***
Родители вновь ссорились. Оставшись наедине, взяв отгул по уважительной причине, они несколько часов подряд поливали друг друга грязью словесных помоев. Но эта ссора была иного рода, в эту минуту, а этот час они были обозлены не на самих себя, а впервые на своей памяти искренне ненавидели родную дочь. — Я думала, она убьёт меня, когда я обниму её! — вскричала мать. — Тоже мне, мужик. Не мог выйти первым и проверить, не опасна ли она! — А с чего мне подходить к… этому?! С каких пор мой ребёнок обладает подобными силами?! Или ты мне лгала, и он не от меня?! Отвечай немедленно! — Ты сумасшедший! Су-мас-шед-ший! Я со своей работой лишний раз не успевала позвонить матери и рассказать ей, за какого идиота вышла! — Значит, на работе?! От кого?! От секретаря? Курьера? Начальника?! И так без остановки. Не слыша друг друга, оба пытались докричаться до слуха другого. Им было страшно. Оба, будучи людьми приземлёнными, погруженными в работу и борющимися за стабильность, столкнулись перед лицом двух монстров: развод и чудо, случившееся с Кизугучи. Насколько была опасна их дочь? О, после того, что творили родители, Кизугучи стала для них стихийным бедствием. Но разве может ребёнок убить родителя? Супругам очень хотелось бы ответить «нет», но оба осознавали, что охотно убили бы друг друга, появись у них мощь Кизугучи. Выживает сильнейший. Мать подарила бы отцу тридцать два часа нестерпимой боли, испытанной ею, когда Кизугучи появлялась на свет. Отец сполна отплатил бы за расшатанные нервы, брошенную в лицо посуду(из-за осколков пришлось накладывать швы) и разбитое лобовое стекло на машине. Старшие представители семьи Фурава с годами всё сильнее ненавидели друг друга, и, как бы они ни старались полюбить своё единственное чадо, не пропадающее пятно на лице Кизугучи заставляло их недовольно морщиться, а её замкнутость приводила в бешенство. И сегодня ненависть достигла апогея. — Звони в полицию! — повелительно приказала мать. — Этой уродке никогда не было места среди нормальных людей! И, резко схватив телефон, отец набрал нужный номер. Он ждал полицейского конвоя, хотел увидеть специально обученных военных в броне и при оружии, а явился в дом семьи Фурава один единственный человек. Высокий, тощий, с мечом на поясе. В обычной ситуации такой человек приструнил бы Кизугучи одним своим присутствием, но произошедшее далеко выходило за рамки понятия «обычный». Он поправил очки и, не удосужившись представиться, перешёл сразу к делу. — Где объект? — В школе, — дрогнувшим голосом ответила мать. Её приводил в дрожь этот человек, пугал, вызывая удушающий трепет. — Н-но она скоро придёт. — Хорошо, — кивнул мужчина. — Я подожду. Ему предложили присесть за стол и выпить чаю, от чего он, конечно же, не отказался. — Кизугучи запрут? — спрашивала мать, как всегда, не умеющая сдерживать эмоции. — Если проявит агрессию, — кратко ответил молодой человек, которого, как выяснилось, звали Мунаката Рейши. — А она проявит, — поддакивал отец. — Какой погром устроила вчера. Вы бы видели! Мебель – в труху! Стены все в дырах, да таких, что в них спокойно можно пролезть. Даже пол новенький не пощадила. Только в этом году менял, а она его… — он демонстративно надавил на ямку в полу. Прогнивший ламинат провалился под подошвой ботинка. — Скажите, нам положена компенсация? — Это не входит в мои обязанности. — А как же люди?! — вмешалась мать. — Разве полиция не должна заботиться о людях?! Кизугучи вчера и на нас напала! Видите синяки? Видите?! Это всё она! — Мне очень жаль. — Вам жаль, а нам было так страшно! — она поднялась с места, подбоченясь. — Она же могла и убить меня! Мунаката слушал с небывалым отвращением. На своём веку он встречал много людей и даже одного нечеловека, но с подобной несправедливостью сталкиваться не приходилось. Несчастная девочка. Как же ей живётся в этой волчьей стае? Кто угодно сойдёт с ума, когда его так несправедливо презирают. Да и кто? Родители! Кизугучи вернулась в разгар очередной ссоры. Родители лаялись, не обращая внимания на гостя, так что и возвращение дочки из школы они пропустили мимо ушей. Кизугучи крепко вцепилась в куртку, которую уже успела снять, с каким-то невероятным ужасом глядя через длинный коридор на сидевшего в гостиной синего короля. Рейши видел её. Рейши смотрел так проникновенно, что под давлением его взгляда Кизугучи