Загляни в глаза страху

      Сердце, бившееся до этого момента с невероятной частотой, вдруг замерло и сжалось со страшной силой, заставляя невольно резко захватить ртом как можно больше воздуха, лишь бы только избавиться от появившихся перед глазами искр и остаться в состоянии твердо стоять на ногах.       У Норы было такое впечатление, будто ее кто-то пнул под дых, приложив при этом всю свою силу, чтобы удар получился наиболее болезненным и внезапным. Казалось, майор смотрел ей прямо в глаза, но это было, разумеется, невозможно, ибо расстояние между ними было достаточным, чтобы четкие очертания лиц стерлись и превратились просто в видневшиеся вдалеке пятна. Но Блэквуд была уверена, что он смотрел ей в глаза, она буквально чувствовала на себе его пристальный, обжигающий взгляд, от которого уже ничто не могло ее скрыть, и от этого становилось совсем не по себе.       Рука, крепко державшая ее ладонь, отрезвляюще сжалась и заставила на долю секунды вернуться в реальный мир. — Отвернись и продолжай идти, — услышала Нора шепот над своим ухом и с трудом сглотнула.

Отвернуться? Идти? Но как?!

      Ноги будто вросли в землю и совершенно не хотели двигаться, скованные неподдельным страхом. Шатенке казалось, что, пока она будет стоять на месте, дядя, а вместе с ним и все остальные тоже будут бездействовать, выжидая, но как только она сделает хотя бы шаг или любое неосторожное движение — они тут же сорвутся с места и налетят на нее, как свора одичавших собак.       И отчасти это было правдивое предположение, ибо как только Нора все же оторвалась от созерцания полицейской машины и попятилась назад, ее дядя незамедлительно повернулся к Стиву, сказал ему пару слов и отдал какой-то приказ еще одному сержанту, имя которого девушка все никак не могла запомнить. Он был хорошим другом майора и везде его сопровождал, подобно преданному псу.       Кстати о собаках: звонкий лай Келли резанул по барабанным перепонкам и заставил наконец очнуться от оцепенения и ускорить шаг настолько, насколько это было возможно. — Не оборачивайся, — сдавленно приказал Дэннис и завернул в первый же переулок, исчезая из поля зрения полиции, которая уже открыто перешла в наступление, благо двести метров все же сослужили свою службу. — Господи, нас поймают, нас точно поймают! — отчаянно запричитала Нора и тут же скривилась от хруста собственных пальцев. — Прекрати истерить, — процедил похититель и, перейдя на бег, быстро пересек улицу, где юркнул в новый переулок, утаскивая за собой спотыкавшуюся на ровном месте девушку. — А то что? Неужели опять погрозишься сломать руку? — выдохнула Блэквуд, поправляя сползшие на середину носа очки. — К твоей амбивалентности я уже привыкла, но мог хотя бы придумать что-нибудь новенькое. — Сейчас я тебе такое придумаю! — Ты лучше придумай себе речь на суде, ибо у нас сейчас столько же шансов уйти от них, как и у меня без линз продеть нитку в иголку! — И тем не менее в прошлый раз ты неплохо справилась, — отозвался Дэннис, в спешке оглядываясь по сторонам, но не видя кругом никого и ничего, кроме многочисленных стен коттеджей, стоявших буквально впритык друг к другу, что, впрочем, было очень даже на руку: здесь можно было затеряться; но ненадолго, ой как ненадолго…       Лай чертовой собаки периодически отражался эхом в пустынных переулках, сообщая бегущим о нынешнем местоположении полиции. — В прошлый раз ты дал мне свои очки, — ответила Нора, пытаясь успевать за своим похитителем и при этом еще что-то говорить.       Ей было страшно, ей было очень страшно! А разговоры, пусть даже такие пустые и бессмысленные, помогали ей хоть как-то развеяться, хотя, казалось бы, в такой стрессовой ситуации это было совершенно невозможно. — Мы что, устраиваем утро воспоминаний? — Неплохая идея, я только «за», — отозвалась шатенка и перепрыгнула вслед за Дэннисом низкую ограду, идущую по периметру лужайки у чьего-то дома. — Так, стоп! Какого лешего ты людям газон топчешь?! — Ничего, подстригут, — небрежно бросил мужчина, кидая беглый взгляд на мокрую от росы траву, по которой они бежали. — Ты, между прочим, тоже не по воздуху передвигаешься. — Но это же ты меня сюда тащишь! — Так, все! Тихо!       Дэннис забежал за угол соседнего дома и прижался спиной к его стене, переводя дыхание и пугливо озираясь по сторонам. Нора вновь последовала его примеру и тоже остановилась в непонятном для нее ожидании. — Решил передохнуть? — с легкой издевкой в голосе спросила она шепотом, ибо окна, под которыми они стояли, были открыты.       Похититель нервно передернул плечами и прислушался: откуда-то издалека донесся приглушенный собачий скулеж и топот десятка бегущих ног.

Погоня продолжалась…

— Боюсь, что мы не передохнем до тех пор, пока нас не перестанут преследовать твои друзья.       Дэннис выглядел крайне напряженным и не настроенным на мирные беседы; все его существо взъерошилось и в злобе скалило зубы, стараясь защитить как собственную шкуру, так и шкуру той, что, казалось, вообще не понимала всей серьезности ситуации: для нее это было что-то наподобие игры, как догонялки, где в случае поражения она ничем не рисковала; у него же на кону стояло все: вся его жизнь и свобода. И права на ошибку у него не было. — Мои друзья? Ты шутишь? — начала возмущаться Нора, но направленный на нее тяжелый взгляд заставил ее прикусить язык и лишь спешно промолвить: — Я знаю-то всего троих из них. С половиной. Келли тоже считается. — Почему они сразу не спустили собаку? — спросил Дэннис, чувствуя, как внутри все начинало сжиматься, словно от сильнейшего перепада давления, при котором закладывало уши и становилось трудно дышать.

