The possible of the impossible / Возможное невозможного

             Растикор пьяным голосом хрипло бормочет залихватскую кабацкую песню и, чуть качнувшись, присаживается на белую колонну. Мутный взгляд охватывает раскуроченную мьюнианскую постройку из радужного кирпича, по которой скачут крысы.       Его взгляд с трудом улавливает их перемещение, пытаясь сфокусироваться. Эко его приложило! Есть чем гордиться. Ха! Проспиртовать септарианское тело не так уж и просто. Поэтому он пил много… очень много… Что именно? Болотную воду, виски, кажется ещё какую-то фирменную болтушку.       Нетолерантная Геккаппу владеет самым толерантным баром во всей мультивселенной, где наливают кому угодно. А ещё там можно играть в запрещённые азартные игры. В результате, он не только напился, но и продул свой дорогущий кристалл. Дебил. Дело не в его цене, конечно. Ещё со времён армии он ненавидит сверкать пустой глазницой. След уязвимости на неуязвимом теле привлекает лишнее внимание и служит поводом для вопросов, бередящих душу.       Кажется, будто целый мир против него.       Красное солнце тонет за горизонтом. Алые блики ластятся к металлической руке. Растикор несколько раз машет ею, пытаясь стряхнуть. Ничего не получается. Они по-прежнему горят на его запястье, напоминая ему искры, вспыхивающие в глазах Тоффи, когда его план срабатывал.       Какое неслыханное свинство, что он не может последовать за ним. На черта ему всё это. Мир, в котором он чувствует себя потерянным.       Его рассеянный взгляд скользит по полю за кратером, в котором по слухам и скончался его генерал. Лечь бы где-нибудь здесь и подождать пока крысы съедят его плоть, кости, да и всё остальное. Только вот вряд ли, эти сволочи, кроме кукурузы, ничего не жрут. Так что у него с Тоффи не будет одной могилы на двоих, так же как и жизни толком не было.       Ему становится душно. Кажется, что он чувствует запах крови, сырой свежей — такой редкой септарианской крови. Хотя он и понимает, что это всего лишь глюки, дышать становится тяжело.       Сволочь! Почему он не мог остаться в живых ради него? Ну, или просто остаться в живых? Ради него он ничего никогда не делал. И Растикор — страшный монстр, наёмник и палач начинает плакать, словно это может помочь унять разрывавшие изнутри тоску, боль и обиду.       Он запрокидывает голову кверху, чтобы слезы прекратились и затекли обратно. Так обычно поступают дети и такие, как он, конченые пьяные дураки.       Растикор размазывает по щекам влагу, а затем молча, не моргая, смотрит перед собой. Его мутный всё ещё слезящийся взгляд упирается в стену кратера напротив. Растикор вздрагивает, будто его ударило током. Перед ним — зияющая дыра, похожая на пещеру. Что за? Он потирает веко. Дыра остаётся на месте. Не почудилось.       Пошатываясь, он прямо по колонне спускается к «пещере». Чертовщина! Ну, и ладно. Терять ему всё-равно нечего.       Он без заминки вступает в прохладную тьму. Обычно он прекрасно видит в темноте, но не здесь. Ощущение будто перед ним абсолютно ровный чёрный фон.       Сбоку слышится резкий хлопок. Растикор разворачивается по направлению к нему. Чье-то дыхание чувствуется кожей и ощущение инородного присутствия в пространстве, окружающем его, становится всё отчётливее.       Какого? Он смотрит вниз, едва различая сквозь плотный чёрный морок ленивое шевеление у своих ног.       — Здравствуй, Раст!       Растикор так резко вскидывает голову, что перед глазом начинают плясать разноцветные круги, расцвечивая окружающую его темноту.       — Т-тоффи…?! — его голос звучит надтреснуто.       Кровь в голове больно бьёт по вискам. Растикор с трудом заставляет себя верить, что это не галлюцинации от выпивки. Пожалуйста. Пусть это будет правдой.       Темнота несколько секунд молчит. Что-то стискивает его щиколотки, постепенно поднимаясь выше, немного стягивая ткань его брюк. Он почти не обращает на это внимания. Какая ему разница, если Тоффи действительно где-то здесь. Он не паникует даже тогда, когда липкий горячий жгут оборачивается вокруг его талии, продолжая свой путь дальше, щекоча рёбра. Больше дразня, чем лаская.       — И да…и нет…       Он точно допился до чёртиков, но если это всего лишь мираж (довольно жестокий, к слову), он хочет увидеть генерала. Потом будет больно, очень больно, когда он рассеется. Но ему нужно увидеть его, хотя бы ещё раз.       — Я думал, что ты умер. Покажись, прошу.       — Есть вещи и похуже смерти. Я сейчас не в лучшей форме… всё здесь — я… в некотором роде. Я стал частью этого. Побочный эффект от соединения клеток с проклятой магией. Мне нужно новое тело, чтобы собраться. Моё, благодаря Стар, совершенно не годится.       В темноте неподалёку от Растикора загорается алый огонёк. Почему только один? Неужели у Тоффи такое же увечье. Теперь у них снова есть что-то общее, они подходят друг другу как кривые мьюнианские пазлы. Есть вещи и похуже смерти — это верно. Из груди врывается истеричный смех.       — О, Тоффи! Возьми моё! Я не против, я буду даже рад.       В этот момент Растикору действительно кажется, что это отличная идея. Чтобы победить дурацких Бабочек Тоффи нужно новое тело — его почти неуязвимое септарианское тело — идеально подойдёт, правда же?       — Тоффи тебе очень идёт, кстати. Быть такой тёмной во всё проникающей биомассой, — Растикор издаёт глупый смешок.       Тонкий жгут, добравшийся до подбородка, обернувшись вокруг шеи, мягко тыкается в его рот. Ящер безропотно раскрывает челюсти, и его язык аккуратно льнёт к тёмному отростку, который впивается в него маленькими острыми крючками, словно желая полностью поглотить.       Чем бы Тоффи теперь не был — это всё равно он, успокаивает себя Растикор.       Чёрный слизистый жгут не имеет ни вкуса, ни запаха, но от него исходит ужас и сила. Все инстинкты Растикора кричат ему о том, что перед ним хищник — гораздо сильнее и опаснее его, и нужно бежать или сопротивляться. Но он не делает ни то, ни другое. Предательское тело остаётся на месте. Да, и как бежать, когда он не может пошевелить ни рукой, ни ногой, почти полностью поглощённый чёрным клубком из сяжков. Со стороны они с Тоффи, наверное, кажутся вросшимися друг в друга — телом к телу, сердцем к сердцу.       Мучительно медленно несколько отростков заползают под его одежду, впиваясь в кожу, продвигаются вверх до тех пор, пока он не выгибается, почти ломаясь в пояснице. Кожа в местах соприкосновения с жгутами горит, словно по ней стекает кипяток. Воздух уже почти не попадает в лёгкие, но генерал не ослабляет хватку.       Светящийся алым глаз, оказывается совсем близко, но разглядеть лицо Тоффи по-прежнему нет возможности. Мягкий и влажный язык проходится по кожным складкам капюшона Растикора, поднявшегося в инстинктивном жесте обороны.       Темнота под веком становится белой. Краткий миг кристальной чистоты в голове сменяется внезапной жалящей болью от вторжения одного из жгутов под кожу. О, Господи, только бы не проснуться раньше времени! Он должен выдержать эту операцию. Должен…       — Ты действительно согласен на это? — лёгкий укус в плечо.       Тоффи настолько желает обыграть Бабочек, что даже позволил мьюнианской магии сотворить с собой чёрт знает что. Конечно он должен согласиться стать частью триумфа генерала, потому что без него, жизнь всё равно не имеет особого смысла. Да и где Тоффи найдёт другого септарианина? После уничтожения Септарсиса их остались единицы. Может быть к настоящему моменту уже никого не осталось — только они. От этого страшно и по больному весело.       — Конечно. Разве могло быть иначе? Я люблю тебя, Тоффи, — с трудом выдавливает из себя Растикор.       Он же знает, всегда знал это.       — На твоё счастье я тебя тоже.       Растикор, чуть не поперхнувшись, воздухом, издаёт свистящий звук. Это его предсмертный хрип? Пофиг. Какому Богу поставить свечу? Тоффи только что признался ему в своих чувствах. Вслух. И пусть это и было сказано с той интонацией, с которой генерал обычно говорил «Рапорт принял», но прозвучало же.       Хотя у него звон в ушах. Может послышалось?       На язык падает что-то мокрое. Неужели Тоффи плачет? Или это он сам? Жгуты сжимают его так плотно, что он с трудом осознаёт происходящее. Жалящие уколы на коже — ничто по сравнению с той разрывающей на части болью, которую он испытал, когда узнал об его смерти. Однако, скорее бы генерал закончил, пока морок не рассеялся. Взял то, что ему нужно. Его тело, душу — не важно.       Не смотря на физический дискомфорт — это хороший сон. Сон ведь? Окажись они с Тоффи в такой ситуации на самом деле, тот не стал бы тормозить. Он из тех, кто рушит старое, строя на нём новое, а не чинит. Обычно прорехи в их сложных отношениях безуспешно пытался залатать только он сам, Тоффи же проще было порвать, то что он не считал совершенным. И всё же... Чудесный сон. Они снова вместе. И как странно, что ему кажется, что он отключается вместо того, чтобы просыпаться. Может быть он умирает…       Ему чудится, что горячка охватывает всё его тело. И шёпот последней колыбельной лижет ухо:       — Отдохни, солдат.

