, с каким рывком он схватил ее, следовало далее ожидать разорванных по швам джинсов и садистских прижиганий ран йодом до ожогов, но все произошло совершенно в другом порядке. Какое-то время нога девушки лежала на коленях Дэнниса совершенно без внимания, что заставляло Блэквуд мучиться от неизвестности в ожидании боли, ведь в его руках уже что-то щелкнуло, по звуку напоминавшее зажимы или ножницы, и запах чего-то приторно сладкого ударил шатенке в нос.       Но, вопреки всем ее ожиданиям, мужские руки аккуратно подвернули край ее джинсов, оголяя примерно половину голени, и пару раз прошлись по ноге, проверяя ее на наличие повреждений. Черт бы его подрал, он же прекрасно знал, что у нее не было никаких вывихов и переломов! Затем мокрая ватка коснулась ее ступни и стала вырисовывать на ней узоры в неизвестном Норе порядке, скользя вдоль пальцев и описывая круг возле щиколотки. От этих аккуратных и легких прикосновений мурашки разбежались по телу шатенки, а глаза непроизвольно открылись и в крайнем недоумении уставились на похитителя.       Дэннис сидел и с неимоверно сосредоточенным видом промывал ей раны и ссадины, сильно увлекшись своим занятием и совершенно не замечая направленного на него, удивленного взгляда. Его глаза с каким-то особым интересом рассматривали ее изящный изгиб стопы, тонкую голень и гладкость кожи, словно впервые в жизни все это видели.       Глядя на него, никак нельзя было сказать, что этот человек минуту назад грозился смертью и строго отдавал приказы, требуя их мгновенного и безукоризненного выполнения. Его лицо выглядело слегка напряженным, но в то же время отстраненным и тихим. Нора внимательно наблюдала за его действиями и, казалось, могла читать все его мысли в тот миг.       Но вот ватка коснулась самой глубокой раны, и с губ девушки непроизвольно сорвался тихий вскрик, удержать который ей не удалось. Дэннис будто очнулся от забвения и нахмурился, злясь на себя за проявление минутной слабости.       Он быстро обработал все раны какой-то мазью, заклеил самую большую пластырем и обмотал всю стопу бинтом в несколько слоев. Блэквуд не решилась возразить и продолжила молча сидеть и смотреть, как его руки ловко завязывали узел на повязке.       Когда все процедуры были проведены, Дэннис резко одернул штанину и переложил ногу девушки себе за спину, потом взял вторую и проделал все то же самое, но гораздо быстрее, словно чувствовал теперь непреодолимое желание покончить со всем этим как можно скорее. — У тебя больше нет повреждений? — спросил он через минуту, укладывая все лекарства назад в аптечку.       Нора моментально вспомнила про свои разбитые колени, но предусмотрительно промолчала, отрицательно покачав головой, иначе пришлось бы совсем снимать джинсы, а это был уже явный перебор. Мужчина быстро окинул ее взглядом и, казалось, почти поверил ее словам, но в этот миг шатенке приспичило чихнуть три раза и тем самым окончательно развеять картину своего идеального самочувствия. За чиханием последовал предательский кашель. Голубые глаза посмотрели на нее с укором. — Простуда — не повреждение! — с чувством собственного достоинства возразила Блэквуд и попыталась было встать с дивана, но мужская рука остановила ее на полпути. — Тебе нельзя ходить — раны могут опять закровоточить. Та мазь закончилась, а в аптеку мне не выбраться в ближайшее время. Нужно экономно расходовать лекарства.       В следующую секунду Дэннис поднялся и с невозмутимым видом взял Нору на руки. Она хотела было начать вырываться и отчаянно сопротивляться, но сильные руки крепко прижали ее к груди, не давая возможности даже шевельнуться лишний раз.       Блэквуд почувствовала себя маленькой, слабой птичкой, зажатой в кулаке, который мог ее в любое мгновение или раздавить или отпустить на волю. Но он не отпустит. Нора знала, что он не отпустит. Она понимала это не только по его сильной хватке, но и по всему его виду и поведению. Она не была уверена, что могла рассчитывать на абсолютную безопасность, — ибо это понятие определенно разнилось в их понимании, — но точно знала, что ей ничего не грозило извне. Опасность для Кевина представлял лишь сам Кевин, ведь так?       