Нет, не сейчас… ради всего святого, только не сейчас…

— Не знаю, — пожала плечами шатенка и нетерпеливо переступила с ноги на ногу, ощущая потребность немедленно сорваться с места и побежать куда глаза глядят, лишь бы только не стоять и не ждать, пока полицейские подойдут на опасно близкое расстояние. — Может, они сомневаются, что это точно мы, и боятся наделать лишнего шума? — Конечно. И именно поэтому они несутся сюда, как стадо баранов, — с нескрываемым презрением ответил Дэннис и, оторвавшись наконец от стены коттеджа, поспешил куда-то сквозь заросли шиповника, бесцеремонно перемещаясь на другой участок. — И именно поэтому эта псина учуяла твой след. Да, правильно, они не уверены, ни разу просто! Определенно нет! — Да, ты прав, я не подумала, — следуя за ним, досадливо согласилась Блэквуд, попутно отдирая свои волосы от шипов растения. — Послушай, Моисей, ты куда меня завел? Я тут полысею окончательно, другого пути, что ли, нет?       Дэннис ничего не ответил; преодолев живую изгородь, он быстро огляделся и буквально выдернул свою спутницу из колючего куста, чем вызвал ее бурное недовольство, но не соизволил обратить на него внимания.       Улицы были по-прежнему пустынны и равнодушно молчаливы, все дома были окутаны сонной дремотой, и лишь в некоторых из них слышался звук работающего телевизора и приглушенные голоса жителей.       Район был обшарпанным и довольно мрачным: многие коттеджи были заброшены, во всяком случае, производили подобное впечатление; прямо на тротуаре стояло несколько не бог весть каких машин, которые все же привлекли внимание Дэнниса. Нора быстро уловила ход его мыслей и отрицательно покачала головой. — Нет. Даже не думай об этом. Еще и угон добавят. — Ты уже взялась мои статьи считать?! — бросил мужчина и сам удивился резкости своего тона; впрочем, извиняться за него он не стал. Должна же она была понимать, в конце концов, что он был взвинчен до предела и не намерен был вступать в пустые разглагольствования! — Я и без тебя знаю, что их достаточно. — Пока что три: похищение человека, нанесение телесных повреждений и побег от полиции, ах да, еще же и куча фальшивых паспортов… Но если ты хочешь добавить к этому списку еще и угон, то флаг тебе в руки!       Вена на шее бешено запульсировала, а кулаки непроизвольно сжались. Шум, слишком много шума… Откуда он взялся? Опять стало трудно держать себя в руках и не поддаваться бушевавшим внутри эмоциям, которые явно выходили за рамки допустимого. Дэннис хотел что-то возразить, но смог сделать это не сразу: на какое-то время мир полностью растворился в кровавой пелене, которая появлялась только в определенных случаях. Только не это… Только не Патрисия… — Давай не будем спорить, — до странного примирительным голосом сказал мужчина и резко размял шею до хруста. — Мой срок ты подсчитаешь чуть позже, ладно? — Я вообще не имею ни малейшего желания его считать, ибо цифра выйдет внушительная, — тихо отозвалась Блэквуд, скрещивая руки на груди. — Я просто не хочу, чтобы ты его усугубил. — Какое благородное стремление, надо же! Это так мило, когда вы вдвоем так увлеченно рассуждаете о сроке, который грозит лишь тебе одному. Ну что, готовишься уже? Там условия, наверное, не ахти какие, но тебе ведь не привыкать, так?       Дэннис закрыл на мгновение глаза и судорожно вздохнул. Нет, не сейчас… Хватит с них со всех! Они и так ничего не делали, только мешались под ногами да давали никчемные советы, которые даже при всем желании невозможно было претворить в жизнь. Они ни капли не помогали, только тянули на дно, усугубляя и без того почти безвыходную ситуацию. Если бы их не было, если бы их только не было… Но глаза вновь открылись и с привычным выражением презрения обратились к окружающему миру. — Ты права, — неожиданно согласился с шатенкой Дэннис и быстрым шагом направился в противоположную сторону, подталкивая при этом девушку в спину. — Угона нам не надо. До того угла, быстро и не оглядываясь. Время пошло.       Нора удивилась такому резкому изменению и даже рискнула предположить, что без ее ведома произошла смена, но тут же откинула это предположение и поспешила подчиниться приказу, срываясь с места и что есть силы припуская к точке назначения.       Дэннис последовал за ней, ежесекундно оборачиваясь и молясь всем богам, чтобы их не настигли раньше, чем они успеют скрыться. Скорость была недостаточной. И дело было в Блэквуд. Он не мог бежать быстрее нее, она сама задавала темп, ему лишь оставалось подгонять ее с каждой секундой все сильнее, прекрасно при этом понимая, что выше головы она прыгнуть не сможет.       И то была пугающая правда. Его жизнь зависела от того, с какой скоростью бежала девушка спереди него, можно ли было придумать что-то еще более несправедливое и нелепое? Можно. Неиссякаемые упреки Патрисии, которые почему-то с легкостью прорывались сквозь его барьер. — Я тебя презираю, Дэннис Эллингтон! Я сживу тебя со свету, если из-за этой твари нас поймают! Будь ты трижды проклят со своей слабохарактерностью и мнимым великодушием! Не заставляй меня думать, что ты всегда был таким непробиваемым тупицей! Это же просто невозможно! Убей ее!       Нельзя поддаваться, нельзя реагировать. Сердцебиение и дыхание были ни к черту, но нужно было продолжать бежать, не обращая внимания на щемящую боль в висках и ненавистный до дрожи голос, безнаказанно правивший в голове. Она знала, что он всеми силами будет ограждать ее от света, что он не допустит ее выхода, так что же ей еще оставалось делать, кроме как не через него самого пытаться осуществить свой план?       Дэннис это очень хорошо понимал, но тем не менее это понимание не давало ему ощущения полного контроля над ситуацией: он не знал, чего можно было ожидать от этой поистине бесноватой женщины, и эта неизвестность, перед лицом которой он был совершенно бессилен, угнетала его с каждым мигом все сильнее и сильнее, добавляя новую головную боль, и без того находившуюся в избытке.       Дэннис посмотрел на маячившую перед его глазами спину шатенки и ужаснулся от мысли, что он может не справиться, что он может просчитаться и допустить фатальную ошибку, из-за которой в одно мгновение пропадет все то, к чему он стремился и что он оберегал в течение всего этого времени.       И тогда он потеряет абсолютно все: свою опору, свой ориентир, свой свет, свой смысл жизни, он потеряет нечто большее, нежели просто свободу, он потеряет себя. И никто и ничто в целом мире больше не сможет вернуть ему то хрупкое, но от этого лишь более ценное состояние равновесия и гармонии, в котором он находился как с собой, так и с окружающим миром все последние дни. И от этой необратимости и безысходности становилось непередаваемо жутко… — Чего ты ждешь?! Дэннис, одумайся! Что тебе дороже: собственная шкура — я уже не говорю об остальных — или твоя глупая, несбыточная мечта, за которой ты безуспешно гоняешься вот уже как почти месяц?! Скажи мне: ты хочешь спастись? Хочешь? Тогда убей эту сволочь, быстро спрячь труп и убегай пока еще не поздно! Ты с ней гораздо уязвимее, ты с ней слаб, а я тебе уже говорила, что слабость — прямая дорога к поражению. Не трать зря время, Убей ее!       Но гневный крик вдруг прекратился так же внезапно, как и начался, и сквозь рассеявшуюся кровавую пелену Дэннис увидел тот самый дом, к которому они так целенаправленно бежали. Возле коттеджа стояла не бог весть какая машина, явно не предназначенная для нормальной езды, об этом говорило все, начиная от спущенных колес, заканчивая пробитым бензобаком, благодаря которому весь асфальт в радиусе двух метров возле машины имел ярко-радужную окраску и весьма скользкую поверхность.       Нору, между тем, как назло сильно занесло на повороте, после чего она эффектно грохнулась прямо в лужу бензина, разражаясь при этом приступом истерического смеха, который она даже не пыталась скрыть, в то время как Дэннис лишь страдальчески сморщился, глядя на ее испачканную одежду.       Но, несмотря на все прочее, он поспешно подскочил к девушке и в быстром порядке помог ей подняться, стараясь не обращать внимания на ее грязные локти и джинсы. Блэквуд вдруг перестала смеяться и приняла вид ученого, которого посетила гениальная мысль аккурат перед великим открытием. — Стой-стой, — затараторила она, цепляясь за руку своего похитителя, — это же выход! Точно! Как же я раньше не догадалась. — Ты о чем вообще?! — Бензин! — Что бензин? — раздраженно спросил Дэннис, но вдруг на его лице отразилось понимание, а глаза с недоверием забегали по лицу Норы, надеясь найти в нем доказательство того, что она пошутила, но Блэквуд выглядела серьезной. — Не-ет, нет, нет и еще раз нет. Даже не думай об этом. — Ты издеваешься?! Тебя еще и уговаривать надо, как маленького? Запах собьет Келли со следа, неужели ты не понимаешь! Давай же, это не смертельно.       Но Дэннис колебался; он посмотрел назад, где за ними по пятам безошибочно бежали полицейские, потом на лужу, потом на Нору, которая всем своим видом выражала верх нетерпеливости и отбивала какой-то нервный ритм ногой. — Ты хочешь, чтобы нас поймали?!       Перспектива быть пойманным была настолько недопустима для Дэнниса, что он все же нашел в себе силы перебороть свою мизофобию и встал в этот злосчастный бензин, где потоптался на месте и пару раз даже пошаркал ногами.       Но Блэквуд нашла это недостаточным. Она присела перед мужчиной на корточки и, ни о чем не заботясь, стала голыми руками натирать его ботинки переливающейся всеми цветами радуги, маслянистой жидкостью, которая грозилась вскоре испариться и оставить после себя лишь тонкую пленку да характерный запах. — Прекрати! Встань, — скомандовал Дэннис, ошарашенно глядя на шатенку, и резким движением поднял ее за плечо. — Что ты творишь? — Спасаю твою шкуру, — фыркнула Нора, оттирая со лба прилипшие волосы тыльной стороной ладони. — Ты же сам не в состоянии это сделать. Даже спасибо не сказал, я почти удивилась! — Давай с твоими ущемленными чувствами мы разберемся чуть позже. Если твой план сработает, то я лично попрошу остальных выразить тебе нашу совместную благодарность, тебе этого будет достаточно? — Вполне, — хмыкнула Блэквуд, но похититель ее тут же перебил и стал снова толкать в спину, заставляя перейти на бег, от которого ноги уже начинали дрожать. — А теперь быстро до того обшарпанного дома на углу улицы. — Ты думаешь: он нежилой? — Надеюсь. Быстро, я кому сказал!       События проносились с поразительной быстротой, совершенно не запечатляясь в памяти; все смешивалось в одну бесформенную кучу, в которой сложно было что-либо разобрать, но Дэннис и не пытался.       Ему казалось, что исход этой погони был уже заранее известен, но это было где-то в другом мире, где-то в параллельной вселенной. Там все уже давно встало на свои места и приняло свое единственное верное логическое завершение, но здесь же, в этом мире, он вынужден был томиться ожиданием и бороться за каждую секунду своей шаткой свободы, хотя это, возможно, и было бессмысленно, но он-то этого не знал! Он-то верил! И эта вера и это незнание заставляли его прилагать все свои усилия лишь бы только оставаться незамеченным и сохранять такой же статус у нее.       Дэннис стремглав пересек улицу, направляясь к дому, в котором можно было, в случае его настоящей заброшенности, спрятаться и переждать наступление, как вдруг в голове что-то разорвалось и разлилось по мозгу яростным криком, перекрывшим все восприятие окружающего мира: «Убей! Убей ее! Избавься от нее сейчас же! Убей!»       Дэннис невольно пошатнулся и перешел на шаг; он остановился бы вовсе, до боли сжимая череп, если бы на него вовремя не обратилась пара взволнованных синих глаз и не заставила бы его стиснуть до скрипа зубы и принудить себя к продолжению движения, как бы сложно это ни было.       Ноги будто налились свинцом, они спотыкались на ровном месте, заплетались друг об друга, тяжелели и предательски немели от новых гневных реплик, звучавших криком в голове. Каждый последующий шаг давался с превеликим трудом, и только после того, как злополучный участок, просматриваемый со всех сторон, был пересечен и сокрыт за зарослями густого кустарника, Дэннис позволил себе остановиться, припасть плечом к стене дома и согнуться пополам, пытаясь собраться с мыслями и вернуть себе постепенно ускользавший контроль.       Но на этот раз это у него не получилось. Что-то мешало ему сконцентрироваться и отбросить от света Патрисию. Какое-то новое оружие было обращено против него, и Дэннис не сразу понял, что это была боль. Необъяснимая, фантомная боль, разливавшаяся по всему его телу, начиная от гудевшей и едва ли только не плавящейся от напряжения головы, заканчивая онемевшими, будто при обморожении, кончиками пальцев.       Дэннис удивленно посмотрел на свои руки, которые он переставал чувствовать, и перевел взгляд на Нору: она тем временем нашла открытое окно и уже наполовину в него пролезла.       Блэквуд в последний момент вопросительно глянула на своего похитителя, словно спрашивая у него разрешения на совершение этого опасного и спонтанного поступка, и тут же кивнула, призывая тем самым и себя, и его к исполнению задумки, от которой было уже крайне глупо отказываться.       Дэннис смотрел на то, с какой решительностью эта хрупкая девушка штурмовала чужой дом, будто от этого, в прямом смысле этого слова, зависели ее жизнь, свобода и честь, и поймал себя на мысли, что сдавленно улыбался, забыв на мгновение даже о своей боли.       Они, разумеется, воспринимали эту ситуацию по-разному, у них были разные желания и приоритеты, но цель была общей, и на ее достижение ни одна, ни другой не жалели сил.       На долю секунды Дэннис забыл даже о том, от кого и почему они бежали, но этот момент практически мгновенно прояснился в его памяти. Мужчина собрал всю свою выдержку в кулак и, превозмогая ломку и боль во всем теле, пролез в окно вслед за шатенкой.       Оказавшись в тускло освещенной комнате, в которой остальные окна были заклеены плотным газетным слоем, что и создавало снаружи видимость заброшенного дома, Нора тут же опасливо огляделась и прислушалась, боясь найти хоть какой-нибудь источник звука или движения, и тогда уже все — крышка!       Но в коттедже было тихо, и все его внутреннее убранство говорило о том, что нога человека давно не ступала в этих местах: толстый слой пыли покрывал тут каждый сантиметр, воздух был спертым и тяжелым, по всему полу были рассыпаны окурки да какой-то другой мелкий мусор.       Блэквуд сразу же подумала, какое, должно быть, мучение для Дэнниса находиться в этой комнате, где абсолютно все на каждом углу так и кричало о том, чтобы его помыли и почистили. Она обернулась в сторону своего похитителя и застала его прижавшимся к стене и как будто едва стоявшим на ногах. Внутри Норы вдруг что-то оборвалось, и страх как за него, так и за саму себя пронесся по всему ее телу тысячами нервных импульсов.       Дэннис действительно выглядел неважно, но на протяжении всего их пути даже не заикнулся о своем самочувствии. Блэквуд же была слишком увлечена побегом, чтобы обратить внимание на недомогание соучастника. Но сейчас это как нельзя более отчетливо бросалось в глаза, и продолжать игнорировать начало, возможно, нового приступа было крайне неразумно.       Нора маленькими шажками подошла к согнувшемуся в три погибели мужчине и протянула в его сторону руку, желая коснуться его плеча, но что-то в последний момент заставило ее отказаться от этой идеи и просто присесть возле похитителя на корточки, пытаясь заглянуть в его лицо и завести хоть какой-нибудь диалог.       Но лица видно не было; Дэннис закрыл голову руками, словно от потока неиссякаемых ударов, и никак не отреагировал на приближение девушки; он остался так же недвижим и пугающе молчалив, и лишь сбивчивое дыхание да дрожь во всем теле свидетельствовали о том, что он был все же живым человеком, а не мастерски сделанной восковой фигурой. — Дэннис… — тихо позвала Нора, боясь повысить голос до нормальной интонации и спровоцировать его тем самым на какое-нибудь опасное для нее действие. — Хей… Дэн… Ты меня слышишь?       Мужчина вдруг поднял раскрасневшееся лицо и стал с мучительным напряжением вглядываться в черты шатенки. Его зрачки безостановочно то сужались, то расширялись (хотя освещение в комнате оставалось постоянным), из чего Блэквуд сделала вывод, что все было плохо. Все было очень плохо! Его прошлые приступы начинались точно так же, и Нора отлично знала, что если вовремя не предотвратить эту вспышку, то можно потом дорого поплатиться за свое бездействие. — Дэннис, это я, все хорошо, ты только не волнуйся, ладно? Все в порядке, ничего ведь не случилось, мы сейчас в безопасности, — начала свою успокаивающую речь шатенка, четко выговаривая каждое слово, будто логопед в детском саду.       Голубые глаза глянули на нее с непонятным выражением и тут же болезненно сощурились. — Я-то может быть и в безопасности. — Мужчина внезапно встал во весь рост и обошел свою собеседницу, направляясь куда-то вглубь комнаты. — Но ты нет.       Блэквуд проследила за ним взглядом и поймала себя на мысли, что он как-то чересчур тихо ступал и плавно двигался, словно в комнате находился кто-то еще, кого ни в коем случае нельзя было разбудить, и подобная аккуратность была просто обязательна.       Плечи похитителя несколько опустились, а голова с гордым выражением поднялась; он не спеша дошел до стола, стоявшего у дальней стены комнаты (на котором что только не валялось: от давно немытых тарелок и столовых приборов до каких-то кассет и дисков), обернулся в сторону сидевшей на полу девушки, осторожным движением снял очки и оставил их лежать на грязной столешнице.       Нора почувствовала, как внутри все сжалось, а дыхание перекрыл застывший в крови ужас. Она на негнущихся ногах стала медленно отползать назад, не прерывая зрительного контакта, пока вдруг не уперлась спиной в стену и не застыла в этом оцепенении, со страхом глядя на преобразившегося похитителя.       Она знала, кто это был, и ей больше всего на свете в тот миг хотелось осознать, что она ошиблась, что ей это просто почудилось, показалось, приснилось, привиделось, да что угодно! Она готова была сделать все, абсолютно все, что от нее потребовалось бы, лишь бы только человек напротив перестал смотреть на нее с такой обжигающей ненавистью и сказал бы ей, что это был просто розыгрыш, просто шутка, что ее жизни никто и ничто не угрожает, что все в порядке.       Но этого при любом раскладе случиться не могло. Нора это понимала и судорожно сглотнула, глядя в упор на врага всей своей жизни на данный момент. — Я уже порядком устала от того, что меня полностью обделили властью и перестали со мной считаться. Это довольно сильный удар по моему самолюбию, но я пока справляюсь, как видишь, — заговорила сокрытая в теле Кевина женщина, бесцельно водя рукой по лежавшим на столе предметам и мельком бросая на застывшую у стены шатенку быстрые взгляды. — И я не намерена с этим мириться. — Ее голос внезапно стал твердым, а пальцы остановились на рукоятке столового ножа и после секунды раздумий аккуратно ее сжали. — Я ведь предупреждала Дэнниса: чем усерднее вы пытаетесь удерживать меня, тем сильнее в конечном итоге будет мой удар.       Голубые глаза с нескрываемой ненавистью смотрели в синие, но на губах тем временем играла отшлифованная за столько лет до идеального состояния и не вызывающая никаких подозрений улыбка. — Я обязательно добьюсь того, к чему так долго стремилась, и никто — ты слышишь? — никто не сможет мне помешать!       Бросок произошел стремительно, и если бы Нора его вовремя не предугадала, то кое-где покрытое ржавчиной лезвие уже давно бы красовалось у нее в глазнице. Однако девушке удалось в последний миг дернуться и увернуться от невероятно сильного броска.       Нож вонзился в стену буквально в паре сантиметров от ее виска. Блэквуд ошарашенно на него посмотрела и едва ли не поседела от осознания того, что ее собственная жизнь еще секунду назад висела на волоске.       Но опомнилась она почти мгновенно. Адреналин в крови зашкаливал, и все события проносились перед ее глазами в убыстренном варианте. Нора молниеносно вскочила на ноги и вырвала нож из стены, направляя его в сторону находившейся вне себя от негодования на свою неточность Патрисию. — Не подходи, — со всей твердостью, на которую она только была способна, процедила девушка, предостерегающе наклоняя голову набок и сверля своего похитителя взглядом. — Ты свой бросок сделала, и мой себя ждать не заставит.       В ответ ей прилетел резкий смех. Женщина одним движением скинула со стола все его содержимое и яростно ударила ногой по столешнице, создавая своими действиями сильный грохот, который, возможно, был слышен и на улице.       Патрисия продолжала истерически смеяться, как будто даже через силу, и, подобно фурии, налетела на шатенку, но была встречена направленным на нее лезвием и вынуждена была остановиться, скалясь от бессилия. — Ты несносная тварь! Это из-за тебя нас поймают, слышишь?! Из-за тебя! Надо было убить тебя еще тогда в подвале и все проблемы бы моментально решились!       Женщина выглядела поистине безумной; она то и дело набрасывалась на Нору, но все же отскакивала назад, уворачиваясь от неуверенных взмахов ножа. — Ты даже не представляешь, что мне из-за тебя пришлось пережить! Ты испортила весь наш план, расстроила устой всей нашей жизни, который мы выработали еще задолго до тебя! — Да как?! — не выдержав, крикнула в ответ Блэквуд и тут же прикусила язык: в соседних домах могли услышать шум, это навело бы подозрение.       Нужно было вести себя как можно тише, нужно было в идеале вообще молчать, а ей тут, видите ли, захотелось истерику устроить! Но, не дожидаясь ответа, шатенка продолжила: — Ты сама роешь себе могилу, неужели не ясно? Если тебе действительно дорога свобода, о которой ты постоянно кричишь направо и налево, то будь добра закрыть свой рот и перестать орать.       У Патрисии было такое лицо в тот миг, словно она готова была задохнуться от возмущения, позабыв даже про свою ненависть и жажду мести. — Ты… ты… ты маленькая дрянь, да как ты смеешь?! — В лицо Норе неожиданно прилетела тяжелая пощечина, вызвав всплеск ярких искр перед глазами и неприятный звон в ушах. — Тебе напомнить: по чьей вине за нами ведется эта погоня?! — злобно прошипела Патрисия и с неожиданной для нее силой схватила девушку за запястье, выкручивая ей руку, в которой находился нож. — Если бы не ты, мы бы уже давно были в безопасности, это ты вечно нас тормозишь и портишь все наши планы! Это из-за тебя Дэннис готов совершать ошибки, которые никогда бы не допустил при других обстоятельствах! Ты подвергаешь нас всех неоправданному риску, ты не то что не нужна, ты опасна для нас!       Нора собрала последние силы в кулак и оттолкнула от себя обезумевшую женщину, с которой силы у нее были почти равны, несмотря на разный рост и сложение. — Так отпустите меня! — забыв про всякую осторожность, прокричала Блэквуд, пятясь к стене и спотыкаясь об валявшийся под ногами мусор. — Отпустите!       Патрисия тяжело дышала после их кратковременной схватки, в ходе которой ей не удалось завладеть ножом и нанести своей сопернице серьезных повреждений, и отрицательно качала головой. — Нет. Нет, я не отпущу тебя, — ответила она, переводя дыхание и опираясь руками о колени, словно потеряв вдруг все силы. — Я не отпущу тебя — я тебя убью. Жаль только, что не своими руками.       В следующую секунду произошло то, чего Нора боялась больше всего в жизни и что не раз снилось ей в самых страшных кошмарах. Тело Кевина вновь поддалось необъяснимым в природе человека изменениям и стало биться в конвульсиях, выпрямляясь во весь рост (который показался Блэквуд выше обычного) и обретая неописуемую силу, явно выходившую за рамки возможного.       Реальность снова показалась шатенке тяжелым сном, в котором все просто было максимально приближено к условиям настоящей жизни, из-за чего и казалось, будто все это было взаправду. Но как только Нора совершенно случайно, скорее инстинктивно, увернулась от брошенного в ее сторону стула, который с грохотом врезался в стену, до нее наконец дошло, что это был не сон и не кошмар, это была реальность, из которой ей снова придется его вытаскивать.       Удивительно, что за все это время Блэквуд даже не подумала о Дэннисе. Вернее, она о нем прекрасно помнила, но не ждала его внезапного появления в качестве озаренного лучами славы спасителя, как это уже случилось однажды.       Она понимала, что если уж он допустил выход Патрисии, то это значило только одно — ему было очень и очень плохо, это была вынужденная мера, к которой он ни за что не прибегнул бы в любом другом случае. И потому все, что ей оставалось делать, так это пытаться выиграть время и уворачиваться от атак Зверя, что было, впрочем, практически невозможно, и Блэквуд это прекрасно осознавала, но вариантов у нее было немного.       И все-таки, как бы ни было сильно ее понимание трудной для Дэнниса ситуации, именно к нему она стала взывать, видя лишь в нем одном источник своего спасения.       А между тем Зверь наступал… — Дэннис, — вкрадчиво позвала Нора, вглядываясь в почти черные из-за расширившихся зрачков глаза. — Дэннис, прошу, не бросай меня… — Она почувствовала, как от переполнявшего ее в ту минуту страха слезы выступили у нее на глазах. — Я п-понимаю, что т-тебе очень т-труд-но, но… пожалуйста… вернись…       Ответом ей послужил похожий на рык выдох и треск переломанной одним ударом дверцы шкафа. Блэквуд крепко зажмурилась и зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть против воли и не выдать свое местоположение полицейским, которые с минуту на минуту должны были оказаться на этой улице. Но глаза все же пришлось распахнуть и встретиться взглядом с ужасающей и безжалостной действительностью.       А Зверь тем временем продолжал с выводящей из себя медлительностью приближаться к своей потенциальной жертве с выражением полной непроницаемости на лице, какого никогда не было даже у Дэнниса. — Умоляю!       Толчок — и высокий шкаф с грохотом упал, загородив собой дверь в соседнюю комнату и уничтожив тем самым возможность побега. Но оставалось еще окно. Окно? Нора кинула быстрый взгляд на открывшиеся от ветра ставни и поймала себя на мысли, что была почти готова броситься вон из этого дома, оставляя Кевина на произвол судьбы, но она не могла. И в половину оттого, что ее убили бы раньше, чем она успела бы сделать хотя бы шаг в сторону спасительного окна. — Дэннис, прошу, вернись, — сдавленно прошептала девушка, быстрым движением смахнув с глаз слезы, и направила дрожавшей рукой нож в сторону наступавшего на нее Зверя. — Я не хочу тебе навредить.       Зверь вдруг замер буквально в двух метрах от шатенки, и что-то наподобие удивления промелькнуло на его лице. — Навредить? — раздался знакомый до дрожи нечеловеческий голос. — Ты ничем не сможешь нам навредить.       Мужчина сделал несколько шагов и смело уперся грудью в лезвие ножа. Нора сквозь плач отчаянно простонала, но руку не убрала и лишь сильнее сжала рукоять. Она знала, что ему порезы и раны были не страшны, но все же отказаться от борьбы было выше ее сил. — Ты не должна сопротивляться, — снова заговорил Зверь, продолжая наваливаться всем своим весом на нож, который уже трудно было удерживать в руке. — Твоя смерть неизбежна, и тебе следовало это понять еще тогда.       В следующую секунду Блэквуд сквозь шум крови в ушах услышала звук отброшенного вглубь комнаты ножа и почувствовала, как ее схватили за ворот кофты и с легкостью оторвали от земли, словно она была совсем невесома.       Вот тут-то вся ее напускная выдержка окончательно испарилась, заменяясь таким знакомым, но от этого не более легко переносимым состоянием паники. Нора, позабыв о всех правилах предосторожности, которые сама же для себя и утвердила, громко вскрикнула и закрыла лицо руками, лишь бы только не видеть перед смертью этих горящих неподдельной ненавистью глаз, от которых по всему ее телу разливалась парализующая тяжесть.       Время, казалось, совсем остановилось, оттягивая дальнейшие события в мучительной пытке, заставляя сжиматься от неизвестности и мысленно торопить уже неважно какой исход. В голове Блэквуд пронеслись десятки различных мыслей, главная из которых несла в себе вопрос: «А как он меня убьет? Неужели задушит? Только не это! Господи, что угодно, но только не это!»       На ее губах замерли душераздирающие мольбы о помощи и спасении, но она не могла не то что слово выговорить, она просто не могла вздохнуть! Эти две-три секунды, которые она провела в подвешенном состоянии, показались ей длинной жизнью, прожитой целиком и полностью в ужасных мучениях.       «Ожидание смерти страшнее, чем сама смерть», — пронеслась у шатенки в голове одна из ее любимых фраз, прежде чем девушка почувствовала, как вместо того, чтобы нанести смертельный удар, ее вдруг отбросили на середину комнаты.       Нора, словно тряпичная кукла, безвольно упала на пол, не успев подставить в качестве опоры руки, и больно ударилась спиной и затылком, да так, что ей потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и осознать, что она в который раз по какой-то необъяснимой случайности осталась в живых.       Превозмогая тупую боль во всем теле, Блэквуд стала отползать спиной к стене, ища в этой опоре свое единственное спасение и молча наблюдая за тем, как боролся сам с собой ее похититель. Это зрелище вызвало бы в ней былое содрогание и ужас, если бы она не видела его прежде N-нное количество раз. Человек привыкает ко всему, даже к таким страшным картинам, если они разворачиваются перед его глазами с некой периодичностью.       Вот он согнулся, схватился руками за голову и сжал ее, как будто желал раздавить, лишь бы только избавиться от царившего внутри хаоса, вот, шатаясь, сделал пару шагов в сторону Норы, но вдруг, словно увидев незримую стену, остановился и с яростным криком набросился на рядом стоявший буфет. Он разбил кулаком стеклянную вставку и стал беспорядочно наносить удары по всему, что только попадалось ему на глаза: по стоявшим на полках предметам, по находившейся рядом мебели, по стене — по всему…       Нора с отчаянием смотрела на то, как мужчина намеренно разбивал себе руки в кровь, и пришла к выводу, что это был Дэннис. Только он был способен искать спасение в боли, и чем сильнее она была, тем легче ему было переносить все ужасы внутренней борьбы.       И, неожиданно для себя, Блэквуд вдруг почувствовала острое желание остановить его, прекратить этот оглушительный звон стекла и треск дерева! как бы опасно это ни было, она считала своим долгом хотя бы попытаться его вразумить. Ей было больно смотреть, как он страдал, и этим все объяснялось.       Нора вскочила и в два прыжка оказалась возле разъяренного Дэнниса, который с ревом дикого животного буквально в щепки разносил второй шкаф и пару раз в состоянии аффекта со всей силы ударился головой о крепкую дверцу, которую он, при всем своем желании, не смог бы проломить.       Девушка, совершенно забыв про страх, молниеносно подлетела к своему похитителю и захватила его лицо в свои ладони, пытаясь зафиксировать его в подобном положении и отвлечь от навязчивой мысли разбить все вокруг, но тут же получила брошенный наотмашь удар по скуле и невольно схватилась за больное место, проверяя цела ли кость, ибо удар был довольно сильным и вполне мог послужить причиной перелома.       Но о себе Блэквуд совершенно не могла думать и вскоре снова, с безрассудной жертвенностью, накинулась на мужчину, хватая его за руки и препятствуя тому, чтобы он вырвался и продолжил это невыносимое для созерцания самоизбиение.       Она буквально повисла на Дэннисе и всеми силами пыталась заставить его наконец остановить этот ужас, сопровождая свои действия пронзительным криком: «Прекрати! Прекрати сейчас же! Хватит! Стой!»       Сколько еще ударов, направленных в ее сторону, она пропустила, даже не пытаясь как-то закрыться или увернуться, Нора не знала. Она не знала, сколько еще длилась эта явно неравная борьба, в которой ей все же удалось одержать победу, отделавшись всего лишь парой синяков и кровоподтеков. Она не знала, было ли ее вмешательство здравым решением или же каким-то помешательством, идущим в разрез со здравым смыслом.       Но одно она знала точно: это затишье было ненадолго, и быстро бегающие из стороны в сторону потемневшие голубые глаза служили явным тому подтверждением. — Тш-ш… тише, тише, успокойся, все хорошо, — скороговоркой шептала Нора, заглядывая в лицо похитителя и продолжая удерживать его разбитые руки в своих. — Тш-ш, тише, умоляю, все хорошо, дыши, дыши глубже, Господи, что ты сделал! Что ты с собой сделал! Боже, зачем ты так…       Шатенка дрожащими пальцами коснулась большой раны на лбу мужчины и попыталась аккуратно стереть кровь, но он отдернул голову в сторону и почти со злобой посмотрел на девушку в ответ. — Зачем? — прохрипел Дэннис, сверля Блэквуд недвусмысленным взглядом. — Зачем ты влезла?! Разве я не говорил тебе, чтобы ты никогда не влезала?!       Но Нора не слышала его упреков. Она с нескрываемым сожалением смотрела на его разбитые почти до мяса костяшки пальцев и рукавом своей кофты промакивала кровь, бежавшую ручьями по его кистям. — Затем, — отрезала она и, несмотря на свой тон, как-то особенно нежно сжала его ладони. — Я уже приняла решение, и я не отступлюсь. — Не глупи, — через силу выдохнул Дэннис и закрыл глаза, отступая на шаг назад и низко опуская голову. — Беги, беги отсюда сейчас же…       Блэквуд поняла, что снова теряла свою власть над ним и вынуждена была отпустить его в мир, где царили лишь боль и страх, туда, где невозможно было освоиться, даже прожив там всю свою сознательную жизнь. Она крепче вцепилась в руки Дэнниса и вдруг почувствовала, как сильно они дрожали… — Не уйду, никуда я без тебя не уйду! — Я сказал: беги!       В ту же секунду лицо мужчины странно вытянулось и приняло то ужасающее выражение равнодушия, на которое была способна только одна личность.       Заметив эту перемену, Нора моментально отскочила в сторону и рванула к окну, успев даже пожалеть о том, что сразу не послушалась разумного совета, ибо быстрый и точный удар тут же прилетел ей промеж лопаток и заставил с криком повалиться на пол. — Господи… нет, пожалуйста… не надо, только не это… нет, нет, нет, он не сможет… не сможет… — сбивчиво шептала она, отползая в сторону на животе настолько быстро, насколько это было возможно.       Кричать было нельзя, кричать было опасно; не опаснее, чем быть убитой, но все же крик бросил бы тень на них обоих, а пока еще была вероятность восстановления того равновесия, в котором Кевин пребывал все предыдущие недели, Нора не смела поднимать шум и звать кого-либо на помощь.       Она, сама того не осознавая в полной мере, жертвовала своей жизнью во имя мизерного шанса на спасение своего похитителя. И эта жертвенность захлестнула ее настолько, что заставила молчать даже в смертоносной ситуации.       Чужая рука поймала ее за ногу и потащила на себя. Блэквуд невероятным усилием воли подавила свой вскрик и, сдавленно всхлипнув, схватилась руками за ножку впереди стоявшего стула, отчаянно брыкаясь изо всех сил, желая во что бы то ни стало вырваться из крепкой хватки…       Дэннису, видимо, удалось на мгновение завладеть вниманием Зверя, ибо пальцы мужчины разжались и освободили худую щиколотку из своего капкана, позволяя девушке вскочить и стремглав броситься к спасительному окну.       За спиной послышались стоны, будто от сильнейшей боли, но Нора не обернулась. Она знала, что ничем не могла ему помочь, а видеть, как он страдает, было для нее еще невыносимее. Звуки гулких ударов и невнятное бормотание, из которого можно было вычленить только две фразы: «Я тебя убью! Заткнись, заткнись сейчас же!», доносились до слуха Блэквуд словно сквозь толщу воды и больше не казались ей чем-то ненормальным.       В тот миг ей и самой мерещилось, будто она слышала какие-то чужие, гудящие в ее голове голоса, будто стены вместе с полом качались из стороны в сторону и наклонялись под большим углом, отчего все предметы со звоном посыпались вниз, больно ударяя ее по ногам…       Нора с горем пополам добралась до полуоткрытого окна, но тут же с испугом отшатнулась от него: с улицы послышался низкий мужской голос, обладателя которого она безошибочно определила бы в любой ситуации.

