Любовь хорошего волшебника

Гарри пришел к выводу, что танцы с Томом были лучшим средством спасения от пронизывающего холода, царящего в помещении. Как только он перестал бояться выставить себя полным дураком и расслабился, у него довольно неплохо стало получаться. Время от времени он танцевал и с обеими девочками, чтобы быть уверенным, что в случае чего сможет вести в танце. Впрочем, с ними у него получалось не так хорошо. И Тома веселило и развлекало то, что только с ним Гарри был полностью раскрепощён и легко двигался. Гарри чувствовал то же самое, так как время от времени они менялись и тогда уже он становился ведущим в танце. Сегодня была суббота, и они снова занимались фокстротом. Гарри мастерски танцевал под звуки «Zing! Went the Strings of my Heart». Он был уверен, что Минерва с Панси специально постоянно отыскивали самые безнадёжно романтичные песни, какие можно было вообразить, только для того, чтобы смутить его лишний раз. Или сейчас было такое время? В этот раз девушки тихонько сбежали из комнаты, поставив очередную пластинку. Том с Гарри уже танцевали под эту музыку пару раз. Это была действительно красивая песня. Забыв о правильной комбинации движений, они танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Том крепко обнимал Гарри за талию, пристроив его голову в изгибе своей шеи. Гарри со вздохом прижался ещё ближе, закрывая глаза, и они медленно покачивались под музыку. — Думаю, я начинаю любить танцы, — пробормотал он, зная, что Том сейчас улыбается. Внезапно дверь с треском распахнулась, и они отскочили друг от друга. В комнату влетела запыхавшаяся Минерва. — Простите! Простите, пожалуйста, но… — она засияла. — Снег пошел! Гарри улыбнулся и потянул за собой упирающегося Тома. Выскочив в коридор, Гарри, Панси и Минерва рванули к ближайшему окну. Пушистые крупные снежинки падали, похоже, уже несколько часов, потому что всё видимое пространство было укрыто тонким слоем выпавшего снега. Замок выглядел так, словно кто-то посыпал его сахарной пудрой. — Ну разве не прекрасно? — выдохнула Минерва. — Так рано в этом году. Если снег продолжит падать, как сейчас, то завтра мы сможем слепить снеговика. — Тебе семнадцать лет, Минерва, — фыркнул Том. - Ну и что? – надулась Минерва. – И тебе не повредило бы время от времени делать что-то глупое и совершенно бесполезное, Том. Ты слишком серьезен. Риддл выглядел напуганным. - Ладно, но лепить снеговика я не буду! — Тогда, может быть, снежную бабу? — предложил Гарри и со смехом отшатнулся, когда Том попытался ткнуть его в рёбра. — Нет! Прекрати! Ладно, ладно, ты не обязан, — усмехнулся он. — Но если ты не будешь лепить, то должен будешь наблюдать за нами. — Гарри, напомни мне, почему я потворствую твоим ребяческим выходкам? — многострадально вздохнул Том. — Потому что ты… — Гарри покраснел, не в силах поверить тому, что только что чуть не выболтал. Когда Том ухмыльнулся ему, он отвел взгляд и попытался убедить себя, что Панси с Минервой хихикают только из-за снега.