чувствовала, как на ней растворяется одежда, кожа, кости, и остаётся лишь нагая душа. Она узнала форму, в которую был одет этот человек. Особая полиция, ищущая королей. Выходит, родители его вызвали? Как же так? Кизугучи хотела сделать шаг назад, увидев, что Рейши поднялся со своего кресла и направился к ней, но ноги её подкосились. Она упала, дрожа от страха, шепча преисполненное ужаса «Я не виновата». — Меня зовут Мунаката Рейши, — представился синий король и, видя, как страшно перепугана Кизугучи, попытался придать тону своего голоса мягкости. — Ты Фурава Кизугучи? Девушка кивнула, и будто бы барьер скованности разрушался под взглядом синего короля, из-за чего Кизугучи поднялась и с дрожью в голосе заговорила. — Это не я. Я не виновата. Я не знаю, как это получилось. Я просто слушала музыку, мама и папа ссорились, а потом… а потом я увидела ангела. Я не знаю… он просто дал мне силу, а после… а после всё произошло само собой и… — Пожалуйста, не бойся, — прервал её Рейши, мягко опустив ладонь на плечо Кизугучи, заставив её вздрогнуть, а её мертвенно-бледное лицо — зардеться. — Обряд инициации прошли все короли. Этот процесс не поддаётся контролю. Взгляд Кизугучи из испуганного превратился в такой грустный, что сердце Рейши сжалось. — Вы заберёте меня? — всхлипнула она. — Будете ставить опыты? — Я тебя заберу, это верно. Для решения кое-каких юридических вопросов. Но опыты… кто наговорил тебе подобных ужасов? — Э… Энди, — она утёрла рукавом слезу. — Ах, вот оно что. У Домёджи-куна богатое воображение. Рейши перевёл взгляд на притихших родителей девушки, прислушивающихся к их разговору. Хоть в чём-то эти несчастные пришли к согласию: к ужасу перед новоиспечённым королём. Да и что за король? Не нужно обладать проницательностью и особыми дедуктивными навыками, чтобы увидеть, что Кизугучи боится лишний раз вздохнуть. Плачет, когда страшно, прячет лицо, говорит робко и несмело. Такой король угрозой быть может только самому себе. Без должного воспитания. Нельзя тут оставлять нового короля, никак нельзя. Родители, если не превратят её в свою послушную марионетку, то будут убиты сведённой с ума от страха Кизугучи. — Кизугучи, — обернувшись, обратился к успокаивающейся девушке Рейши. — Раз уж ты получила силу, что бы ты хотела с ней сделать? — Я не знаю. — Подумай хорошенько, ведь вариантов много, — голос Рейши из мягкого превратился в строгий и решительный. — Ты была бы преступницей? Занялась бы изучением своих сил в научной сфере? Или помогала бы людям? Девушка прикинула предложенные варианты в голове. Помогать людям. Полюбят ли они тогда Кизугучи? Возможно. Преступная деятельность казалась неправильной, хотя и остановить бы Кизугучи всё равно никто бы не смог. Наука. Пустой звук для той, кто не может осилить даже школьную программу. — Помогать… только… что мне нужно делать?.. — Бороться с преступностью, — твёрдо произнёс синий король. Кизугучи сжала губы в линию. — Вполне подходящая должность для человека, идущего по миру под лезвием Дамоклова Меча, — улыбаясь, проговорил Мунаката. — Заявляю это с ответственностью четвёртого, синего короля. Девушка обронила вздох. — Теперь, Фурава Кизугучи, когда я официально представился, не могла бы ты назвать мне свой цвет? Это необходимо для твоего ранжирования. Она больше не медлила. Ответственность перед собственным будущим опустилась ей на голову и была так же тяжела, как настоящая корона. — Я орхидеевый король. И мои цветы боли разрушают всё, во что пускают корни.Цветок боли. 2 часть
12 апреля 2017 г. в 15:11
Будучи волей судьбы страшно невезучей, Фурава Кизугучи обладала сверхъестественным чутьём на опасность. Её крохотное, скованное страхом, юное сердечко трепетало тем сильнее, чем ближе подбиралась к ней, подобно хищному зверю, опасность. Первое утро после её становления орхидеевым королём было полно мрачного предчувствия, Кизугучи нервничала не столько из-за родителей, на телах которых пустили свои корни нежно-розовые цветки, сколько из-за того, что в нужный момент её мощь не проявится. Девушка не спала всю ночь, готовясь к встрече с ненавистным обществом, боялась, что сила закончится, словно вода в пересыхающем источнике, но подобного не происходило. Мощь, заключённая в руках маленькой слабой девочки была настолько велика, что казалось, иссякнет она только с последним вздохом Кизугучи.