Они приближались, они были на опасно близком расстоянии…

      Блэквуд до боли закусила губу и с силой сжала кулаки. Ей было видно все, что происходило на перекрестке, в то время как они ее видеть не могли. В последний раз разъедающее душу сомнение всколыхнулось где-то глубоко внутри, заставляя сжаться в комок и сильнее стиснуть зубы, дабы не поддаться ненужной сентиментальности.       Несмотря на то, что выбор был уже сделан, его все еще можно было изменить… Но она не хотела и предпочитала уверять себя в том, что послала бы каждого, кто сделал бы ей подобное предложение.       Бросив прощальный взгляд на дядю и Стива сквозь мутное и местами заклеенное газетой стекло, Нора молча (ибо любой лишний звук мог стать решающим) бросилась к своему похитителю, который только-только поднялся с пола на нетвердых ногах и еще не успел опомниться, и крепко в него вцепилась, лихорадочно шепча одну фразу: «Все равно, мне все равно… все равно…»       Она каждую секунду ожидала, что он с легкой руки перебьет ей позвоночник или с силой отшвырнет ее в другой конец комнаты, где затем и прикончит. Она уже успела мысленно распрощаться с этим светом, со всеми своими немногочисленными друзьями и родственниками, что, надо признаться, не вызвало в ней былой горечи, которой ранее сопровождались все ее воспоминания о близких ей людях.       Но все случилось совсем не так, как она себе представляла: вместо того, чтобы одним резким движением лишить ее жизни, мужчина вдруг начал медленно оседать на пол, не произнося при этом ни слова и не давая никаких подсказок касательно того, кто сейчас был у света.       Нора опустилась вслед за ним на колени, стараясь не ослаблять хватки, хоть и понимала, что ей не хватит сил его удержать: тело Кевина навалилось на нее всем своим весом и грозилось в любой момент рухнуть на пол почти что с высоты собственного роста.       Блэквуд осторожно отползла вбок, продолжая при этом изо всех сил поддерживать находившегося в бессознательном состоянии похитителя, и сама аккуратно положила его на спину, предварительно проследив, чтобы он не ударился затылком и чтобы в округе не было битого стекла. — Я останусь, — прошептала она и провела пальцами по испачканному кровью лбу мужчины, который еще пару мгновений назад так знакомо хмурился. — Я останусь, чего бы мне это ни стоило…       Нора легла рядом с похитителем и с выражением небывалого равнодушия стала вслушиваться в доносившийся с улицы голос ее дяди, приказывавший всем разделиться и начать искать ее по параллельным улицам. Его голос показался ей странным и как будто даже чужим. С этого момента она решила, что единственной вещью, связывающей ее с этим человеком, будет их общая фамилия, ни больше ни меньше.