***

Снег продолжал идти весь вечер и всю ночь. И утром. Сразу после завтрака, четверка друзей вышла во двор, укутавшись в пальто, шарфы и надев перчатки и шляпы – трое из них улыбались, и лишь один выглядел смущённым. Они были не единственными студентами, радовавшимися выпавшему снегу. Хаффлпаффцы делали снежных ангелов, гриффиндорцы пытались поймать падающие снежинки открытыми ртами, рейвенкловцы пытались превзойти друг друга, лепя самые большие возможные снежки. Один из четверокурсников Гриффиндора уставился на ребят, когда они проходили мимо совятни, и воскликнул: — О, смотрите, это — Дьявольский Квартет! Парень немедленно замолчал, получив снежком в лицо. Оглядевшись, они увидели Миртл, спускавшуюся по лестнице совятни с усмешкой на лице. Отряхивая ладони от снега, она прошла мимо них, прощебетав «Привет!», с тем, что она, похоже, считала кокетливым подмигиванием Тому. — Привет, Миртл, — усмехаясь, ответил Гарри. Панси расхохоталась, увидев лицо Тома. Минерва вторила ей, хотя она смеялась над гриффиндорцем, всё ещё пытавшимся счистить снег с лица и ругавшимся, на чём стоит свет. — Дьявольский Квартет? — сомнительно спросила Минерва, глядя на Панси. — Это из-за тёмных волос, дорогая, — высказала догадку Панси. Они сумели найти обширное нетронутое пространство снега подальше от других студентов, и Минерва сразу же приступила к созданию снеговика. Панси оплакивала свою нехватку предвидения по поводу закупки надлежащей одежды для этого, но её просьба к ребятам, поделиться плащом, была встречена испуганными отказами. Гарри азартно отправился на поиски деталей для снеговика и вскоре вернулся с камушками для глаз и пучком сухих прутиков. — Для чего ты их принёс? — нахмурилась Панси. — Можно нос сделать, — предложил Гарри, пожимая плечами. Панси покачала головой. — Для носа нужна морковка или что-то вроде этого. — Ну, видишь ли, морковку я как-то забыл прихватить, — рассмеялся Гарри. — Можно использовать их для рта. Минерва взяла прутики и приложила их к снеговику. — Они больше похожи на усы. Теперь это будет снежный кот, — заявила она, страшно удивившись, когда Панси с Гарри истерично расхохотались. Том, скрестив руки, наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой, но не принимал никакого участия во всей этой глупой деятельности. Да девушкам и не нужна была помощь. Между ними вспыхнула перестрелка снежками из-за того, что Панси отказалась поделиться с Минервой, что же такого смешного в снежном коте. Гарри внезапно обернулся, и его глаза опасно блеснули. - Что? – спросил Том, предчувствуя неприятности. Но Гарри был быстрее, он тут же взял большую горсть снега и стал заталкивать его ему за шиворот. Том попытался отбиться от него, не слишком усердствуя из-за того факта, что был слишком рад тому, как Гарри набросился на него. Поэтому и боролся с ним без энтузиазма. — Ты будешь веселиться, даже если это станет последним достижением в моей жизни! — хихикал Гарри, тиская Тома. Он захватывал столько снега, сколько мог и запихивал его Тому за шиворот. Том уже был абсолютно мокрым, когда, наконец, сломался. Он начал смеяться так, как никогда раньше не смеялся. Это был такой тёплый богатый звук, что Гарри замер с поднятой рукой, не замечая, как с неё комками падает снег. Он отстранился от Тома, не сводя с него взгляда, споткнулся и приземлился задницей в глубокий снег. Внезапно на Гарри обрушилось всё сразу. Всё, о чём он отчаянно пытался забыть. Он видел Панси и Минерву, забрасывающих друг друга снежками, как дети, и вспоминал Рона с Гермионой. Затем он вспомнил фотографию его родителей, танцующих и смеющихся на снегу. Снег и холод впитались в его одежду, напоминая о дементорах, и он услышал эхо крика его умирающей матери, становящееся всё громче и громче, пока он уже не мог слышать ничего другого. И вот он здесь, играет в снегу и веселится с будущим Тёмным Лордом, который перевернет его жизнь вверх тормашками. Том отчаянно отряхивал воротник пальто, пытаясь избавиться от мокрого снега, и смеялся так, словно это был самый замечательный момент в его жизни. Наконец, он оставил одежду в покое и помог Гарри подняться на ноги. Их взгляды встретились и не отрывались друг от друга, пока расстояние между ребятами не свелось к нескольким дюймам, и Том всё ещё смеялся. В его бездонных глазах сияла радость, щеки порозовели от мороза, а на лице появились морщинки от смеха. Гарри сглотнул, глядя на Тома, не в силах смеяться или плакать, или вообще хоть как-то реагировать. На него нахлынула смесь счастья и ужасной вины. Краем сознания он уловил голос что-то говорившей Минервы. Панси бросилась на неё, повалив в снег, и очарование момента было разбито. Том оглянулся на девушек, и его смех сменился тёплой улыбкой. Всё