Дэннис неспешно поднимался по лестнице, прижимая к себе дрожавшую не то от холода, не то от волнения девушку, и упивался осознанием того, что мог под любым предлогом делать с ней все, что хотел, и никто во всей округе был не в состоянии его остановить; разумеется, кроме него самого.       Если бы она узнала, что в аптечке лежал еще целый тюбик той самой мази, то пришла бы, вероятно, в самое настоящее бешенство. Но сейчас она была в его руках, в его власти, сейчас она боролась с желанием ухватиться за его шею, чтобы не упасть, ибо местами он специально ослаблял хватку и резко заскакивал на новую ступеньку, заставляя шатенку в испуге цепляться за любую опору.       Нора старалась дышать как можно тише и ровнее, чтобы не выдать своего волнения, но получалось это у нее, откровенно говоря, не очень хорошо. На тот момент в ее душе боролись два противоположных чувства: страх перед неизвестностью и несшим ее на руках человеком и в то же время необъяснимое чувство доверия к нему, которое она сама для себя все никак не могла растолковать и оттого еще больше смущалась и путалась.       Почему-то именно в Дэннисе Блэквуд, как ей тогда показалось, смогла бы найти необходимую для себя временную опору и поддержку. И плевать ей было на его вечно строгий вид, на его замкнутость и неразговорчивость, на его жесткость и требовательность — не замуж же ей за него выходить, честное слово! Она просто будет прикрываться им, как щитом, до поры до времени. Ни больше ни меньше.       Он производил впечатление человека сильного и надежного, верного своему слову, а этого было более чем достаточно. А что касается характера, то Блэквуд почему-то казалось, что то, как Дэннис себя обычно вел, было всего лишь вынужденным поведением, способным обеспечить ему ощущение контроля над ситуацией и чувство безопасности, а беспокоился он — в чем шатенка была полностью уверена — далеко не за себя.       Впрочем, в этом они были даже схожи: и Нора, и Дэннис в любой ситуации должны были быть уверены, что в первую очередь их близким, а потом уже им самим ничего не угрожает; они оба были до странного жертвенны и готовы пойти на любые уступки, лишь бы только спасти родных. У Дэнниса был Кевин, у Норы — Лилит, дядя и отец.       В том, что эта девушка согласна была на все ради спасения двоюродной сестры, Дэннис уже имел возможность убедиться. Ее поступок вызвал в глубине его души неподдельное восхищение, хоть внешне он и оставался черств ко всем сентиментальным моментам и лишь скептически поднимал бровь, когда Барри расхваливал смелость и силу воли шатенки.       Особой силы воли Дэннис в ней не видел, упрямство — да, желание потешить собственное самолюбие — да, напускную храбрость — тоже да. Он почему-то неосознанно старался опровергнуть все хорошие качества Норы, выдавая их то за глупость, то за цинизм, то за малодушие и недалекость.       Но чем сильнее он пытался принизить ее в собственных глазах, тем быстрее она возвышалась в них, обретая вес и значимость. И даже ее дурацкая привычка задавать глупые вопросы и разыгрывать искреннее непонимание начинала уже не так сильно раздражать Дэнниса. Теперь он ясно видел в ней ее защитную реакцию и вспоминал, что когда-то с ним случалось что-то подобное, когда-то давно, очень давно, к тому времени было уже не вернуться, но воспоминания остались, а вместе с ними просыпались и забытые эмоции, помогавшие сохранять понимание.       Когда-то у Дэнниса тоже были свои страхи, и в основном они перекликались со страхами маленького Кевина, но, пройдя проверку временем, многие из них совсем изгладились из памяти и притупились, перестав внушать ужас. Зато у него появился свой собственный, новый, отличающийся от всех остальных и доходящий до абсурда страх любви.       Это совершенно чужое и непонятное для него по своему значению слово все чаще и чаще в последнее время всплывало в его сознании, вызывая у мужчины целый шквал раздражения и злости на самого себя. Нет, он не мог любить, а если и мог, то точно не такую, как она. Если бы Дэннис мог ее с кем-нибудь сравнить, то быстрее бы понял, что она была не в его вкусе. Но был ли у него вкус? И с чего бы он вообще сформировался, при условии, что заинтересованность была на нуле?       