***

      Дэннис пришел в себя через несколько минут и не без удивления заметил, что ему было трудно дышать, словно кто-то всем своим весом давил ему на грудную клетку. Мужчина медленно приподнялся на локтях (ибо каждое резкое движение отдавалось тупой болью внизу затылка) и, прищурившись, увидел лежавшую на нем шатенку, голова которой покоилась у него на плече.       Нора вцепилась в своего похитителя так, будто он был ее единственным источником спасения, за который она собиралась бороться до последней капли крови: руками она крепко обнимала Дэнниса за шею, с одинаковой силой прижимаясь ко всему его телу, а ногами обвивала его ноги. Она буквально вросла в него, как врастает гибкий плющ в могучее дерево, питаясь его соками и черпая в этом для себя силу.       Как только Дэннис шевельнулся, Нора тут же вскинула голову и с виноватым выражением сползла с мужчины, отворачиваясь от его потрясенного взгляда. Но вот первое впечатление прошло, и Дэннис вновь принял такой вид, словно ничего не случилось, чем изрядно успокоил девушку — она-то думала, что он снова накинется на нее со своими упреками. Но похититель явно не горел желанием читать какие-либо лекции и лишь болезненно поморщился, принимая сидячее положение. — Я сейчас принесу, — тихим и немного охрипшим голосом сказала шатенка, заметив, что его рука по привычке потянулась в карман за очками.       Нора поднялась и аккуратно, стараясь не наступать на большие куски стекла, которыми был усеян весь пол, стала продвигаться в сторону стола, на котором еще недавно лежали очки Дэнниса. До нее не сразу дошло, что поиск мог несколько затянуться, ибо вещи, раскиданные Патрисией в порыве гнева, находились едва ли не по всей комнате.       Блэквуд быстро присела на корточки и стала шарить руками по полу, понимая, что полностью довериться зрению она не могла: в глазах стоял какой-то туман и еще не до конца высохшие слезы. Но, к счастью, уже через несколько минут ее подрагивающие пальцы наткнулись на знакомую металлическую оправу и подняли очки с пола, поднося их к свету и проверяя на наличие повреждений. — Вот черт, — выругалась Нора и бросила быстрый взгляд на своего похитителя, который все это время сидел, низко опустив голову, и не двигался. Ее сердце екнуло от жалости к нему, а с губ сорвался полувздох-полустон.       Блэквуд почти бесшумно подошла к Дэннису и опустилась возле него на колени, касаясь рукой его плеча. — У них стекло треснуло, — с горечью сказала она и неуверенно протянула очки владельцу; он взял их и незамедлительно надел, даже не обратив внимания на повреждение.       На какое-то время воцарилось молчание, почему-то очень мучительное для Норы. Она неотрывно смотрела на каменное лицо напротив, в котором не выражалось ничего, кроме непонятного ей потрясения, и чувствовала необъяснимое желание снова броситься Дэннису на шею и больше никогда в жизни его не отпускать. Ее рука дрожала, лежа на его плече, а пальцы слегка поглаживали ткань его рубашки, не решаясь на более смелые действия. — Ты как? — наконец выдавила из себя Блэквуд, с обеспокоенным видом рассматривая открытую рану на лбу похитителя.       Дэннис промолчал и лишь неопределенно передернул плечами, что Нора восприняла как призыв к тому, чтобы она его не трогала, и поспешила убрать руку. — Ты не ушла, — неожиданно заключил он, не моргая глядя на усыпанный обломками пол. — Почему ты не ушла? — Голубые глаза непонимающе поднялись на шатенку и вызвали в ее душе целую бурю эмоций, поглотившую ее с головой. — Конечно нет, я и не уйду. Мы об этом уже говорили. Больно?       Дэннис уклонился от прикосновения к своему лбу и поймал Блэквуд за руку. — Почему ты не ушла? Я ведь мог убить тебя. — Нет, не мог. Во всяком случае, не ты. — В этом-то и заключалась твоя ошибка, — мужчина перевел тяжелый взгляд на окно и нахмурился, — ты слишком мне доверилась. Это могло стоить тебе жизни. — Я всегда буду тебе верить, ты единственный человек, на кого я могу по-настоящему положиться. Но почему все в прошедшем времени?       Дэннис ответил не сразу. — Потому что тебе больше не стоит никого опасаться.       Нора похолодела. Она отлично знала это его выражение и отлично понимала, что оно значило! — Совсем? — сорвался с ее губ бессмысленный вопрос. — Совсем, — последовал тихий ответ.       Блэквуд почувствовала, как в горле что-то заклокотало, а на глазах вновь заблестели слезы, но она смогла их удержать и подавила неуместный всхлип. Она понимала, что сейчас было не до ее волнений, которые казались просто абсурдными по сравнению с его. Она видела, как он мучился, видела, как ему было паршиво, и поспешила затолкать куда подальше свои собственные переживания. — Я могу как-то помочь? — прошептала Нора и снова коснулась его плеча, но на этот раз робко и почти невесомо, боясь, как бы он вторично ее не отверг. — Нет, — покачал головой Дэннис и приложил к лицу разбитые донельзя руки. — Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть. Я посижу немного, и мы пойдем. Просто, — он перевел дыхание и, злясь на самого себя за свою расхлябанность, добавил: — просто голова кружится.       Блэквуд закусила губу и стала усиленно думать. Никогда прежде она не видела его в таком состоянии. Дэннис имел настолько крепкое здоровье, что даже сама мысль о том, что ему могло когда-нибудь стать плохо, казалась нелепой и неправдоподобной. Но сейчас он действительно себя отвратительно чувствовал, и Нора это видела как никто другой. — Ты очень бледный, — зачем-то заметила она, стараясь придать голосу твердость. — Надеюсь, здесь есть хотя бы вода.       Она стала подниматься, но он жестом остановил ее. — Ничего не надо. Просто д-дай мне м-минут п-пять, ладно? Все н-нормально, я в… — Дэннис сделал паузу, во время которой учащенно дышал, не в силах выговорить и слова, но все же взял себя в руки и глухо процедил: — Я в порядке. — Ну да, я вижу. Ой, молчи уже!       Блэквуд отцепила от себя его руку и хотела было двинуться на поиски кухни, где предположительно должна была находиться аптечка и вода, но на ее пути оказался поваленный Зверем шкаф, отодвинуть который не представлялось возможным. — Да что за день-то такой! — возмутилась шатенка и нервно закусила щеку. — Видимо, придется ограничиться этой комнатой. — Оставь, — еле внятно пробубнил Дэннис, не поднимая головы, словно она была невероятно тяжелой, но Нора его намеренно не слушала.       Она стала в быстром порядке передвигаться по помещению и обыскивать каждый угол, надеясь найти либо то, что можно было выпить, либо то, чем можно было обработать раны, но как назло на глаза ей попалась только чудом уцелевшая после погрома бутылка коньяка.       Не долго думая, Блэквуд схватила ее и вернулась со своим трофеем к похитителю, который тем временем встал на одно колено и прилагал все свои усилия, чтобы окончательно подняться. — Держи. — Что это? — Коньяк.       Дэннис смерил девушку недобрым взглядом, словно она предлагала ему чашу с ядом. Но Нора лишь пожала плечами и с сожалением покачала головой, мол, ничего больше нет. Мужчина еще немного поколебался, но в конечном итоге взял протягиваемую ему бутылку и сделал один большой глоток. — Отвратительная дрянь, — выдохнул он, поморщившись, и отставил коньяк в сторону. — Не нектар, конечно, но в лечебных целях можно. У тебя такой вид, будто ты его в первый раз попробовал. — И надеюсь в последний. — Правда, что ли? — изумилась Блэквуд, хотя сама, в свою очередь, ни разу не притрагивалась к алкоголю. — Я, по-твоему, похож на ценителя или, может быть, на заядлого потребителя? — Ни то ни другое, но я почему-то думала, что ты его как минимум хоть раз да пил. — С чего бы это? — бросил Дэннис, к которому постепенно возвращалась пусть и малая, но часть прежней силы. — С моей зарплатой и образом жизни я не всегда мог себе позволить нормальный ужин, а ты говоришь про элитный алкоголь! — Но купил мне очки… — прошептала Нора, касаясь безупречной черной оправы кончиками пальцев. — Со слов одного из вас (ей не хотелось упоминать имя Патрисии) на свою трехмесячную зарплату! — Ну и что же? — невозмутимо парировал Дэннис, заметив, как огорчилась шатенка. — Я в состоянии распоряжаться своими деньгами так, как считаю нужным. К тому же мне еще ни разу за все это время не пришлось пожалеть о своем поступке, вроде бы как и тебе. — Да, но… — Нора посмотрела на своего собеседника и с облегчением заметила, как к нему вернулся более-менее нормальный цвет лица. — Я до сих пор чувствую себя обязанной… — И что мне нужно сделать, чтобы ты перестала себя так чувствовать? Может, хочешь отдать мне половину суммы? — Если бы у меня были деньги, я бы, разумеется, все вер… — Ты дура? — перебил ее Дэннис, впервые в жизни послав в ее адрес это определение. Но Блэквуд, казалось, не обратила на это внимание. — Почему же? — Значит, дура. — Ой, а ты у нас умный! Настолько умный, что решил себе сотрясение мозга устроить, чтоб другим не так обидно было.       Нора понимала, что подобную фразу можно было трактовать двояко, и еще лучше понимала то, что не имела права так выражаться, а вот он, в свою очередь, имел все права на нее за это обидеться. Но, вопреки ее опасениям, Дэннис никак не отреагировал на ее высказывание и предпочел вовсе оборвать диалог, как делал довольно часто.       Мужчина попытался подняться и сразу же был заботливо подхвачен под руку, что было, надо признаться, очень кстати, ибо ноги его почти не слушались и подгибались при любом удобном случае. — Ты точно сможешь идти? — обеспокоенно спросила Нора, чем вызвала в душе своего похитителя больше раздражения, чем благодарности за ее участие. — Да, — резко ответил он и отнял от нее свою руку.       Даже если с ним такого раньше и не случалось, это вовсе не значило, что он не мог с этим справиться. Дэннис заставил себя дойти до полуоткрытого окна и отворил его ставни, запуская в комнату небольшую порцию свежего воздуха. — Они были здесь? — Да. — Забавно. — Ты так думаешь? Я вот не нахожу ничего забавного в том, что нас почти что поймали. — Да брось, — отмахнулся Дэннис и закрыл на мгновение глаза, борясь с приступом ужасной головной боли и пользуясь тем, что Блэквуд не могла видеть его страдальческого выражения, которое он при всем желании не смог бы убрать со своего лица. — Для тебя наша поимка не такое уж и несчастье, по идее, она тебе даже на руку. — Я прошу прощения, но у меня к тебе встречный вопрос. — Шатенка убрала прядь волос за ухо и скрестила руки на груди: — Ты дурак?       Дэннис хотел было усмехнуться, но подавил улыбку: любое движение отдавалось ноющей болью по всему телу. — Если ты мне скажешь, что я радикально ошибаюсь, то я готов буду признать, что я действительно самый последний дурак на Земле. — В таком случае, ты радикально ошибаешься. — Спасибо. — Всегда рада помочь. Особенно с поиском истины.       С минуту они молчали, погруженные каждый в свои мысли, которые в конечном итоге все равно сводились к одной точке: что им делать дальше? Куда бежать? Как быть? — Говори, что хочешь, но в таком виде тебе категорически нельзя появляться на улице, — первой начала диалог Блэквуд и, подойдя к своему похитителю, развернула его на себя. — Ты же выглядишь так, будто выстоял раунд с Майком Тайсоном. И это не смешно, Дэннис! Вот ни капли! Хватит отворачиваться, это тебе не сильно поможет. И вообще, отойди от окна, тебя могут заметить. — Дышать-то хоть можно или тоже с твоего разрешения? — с поразительной точностью процитировал ее Дэннис, ведь некогда брошенная ею фраза пришлась на данный момент как нельзя кстати.       Нора это моментально заметила и мысленно возликовала; почему-то осознание того, что он запомнил ее выражение, вызвало в ней ощущение не только самодовольства, но и радости, что, казалось бы, было совсем неуместным. — Дышать можно, но негромко, пожалуйста. Да ты отойдешь или нет!       На этот раз Дэннис повиновался и присел на какой-то скрипучий стул, не обращая внимания на то, грязным он был или нет, спасительной тряпки все равно под рукой не было, так не все ли равно?       Блэквуд снова взяла уже ставшую ненавистной бутылку, подошла к своему похитителю и опустилась перед ним на колени. В такой позе она выглядела очень трогательно и, сама того не подозревая, пробуждала в душе Дэнниса доселе неизвестные ему чувства.       Он завороженно следил за тем, как бережно она промывала его разбитые руки, как старательно и совсем по-детски дула на его раны, желая хоть как-то унять его боль. Но ему не было больно: осторожные прикосновения Блэквуд уже сами собой являлись лекарством и действовали на него магическим образом, принося несравнимое ни с чем облегчение.       Когда же кровь была смыта, а все занозы извлечены, Нора аккуратно промокнула до сих пор кровоточащие раны рукавом своей кофты и какое-то время еще продолжала держать руки Дэнниса в своих, объясняя свой поступок тем, что просто решила устроить повторный осмотр. Аргумент был весомым, и мужчина при всем своем желании (которого, впрочем, у него совершенно не было) ничего не мог ей на это возразить.       Так они просидели с минуту. В конце концов Блэквуд поняла, что и дальше держать своего похитителя за руки и не вызывать при этом никаких подозрений она больше не сможет. Пришлось принять решение отстраниться.       Но как только ее пальцы разжались и выпустили его равнодушно лежавшие на коленях ладони, Дэннис вдруг сам, с непривычной для него горячностью, схватил ее за руки и призывно сжал их, заставляя подчиниться его порыву и даже робко ответить успокаивающим поглаживанием. Их взгляды встретились и взволнованно замерли, читая в глазах друг друга все то, что они вряд ли решились бы сказать вслух.       Но это были отнюдь не признания в обоюдной симпатии, как можно бы было ошибочно предположить; наоборот, они думали о самых обычных и предсказуемых, возможно, на чей-то взгляд даже примитивных вещах, связанных с их дальнейшим планом действий — их побегом, ибо именно вокруг этого пункта крутились все их мысли, не имея возможности сфокусироваться на чем-либо другом.       Нора и Дэннис не могли быть полностью уверены в том, что одновременно думали в точности об одном и том же, но на подсознательном уровне ощущали схожесть своих взглядов и, читая понимание друг у друга в глазах, с каждой секундой все больше и больше убеждались, что рассуждали все же на одну и ту же тему.       Это казалось им удивительным: еще никогда прежде они не встречали таких людей, с которыми можно бы было общаться практически телепатически и не чувствовать при этом никакого дискомфорта и ощущения недосказанности.       Но какое бы крепкое взаимопонимание ни было, полагаться в экстренной ситуации лишь на него было как минимум глупо; поэтому молчание пришлось все-таки прервать и поделиться своим мнением, но на этот раз уже вслух. — Нам нужно добраться до главного шоссе, там можно будет поймать попутку и, если повезет, в быстром порядке убраться из города. Денег у меня с собой немного, но их должно хватить, чтобы рассчитаться с водителем и купить еды на первое время. — А как же документы? — Если ты намекаешь на возвращение в отель, то об этом не может быть и речи. Забудь. Они точно оставят там кого-нибудь из своих и будут выжидать. Ты не хуже меня знаешь, как работает эта система. — Ладно… но куда конкретно мы уедем?       Дэннис тяжело выдохнул с видом человека, ожидавшего этот вопрос, и поднялся в полный рост, увлекая вслед за собой свою собеседницу. — Я надеюсь, нам удастся добраться до Буфорта. Там жила бабушка Кевина, и ему в наследство достался от нее дом. Думаю, мы найдем способ в него проникнуть, ибо ключей у меня, к сожалению, нет.       Нора хмыкнула и хитро прищурилась. — Надо же, как все удачно складывается! Лучше и не придумаешь, но почему мы сразу туда не отправились? — Самолетом в деревеньку численностью в несколько сотен человек? — Все, понятно, вопросов больше нет. Только один: что мы будем делать, если нам не удастся выехать из города? В конце концов, в шесть утра не так и много машин направляется аккурат в нужную нам сторону.       Дэннис обернулся и смерил Блэквуд непроницаемым мутным взглядом. Его губы плотно сжались, а брови дернулись к переносице, словно адресованная ему фраза несла себе какое-то оскорбление, к которому он совсем не был готов.       Нора поймала себя на мысли, что точно так же он выглядел в подвале зоопарка, именно это выражение было написано на его лице во время их первой встречи, и именно таким он ей и запомнился на всю ее оставшуюся жизнь — отстраненным, холодным и непоколебимым. — Задашь мне этот вопрос, когда мы доберемся до Буфорта. Никакой альтернативы у нас нет, так что я сделаю все, чтобы в ближайшие несколько часов мы уже были там, — отчеканил Дэннис прекрасно знакомым Норе, не требующим возражений тоном. — В противном случае, если ни один водитель не согласится нас довезти, я взвалю тебя себе на плечи и дойду туда пешком, это ясно?       Шатенка с нескрываемой гордостью и восторгом смотрела на стоявшего перед ней мужчину и была уверена, как никогда прежде, что он непременно сдержит свое обещание, если до этого дойдет, разумеется; настолько у него был уверенный и решительный вид в тот миг, что сомневаться в правдивости его слов не приходилось совершенно.       Но в глаза проницательной девушке также бросились и его сильная бледность, словно он находился в предобморочном состоянии, и его крупная дрожь в руках, которую он тщетно пытался скрыть, то и дело сжимая кулаки, что, впрочем, не давало желаемого результата.       Нора знала, что излишнее внимание с ее стороны лишь раздражало похитителя, не привыкшего к заботе, но все же не смогла удержаться от сочувствующего взгляда и весьма резонного замечания, которое, естественно, мужчине не понравилось. — Плохо мне или нет — это уже мое дело, — отрезал Дэннис и открыл до упора скрипучие ставни. — Здесь нельзя оставаться: они вскоре вернутся на эту улицу, где потеряли твой след, и начнут расспрашивать жильцов, а шанс того, что нас абсолютно никто не заметил, все же мал.       Блэквуд не нашла, что возразить, и с содроганием продолжила наблюдать за тем, как стойко держался ее похититель, несмотря на ужасную боль, прокатывавшуюся обжигающими волнами по всему его телу при каждом движении.       Ей оставалось лишь гадать: насколько плохо ему было, ибо она и предположить не могла, что из себя в действительности представляли его приступы. Но такого раньше не было, и Нора отлично знала, почему и после чего это началось, и от этого ей становилось вдвойне не по себе…       Бежать было трудно, а быть при этом еще и незаметным — почти невозможно. Первые десять метров дались Дэннису легко, он даже поверил в то, что смог справиться с бушевавшим внутри волнением и вернуть себе прежнее состояние. Но он ошибся и очень сильно ошибся, не рассчитав свои силы, как моральные, так и физические, ибо одни напрямую зависели от других.       Уже после минуты пусть и не самого быстрого бега в глазах стало пугающе темнеть. Дэннис в самом деле на несколько секунд практически полностью терял зрение и погружался во мрак, от которого было никак не отделаться до тех пор, пока он сам снисходительно не исчезал на короткий срок.       В такие жуткие для него мгновения Дэннис совершенно терял ориентацию в пространстве: он на полном ходу натыкался на окружавшие его предметы, спотыкался на каждом шагу, выставлял руки вперед и передвигался на ощупь, ни в коем случае не позволяя себе остановиться и хотя бы перевести дыхание.       Единственным ориентиром для него тогда служил голос Норы, который неотступно следовал за ним по пятам и всячески его поддерживал, рассеивал ту тьму и возрождал в его душе мужество, заставляя упорно двигаться дальше.       Но бывали моменты, когда становилось еще хуже, хотя, казалось бы, хуже было уже некуда. В голове возникал настолько громкий, перекрывавший все вокруг шум, что Дэннис совершенно переставал слышать исходившие извне звуки и становился из-за этого еще более уязвимым и почти что полностью беспомощным, прямо как новорожденный котенок.       Силы готовы были покинуть его окончательно и бесповоротно, его тошнило, внутри все сжималось сильнее и сильнее от каждого последующего шага, зрение и слух то абсолютно пропадали, то возвращались, но в довольно скверном состоянии. Пару раз у него так сильно закружилась голова, что он совсем потерял ориентацию в пространстве и непременно повалился бы на землю, если бы чьи-то внезапно окрепшие руки его вовремя не подхватили бы, спасая тем самым от недопустимого падения.       Сквозь мутную пелену тумана, поглотившую без остатка все его сознание, Дэннис понимал, что это была Нора, и был мысленно ей благодарен за то, что она его не бросила, а принялась изо всех сил тащить на себе, прилагая немало усилий, чтобы как можно скорее добраться до какого-либо укрытия.       Колючие ветви кустарников беспощадно хлестали Дэнниса по лицу, словно пытались привести его в чувство, из чего мужчина сделал вывод, что они с Блэквуд двигались вдоль той самой живой изгороди, которую он приметил еще с самого начала и которая как ничто другое подходила на роль защиты от чужих глаз: она была настолько густой и высокой, что вдоль нее можно было двигаться почти что в полный рост и не сгибаться в три погибели.       Внезапно ноги будто снова подменили — они начали неметь, спотыкаться, заплетаться, не слушаться; в голове царило что-то неописуемое и крайне болезненное, Дэннису казалось, будто его череп раскалывали на куски гигантской кувалдой и со всей силы вдавливали эти осколки ему в мозг, вызывая поистине адскую боль.       А когда боль и напряжение достигли своего апогея и стали по-настоящему невыносимыми (или же ему так только показалось), внутри Дэнниса вдруг что-то надломилось и перевернулось — он начал падать, с трудом различая в течение последних секунд, проведенных в сознании, отчаянный шепот над ухом: «Нет-нет! Не смей! Не сдавайся, прошу! Не смей!»       Но он уже сдался, он уже не смог. За крупной победой часто следует внезапное поражение, и к этому нужно быть готовым. Но Дэннис просто-напросто не знал, что могла пойти такая реакция организма, не имел ни малейшего предположения…       Перед глазами стояла одна сплошная кровавая пелена. Много красного. Слишком много красного… Непередаваемо ужасный, невыносимый ультразвук, казалось, поселился в черепной коробке до конца жизни ее обладателя и ни на секунду не ослабевал, создавая сильное давление на барабанные перепонки.       Но Дэннис не мог закрыть уши, не мог убежать. Он был один в какой-то темной комнате, не имевшей ни границ, ни формы, насквозь пропахшей кровью и сыростью, полностью изолированной от окружающего мира.       Он посмотрел на свои руки и ужаснулся: они все были насыщенного багрового цвета, липкая темно-красная жидкость крупными каплями стекала с его кистей и со звоном ударялась о несуществующий пол.       Дэннис стал с остервенением тереть руки о свою рубашку, не заботясь о том, что от его действий она покрывалась бордовыми пятнами и становилась мокрой, но кровь никуда не исчезала, она снова и снова появлялась из ниоткуда, и чем сильнее он пытался от нее избавиться, тем интенсивнее она лилась, безостановочно струясь по всему его телу.       Все его попытки терпели крах, все было напрасно: кровь до отказа уже заполонила пространство вокруг и подступила к горлу, безжалостно и мерно поднимаясь на один сантиметр с каждой последующей секундой.       Вскоре он начал захлебываться в ней и задыхаться. Двигаться он не мог, кричать и звать на помощь — тоже. Все, что ему оставалось делать, так это молча стоять и, в прямом смысле этого слова, тонуть в чужой крови, не в силах даже вздохнуть.       И когда, казалось бы, было уже поздно что-либо предпринимать, перед его почти ничего не видящим взором возник невероятно отчетливый образ и большие синие глаза с обжигающим осуждением посмотрели на него.       Бледное лицо приблизилось и, очутившись на мизерном расстоянии от его собственного, скривилось в гримасе презрения. «Ты должен бороться, Дэннис, — совсем рядом раздался голос, который он боготворил при жизни. — Ты должен. Если не ты, то никто. Хочешь быть рядом? Хочешь быть со мною? Тогда борись, тогда справься с этим! Ты сделаешь это не ради меня и не ради нас, ты сделаешь это ради себя самого, ты меня понял? Я знаю, ты сможешь. Ты справишься. Я в тебя верю, Дэннис. — Красный цвет кругом сменился на ярко-синий и вспыхнул, озаряя торжественное выражение, царившее на лице напротив. — Я в тебя верю»…       В тот же миг глаза быстро распахнулись, а зрачки мгновенно сузились от яркого дневного света. Кровь исчезла, а вместе с ней и ужасная головная боль, остался только легкий звон, на который мужчина, впрочем, уже привык не обращать внимания.       Дэннис приподнялся и огляделся: Нора сидела в двух шагах от него на голой земле, опустив голову на руки, так что волосы полностью закрывали ее лицо. Услышав треск ветки, которую похититель ненароком сломал, пока вставал, она моментально вскинула голову и встретилась с ним взглядом. На ее глазах блестели слезы, но она их тут же вытерла и приняла сдержанное выражение. — Я думала, ты уже не очнешься, — глухо проговорила Блэквуд и приложила ледяные пальцы ко лбу. — Это так страшно… когда ты ничем не можешь помочь, просто сидишь и наблюдаешь… — Это не так, — возразил Дэннис, все еще пытаясь привыкнуть к бьющему прямо в глаза солнцу. — Если бы не ты, я не знаю, что бы со мной было. Ты спасла меня, я без понятия как, но спасла. — Шутишь? — Я похож на человека, умеющего это делать? — И каким же образом я это сделала? — устало улыбнулась шатенка, продолжая череду вопросов. — Неужели силой мысли?       Дэннис нашел в себе силы усмехнуться, хоть боль от раны на лбу никуда и не исчезала. — Возможно. Скажу еще раз: я не знаю, как так получилось, но я более чем уверен, что своим подъемом обязан именно тебе.       Нора взглянула на него с легким сомнением, но не стала возражать. — По-моему, кто-то сильно ударился головой, — мягко сказала она и тоже поднялась с земли. — Ты себя нормально чувствуешь? Бежать сможешь? — Смогу. — Знаешь, я это уже слышала, так что если тебе просто хочется поиграть в героя, то лучше предупреди меня заранее. Это тебе не шутки. Я до сих пор удивляюсь, почему нас все еще не нашли. Прошло уже где-то минут десять, этого времени им хватит, чтобы добежать до шоссе и повернуть обратно, так что нам надо спешить. Ты точно в состоянии? — Да, — на этот раз терпеливо ответил Дэннис, ибо чувствовал теперь какое-то благоговение перед этой девушкой, которая, сама того не подозревая, вытащила его из такой игры сознания, из которой он самостоятельно никогда бы не выбрался. — Ну смотри, — отозвалась Нора и вновь почувствовала острое желание сорваться с места и припустить куда глаза глядят. — Куда нам сейчас, ты знаешь?       Дэннис слегка выглянул из-за цветущей ограды и осмотрел окрестности на наличие дальнейшей остановки. Его взгляд уперся в видневшееся вдалеке высокое здание заброшенного типа, отдаленно напоминавшее завод. Гарантии его полной безлюдности не было, но можно было попробовать там затаиться. — Видишь тот дом? — Ты имеешь в виду ту груду обугленных кирпичей? Вижу. — Тебя обрадовать или сама уже догадалась? — Думаю, что да, не трать зря время. Но до него ведь где-то три квартала! — Ну и что же? Мы больше препираемся, чем действуем. — Господи, только не это, я ведь задохнусь на половине пути… — Значит, оставшуюся половину я буду тащить твой бездыханный труп, давай быстрее! — отрезал Дэннис и подтолкнул шатенку вперед, к выходу на тротуар.       Нора недовольно передернула плечами, но все же подчинилась. С какой стати он вел себя так, будто это она буквально минуту назад валялась без сознания по середине газона и не подавала никаких признаков жизни? Можно подумать, это из-за нее они потеряли несколько драгоценных минут.       Но времени на пререкания не было совершенно, и они выдвинулись в сторону своей новой цели, впервые за все это время в полной мере ощущая на себе всю тяжесть риска и ответственности.