Девушка открыла дверь в комнату родителей только с рассветом, готовая атаковать их в ответ, если они на неё набросятся. Обычно шумная супружеская чета в эту ночь была такой тихой, такой смирной, что Кизугучи всерьёз задумывалась, а не умерли ли они? Всей своей мощи девушка не ведала и опасалась, что могла случайно их убить. Смерти она боялась так же сильно, как и всего вокруг, и, касаясь пальцами своего уродливого пятна на левой щеке, Кизугучи, скрепя сердце, открыла дверь.
Родители и сами не знали, как относиться к дочери после её проявления истинно божественной силы. Будучи людьми набожными, они провели всю ночь в молчаливых размышлениях, не веря, не соглашаясь с чудом, случившимся у них на глазах. Цветы, вылетевшие из руки Кизугучи, эта невыносимая боль, не позволявшая даже упасть без чувств, и угрозы дочери. Родители чувствовали себя виноватыми за тот проблеск злобы в глазах своего ребёнка, ведь, если вспомнить, обид между ними было утаено предостаточно. Мать обладала пылким нравом и часто не могла сдержать себя, а отец, переживавший все неприятности глубоко внутри себя, бывал так обижен, так глубоко печален, что мог и проявить жестокость по отношению к близким. И, будучи запертыми в одной комнате, проведя целую ночь без сна, супружеская чета смотрела друг на друга, смотрела в некогда любимые глаза и безмолвно каялась в том, что оба оказались слишком безответственными по отношению к их маленькой девочке, которой и без того приходится горько на непростом жизненном пути.
Они встретили Кизугучи, стоя у дверей комнаты. Мать хотела улыбнуться, но даже эта болезненная, эта извиняющаяся улыбка не могла спрятать горьких слёз беснующейся совести, что разрывала ей сердце. Отец хмурился. Он всегда хмурился, когда был неспокоен или глубоко задумчив. В его беглом взгляде на дочь Кизугучи уловила краткое мужское «Извини», которое ни одни слова не могли бы выразить красноречивее, чем эти светлые, близорукие глаза.
Мама, как обычно, не сдержалась. Она бросилась к Кизугучи и так крепко, с такой любовью обняла дочь, точно с момента их расставания прошла не ночь, а десятки лет. Отец, будучи человеком не умеющим проявлять чувства, подошёл к ним несмело, несколько нерешительно, точно боялся, что его оттолкнут. Кизугучи закрыла глаза. Она не избавилась от своих страхов, даже став королём, и сейчас ей было бы привычнее, если бы на неё накричали. К проявлениям нежности молодая девушка не привыкла настолько, что они её отталкивали и пугали.
Следовало объяснить им то, чего Кизугучи и сама до конца не понимала. Её способности пришли в непонятном видении, а для чего они нужны, девушка и сама не знала. Ангел сделал ей щедрый подарок, такой, какому мог позавидовать бы любой другой человек. Но ангел ли? У него было вполне человеческое имя. Хикари. Хикари, кожа и волосы которого были светлее платины.
И девушка молчала. Родители не требовали объяснений, да и как бы она, такая молчаливая и замкнутая, смогла бы в красках передать словами важность случившегося? Король. И пускай, логичнее было бы зваться королевой, а принцессой – милее, но название титула не имеет никакого значения. Раз такой титул дал ей ангел, так тому и быть.
— Я не знаю, как это случилось, — проговорила Кизугучи, сидя за столом. Обеспокоенные взгляды родителей всё ещё были свежи в её воспоминаниях. — Извините.
Они силились что-либо сказать, но чувствовали себя до того виноватыми перед своей маленькой девочкой, что были не в состоянии вымолвить ни слова. Кизугучи понимала, что с этой мыслью о силе её родные должны свыкнуться, поэтому без лишних разговоров засобиралась в школу. Нежность, которую подарили ей родители в это утро, их забота посеяли смятение в душу девушки. Так ли ей хочется подарить цветок боли своим обидчикам? Так ли ей хочется проявлять свои способности на людях, когда они могут быть тайным козырем в рукаве? Эти мысли не давали Кизугучи покоя.