Кроме недельной влюбленности в одну девушку, которая училась вместе с Кевином в одном классе, Дэннис больше ничего не мог вспомнить, как бы ни старался. Может, Кевин или Барри, или кто еще и были влюблены когда-то — он этого не знал, да и знать не хотел, — но про себя мог с уверенностью сказать, что, кроме того случая, в его жизни больше не было никакого опыта отношений (речь не о практике, а о чувствах — прим. автора:). Да и те были провальными: звук злобного отказа еще долго звенел в его ушах, вызывая бесконтрольное чувство паники каждый раз, когда он всплывал в памяти.       С той поры Дэннис понял, что в мире существовали гораздо более важные вещи, нежели любовь, симпатия и все в этом роде. Он наглухо закрылся от этой сферы жизни и решил, что никогда не опустится до такого состояния, которое считал чем-то неправильным и даже постыдным. Он не знал, что такое любовь, и никогда ее не видел, его никто никогда не любил, он сам никого никогда не любил — ему было не с чем сравнивать.       Можно ли это назвать травмой? Конечно. Детской или подростковой — сложный вопрос. Но так ли это важно, если мировоззрение уже сформировалось? А менять сложившиеся устои — вещь тяжелая, но Дэннис и не пытался. Он просто знал, что никакой любви нет и быть не может, что все это не более чем просто комбинация шести букв и пустые фантазии, в которые люди себя сами добровольно вгоняют, а потом от них же и гибнут. Он, в свою очередь, гибнуть не собирался совершенно.       Зачем ему нужна была эта девушка? Опять сложный вопрос. Почему у него не поднималась на нее рука? Почему он оберегал ее, так яростно защищал от Зверя? Почему не переходил той границы, которую сам же для себя и начертил? Почему держал свои мысли и желания в узде? В чем же тогда заключался его план?       Дэннис не знал. Все его существо неустанно скиталось между двух огней: то ему хотелось как-то помочь, то заставить страдать, то успокоить, то вселить ужас, то вызвать доверие, то убедиться в своей безнаказанности и власти.       В нем происходила борьба, самая настоящая борьба добра со злом, такая избитая и излюбленная многими тема! Но в реальной жизни все было гораздо сложнее. Дэннис то испытывал жгучее презрение как к шатенке, так и к самому себе за то, что проявлял непростительную, по его мнению, слабость, то вдруг в нем что-то загоралось, побуждая сделать что-то большее, чем он делал, но тут же опять затухало под его собственным натиском и смиренно дожидалось следующего раза, чтобы так же внезапно вспыхнуть и породить новую череду сопротивлений.

Он не мог ни к кому привязаться. Не мог никого любить. Девчонка была нужна ему только ради развлечения. Только так и никак иначе.

— Тогда действуй! Давай! Кинь ее на кровать, избей, заставь молить о пощаде, пусть она страдает, пусть принесут тебе хоть какую-то радость ее крики! Нет? Это прямо-таки странно. Тогда зачем весь этот маскарад? Почему у тебя не поднимается на нее рука? Почему вместо того, чтобы осуществить все свои темные, тайные замыслы, ты аккуратно кладешь ее на кровать? Серьезно? Ты уходишь? Тихо закрываешь дверь? Идешь ставить чайник, чтобы сделать ей травяной настой? Как же ты все-таки жалок!       Дэннис с размаха пнул стоявшую в коридоре на деревянной подножке старинную вазу, отчего та в дребезги разбилась на десятки осколков и усеяла пол своими острыми, как бритва, останками. Чей-то голос, такой похожий на его собственный, снова проник в черепную коробку и завладел сознанием: — Нужно убраться, чтобы она ненароком не порезалась? Ты шутишь?!       Дэннис резко мотнул головой и, стиснув зубы, спустился на кухню. Разве могло быть раздвоение личности у личности? Что-то странное с ним творилось, что-то необъяснимое, такого раньше не было. Тело лихорадило, глаза блестели, пальцы то сжимались до хруста, то безвольно ослабевали; внутри, казалось, тоже происходил полнейший, неподдающийся контролю хаос. — Что могло тебя так напугать, что могло вывести тебя из строя? Страх привязанности? Ты, возможно, прав, привязанность — штука опасная, но страшнее другое, ты знаешь, что хуже всего… Но ты сильнее этого, ты сильнее ее. И вот тебе снова кажется, будто месть и чужая боль — единственное, ради чего стоит жить? Да брось! Тогда пойди сейчас наверх и проломи ей череп. Не можешь? Тогда захлопнись и никогда больше не вспоминай об этом!       