Дорога была каждая секунда, нужно было спешить…

      В мелькавшем перед глазами водовороте цветных пятен с трудом можно было различить стены домов, фонарные столбы, деревья, переулки, аллеи, переходы, стоявшие без дела машины…       К огромному счастью Блэквуд и превеликому несчастью Дэнниса, они вынуждены были периодически переходить на шаг, ибо вид несущихся сломя голову с утра пораньше двух молодых людей (один из которых, ко всему прочему, был весь в крови) не мог не привлечь внимания редких пешеходов, все чаще и чаще попадавшихся беглецам на пути.       Город начинал просыпаться, и это совсем не входило в их планы, хоть сам процесс и был им неподвластен. Время поджимало, возможности ускользали, словно песок сквозь пальцы, а до спасительной цели оставался еще где-то километр, казавшийся непреодолимым, фантастическим расстоянием. По крайней мере, для Норы.       Девушка уже выбилась из и без того немногочисленных сил и начала задыхаться, как курильщик после марафона. Ее ноги нещадно гудели и тряслись от напряжения, каждый скачок и прыжок отдавался гулким ударом в голову; она судорожно хватала ртом воздух и то и дело откидывала от вспотевшего лба пряди волос, которые жутко мешались и с маниакальной точностью норовили залететь ей прямо в горло вместе с потоком вдыхаемого воздуха. Блэквуд постоянно откашливалась и с раздраженным видом выплевывала ненавистные волосы, сетуя на то, что не подстриглась налысо, когда у нее была такая возможность.       Дэннис продвигался первым и не без сожаления слушал раздававшиеся за его спиной звуки — смесь хрипов и кашля астматика с тяжелым дыханием больного туберкулезом. Он понимал, что для нее такая нагрузка была крайне нежелательна, но ничего не мог с этим поделать, ничем не мог ей помочь.       Он мог бы сбавить шаг, но у него не было гарантии, что из-за подобной заминки их не настигнут в разы быстрее, поэтому приходилось лишь крепче сжимать зубы и продолжать целеустремленно двигаться к конечному пункту своего назначения, несмотря ни на что.       Никогда еще Нора не чувствовала себя такой нервной и дерганной: малейшее движение в стороне, случайный хлопок чьего-либо окна или же внезапно заработавшая сигнализация машины — все заставляло ее подскакивать и опасливо озираться по сторонам, словно она была опасным преступником, ожидавшим каждую минуту своей непременной поимки.       Каждое случайное лицо, попадавшее в поле ее зрения, казалось ей потенциальным врагом, способным предать и выдать ее местоположение полиции; в каждом предмете она видела отражение грозящей ей опасности и шарахалась от всего, как от огня.       Все кругом выглядело в ее глазах мрачным и враждебным, залитые солнцем улицы — тусклыми и блеклыми, люди — бесчестными и ненадежными, и только поистине темное место, куда они направлялись, казалось ей единственным источником света, источником спасения.       Так странно расставились ее приоритеты, но она не намерена была их менять. В тот миг ее полностью устраивала ее позиция и точка зрения, и ничто в целом мире не смогло бы переубедить ее тогда.       Уловка с бензином сработала, но надолго ли? Разве можно было быть в чем-то полностью уверенной? Нет. И Нора видела подвох во всем. Она и верила, и сомневалась одновременно, план Дэнниса то казался ей до странного простым и продуманным, то абсолютно глупым и нереалистичным; она терялась в догадках и путалась в собственных мыслях, что в конечном итоге поставило ее в тупик.       «Пусть все будет так, как будет», — решила шатенка и пообещала себе больше не ломать голову над этим вопросом. Разве могла она знать, как все сложится? Правильно, не могла. Никто не мог. Так не проще ли было в таком случае просто положиться на судьбу и случай? Вот именно, что проще, так было гораздо проще, а в конце можно будет развести руками и невинным голосом сказать: «Ну, так судьба сложилась, я тут оказалась бессильна».       Удобная позиция, но абсолютно бесполезная, если хорошенько подумать и посмотреть на нее под другим углом. Сколько раз Блэквуд к ней уже прибегала? Она и сама сбилась со счета, но на этот раз ей захотелось доказать всем и самой себе, что жизнь человека зависит в первую очередь от него самого, а потом уже от внешних факторов и несчастных случаев, способных совершенно внезапно эту жизнь оборвать.       Какой-то дух противоречия проснулся в ней и заставил ее с удвоенным рвением двигаться к своей цели, выбиваясь из последних сил. Завод был уже совсем рядом, как вдруг откуда-то сбоку, с одной из улиц, послышался знакомый собачий лай…

Не может быть… Келли…

      Действительно ли собака сама вышла на их след или же это просто случай привел полицейских к той самой улице, по которой бежали наши герои, — сказать трудно, но все же, вне зависимости от этого, факт оставался фактом и необходимо было срочно что-то предпринять, пока еще была такая возможность.       Задержки в подобных ситуациях были недопустимы и грозились стать причинами поражения. Но все произошло слишком стремительно, чтобы Блэквуд успела хоть мало-мальски понять, что ей нужно было делать.       Дэннис, разумеется, тоже услышал лай, но среагировал намного быстрее запаниковавшей девушки: он тут же пересек улицу, подав при этом Норе знак следовать за ним, (который она, в силу своего потрясения, не заметила) и быстро затерялся среди темных дворов. Блэквуд обнаружила его исчезновение, только когда он уже окончательно скрылся из виду.