***

      Растикор просыпается разом, хватая ртом воздух, словно кто-то вылил на него ведро воды. Перед открывшимся глазом голубое небо с стремительно рассекающими его стрижами. Он несколько раз проводит ладонью по носу, тряся головой и резко вскакивает.       Всё та же колонна, которая послужила ему кроватью. Тот же кратер. Пещера!       На негнущихся ногах он ковыляет к ней. Всё тело болит. Ломоть после пьянки или… Хоть бы или!       Растикор заглядывает в зияющую дыру. Он чувствует запах сырости и земли, видит в приглушённом свете корни каких-то растений, кусков камня и чёрти что, но Тоффи здесь нет. Кулак железной руки по запястье входит в земляную стену.       Пьяный бред! Неужели всё, что он чувствовал, осязал и слышал — это всего лишь пьяный бред?!       Нет-нет-нет. Растикор в отчаянии хватается за голову, и его коготь цепляет кусок ткани перекинутый через неё, перекрывающий пустую глазницу.       Он стягивает его и несколько секунд недоумённо смотрит на красную полоску, лежащую в ладони, чувствуя, как сердце бьётся в горле. Это же… Дорогущий, хорошо знакомый ему, дебильный галстук.        Всё замирает вокруг, и стук сердца становится тише. Растикор испытывает странное умиротворение, словно держит в руках гарант того, что Тоффи жив.       Ласково щурясь, Растикор вновь завязывает галстук на затылке, ощущая, что с каждой секундой ему становится легче. Теперь он точно знает, что когда Тоффи вновь объявится. Пусть и в другом теле, с очередным невыполнимым планом по захвату Мьюни за пазухой, он будет рядом.       Потому что он не готов отпустить его. Никогда не будет готов. И кажется, это — взаимно.