Ты должен контролировать себя. Контролируй, Дэннис! Среди вас и без того есть Зверь, не заставляй меня думать, что их уже два. Она нужна тебе только для контроля, ты знаешь, что такое контроль? Разумеется, знаешь. Тогда возьми себя в руки, черт тебя подери! Если ты испугался ответственности, то шагай вперед к копам и сдавайся вместе с ней, конец для тебя все равно один.       Опять нет? Определяйся быстрее, Дэннис, определяйся. Что ты выберешь: тьму или свет? Думаешь, сложно? Отнюдь. Это самое простое, сложно будет дальше, когда выбор уже будет сделан. Сложны не решения, а последствия. Рука тянется за ножом? Все-таки решил зарезать ее, мои поздравления! А-а… тебе просто банку не открыть, ну-ну.       Погоди, ты серьезно? Ты серьезно думаешь, что сходишь с ума? Друг мой, так уже сумасшедший! Тоже мне, открытие, напугал. И вообще, тебя не существует. Ну да, раньше таких приступов не было, это уже третий за два дня, что поделать, бывает. О, так тебя это не устраивает? Тогда принимай решение, Дэннис. Принимай. Третьего шанса тебе не дадут. Что же ты выберешь: тьму или свет? Это только кажется сложным, на самом деле это легко…       Голос стал постепенно затихать и вскоре совсем слился со звоном в голове и шумом крови в ушах. Перед глазами какое-то время плыли белые и красные пятна, а кухонные фасады без зазрения совести разъезжались в разные стороны. И в самый неподходящий момент, когда череп, казалось, готов был расколоться на части от напряжения, внутри затараторил взволнованный Барри: — Хей, чувак, тебе лучше отдохнуть! Я серьезно, давай я сам сделаю чай и отнесу его ей.       Дэннис отрицательно покачал головой, как будто его невербальный собеседник мог его видеть, и налил кипяток в кружку. — С такими делами не шутят, хватит из себя строить героя! Вот же вы оба любители поиграть в терпил мира сего, я вам поражаюсь! — Захлопнись, Барри! — не выдержав, грубо скомандовал Дэннис вслух. — Я тебе вообще-то помочь хочу, тупица. Отдавай мне кружку и вали отдыхать, в таком состоянии тобой разве что чертей пугать можно.       Дэннис упрямо проигнорировал сделанное ему предложение и, пошатываясь, стал подниматься по лестнице. Пусть Барри катится куда подальше со своей помощью, он и сам справится! Ничего ведь не случилось, абсолютно ничего. Просто очередная паническая атака. Такое случалось тысячи раз, и именно Дэннис встречался в такие моменты со своими страхами, а так как у него их было меньше, чем у других, то приступы он выносил относительно спокойно, но теперь… Теперь он стал уязвим, гораздо уязвимее остальных, и самое ужасное было то, что они знали о его слабости. А если это были козни Патрисии и Зверя? А что, если он не справится?.. Дэннис слегка оступился и разлил отвар. — Эй, ты, криворукий Ромео! Этот паркет стоит дороже, чем все твои органы вместе взятые! Ты можешь удерживать свою болезнь Паркинсона? — Уймись. — Ой, ну надо же! Подошел к ее двери и сразу стал мысленно отвечать. Боишься напугать ее? — Я ее еще ни разу не напугал. — Чувак, ты себе льстишь! Вспомни тот случай в ванной, она там буквально поседела от твоих предложений. — Я не собирался ее насиловать! — рявкнул Дэннис и потянулся к дверной ручке. — Я-то тебе верю, но представь, как это выглядит со стороны, когда здоровый дядька тянется к тебе, чтобы помочь тебе раздеться, особенно когда ты еще и девушка, как бы стесняешься, и все такое. — Твоими устами да помолчать бы. — Какие мы ранимые! Ладно, ты не задерживайся там, я уже готов сменить.       Дэннис зашел в комнату к Норе и застал ее завернутой в одеяло и трясущейся от холода. Пожалуй, здесь действительно было прохладно, ведь батарей на втором этаже не было, а окна немного продувались из-за скверного состояния рам.       Похититель подошел к кровати и молча протянул кружку с отваром шатенке. Он готов был поклясться, что если она ее сейчас же не возьмет, то он, не задумываясь, выльет ей это на голову и спокойно удалится восвояси, но она взяла. И опять промолчала. Она постоянно забывала его благодарить. Или же просто не хотела?       Нора припала губами к кружке и сделала большой глоток. Дэннис, совершенно измотавшись, опустился в кресло, стоявшее возле стены со шкафами, и прикрыл глаза рукой. Блэквуд бросила на него быстрый взгляд. — Что-то случилось? — против воли сорвался с ее губ вопрос.       