Нежно-розовый цветок игриво засиял, скользя на стебельке между тонкими пальцами Кизугучи. На мгновение ей захотелось, чтобы у её способности появилось разумное физическое воплощение. Тогда Кизугучи было бы с кем поговорить, вместе послушать музыку или помечтать.
Пустое. Кизугучи всегда была одинока, и даже то, что она станет изгоем из-за своей мощи, её не пугало. Но тот факт, что даже при всей дарованной мощи люди будут больше внимания обращать на родимое пятно на щеке, а не с уважением смотреть на саму Кизугучи, разочаровывали.
Сладкий яд тщеславия уже успел отравить юное сердце и, зачесав тёмные волосы на левую половину лица, Кизугучи отправилась в столь ненавидимую долгие годы школу. Мысли оставили её и, пребывая в абсолютном смятении, девушка не могла принять взвешенного решения. И, пока Кизугучи беззвучно ступала по залитому солнцем асфальту, её сила, в буквальном смысле, прорастала под плоскими подошвами ботинок. Хрупкий асфальт рассыпался от сильных корней цветков орхидеи, состоящих из чистой энергии и накопленной в сердце злобы и, сияя в лучах утреннего солнца, подарив миру свои красоту и очарование, цветки рассыпались ворохом искр и невесомой пыльцы. Всё же, держать силу под контролем получалось с большой неуверенностью.
Ну, хотя бы форма у них цветочная, — вздыхая, рассуждала девушка, — а не какая-нибудь пошлая или похабная. И, думая об этом, закусив нижнюю губу, девушка подавила желание нарисовать цветами на асфальте детородный орган. Короли, даже такие тихие и обиженные, всей душой тянутся к мелкому хулиганству.
Стоило Кизугучи забыться, и сила выходила из-под контроля, но из забытья её выдёргивал скрежет превращающегося в труху асфальта. А один раз её внимание привлёк грохот и болезненный вскрик. Невольно девушка обернулась.
Это был молодой человек, споткнувшийся о внезапно появившуюся под ногами яму и грубо свалившийся в асфальт. Он был высок для миниатюрной Кизугучи и довольно мускулист, так что хрупкая девушка при всём желании не смогла бы его поднять. Цветки орхидеи предательски подбирались к нокаутированному незнакомцу, и Кизугучи со злобой посмотрела на них. Букет цветов боли она всей душой желала подарить людям, дразнившим её, издевавшимся над ней, а неизвестный молодой человек ничего плохого ей не сделал…
Но сделает, — мелькнуло в голове у Кизугучи, — стоит ему посмотреть в моё уродливое лицо.
Она не хотела подходить к пострадавшему и ни за что в жизни не сделала бы этого, если бы цветки боли не перестали её слушаться. И, подобно матери, пытающейся приструнить непослушных деток, Кизугучи подошла поближе и довольно шумно топнула ногой. Незнакомец поднял на неё взгляд. Деваться было некуда.
— В-вы сильно ушиблись? — несмело произнесла Кизугучи, робко протягивая трясущуюся руку. — Давайте я вам помогу?
Его ладонь была сильной и такой тёплой, что сердце девушки пропустило удар. Давненько ей не доводилось касаться кого-то, вот и забыла, что все люди тёплые.
— Обычно я не такой неуклюжий, — незнакомец заулыбался, но Кизугучи смущённо потупилась и пропустила эту улыбку. — Но сегодня захотел поцеловаться с тротуаром.
Она улыбнулась. Ей было страшно стыдно говорить с незнакомцами, тем более, если эти незнакомцы были противоположного пола. Юные девушки очень мечтательны, а Кизугучи, успевшая навидаться разочарований на своём веку, отгоняла от себя все позитивные мысли. Она поправила пряди волос, получше пряча пятно на лице.
— Аккуратнее, — тихонько произнесла Кизугучи, намереваясь поскорее уйти. — В следующий раз…
— А ты случайно не падала? — парень, судя по всему, не собирался упускать возможности хоть с кем-то поболтать. — Я только сегодня приехал из Шидзуме и, смотрю, в Кавасаки всё не совсем гладко с тротуаром.
— Д-да…
Кизугучи разозлилась на себя. Ей очень хотелось перебороть своё смущение и общаться не так зажато, но поделать с собой она ничего не могла. Пальцы похолодели от волнения, сердце готово было вырваться из груди и настойчивые уверения разума «ты король» не приносили успеха. Ну и что, что она король? Разве король не может быть трусом?