И тут ей стало страшно. Очень и очень страшно…

      Потеряв Дэнниса из поля своего зрения, она в мгновение ока утратила всю свою опору и поддержку, просто осталась без почвы под ногами, в один миг стала полностью беспомощной и ничего не понимающей, одной посреди этого враждебного города. Но здравый смысл все-таки пришел на выручку в критическую минуту и заставил быстро нырнуть в какой-то сквер, находивший буквально в пяти метрах от нее.       Спрятавшись за большим деревом, Нора, словно играющий в прятки ребенок, ежесекундно выглядывала из-за могучего ствола и отчаянно всматривалась в противоположную улицу, где, по ее предположению, и скрылся Дэннис. Он безусловно заметил, что она отстала, и, вероятно, сейчас тоже высматривал ее из-за какого-нибудь угла.       Но как же они тогда планировали найти друг друга, ежели каждый из них находился в своем укрытии и не намеревался его покидать? Волей-неволей они создали безвыходную ситуацию и сами же в нее попались. Но ждать было нельзя, нужно было действовать.       Когда первый шок прошел, а паника более-менее улеглась, Нора в быстром порядке прикинула, что стал бы делать Дэннис прямо сейчас. Кроме чертыханий и многочисленных упреков, посланных в ее сторону, он точно остался бы верен их плану и стал бы продвигаться в сторону того разрушенного завода, где в конечном итоге должны были сойтись их пути, если повезет.       На подсознательном уровне Блэквуд все это угадала и в какой-то мере даже немного успокоилась, но приближавшиеся откуда-то сбоку знакомые голоса не дали ей окончательно расслабиться. Она взяла себя в руки и, собрав последние силы в кулак, ринулась сквозь сквер напрямую в сторону своей цели, находившейся на пригорке, что значительно усложняло бег.       Она неслась сломя голову и старалась не думать о том, как сильно болели ее ноги и как предательски не хватало воздуха в легких. Она то и дело бежала зигзагом, перескакивала с одной аллеи на другую, лавировала между клумбами и деревьями, намеренно смещалась в бок от главной улицы, все дальше удаляясь от возможных взглядов своих «преследователей».       Нора живо представляла себе, как где-то там — параллельно ей — точно так же сейчас бежал Дэннис, с тем же маниакальным стремлением и решимостью преодолевая стоявшие на его пути преграды. Возможно, он тоже думал о ней в таком ключе; эта мысль ее утешила и придала ей сил.       Блэквуд продолжала бежать, не обращая внимания на мир вокруг и не находя в себе смелости обернуться. Больше всего на свете она боялась, что из-за ее слабости и бесхарактерности (которой она, надо признаться, никогда не страдала) весь их план сорвется на финишной прямой и утащит ее тяжестью своего провала на дно, откуда она уже никогда не сможет выбраться.       Так страшен был факт ошибки, что вскоре Нора больше ни о чем не могла думать, кроме как о том, что ей надо было бежать быстрее, намного быстрее! и неважно, что ее тело стало деревянным, а ноги окаменели от напряжения, это были лишь отмазки и отговорки, она должна была бежать быстрее, просто обязана!       Если это и были догонялки, то догонялки с ее светлым будущем, которое почему-то безжалостно хотело от нее ускользнуть, игнорируя то рвение, с которым она к нему стремилась.       Сердце то стучало оглушительно громко и быстро, то, казалось, вовсе замолкало, пропуская жизненно важные удары; в разгоряченной голове, словно приговор, неустанно звучала фраза врача: «Голубушка, Вам полностью противопоказан спорт и большие нагрузки, так что забудьте об этом! Никаких нагрузок и утомлений, это понятно? Во всяком случае, это Вам на пользу потом точно не пойдет, помяните мое слово». — Пошел к черту! — между сбивчивыми вдохами прохрипела Нора, на последнем издыхании обращаясь к своему лечащему врачу, образ которого почему-то уже в течение нескольких минут все никак не исчезал из ее сознания.       Ей хотелось доказать ему, всем и себе в первую очередь, что она не была такой слабачкой, какой казалась. Это клеймо и так на ней висело в течение всей ее жизни и вызывало у окружающих либо едкие издевки, либо сочувствующие вздохи.       Но ей не надо было жалости, не надо было даже поддержки, ей не надо было ничего! Она чувствовала себя в тот миг необычайно свободной и по-своему счастливой, она чувствовала себя хозяйкой собственной жизни, и это было ни с чем не сравнимое чувство, которое раньше ей было по неведомым причинам неизвестно.       Но сейчас она, казалось, поняла все ранее непонятное и ощутила какое-то необъяснимое изменение в себе. Она не могла точно сказать, в чем оно заключалось, но оно непременно было и очень ей нравилось. Оно придавало ощущение легкости и уверенности в своих действиях, оно помогало почувствовать себя полноценнее и значимее.       Так называемое второе дыхание открылось в самый последний момент, когда высокий завод уже распростер перед Блэквуд свои обугленные после пожара кирпичные стены, зазывая внутрь, предлагая спасительное убежище…       Нора в быстром порядке пересекла пустынную улицу, на которой дорога была настолько разбитой, что все водители предпочитали объезжать ее стороной, и с той же скоростью подлетела к зданию.       Где-то в глубине души заскреблось сомнение: а вдруг там кто-то есть внутри, вдруг туда не попасть? Но абсолютно заброшенный вид участка все же успокоил девушку и несколько сгладил ее бушевавшее от переизбытка адреналина воображение.       Совершенно забыв про всякую безопасность и не желая терять время, Блэквуд двинулась прямо вглубь уцелевших после пожара развалин, местами полностью сохранивших свой первозданный вид, а местами безбожно пострадавших от беспощадных языков пламени.       Под ногами громко хрустела щебенка и куски кирпичей, вокруг было очень сыро и влажно, ибо солнечные лучи не всегда пробирались в этот склеп, что и позволяло многообразию плесени плодиться по темным углам. Царившую кругом звенящую тишину было страшно прерывать, и потому Нора отправилась на поиски в осторожном молчании, так и не решившись окрикнуть своего похитителя по имени.       Что-то упорно влекло ее наверх, на второй этаж, ей непременно нужно было туда забраться, она и сама не знала зачем, но желание было настолько сильным, что в конечном итоге она ему подчинилась.       Лестница практически не пострадала и выглядела волне надежной, если не считать полного отсутствия перил и периодически встречавшихся обвалившихся ступеней, которые приходилось перепрыгивать на свой страх и риск и ежесекундно молиться, чтобы ненароком не оступиться и не сорваться вниз с несколько метровой высоты.       Падение выдалось бы весьма эпичным и, самое главное, ужасно нелепым. Вот уж совсем не для этого она сюда так долго и мучительно бежала, позабыв все предписания и здравый смысл, слепо повинуясь порыву, который был гораздо сильнее нее самой.       Нора с поразительной ловкостью и умением, без тени усталости перескакивала с одной ступени на другую, словно всю жизнь этим промышляла, но вдруг, уже на самом верху, оступилась, встав на сглаженный край, и неминуемо кубарем бы покатилась вниз, если бы ее вовремя не схватила бы чья-то сильная рука и не вытянула бы ее на поверхность.       Так вот значит почему ее так тянуло на второй этаж! Какая-то невидимая сила все это время влекла ее наверх, вселяя в сердце уверенность, что именно там будет то, что она так рьяно искала.       Надо же… как они слаженно и синхронно сработали, прямо как настоящие напарники, прошедшие не одну заварушку и знающие друг друга до мозга костей. Никак не сговариваясь, не имея возможности банально обменяться парочкой жестов, они почти что в одно время прибыли в одно и то же место, как если бы до этого заранее договорились и несколько раз отработали эту схему.       Нора вдруг почувствовала себя небывало счастливой, и какая-то детская радость захлестнула ее с ног до головы.

Они смогли! У них получилось!

      Все больше не виделось ей в угрюмо мрачных тонах: улицы города вновь обрели свою живость и прелесть, солнце стало ярким, люди казались более дружелюбными и мирными, не способными ей как-либо навредить. Все снова налилось своими яркими красками и наполнилось смыслом.       Блэквуд поднялась с колен и увидела стоявшего перед ней Дэнниса, который не боялся ей открыто улыбаться, точно так же не веря в успех проведенной ими «операции». — Получилось! — выдохнула Нора и со слезами радости на глазах вдруг кинулась своему похитителю на шею, как если бы он был ее лучшим другом.       Дэннис как будто ожидал от нее подобного порыва и с легкостью подхватил девушку за талию, поднимая ее в воздух, кружась с ней, словно в танце, и останавливаясь у окна, откуда открывался довольно симпатичный вид на город.       Шатенка со всей силы сцепила руки в замок за его спиной и положила голову ему на плечо, крепко зажмурившись и стараясь нормализовать непристойно сбитое не то от нахлынувшего на нее воодушевления, не то от длительного бега дыхание.       Дэннис без былого страха (который теперь казался ему смешным) обнял Блэквуд в ответ и стал нежно гладить ее по волосам, прижимаясь щекой к ее макушке и устремляя мечтательный взгляд на противоположную от них стену, лишенную всяких окон.       Он чувствовал, с какой скоростью билось сердце в ее груди, и ему показалось, что его собственное ни с того ни с сего вдруг построилось под этот ритм, заставляя кровь бежать по венам в три раза быстрее.       Так стояли они, переполненные эмоциями и переживаниями, которые все равно сводились к одной точке — им удалось избежать поимки, теперь они свободны! Перспектива жить в каком-то доставшимся по наследству домишке в деревне больше не казалась унылой и не вызывала снисходительной усмешки на губах Норы. Девушка, как никогда прежде, предавалась мечтам и видела свое будущее в необычайно ярком свете, ослепляющим ее своим благополучием.       Им удалось сбить со следа полицейских, они сюда никогда не сунуться — в этом Блэквуд была уверена — они, скорее всего, не заметили их тогда у сквера и вернулись обратно на улицу, где потеряли ее след, а до того места было как-никак несколько километров!       Расстояние хоть и спасительное, но не совсем надежное — сомневаться теперь приходилось во всем. Мозг еще не до конца остыл от прежних мыслей, а уже начинал разрабатывать новый план.       Нора стояла, расслабляясь в крепких и в то же время нежных объятиях Дэнниса, который легонько поглаживал ее по голове, забирая всю тревогу и напряжение, и думала о том, как им придется выживать на первых порах и справляться с множеством трудностей, которые, впрочем, ее совершенно не пугали.       Она вступила на путь, откуда возврата уже не было, и была этому несказанно рада, ибо чувства, переполнявшие ее в тог миг, стоили самых страшных лишений, подстерегающих ее в недалеком будущем.       Но даже если они и выпадут на ее долю, то она с ними справиться, непременно справиться! Столько сил и нервов было положено на то, чтобы добиться этой возможности, что отступаться сейчас было бы верхом глупости и ребячества. Оставалось лишь переждать некоторое время в этих развалинах, а потом уже, с приходом темноты, выбраться на шоссе и отправиться в Буфорт.       Блэквуд не знала, о чем думал Дэннис в тот миг, но была уверена, что о том же, о чем и она. Какая-то невидимая нить понимания была протянута между ними, и в последнее время они начинали видеть ее все более отчетливо, пока, наконец, это не стало для них совсем уж очевидным.       Нора ощущала в этом человеке не только поддержку, но и родственную душу, если так можно было выразиться и не потерять при этом всей глубины испытываемых ею чувств. И сейчас, стоя к нему впритык и чувствуя каждой клеточкой своего тела исходившее от него тепло, она поистине считала себя как никогда прежде счастливой и отдаленной от всех насущных проблем, от града которых он готов был ее самоотверженно закрыть.       «Забавно, — пронеслось у нее в голове. — Кто бы мог подумать, что я буду с таким трепетом относиться к своему похитителю и ждать любого случая, чтобы его обнять?»       От этой мысли ей вдруг стало неподдельно смешно: настолько она была нереалистична и правдива одновременно. Шатенка тихо прыснула со смеху в плечо мужчине, который и не думал выпускать ее из своих объятий, и, жмурясь от солнца, открыла глаза.       Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что что-то было не так. Веселое оживление в мгновение ока испарилось с ее лица, оставляя его в мертвенно бледном состоянии. Дэннис что-то спросил у нее будничным тоном, смело зарываясь лицом в ее волосы, но она его не услышала. И не ответила. Ее взгляд застыл в одной точке. Сердце стиснулось с нечеловеческой силой, а воздух замер в легких, не позволяя ни вздохнуть, ни выдохнуть.       Все смешалось в необъяснимый водоворот событий, и, прежде чем Дэннис успел что-либо сообразить, Нора молниеносным рывком поменялась с ним местами и оказалась спиной к окну, загораживая его собой.

И в тот же миг раздался выстрел…

***

      Боль пришла не сразу. Поначалу Блэквуд просто почувствовала сильнейший толчок в лопатку, буквально сбивший ее с ног и заставивший всем весом навалиться на своего похитителя, упав ему на руки. Осознание своего поступка упорно не поддавалось восприятию какое-то время. Все тело сжалось, словно в ожидании дальнейшего развития событий. В голове не было никаких мыслей — просто белый фон.       Все вдруг стало казаться не более чем просто сном или слишком явно разыгравшейся фантазией, но лишь до тех пор, пока адская боль не затмила разум и не погрузила его в агонию, заставляя с ужасом поверить в жуткую реальность происходящего. Нора не слышала, вскрикнула ли она при падении; скорее всего да, ибо воздуха в легких внезапно совершенно не оказалось, как и сил заново вдохнуть…       Низкий болевой порог сыграл с ней жестокую, злую шутку. Ей страшно хотелось кричать, орать во все горло от выворачивающей ее наизнанку жгучей боли, разливавшейся по всему ее телу, подобно кипящему маслу, заполнявшему каждую клеточку, прижигавшему и плавящему каждый нерв в ее организме.       Но она не могла, она физически не могла этого сделать: крик замер у нее в сведенном спазмом горле и окончательно перекрыл доступ кислорода, от нехватки которого губы начали неумолимо синеть.       Она перестала чувствовать свое тело — оно полностью растворилось в непроходящей, мучительной боли, о существовании которой она ранее даже не подозревала.       В голове билась лишь одна мысль: ей ужасно хотелось вздохнуть полной грудью, казалось бы, совершить такое простое действие! но на нее будто навалилась непомерная тяжесть, стиснувшая ей ребра, словно раскаленными клещами, и вмиг разгромила все ее жалкие попытки, от которых Нора все никак не могла отказаться, продолжая судорожно хватать воздух безжизненно белыми губами.       Сквозь жгучую пелену апатии, внезапно окутавшую ее с ног до головы, она чувствовала, как из нее вытекала кровь. Ее собственная кровь! Это чувство было на первом месте по своей мерзости, которую ей когда-либо приходилось на себе испытывать.       При каждом ее рваном вздохе кровь выплескивалась с удвоенной силой, оставляя после себя ни с чем не сравнимое ощущение слабости и пустоты. Блэквуд казалось, что ее спускали, словно надувной круг, безжалостно выжимая из оболочки остатки жизненно важного содержимого.       Она не знала, сколько еще длилась эта невыносимая для нее пытка, которой она сама же себя и подвергла, руководствуясь внезапным порывом и желанием уберечь, а не здравым смыслом. Но, к счастью, человек не может вечно терпеть боль — на смену самым страшным минутам рано или поздно приходят успокоение и затишье, пусть в большинстве своем и временные.       Болевой шок наступил внезапно, принеся с собой не только мнимое облегчение, но и самое главное, по-настоящему спасительное для нее в тот миг — потерю сознания.       Нора ощутила, как все ее тело сковал обжигающий холод, и, глядя широко распахнутыми от ужаса глазами на склоненное над ней лицо, стала постепенно отключаться, продолжая при этом чувствовать сильнейшую боль в спине, буквально разламывавшую ее пополам.

***

      Дэннис, пребывавший до того рокового момента в состоянии полного и ничем не омраченного умиротворения, не сразу понял, что тот внезапно раздавшийся громкий хлопок был именно выстрелом. В его голове ничего не прояснилось даже после того, как шатенка навалилась на него всем своим весом и, судорожно вцепившись в его рубашку, в пугающем молчании стала медленно оседать на пол, увлекая его за собой. — Эй-эй, ты чего? — с видом человека, который еще секунду назад был безмятежно счастлив, спросил Дэннис, непонимающе глядя на побелевшее лицо напротив.       Под тяжестью ее тела он вынужден был несколько сместиться назад и уйти из поля зрения стрелка, что и спасло его от возможного повторного выстрела, который уже наверняка бы попал в цель.       Но тут он увидел кровь, быстро растекавшуюся темно-бордовым пятном по кофте Блэквуд в районе груди, и почувствовал, как его собственные ноги беспомощно ослабели. Дэннис как подкошенный рухнул на колени, глядя с выражением непередаваемого ужаса на хрупкую фигуру, бившуюся в судорогах у него на руках.       Искаженное болью лицо было обращено в его сторону, и огромные синие глаза с мольбой, но в то же время с пустым выражением смотрели на него ничего не видящим взглядом. Нора до крови впивалась ногтями в его руку, которую она с невероятной для нее силой стискивала в своих, но Дэннис не чувствовал этой боли. Ее просто не существовало для него. Он не чувствовал ничего, кроме переполнявшего его душу ужаса, леденящего, парализующего ужаса, вполне способного вызвать внезапную остановку сердца.       Ему вдруг показалось, что он умер, что душа его разорвалась на части и испепелилась при виде истекающего кровью существа, единственного во всем белом свете, которого он, не отдавая себе в этом полного отчета, по-настоящему полюбил.       В этой девушке, рану которой он тщетно зажимал, пытаясь остановить кровотечение, заключался смысл всей его жизни, да что там смысл, в ней и так заключалась вся его жизнь! И вот сейчас он, не помня себя от ужаса и паники, в которой он захлебывался, даже не пытаясь сопротивляться, сейчас он сидел и с безумным видом смотрел на то, как по его вине страдал обожаемый им человек!       Дэннис словно заново лишился рассудка, сошел с ума от обилия эмоций, душивших его в тот миг. Он и не подозревал, что ему была доступна такая палитра чувств, от силы которой ему хотелось покончить жизнь самоубийством, лишь бы только перестать ее испытывать.       Он, как психически нездоровый и неуравновешенный человек, действительно ощущал все необычайно остро, во много раз сильнее, чем любой другой. И сейчас на него навалилось все то, что он в течение стольких лет держал в себе. Плотина прорвалась, и мощный, ничему не подвластный водоворот поглотил его с головой, топя, калеча, уничтожая…       Дэннис сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, и прижимал голову Норы к своему плечу, подавляя в горле животный рык, раздиравший его изнутри и вызывавший непреодолимое желание по-детски предаться рыданиям.       Он никогда не плакал, но сейчас на его глазах готовы были появиться первые в его жизни слезы, которым все же не разрешено было скатиться. Дэннис смотрел на свои дрожащие, окровавленные руки и всем телом трясся от мысли, что это была ee кровь!

Снова кровь… слишком много крови…

      Он не помнил, что шептал ей в эти секунды беспамятства (ибо описанные выше события заняли от силы секунд двадцать), не помнил, как прижимал ее к себе, безрассудно умоляя очнуться, как обсыпал поцелуями ее смертельно бледное лицо, как крепко сжимал ее ладони, ужасаясь от того, как они были холодны, как бережно убирал окровавленными пальцами волосы с ее лба, как пытался сделать повязку из оторванного рукава своей рубашки, как…       До слуха донесся низкий мужской голос, кричавший гневным басом откуда-то с улицы: «Кто дал команду стрелять? Я спрашиваю, кто дал команду?!» Далее последовало несколько приказов, отданных в крайне грубой форме, и Дэннис, словно во сне, понял, что скоро они будут здесь.