Мужчина сделал неопределенное движение рукой в воздухе и продолжил молчать. Нора не на шутку удивилась, если быть честной к самой себе, то даже немного испугалась. Она поставила кружку с отваром на рядом стоявший столик и придвинулась на самый край кровати. — Тебе плохо?       Снова молчание. Девушка какое-то время ждала, что он вот-вот ей ответит, но Дэннис не откликался, безвольно свесив руку с кресла. Блэквуд сглотнула. Вот, опять, снова выбор: попытаться сбежать или помочь своему похитителю, от которого ее и без того в дрожь бросало. И в очередной раз она приняла решение остаться, сама не зная почему.       Нора слезла с кровати и робко подошла к мужчине: он продолжал сидеть в той же позе, не шевелясь и не подавая никаких признаков жизни, кроме поверхностного дыхания. К такому жизнь ее мало готовила. В принципе, она знала, что надо было делать, когда человек потерял сознание, но возможностей осуществить все необходимые процедуры у нее не было, ей даже по лестнице не спуститься и уж тем более не уложить его на кровать!       Нора вплотную приблизилась к Дэннису и аккуратно тронула его за плечо. Может, он просто ее разыгрывал? И словно в подтверждение этой теории его глаза быстро распахнулись. Впрочем, сразу же болезненно зажмурились. — Ядрен акрил! Я ж так ослепну когда-нибудь! — послышался еще один знакомый тон, и вот очки сложились и убрались в карман, а на шатенку обратилось веселое лицо с слегка хитрой улыбкой. — Приветствую вас, мадам! — Барри, — облегченно выдохнула Нора и присела назад на кровать. — Что за шутки дурацкие? — Ты о чем? — разыгрывая непонимание, удивился парень.       Блэквуд нахмурилась такому ответу, чем вызвала неподдельный раскатистый смех своего собеседника. — Вот видишь, красотка, как раздражает такое поведение, а ты ведь постоянно себя так ведешь. Уже здорово задолбала Дэнниса этим. — И вовсе я так не… — Делаешь, делаешь! Я могу тебе даже указывать на конкретные моменты, чтобы ты сама за собой это заметила. Как ноги? — Что случилось? — Ну вот, опять. — Барри подавил усмешку. Нора недовольно закусила щеку, мысленно соглашаясь с его доводами. — Все хорошо с ногами, спасибо, так что случилось?       Барри какое-то время внимательно изучал ее лицо, словно решая — рассказывать или нет, но по его выражению было видно, что он уже знал, как поступит, и просто выдерживал необходимую для интриги паузу. Блэквуд терпеливо ждала. — Ну, скажем так, просто небольшое разногласие. — С кем? — испуганно спросила шатенка, Барри понял ее намек и отрицательно покачал головой, помахав рукой из стороны в сторону. — Нет, не с ним, я же тебе говорил: его ты больше не увидишь. Ну, там небольшие проблемки кое у кого с самим собой. — У Дэнниса, говори прямо. — Почему сразу у Дэнниса? Он же не один тут живет. — По нему видно, — честно ответила Нора и отхлебнула свой отвар. — Он единственный из вас производит впечатление по-настоящему загруженного человека с внутренним конфликтом. Вы постоянно скидываете на него все обязанности, что ли?       Барри присвистнул и вальяжно закинул ногу за ногу. — Во как глубоко копнула, подруга! Ну, скажем так, он сам считает себя в состоянии со всем справляться и сам все всегда берет на себя. Я вот даже сейчас с трудом его скинул. — Скажи, а трудно удерживать контроль? — поинтересовалась Нора; ей было жутко интересно, как все было устроено в голове у этого человека; в институте они такого еще не изучали, а до книг с подобной тематикой у нее как-то руки не доходили. — Тебе действительно интересно? — Блэквуд согласно кивнула. — Что ж…тогда представь, что в твоей голове заела песня, знаешь, как это обычно бывает, когда никакими силами не можешь выкинуть ее из головы, все ходишь и целый день напеваешь ее про себя. А теперь представь, что их двадцать три. Двадцать три песни одновременно гудят в твоей голове, каждая со своей частотой, громкостью, со своим содержанием, а какая-нибудь обязательно будет орать настолько громко, что уши заложит.       А чтобы удержать все это, нужно, чтобы твоя собственная звучала намного громче и отчетливее остальных. Не знаю, насколько это объяснение точно, но мне кажется, что вариант с песнями наиболее удобен, да и тебе легче представить. Только вот ко всем этим звукам и речам еще добавляются различные изображения, которые иногда даже перекрывают реальный мир перед глазами, но это когда совсем заклинит, а так обычно мелькнет что-нибудь, и все.       