— На самом деле, — несмело начала девушка, прокашлявшись в кулачок перед тем как заговорить. – Они появились только этим утром. Я ув-верена, скоро их заделают.
— А тут ничего странного не происходило?
Кизугучи подняла на незнакомца недоумевающий взгляд. Смутно она понимала, о чём он говорит, но выдавать свой маленький секрет не спешила. В конце концов, он мог иметь в виду недавнее землетрясение.
— Тут не появлялась такая здоровенная фиговина в небе?
Незнакомец начал в деталях описывать, как могла бы выглядеть так называемая фиговина, приводя в примеры известные ему Дамокловы Мечи. Выходит, королей несколько, — прикусив внутреннюю сторону губы, рассуждала Кизугучи, внимательно слушая паренька, — и лучше бы они не прознали о существовании орхидеи. Никто не знает, каковы их намерения, но, скорее всего, настроены они враждебно.
Юная девушка, так тронутая жизненными неудачами и злобой, не могла относиться к людям иначе, чем с величайшим подозрением. В добрые намерения она не верила.
— Не знаю, — пожала плечами маленькая лгунья. — Я ничего не видела.
— Жаль, — протянул он. — Ну, если увидишь что-то подозрительное, обращайся. Меня зовут Домёджи Энди.
Он протянул визитку, которая, казалось, специально лежала в кармане для подобного случая. Кизугучи с подозрением посмотрела на врученный ей кусок пластика, вчитываясь в строки и рассуждая о том, что могло быть на уме у незнакомца. Мог ли он знать о том, что сейчас разговаривает с королём? Да? Тогда к чему этот цирк? И, раз существуют и другие короли, почему они не пришли поговорить с Кизугучи с глазу на глаз?
Потому что они не знают. Девушка улыбнулась. В такой продвинутый век, в рассвет технологий и информации, структуры власти и закона могут чего-то не знать. И хорошо, что они не осведомлены. Девушка больше не хотела проявлять силу в открытую. Ей, такой робкой и скромной, безопаснее держаться в тени, даже если эгоизм и тщеславие требуют явить себя миру.
— Фурава Кизугучи, — улыбнулась она, чувствуя себя капельку увереннее. — А как я узнаю о появлении той самой штуки в небе?
И Энди вскользь начал рассказывать о королях. Он говорил о них так, будто они были персонажами видеоигры, которые только и знают, что драться между с собой, меряясь длиной своих Мечей. По крайней мере, только это девушка и уловила из энергичной болтовни своего собеседника.
Плохо. Способность Кизугучи хоть и направлена на разрушение, но сама девушка создана далеко не для боёв.
— А знаешь что? — задумчиво произнёс Энди, закончив бурно разглагольствовать.
— Что?
— Я тебя провожу.
Кровь мгновенно прилила к лицу Кизугучи, отразившись ярким румянцем на бледном лице. Каждая девушка мечтает о любви и фантазирует день ото дня о подобном невинном проявлении привязанности. Но долгое время мечты оставались мечтами, и о чувствах Кизугучи запретила себе думать.
— Н-н-но мне недалеко!
— А мне хочется отблагодарить тебя за подъём! — настаивал Энди. — А ещё начальство мне устроит такое, после чего я точно не смогу блюсти закон. — Он показал в сторону магазина алкогольной продукции. — Хотел встретить нового короля от души! Такую вечеринку устроить, что завидовал бы весь мир!
— Вечеринку?
— Ага. Явно, он славный парень.
Кизугучи вздохнула. Ей, конечно, было бы приятно, если бы в её честь был устроен праздник, но она была не так наивна, как, должно быть, полагал Энди. Вот признается она в своей королевской власти, и что дальше? «Ах, Кизугучи, какая радость! Пойдём со мной, выпьем!» Так не бывает! И мощь короля — это не отличная оценка за тест, которую можно отметить бурной пьянкой!
— Я опаздываю, — воскликнула девушка. — Удачи тебе с поискам «короля».
Она нервно хихикнула, пытаясь придать сказанному оттенок сарказма, что получилось довольно неумело. Кизугучи не просто верила в существование королей, могущества и Дамокловых Мечей, она была эпицентром произошедших событий. Она не знала, почему была избрана тем ангелом по имени Хикари, но впутываться в проблемы боялась. И, не оборачиваясь, забыв о том, что люди могут разглядеть родимое пятно на левой щеке, Кизугучи на одном дыхании добежала до школы.