Они идут, они идут за ней!

      Голова внезапно просветлела, а удушающий туман рассеялся, возвращая привычную рассудительность, хоть и в весьма помятом виде. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, а не о Блэквуд, то Дэннис никогда бы не впал в то смятение, в котором пребывал в течение полминуты, такого длительного в подобного рода критических ситуациях времени!       Но причиной его паники была именно Нора, и как бы он ни старался, полного хладнокровия ему так и не удалось достичь. Где-то глубоко внутри он был все еще подавлен и обессилен от перенесенного потрясения, но ему хватило решимости запрятать все это на самое дно своей души и не возвращаться больше к этим опасным чувствам, способным, в прямом смысле этого слова, его погубить.       Дэннис взял находившуюся без сознания, всю окровавленную девушку на руки и нашел в себе силы подняться. Его ноги дрожали, но не от слабости, а от страха, намертво вцепившегося в его сердце своими смертоносными когтями и готовыми в любую минуту его разорвать.       Дэннис не помнил, чтобы когда-нибудь в жизни ему было так страшно. И ведь не за себя и даже не за Кевина, а, по сути, за абсолютно постороннего человека, ставшего для него каким-то магическим образом самым близким и родным за последние несколько недель.       Сама мысль расстаться с ней казалась ему безумием, и потому желание во что бы то ни стало добиться своей цели взяло вверх над страхом и заставило действовать в быстром порядке.       Дэннис огляделся в поисках укрытия; его взгляд остановился на лестнице, ведущей на третий этаж. Прятаться было негде, но можно было попытаться добраться до другого крыла, а там уже каким-нибудь образом выскочить из окна… — Но что дальше, безумец? Что дальше?! — кричал в голове единственный оставшийся голос, и то принадлежавший ему самому: все остальные, словно по волшебству, испарились.       Но у него не было времени думать о них. У него в принципе не было времени! Дэннис рванул в сторону лестницы. На первом этаже послышались тяжелые шаги и бас полковника Блэквуда, угрожавший всеми муками ада своим подопечным, в случае если они упустят преступника.       Дэннис с невероятной быстротой, которая появляется у человека лишь в минуты смертельной опасности, взбежал на третий этаж, молниеносно огляделся, не увидел перехода к другому крылу и пулей помчался дальше наверх, крепко прижимая к себе безжизненно болтавшуюся из стороны в сторону голову шатенки. — Что ты делаешь?! Ты только подумай, что ты делаешь! Что ты хочешь найти? Укрытие? Укрытие, где она истечет кровью у тебя на руках без необходимой медицинской помощи? Свободу? Хороша же будет свобода в компании ледяного трупа! Ты проиграл эту игру, Дэннис. Сдавайся.       Зубы до скрипа сжались, а в глазах загорелся лихорадочный блеск. Нет, он не проиграл! Он не мог проиграть! На кону стояло слишком многое, чтобы вот так, в одно мгновение все разрушилось, будто карточный домик. Он не сдастся, ни за что не сдастся и не оставит ее им! Он ее не отдаст! Никогда!       Этаж мелькал за этажом, обугленные кирпичные стены сдавливали его со всех сторон и внушали отвратительное ощущение загнанной в угол жертвы. Они были повсюду, они были везде, от них кружилась голова и спирало дыхание, они как будто сжимались и страстно желали его раздавить.       Последний рывок. Финиш. Ему удалось оторваться от полицейских, удалось выиграть время. Дэннис добежал до последнего этажа и только тогда понял, что пути назад не было… Точно так же, как и вперед.       Пол под ногами сменился на серовато-белый, на стенах кое-где сохранились остатки некогда развешанных чертежей, огонь не сильно тронул это место, здесь действительно можно было спрятаться, но всего лишь на несколько минут, на безжалостно малый срок…       Дэннис оглянулся и увидел на полу тянувшуюся от самой лестницы дорожку из капель крови, которые все это время стекали по безвольно свисавшей руке Норы. Проклятье! Они ведь идут за ним аккурат по этим следам! Он сам, получается, показывал им свой путь. Что-то более неосмотрительное трудно было себе представить. Дэннис почувствовал приступ глухой ярости. А ведь бежать больше было некуда, выше — только крыша…       Мужчина быстрым шагом подошел к стене, опустился на колени и аккуратно прислонил к ней Блэквуд, которая не подавала никаких признаков жизни, кроме поверхностного дыхания. Дэннис посмотрел на ее бледное лицо, на ее посиневшие губы, на ее практически полностью окровавленную кофту, на зияющую в левой ключице рану и резко отвернулся, не в силах вынести этого зрелища.       Внутри него все сжалось и оборвалось. Он как будто чувствовал на себе всю ее боль, как будто перенял все ее ощущения, как будто сам получил пулю и теперь так же медленно, но гораздо более мучительно умирал от потери крови.       Внезапно у него разразилась мигрень. — Что ты собираешься делать?! Что?! Хочешь ее убить? Хочешь добиться того, чтобы из-за твоего эгоизма и самонадеянности она погибла?! К этому ты так рьяно стремишься? Это предел твоих мечтаний? Одумайся! Что ты творишь!       Дэннис стиснул череп руками и, несмотря на жуткую головную боль, которая все равно не могла затмить щемящую боль в сердце, ринулся в сторону окна, которое выходило на задний двор.       Подбежав к нему, он вцепился рукой в пустой оконный проем, где должны были располагаться рамы. Его взгляд отчаянно перебегал из стороны в сторону, надеясь зацепиться хоть за что-нибудь, пока вдруг не остановился на примыкавшей к зданию постройке, на крышу которой можно было спрыгнуть, если спуститься на этаж ниже.       Безумные голубые глаза вновь загорелись огнем, а из стиснутых зубов вырвался прерывистый выдох. Неужели это шанс? Последний и единственный шанс? Дэннис быстро прикинул, что с той крыши можно было бы запрыгнуть в окно другого корпуса, а оттуда уже спуститься во двор и переждать в тех развалинах, куда майор Блэквуд со своими подчиненными никогда не сунется. Эта мысль показалась ему спасительной.       Он обернулся и бросился бегом к Норе, желая как можно скорее перетащить ее отсюда в более безопасное, по его соображениям, место, но вдруг остановился как вкопанный прямо посреди огромного зала, где эхом отдавался каждый его шаг. — Неужели ты не видишь, что убиваешь ее?! Ты убиваешь ее, Дэннис! — отчаянно кричал в голове голос, впервые за все это время заставляя мужчину по-настоящему задуматься. — Если она погибнет, то в этом будет только твоя вина. Она спасла тебя от смерти, так почему ты не хочешь спасти ее?       Дэннис сжал кулаки и размял до хруста шею, пытаясь совладать с чересчур сильными эмоциями, из-за которых он находился на грани нервного срыва, и хоть как-нибудь заглушить звеневший внутри голос. Он посмотрел на прислоненную к стене Нору, которая сидела точно так, как он ее оставил, и почувствовал, что готов был решиться на двойное убийство, лишь бы только не отдавать ее тем людям.       Ему вдруг живо представилась картина, которая как нельзя лучше пришлась ему по душе: сейчас он берет Блэквуд, подходит к краю стены и срывается вместе с ней вниз с многометровой высоты, разбиваясь о землю свободным, непобежденным и счастливым. Но эта мысль была настолько эгоистична, что он тут же ее отбросил, как бы она его ни пленяла своей легкостью и доступностью.       Он действительно стал видеть в суициде единственный выход и гарантированное спасение, но резко вмешавшийся в сознание голос отвлек его от бессмысленных размышлений о том, на что он все равно никогда бы не решился. — Время на исходе. Ты должен решить, Дэннис. Ты уже проиграл. — Голова резко дернулась, а от переизбытка адреналина в крови перед глазами заплясали огни, но голос продолжил с беспощадной, холодной расчетливостью: — Ты должен отказаться от нее.       Дэннис внезапно прыснул со смеху, пытаясь сдержать нахлынувшее на него необъяснимое веселье, но тут же, совершенно забыв про всякую осторожность, разразился безумным хохотом, громогласно отражавшимся от голых стен.       Он смеялся где-то с минуту, непрерывно и вполне естественно, как если бы кто-то рассказал ему очень смешную и остроумную шутку. Но вдруг его смех резко оборвался, а лицо исказилось гримасой страдания. Он с яростным криком схватит лежавший под его ногами камень и со всей силы швырнул его в стену, вкладывая в этот бросок всю свою злость и отчаяние. — Но я не могу! Не могу! — прокричал Дэннис в пустоту и, схватившись за голову, принялся метаться из стороны в сторону. — Я не могу ее оставить! — Нет, ты можешь, — тут же ответил он сам себе холодным тоном и принял абсолютно отстраненный вид, останавливаясь. — Ты можешь. Ты откажешься от нее ради ее же жизни. Ты сделаешь это. У тебя просто нет выбора.       Лицо снова ожесточилось, а в глазах загорелся страшный в своей упрямости и непоколебимости огонь безумия. — Но я не могу ее потерять, она — все, что у меня есть. — Ну, тогда она умрет! — яростно прокричал он в ответ на свое же уверение и со всей силы врезал и без того разбитым кулаком в стену. — Сможешь ли ты жить после этого, зная, что это по твоей вине ее не стало?! Сможешь?!       Кровожадная ухмылка исказила его губы. — Убийца! Ты убийца, Дэннис. Ты убил двоих ради нее, а теперь убиваешь ее ради себя. Ты жалок, ты жалок, низок и слаб. Ты все думаешь, что у тебя есть время, но у тебя его нет: счет идет на секунды, а ты их так безбожно теряешь. Твой фанатизм настолько застлал тебе глаза, что ты перестал видеть реальность и осознавать всю тяжесть ситуации. Черед настал, выбирай: либо свобода и смерть, либо тюрьма, но жизнь; третьего не дано. Ты должен отказаться от нее, ты должен ее спасти. Выбирай.       Дэннис закончил свой монолог и обратил внезапно потухший взгляд на Блэквуд. Он медленно подошел к ней, сильно шатаясь, и, опустившись возле нее на колени, аккуратно взял ее голову в свои руки. — Ну конечно же, — невероятно спокойным голосом проговорил он, в последний раз разглядывая черты любимого им лица, стараясь досконально их запомнить, навсегда запечатлеть в памяти… — Конечно же я отпущу тебя, у меня ведь действительно нет выбора. Без тебя я ни за что не уйду, никогда бы не ушел, — прошептал Дэннис и нежно провел большим пальцем по ее бледной щеке. — Но уж лучше бы ты умерла. Я подвел тебя. Возможно, когда-нибудь ты меня простишь, впрочем нет, я не заслуживаю, даже не смею просить.       Он сделал паузу и нахмурился в своей привычной манере. — Тебе не следовало этого делать, то была моя пуля. Она предназначалась мне, и я ее полностью заслужил. И не одну.       Он наклонился и осторожно поцеловал Нору в холодный лоб, благоговейно прикасаясь к ней, словно к святыне. Потом невероятным усилием воли отстранился и, словно во сне, поднялся с колен, бросая на шатенку прощальный взгляд, в котором отразилась вся глубина его души, уже начинавшая постепенно мелеть.       Если бы она только могла посмотреть на него в тот миг! если бы только могла сказать ему что-нибудь на прощание! неважно что именно — он все бы счел бесценным подарком, даже гневный упрек или насмешку, тогда бы он почувствовал себя непростительно счастливым и навсегда сохранил бы в памяти ее последнюю фразу.       Но она оставалась недвижима и равнодушна к его невербальной мольбе, а он готов был отдать все на свете, лишь бы только в последний раз поймать на себе ее взгляд. В его памяти внезапно всплыл их недавний диалог, и губы непроизвольно растянулись в легкой меланхоличной полуулыбке. — Люди отпускают лишь тех, кого любят, ведь так?       Вопрос повис в воздухе, но Дэннис и не ждал на него ответа. Он отошел на несколько шагов назад, спокойно встал с гордым видом человека, добровольно идущего на казнь, заложил руки в карманы и стал смотреть туда, где по лестнице уже неслись разъяренные долгой беготней полицейские.       Он как будто постарел на несколько лет в ту минуту: его лицо осунулось и почерствело, глаза потухли и равнодушно наблюдали за тем, как на этаж выбегали вооруженные до зубов органы правопорядка. От всего, что было ему дорого, он уже отказался, ему было больше нечего терять и нечего страшиться.       Его взяли на мушку трое офицеров, и он послушно поднял руки, показывая, что сдается. Майор Блэквуд что-то кричал ему, даже не пытаясь скрыть жгучую ненависть в голосе; у него был такой вид, словно он готов был наброситься на похитителя своей дочери и племянницы в сию же секунду и разорвать его в клочья.       Но Дэнниса не трогали ни его речи, наполненные пустыми формальностями, ни его свирепый взгляд. К нему подбежали двое полицейских и обрушили на него многочисленные удары своих дубинок, несмотря на то, что преступник совершенно не оказывал сопротивления — он просто молча стоял с поднятыми вверх руками и смотрел куда-то вдаль, находясь мыслями явно не в этом измерении.       Сильные и меткие удары, наносимые специально по болевым точкам, сбили Дэнниса с ног. При падении он ударился лицом о бетонный пол и рассек бровь; для надежности кто-то наступил на него сверху, удерживая его тем самым в обездвиженном состоянии.       Дэннис чувствовал, что на него были направлены дула уже четырех пистолетов. Но ему было абсолютно все равно на это: любые манипуляции этих людей в большинстве своем ускользали от его внимания и оставались, по сути, безвредными.       Он по истине мог считаться живым трупом, ибо человек, не чувствующий ничего, перестает жить и вступает на тропу простого существования. Вот и Дэннис в тот миг просто существовал. Душа его была вырвана с корнем и растоптана ногами этих людей, которые еще минуту назад с маниакальным удовольствием били его дубинками, вымещая на нем всю свою злобу. Но он и не думал сопротивляться, лишь молча подчинялся их приказам и бездумно выполнял все то, что от него требовали.       Он был лишен своего света, лишен своей жизни и не чувствовал больше ничего, кроме апатии и опустошенности, зияющей на том самом месте, где ранее была его душа, в которой только-только со стыдливой робостью начинало зарождаться самое светлое и сильное чувство на свете. Это был уже не человек — это была его оболочка, пустая, равнодушная ко всему оболочка, живущая только по инерции.       Дэннис спокойно сносил все то, что происходило вокруг его персоны, к которой он сам внезапно потерял всякий интерес. Его взгляд был прикован к одной точке, и ничто в целом мире не смогло бы заставить его посмотреть в другую сторону. Он предпочел бы ослепнуть вовсе, чем отвести взгляд, в котором постепенно потухали последние искры, выдававшие в нем живого, думающего человека…       Последнее, что он увидел, была упавшая перед Норой на колени фигура бледного как полотно Стива Патерсона. Юноша дрожащими руками зажимал рану на груди шатенки и смотрел на всех абсолютно потерянным взглядом, словно щенок, выкинутый на улицу любимыми хозяевами.       И в тот самый миг, когда лейтенант наклонился к девушке, чтобы проверить: дышит ли она, Дэннис погрузился во тьму от обрушившегося ему на затылок удара. Впрочем, он был даже рад, что не смог досмотреть разворачивавшуюся на его глазах сцену до конца.       Мрак поглотил сознание, а вместе с ним пришло такое необходимое в тот миг успокоение. И тишина. Тишина…