Еще мы видим лица тех, с кем невербально разговариваем; но к такому мы редко прибегаем, ибо потом наступает жуткая путаница. Но все эти ужасы происходят лишь при полной или частичной потере контроля, вот тогда-то и начинается полнейший хаос, а так… А так у нас все тихо-мирно, все стараются не вмешиваться в чужие разговоры и смиренно ждут своей очереди. — А остальные могут слышать, о чем мы с тобой говорим? — снова спросила Нора. — Просто Хедвиг говорил, что может слышать свое имя извне и подслушивать все касающиеся его разговоры.       Барри чуть-чуть нахмурился и недоверчиво посмотрел на девушку. — Это он тебе такое сказал? — Ну не сама же я придумала. — Кажется, сегодня кое-кто получит по ушам. — Нет, нет, пожалуйста, не надо! — испугалась шатенка. — Из-за меня и так его в прошлый раз наругали. Я могла что-то перепутать. — Барри задумчиво покачал головой и громко цокнул. — Нет, тут дело уже не в тебе. Не выгораживай его. Понимаешь, он сейчас на стороне Патрисии, а Патрисия на стороне Зверя, и если то, что ты сказала, действительно правда, то нам стоит принять какие-то меры, ибо тогда все наши разговоры и действия лишены абсолютной приватности. Это не шутки.       Нора обняла руками колени и задумалась. Рассказ Барри нашел свой отклик в ее сердце и, как это ни странно, вызвал в ней не страх перед сумасшедшим, а жалость к нему. Раньше она испытывала к этому человеку лишь неприязнь и считала его в какой-то степени даже выдумщиком, ибо сам факт раздвоения личности еще долго не мог уложиться у нее в голове.       Но теперь Блэквуд понимала его, понимала мотивы его поступков: он просто делал то, что могло бы ему помочь жить обычной, тихой жизнью. Раз многим это было дано, почему тогда он должен был быть лишенным всего этого? — Давай договоримся пока не произносить его имя вслух, хорошо? Я потом со всем разберусь. — Хорошо, — кивнула шатенка и вопросительно посмотрела на мужчину, свободно раскинувшегося в кресле. — А… а что ты будешь делать? Я имею в виду сейчас. — Ну, я пока посижу тут с тобой, будь здорова, ты что заболела, что ли? Ну приехали! — Барри драматично всплеснул руками. — Я думал, Дэннис просто так тебе чаек заваривал. И что нам теперь с тобой делать? — Отпустить, — горько усмехнулась Нора и с головой укуталась в одеяло, оставив лишь небольшую щелку для лица. — Мне нравится твоя вера в светлое будущее, но, боюсь, ты сама понимаешь, что это невозможно. Надеюсь, ты уже пересмотрела свои взгляды? — Знаешь, я пытаюсь, но все равно собственная шкура как-то дороже, — отозвалась девушка из своего укрытия. Ее начинало раздражать то, что он сидел вот так по-хозяйски и смотрел на нее, словно на экспонат в музее. — Ну, подруга, это логично. Впрочем, это у тебя ненадолго. — Это еще почему? — Я, конечно, не психолог, но у тебя эта черта явно просвечивает. Скажи мне: ты ненавидишь нас, да?       Нора опешила от такого вопроса, но поспешила тут же ответить, чтобы он не заметил ее замешательства. — Только некоторых.       Барри разразился гортанным смехом. — Что ж, я даже знаю, про кого конкретно ты говоришь. Уверен, это пройдет. — Как ты можешь быть уверенным, ты меня совсем не знаешь! — запротестовала Блэквуд.       Он что, считал себя самым умным? Или, может, экстрасенсом? Скорее всего, он просто напыщенный, самовлюбленный хвастун; в таком случае, это многое объясняет. — У меня будет достаточно времени, чтобы узнать тебя получше. Пока же я просто делаю ставки. — Нора удивленно подняла брови. — Ты серьезно думаешь, что меня не найдут? — А ты серьезно думаешь, что он тебя отдаст?       Опять замешательство. — Я что, вещь какая-то, чтобы меня делить и не отдавать?! — Ну, разумеется, нет, красотка, не кипятись! Почему тебе так не хочется спасти людям жизнь, я не понимаю? Ты разве сможешь спокойно существовать, зная, что по твоей вине кто-то умер? — Опять по моей вине! Это прямо-таки смешно! — Не думаю, что это будет смешно тем людям, которые вдруг не вернуться домой одним вечером. Ты на нас-то не злись, мы-то не убийцы. Можешь злиться на судьбу свою несправедливую, на Зверя, на что угодно, но не на нас, пожалуйста. Мы тебе ничего не сделали. — То есть похищение — это ничего, да? — сквозь мрачную усмешку спросила Блэквуд, мысленно поражаясь наглости своего собеседника. — Ну… относительно небольшое неудобство, — невозмутимо ответил Барри, чувствуя, как смех уже подступал к горлу, но ему удалось его вовремя сдержать. Не очень красиво было, наверное, над такими вещами смеяться. — Ах, так это называется «неудобством»! — воскликнула Нора. — Буду знать. А то, что вы моей подруге полтела переломали, тоже «неудобство»?       