ещё улыбаясь, он развернулся к Гарри, но улыбка быстро исчезла, когда Том понял, что юноша не смеётся и не улыбается. — Гарри? — спросил он. — Что случилось? Гарри открыл рот, чтобы что-то ответить, но не смог выдавить ни слова. Он резко развернулся и сбежал. Он бежал к замку с такой скоростью, как позволял снег, игнорируя всех, мимо кого пробегал. Оказавшись внутри, он побежал вверх по лестнице, забыв, что сейчас он жил в подземелье, а не в Башне Гриффиндора. Он топал как можно громче, чтобы заглушить в голове заинтересованно зовущий его голос Тома, как и его тёплый счастливый смех. Он всё ещё мысленно слышал предсмертный крик его матери и голоса людей из будущего: Рона, Гермиону, Дамблдора, Сириуса, Ремуса… Все они обвиняли Гарри за его счастье. За то, что он был счастлив с Томом. Ему казалось, что он сидит здесь целую вечность, хотя, скорее всего, прошло не так уж и много времени. Гарри чувствовал себя замерзшим, виноватым и очень несчастным. Что ему делать? Он даже не помнил своих родителей и знал о них только по фотографиям и рассказам других людей. Они даже ещё не родились сейчас. Гарри тосковал без Рона и Гермионы, но они могли найти утешение друг в друге. Кроме того, они были его друзьями и не стали бы ненавидеть его за то, что он счастлив. Они также пока ещё не существовали. Затем Гарри начал думать о Томе, и его сердце сжалось в груди. Том был жив. Он был настолько реален. Том был первым человеком, который нуждался в Гарри из-за того, кем он был, а не из-за того, какое изображение он представлял. Том ничего не требовал от него и не ждал, чтобы он соответствовал каким-то мифам. Том, замкнутый Том, не позволявший никому видеть свои слабости, открылся ему и предложил свои дружбу и доверие. Он почти ничего не знал о Гарри, а то, что знал, было ложью и полуправдами. И всё же он верил в него, хотел его, нуждался в нем. И внезапно Гарри совершенно ясно понял, что и сам он нуждался в Томе. Потому что никто и никогда не заставлял его чувствовать себя таким счастливым и нужным. Никто и никогда не помогал ему забыть всё темное и неприятное в его жизни. Никто и никогда не принимал его так безоглядно, без ожиданий и подозрений. Гарри вытащил из кармана миниатюрный хрустальный шар, который носил с собой постоянно. Этот шар был просто символом его способности вернуться домой тогда, когда он захочет. Гарри пристально уставился на него, но как бы он ни вглядывался, сфера оставалась тёмной и непроницаемой. Гарри задрожал. Нет, попытка забыть обо всём была неправильной. Как и попытка получить прощение. Ему это было необходимо для того, чтобы сохранить рассудок. Но никто – ни мертвые, ни живые – не смогут лишить его счастья. Он прибыл сюда, чтобы всех спасти, он здесь нужен, и он имел право танцевать с Томом и смеяться с ним. Он ожидал, что, вмешиваясь в прошлое, ему придётся пострадать, и, возможно, он будет несчастен. Но что неправильного было с тем, чтобы быть счастливым? Что неправильного было с тем, что он всё больше и больше влюблялся в Тома, в того Тома, который менялся ради него с каждым днём? Он сжал шар, глубоко вздохнул, поднял руку и с силой швырнул шар в стену. Тот разлетелся на тысячи осколков. Медленная улыбка появилась на губах Гарри, и он почувствовал себя более спокойным. Обвиняющие голоса в его голове затихали, сменяясь неясным ропотом, а потом и вовсе замолкли. А затем, вспомнив, как он поступил с Томом, Гарри широко раскрыл глаза. Он повернулся к Риддлу спиной и убежал без единого объяснения, как будто Том был чудовищем – чудовищем, которым мог бы когда-то стать, если бы всё пошло не так, как надо. Что он наделал? Он вскочил на ноги и вылетел из классной комнаты также быстро, как прибежал. Его ноги дрожали, сердце лихорадочно колотилось в груди, и он испытывал головокружение. Гарри бежал намного медленнее, чем в первый раз. Столкнувшись с Панси и Минервой на лестнице, он чуть не сбил их с ног. — Гарри! Гарри, что происходит? — испуганно спросила Панси. — Мы искали тебя повсюду! — Что случилось раньше? — спросила Минерва. — Мы так волновались. И Том… — застонала она. — Что с Томом? — прорычал Гарри, хватая её за плечи и легонько встряхивая. — Где он? Минерва вздохнула. — Мы не знаем. Он только смотрел вслед тебе, когда ты сбежал, и выглядел очень грустным. Затем он сказал, что расстроил тебя, и что ему надо кое-что сделать. Кровь застыла в жилах Гарри, и он рухнул на ступеньки. Он не чувствовал руку Панси, обнимающую его, и Минерву, поглаживающую его по руке и говорившую, что всё будет в порядке, что бы Том ни сделал или сказал. Он оцепенел и был разочарован тем, что даже Минерва считала, что произошедшее было ошибкой Тома. — Том не сделал ничего неправильного, — отрезал он. — Я сделал.