***

      Действие снотворного постепенно проходило, а вместо него появлялись ненавистная тошнота и жуткая головная боль, мешавшая открыть глаза, которые были будто намертво запаяны и с трудом вращались под закрытыми веками. На нос давил ободок кислородной маски, и очищенный воздух с силой вторгался в вяло работавшие легкие, с равнодушным принуждением поддерживая в слабом теле жизнь, за которую еще недавно так отчаянно боролись врачи.       Неопределенное состояние, скитающееся где-то между тяжелым бредом и сильным приступом горячки, длилось по ощущениям неимоверно долго, и самое ужасное заключалось в том, что от него было никак не избавиться.       Приступ накатывался снова и снова, заставляя обливаться седьмым потом и метаться по койке, силясь найти то положение, в котором бы не так явно чувствовалась жуткая боль, не проходившая даже под действием мощных спазмолитиков.       Впрочем, часть испытываемой боли была всего лишь фантомной, но от этого не менее реалистичной и мучительной. Она с жаром пульсировала в районе левой лопатки и резкими, обжигающими ударами отдавалась в чудом не задетой ключице.       Бинты были затянуты на славу и превосходно удерживали сквозную рану от повторного кровотечения; можно было бы даже порадоваться таким блестяще сидящим латам, если бы они не мешали процессу дыхания, который и без того был налажен искусственным путем.       Непрекращавшееся пищание рядом стоявших аппаратов вывело бы из себя даже самого терпеливого пациента; оно было поистине невыносимым, и вдвойне из-за того, что без посторонней помощи от него никак нельзя было избавиться.       Каждый нерв был напряжен до предела, все тело ломило от жара и одновременно трясло от холода, Норе казалось, будто она куда-то проваливалась, срывалась с многометровой высоты и летела, летела, летела…       Это ощущение было похоже на то, какое обычно возникало у нее во сне, только вот там она никогда не чувствовала боли, каким бы реалистичным сон ни был, а сейчас же Блэквуд не могла найти себе места, и чем больше она дергалась, тем хуже ей становилось и тем сильнее возрастала подкатывающая к горлу тошнота.       Дышать было тяжело: с каждым новым вдохом в грудь будто врывался раскаленный ветер, переносивший в своих кружащихся вихрем потоках песок, который нещадно царапал стенки легких, вызывая непреодолимое желание откашляться.       Но сил на это простейшее действие не было, ровным счетом как и на все остальное. Нора просто лежала пластом на жесткой койке, напоминавшей ей кровать в подвале зоопарка, и молча мучилась от терзавших ее приступов жара, находясь не в силах даже пальцем пошевелить.       В ее голове абсолютно ничего не происходило, ни одна четкая мысль не соизволила появиться там за все это время. Единственное, о чем шатенка могла думать, так это о том, что ей было жутко, просто невыносимо плохо. Но она не имела возможности кому-либо об этом сообщить и попросить хотя бы снотворного, лишь бы только снова уйти в забытье и не чувствовать адского жжения под лопаткой.       На какое-то время ей вдруг стало немного легче. Во всяком случае, ей так показалось. Вполне возможно, что она просто потеряла сознание и тем самым неосознанно избавила себя от незаслуженных мучений, которые, казалось, и не собирались заканчиваться. Мозг более-менее скинул с себя тяжелую, заволакивающую в свои сети пелену бреда и попытался вернуться к нормальной работе.       Поначалу Блэквуд абсолютно ничего не могла понять: история с похищением как будто начисто стерлась из ее памяти, но после минут пяти насилия над собой девушка все досконально вспомнила и даже укорила себя за то, что умудрилась забыть такое событие, которое в самом своем конце стало сулить ей, по ее мнению, светлое будущее.       Невероятным усилием воли Нора заставила себя хотя бы чуть-чуть приоткрыть глаза, несмотря на давящую тяжесть в веках. Приглушенный свет в палате показался ей мучительно ярким, отчего тут же разболелась голова. Блэквуд потребовалась минута, чтобы привыкнуть к бьющим сквозь закрытые жалюзи лучам солнца и кое-как совладать с приступом, очень похожим на раннюю стадию мигрени.       Вторая попытка обратить свой взор на окружающий мир оказалась более удачной, и Нора тут же увидела сидевший возле ее кровати размытый женский силуэт.       Даже отвратительное зрение, заложницей которого она была, не помешало ей узнать в той фигуре свою двоюродную сестру. Лилит сидела на черном кожаном стуле и что-то читала в телефоне, вернее, просматривала ленту новостей. То, что шатенка очнулась, она не заметила и продолжала заниматься пустым прожиганием времени, изредка тяжело вздыхая.       Блэквуд равнодушно смотрела в то место, где находилось лицо брюнетки, и понимала, что совсем ничего не чувствовала, словно и не было этой продлившейся почти месяц разлуки. В любой другой ситуации такой срок показался бы ей невыносимо долгим, но сейчас Нора была честна сама с собой и мысленно призналась, что еще столько же спокойно бы прожила без удовольствия видеть родных ей людей.       Она знала Лилит слишком хорошо, многое давно уже выучила наизусть: ее черты, скорость движений, все позы, в которых она постоянно пребывала, ибо считала, что выглядела в них наиболее выгодно, самый часто используемый ею тон голоса, склад ее мышления, любимые фразы — словом все то, что только может запомнить человек, живущий с другим человеком в течение нескольких лет под одной крышей.       И вот сейчас Нора с выражением равнодушного спокойствия смотрела на свою сестру и не чувствовала той радости, обычно переполнявшей ее душу при встрече после долгой разлуки.       Ей казалось, будто Лилит всегда была рядом и никогда никуда не отлучалась, будто в их жизнях ровным счетом ничего не произошло, будто все шло своим привычным чередом и потому было недостойно пристального внимания. И никакого повода для безудержной радости по поводу своего «возвращения» и долгожданного воссоединения их семьи она не видела совершенно.       «Вот что такого удивительного в том, что она сейчас сидит рядом? — рассуждала Блэквуд. — Разве раньше такого не было? Или, может быть, я должна радоваться тому, что могу снова видеть ее вечно непричесанные волосы? А ведь она думает, что это красиво… как бы так помягче опровергнуть ее теорию… Со мной что-то не так или почему я ничего не испытываю? То есть совсем ничего! Может, я сошла с ума? Иначе, чем еще можно оправдать мое поведение? Господи, только не это! Какой ужас… »       Нора и дальше продолжала бы разыгрывать роль молчаливого наблюдателя (ибо меньше всего на свете хотела привлечь к себе внимание и втайне даже боялась сцены, которая развернулась бы в том случае), но ей не посчастливилось сделать неосторожное движение, пытаясь поудобнее устроиться на подушке, и глухо застонать от внезапно нахлынувшей боли.       Лилит тут же вскинула голову, и на ее лице отобразилась самая настоящая, показавшаяся шатенке неуместной, веселость, смешанная с легким удивлением, словно она не ожидала, что пострадавшая так скоро придет в себя. — Господи! — воскликнула брюнетка, откинула свой телефон и с такой скоростью выскочила в коридор, что висевший на ее плечах халат едва не слетел прочь.       Пока Блэквуд пребывала в легком недоумении от того, как встретила ее сестра, куда-то убежав, Лилит тем временем уже позвала какого-то врача и поспешила вернуться на свое место. На этот раз она не поскупилась на эмоции и схватила в порыве радости Нору за руку, принимаясь о чем-то беспечно щебетать.       Вслед за ней в палату вошел высокий пожилой мужчина в белом, как и окружавшие их стены, халате. Он бросил быстрый взгляд на свою пациентку и, даже не поздоровавшись с ней, первым делом направился к пищащим аппаратам, намереваясь отключить искусственную вентиляцию легких. — Вы, как я вижу, и сами неплохо справляетесь, так что не будем почем зря вызывать привыкание. Неприятно, понимаю, — сказал он без ноты сочувствия в голосе, скорее машинально, как говорил сотням других больных. — Уж потерпите, всем больно поначалу. И вовсе незачем делать такое недовольное лицо, через минуту вам уже станет легче.       Блэквуд вспыхнула от возмущения. Можно подумать, она не терпела все это время! Всего лишь поморщилась, хотя ощущения действительно были ужасными при первом самостоятельном вдохе, а он тут менторским тоном нотации начал читать!       «И без тебя тошно», — мысленно обратилась к врачу Нора, мрачно следя за тем, как он подошел к окну и стал на свет просматривать ее рентгеновские снимки, слегка покачивая при этом головой. — Где мои очки? — охрипшим до неузнаваемости голосом вдруг спросила она у сестры, не глядя на нее.       Лилит прямо-таки засветилась, услышав, что обращаются к ней, но как только до нее дошел смысл просьбы, тут же слегка нахмурилась и поджала в привычной манере губки. — Да забудь ты про них, боже ты мой! Вот поправишься — купим тебе линзы, а сейчас можно и так…       Но она не договорила, ибо была встречена настолько тяжелым и даже как будто злым взглядом, что моментально запнулась, забыв, что хотела сказать. — Я спрашиваю: где мои очки? — повторила свой вопрос Блэквуд, произнося его практически по слогам и делая особое ударение на слове «мои».       В ее глазах загорелся настолько недобрый огонь, а голос прозвучал так резко, словно перед ней находилась не любимая двоюродная сестра, а враг всей ее жизни. Лилит опешила от такой перемены в недавно еще абсолютно спокойном лице шатенки и удивленно подняла брови, направляя на Нору обеспокоенный и ничего не понимающий взгляд. — С тобой все хорошо вообще? Ты так говоришь, будто это священный дар, посланный тебе с небес! Может, тебе напомнить, от кого ты их получила? Неужели тебе не подожда… — Я сказала: дай мне их! — грозно прошипела Блэквуд, всей душой жалея о том, что не могла повысить голос как следует: каждый вдох все еще давался с трудом, и сил на крик не хватило бы. Но тут поспешил вмешаться врач. — Да дайте вы ей эти треклятые очки, если ей так надо! — раздраженно обратился он к брюнетке. — А то она тут всю палату разнесет, что с ее-то повреждением, впрочем, будет несколько болезненно и проблематично. Вот что, голубушка моя, — мужчина повернулся к Норе и пристально на нее посмотрел, — у вас сквозное ранение в области лопатки, как Вы уже имели удовольствие догадаться. Пуля прошла навылет и чудом не повредила ключицу, что в Вашем случае сильно затянуло бы процесс выздоровления. А так…       Врач сделал кислую мину и посмотрел на снимок, наклонив голову набок. — А так, единственное осложнение заключается в том, что левое легкое слегка задето осколком кости, то есть раздробленной лопатки.       Он сделал паузу, в течение которой, казалось, усиленно думал. Нора, не отрываясь, следила за ним совершенно потухшим и тусклым взглядом. Вот сейчас он расписывал ей ее повреждения, которые могли стоить ей жизни, а она слушала его с таким видом, словно это ее вовсе не касалось! Мысли ее были далеко, но все же слова доктора долетали до ее ушей, хоть и не производили на нее должного впечатления.       Немного подождав, врач продолжил: — С вашим-то иммунитетом, голубушка, вы будете лежать у нас где-то месяца с два, но, — он испытывающего посмотрел на свою пациентку, которая вся превратилась в слух, и загадочно хмыкнул, — но если вы найдете себе стимул для скорейшего выздоровления, то пойдете на поправку гораздо быстрее, это я вам гарантирую. Просто по вашему лицу видно, что вы не горите желанием долго гостить у нас. Ну так что? — У меня есть стимул, — твердо сказала Блэквуд, внезапно обретая уверенность в голосе. Глаза ее как-то странно вспыхнули, но тут же погасли, утаивая этот огонь глубоко внутри.       Лилит, уже позабыв свою небольшую перепалку с сестрой, восторженно улыбнулась, наивно полагая, что Нора так спешила выздороветь, чтобы вернуться в институт, ведь для нее учеба всегда была на первом месте. Но как бы сильно она удивилась, если бы узнала истинную причину, которую Блэквуд, к ее счастью, совершенно не собиралась разглашать.       Пожилой врач впервые за весь прием улыбнулся и, собрав свои бумажки вместе с рентгеновскими снимками, собрался удалиться. — В таком случае желаю вам терпения и силы духа, юная леди. Ужасная неприятность, что вы попали в такую ситуацию, просто ужасная… Ну, отдыхайте, вам нужно набираться сил, если вы, конечно, действительно хотите побыстрее от нас сбежать.       Мужчина с каким-то заговорщическим видом подмигнул шатенке и показал Лилит жестом, что у нее было не более пяти минут. Та согласно кивнула, и лишь тогда выбеленная до рези в глазах дверь затворилась, приглушая доносившийся из коридора шум.       Какое-то время Нора молчала, не испытывая ни малейшего желания говорить, и с абсолютно бесстрастным видом смотрела в стену перед собой. Боковым зрением она отлично улавливала, как Лилит нетерпеливо ерзала на стуле, совсем как маленький ребенок, которому надоело сидеть в бесконечно длинной очереди.       Блэквуд старалась отвлечься и не замечать присутствия сестры, но на подсознательном уровне чувствовала, что та очень сильно хотела с ней чем-то поделиться, и на фоне своего предыдущего горького опыта знала, что Лилит не отстанет, пока не добьется желаемого.       Вспышки раздражения пришлось припрятать до лучших времен и взамен запастись терпением. Крепко сжав зубы от сжигавшей ее заживо боли, Нора все-таки нашла в себе силы повернуть голову в бок и удостоить буквально прыгающую от нетерпения Лилит равнодушного взгляда, выражение которого та, конечно же, не заметила. — Выкладывай, что там у тебя, — вяло и без всякого интереса сказала шатенка, думая в тот миг лишь о том, как ей было ужасно жарко и неудобно лежать на этой кровати, одни лишь прутья которой пробуждали в ее памяти болезненные воспоминания. — Только умоляю, Лил, побыстрее, иначе я не выживу.       Язык совсем заплелся, что, впрочем, послужило отличным подтверждением ее смертельной усталости. Брюнетка часто-часто закивала и придвинулась ближе к сестре, словно желала сообщить ей какую-то тайну. Ее карие глаза горели несвойственным ей безжалостным огнем, в котором виднелось самое настоящее злорадство. — Папа и Стив попросили меня не рассказывать тебе это, ну, знаешь, типа чтобы не волновать и т.д., но я просто не могу об этом молчать. Ты все равно, конечно, рано или поздно узнаешь, но уж лучше сейчас, как мне кажется.       От тона ее голоса и от того, с каким видом она это произнесла, Норе сразу же стало не по себе. Но даже призвав всю свою фантазию на помощь, она все равно вряд ли бы догадалась, чем именно хотела ее обрадовать Лилит, и тем сильнее обрушилась на нее, словно удар молота, произнесенная с нескрываемым удовольствием и жестокостью фраза сестры: — Его арестовали, слышишь! Его арестовали, и теперь уже эта мразь никуда не денется!       Кровь мгновенно отхлынула от лица и сделала его еще более бледным. Длительное молчание и полная отрешенность во взгляде были опасными и слишком заметными, поэтому Блэквуд призвала всю свою выдержку, чтобы не выдать своих истинных эмоций, на мгновение даже позабыв о терзавшей ее боли.       С ее губ сорвался произнесенный безжизненным голосом вопрос, в котором не читалось ничего, кроме желая незамедлительно получить ответ: — Как это произошло?       Лилит приняла поистине безжалостное выражение, и злорадная усмешка исказила ее ярко накрашенные бордовой помадой губы. — Говорят, что он совсем не сопротивлялся при задержании и как будто даже сам сдался в руки полиции. Совесть, что ли, замучила, хотя что я говорю, какая там у него совесть! Может, просто опять башку снесло, вот и решил прикинуться невинным, думал, что помилуют, только вот не прокатило. Ха! я уже вижу его ошарашенную морду за решеткой, вот на такое зрелище я бы посмотрела!       Впрочем нет, не надо мне такого счастья, мне и трех дней созерцания его рожи хватило. Боже правый, как ты там выжила с ним месяц! Я бы умерла от страха в первый же час! Какой ужас… Ничтожный моральный урод! Скотина! Надеюсь, ему обеспечат двадцать пять веселых годиков в местах не столь отдаленных. Как же я его ненавижу, если бы ты только знала…       Лилит продолжала неустанно заливаться угрозами и сыпать нескончаемыми ругательствами, совсем забыв про свой лимит в пять минут. За все это время она ни разу не взглянула на сестру и не поинтересовалась причиной ее молчания — настолько она была поглощена моральным уничтожением своего похитителя.       Ей и в голову не приходило, что Нора ее давно уже не слушала: шатенка закрыла лицо руками и тихо плакала, давясь слезами и вздрагивая от боли каждый раз, когда ей приходилось делать новый вдох.       «Получается, все было зря, — пронеслось у нее в голове. — Абсолютно все! Так и я еще…» — Блэквуд оборвала эту мысль, не позволяя ей принять четкое очертание. Апатия вдруг захлестнула ее с головой и убедила в бесполезности каких бы то ни было рассуждений. Все было уже кончено.       Но тут в ее голове вновь вспыхнул образ, заставивший ее зареветь пуще прежнего. — Лучше бы он умер, — едва слышно прошептала Нора, с силой давя на глаза, словно желая остановить поток неудержимых слез. — Лучше бы он умер…