Барри предостерегающе поднял указательный палец. — Не-не-не, твою подругу мы не трогали, не пихай все в одну кучу. Ты сама знаешь, кто это был. Ну, хватит мне с тобой препираться, поговорили и будет. — Мужчина встал и хлопнул себя по коленям. Нора облегченно выдохнула: наконец-то он уйдет. — Сейчас вернусь.       Вот черт. Ну зачем ему надо было сидеть с ней в течение всего дня?! Она все равно никуда не денется, на окнах-то решетки, а убежать из-за ног не сможет. Зачем такой контроль? Блэквуд не пришло в голову, что он проводил с ней время не ради нее, а ради себя самого.       Мокрые волосы противно прилипали к спине, отчего красная ткань становилась темно-бордовой. Сейчас бы переодеться, да не во что, увы. Девушка поежилась в своем коконе — ей все еще было жутко холодно. Отвар действовал как-то усыпляюще, снова захотелось спать, и все равно, что после пробуждения прошел от силы час.       За окном виднелось пасмурное небо, и мелкие капли дождя мерно ударялись в стекла. Глаза шатенки потихоньку закрывались, отяжеленные туманом в голове, обычно появлявшимся при простуде, и хороводом хаотичных мыслей. Она пыталась представить, каково это, когда в твоем сознании звучат несколько голосов одновременно, но, кроме головной боли, ничего в ответ не получила.       Барри вернулся с яблоком, йогуртом и какой-то папкой. Вручив девушке еду, он снова уселся на кресло, раскрыл папку и стал что-то листать. Нора была слишком увлечена поглощением своего завтрака, чтобы сразу услышать скрип грифеля о бумагу. Запихнув за щеку огромный кусок яблока, она с удивлением посмотрела на Барри, который держал папку на весу и что-то набрасывал на листе, глядя то на свою работу, то на нее. Блэквуд поперхнулась. — Тише-тише, не подавись там. Если можешь, то наклони голову чуть ниже, еще ниже, да, вот так. И замри. — Как же я замру, если я ем? — пробубнила Нора, проглатывая яблоко. — У меня же челюсть двигается. — А ты не двигай. — Как ты себе это представляешь? — Смутно, но ты попробуй.       Шатенка какое-то время молчала, обдумывая услышанное, а потом залилась искренним звонким смехом. Барри в ответ тоже улыбнулся и сделал пару резких штрихов. — Ну наконец-то мне удалось выбить из тебя хоть что-то, кроме обвинений! это стоит отметить. Ну что застыла-то? Жуй свое яблоко, только головой не тряси.       Блэквуд послушно продолжила есть, отмечая про себя, что это был первый раз за эти три дня, когда она по-настоящему рассмеялась. Обстановка как-то разрядилась, и девушка поняла, что Барри был не таким уж и доставучим — к нему нужно было просто привыкнуть. — Готово! — через минуту констатировал мужчина и положил на край кровати лист бумаги.       Нора взяла рисунок и стала его рассматривать. Сразу было видно — рука профессионала. Барри удалось передать все характерные черты и настроение, штрихи были точные и живые. С листа на нее смотрела девушка с тонким, аристократическим лицом, державшая в правой руке искусанное яблоко. Заметив эту деталь, Блэквуд улыбнулась. Барри все это время внимательно наблюдал за ее реакцией и нетерпеливо вертел в руках карандаш. — Ну как? — Очень здорово, — ответила шатенка, проводя пальцами по бумаге, будто желая ощутить объем рисунка. — Обычно все не ограничиваются эпитетами «Потрясающе!» и «Великолепно!», но твое замечание я тоже ценю, — усмехнулся Барри. — Ты для себя рисуешь? — Когда как, но вообще у меня контракт с одной дизайнерской фирмой, я им периодически приношу свои работы, но сейчас с этим придется повременить, — он задумался и замолчал. — Можно мне посмотреть на них? — неуверенно спросила Нора. — Как-нибудь в другой раз, красотка. Они все остались в прошлом жилище. Но это ничего, я нарисую много новых, у меня же теперь модель есть! Ты же не против? — снова развеселился художник и игриво посмотрел на девушку.       Блэквуд немного смутилась от такого предложения, ибо никогда не считала себя ни «красоткой», ни уж тем более «моделью». — В принципе, мне твое согласие нужно лишь косвенно, так как я в любом случае буду тебя рисовать. Просто ставлю в известность, — снисходительно пояснил Барри и достал новый лист. — Что ж, видимо, у меня нет выбора, — с легкой улыбкой ответила Нора и села на кровати, скрестив ноги. — Получается, что так. Положи руку на коленку, да, вот так. Все, шикарно! Теперь не двигайся в ближайшие четыре минуты.       Блэквуд выдохнула, словно набираясь терпения, и приняла серьезный вид, глядя в упор на художника.       Так прошел еще час. Барри успел набросать более двадцати эскизов и даже сделал один крупноформатный портрет. Он сажал Нору в различные позы, говорил, как повернуть голову, куда смотреть, какие принимать выражения — в общем, командовал, как только мог. Шатенка послушно выполняла все его приказы, делая это с каждым разом все с большим мастерством, из чего Барри заключил, что она была хорошей ученицей.       Потом они вместе рассматривали работы, выбирали лучшие и откладывали их в отдельную стопку. Поначалу Норе было жутко непривычно видеть со всех листов свое лицо, но постепенно она избавилась от смущения и даже находила на некоторых портретах себя симпатичной. Барри же с особым энтузиазмом расхваливал ее изящный поворот головы, тонкость черт и грацию, чем вызывал каждый раз краску на щеках девушки. — А ты можешь нарисовать свой портрет? Я имею в виду твое настоящее лицо? — вдруг спросила Блэквуд. — Ты же говорил, что вы видите друг друга в истинном свете. — Клянусь своей прошлогодней коллекцией, это прекрасное предложение! — засиял Барри. — Я тоже считаю, что давно пора увековечить мой неотразимый образ на бумаге. Подожди секунду, мне нужно немного на другую волну настроиться.       Художник замер на минуту и, не моргая, смотрел на белый лист, лежавший на его коленях. Потом вдруг встрепенулся, резко схватил карандаш и с поразительной быстротой набросал портрет. — Ну… как-то так, — протянул он, разглядывая свое творение сквозь полуприкрытые веки. — У меня, правда, немного другой нос, я не знаю, почему так получилось, чуть-чуть смазалось, но, в целом, очень даже ничего, как думаешь?       Нора взглянула на портрет. В принципе, все было так, как она себе и представляла: широкая улыбка, ямочки на щеках, курносый нос, слегка прищуренные темные глаза и взъерошенные волосы. — Красавчик, правда? — не унимался Барри, готовый в любую минуту разразиться смехом. — Не то слово! Аполлон! — незамедлительно подыграла Блэквуд, находя при этом его лицо довольно симпатичным. — А можешь еще кого-нибудь?..       Мужчина цокнул языком и быстро поднял одну бровь. — Ладно, но это последний раз на сегодня, а то у меня уже карандаш сточился.       С этими словами он принялся за новую работу. В этот раз он рисовал гораздо дольше, нежели все предыдущие портреты. Его лицо с каждым новым штрихом становилось все строже и серьезнее, будто он неосознанно пародировал того, кого рисовал.       Норе не нужно было никаких подсказок, она с самых первых секунд поняла, кого решил изобразить ей Барри. А когда работа была наконец готова и художник скептически окинул ее раз-другой взглядом, Блэквуд внезапно заволновалась. Что за глупости! — Держи, — мужчина протянул ей лист бумаги. Она взяла его и положила изображением вниз на прикроватный столик. — Я потом посмотрю, — выдавила из себя Нора и вдруг почувствовала, что очень устала. Барри прочел это по ее лицу и незамедлительно встал. — Ну, как говорится, спасибо за содействие! Отдыхай. Если что, то я в соседней комнате.       Девушка согласно кивнула. Каким образом ей могла понадобиться его помощь — неизвестно. Да и много ли ей надо было? Лежи себе пластом на кровати, слушай завывание ветра за окном, болей потихонечку да удерживай психа от массового убийства. Куда уж проще!       «Это называется деградация, — думала Нора, разглядывая замысловатую лепнину на потолке. — В институте завтра важные пары… Они, наверное, изучают строение нервной системы, полезная, кстати, информация, мне пригодилась бы сейчас».       Блэквуд не знала: долго ли ей еще придется здесь сидеть, что они будут делать все это время, как там обстояли дела с расследованием, надолго ли им хватит еды… Но одно она понимала точно: она не хотела, чтобы кто-то из них пострадал. Она просто хотела, чтобы ее нашли.