Вавилонский лев

Она очнулась от того, что ей внезапно стало легче. Тело укрыто её было шёлком плотным, под цвет её глаз, с вышивкой из золота. Поднявшись, поняла она, что-то туника, и ранее подобного убранства не было у неё. Но не было того, что так долго она носила. Пусто чрево её было. Покои королевские покинув, царица помчалась к отца покоям. Любви к плоду насилия, нося его, питать та не могла. Но страшной гибели от яда та невинная душа достойна не была. И лишь ворвавшись в них, смех детей её ушей коснулся. Отеческую улыбку она давно не видела, и вот она лицо царя украсила. А рядом друг его — Энкиду, с мышками маленькими играл. И северная дева у постели та стояла, с улыбкой та взирала на счастье, обитавшее в стенах. Узрев царицу, северянка и Энкиду спешно удалились. Гильгамеш, не поднимаясь с ложа, указал на двух детей. — Блуждала долго ты во царствие Эришкигаль. Я имена дал детям. Ты родила наследника, для мужа то сокровище сердцу дорогое, а потому зовут его Азис. Твоё чрево породило и принцессу, потому и имя ей Амира. Ты подарила мне двоих детей. То торжества великого достойно. И царь умолк, лик царицы видя изумлённый. Дивилась она детям, с них почерпувшим прекраснейшие черты. Кожей были свету лунному они подобны, солнца свет — волосы их, и лишь глаза их — ночи мрак. Но не краса детей её дивила, а существование само. И был один из двух мужчиной. Боялся царь златой. В семье её родились жёны. Свой страх сокрыл за торжествами. В небесном царстве славили царей земных, царей прекрасных. Прекраснейшие девы дни и ночи были в царицы покоях, где жила теперь она с детьми. Но только деве северной, что преданность свою кровью подтвердила, дозволялось ночи проводить. Нинсен одаривала богато всех детей своих. А матери она вещала, что вот её удел. Отдать себя двоим младенцам. Вся жизнь её лишь только в них. При том не стоит забывать о муже, ему обязана ты всем. Красивой быть, и улыбаться, в постели ублажать. Теперь ты всем вокруг обязана. То каждой женщины удел. И было так. Днём мать, а по ночам жена. И ненавистна каждая ей сторона. Вот детям грудь её уж боле не нужна. И ночи спят они полней. И шустро бегают и говорят. Но до сих пор она должна им. И коль отец желает ими заниматься, ты рядом быть обязана всегда. И без детей обязана ты только с мужем страсти предаваться. Вернее, чтобы он использовал тебя. Младенцы лета три видали. Со всех концов Месопотамии спешат послы, чтоб заключать союзы через детей божественного льва. Они похожи на отца. Не только ликом. Их нрав настолько горделив, что с малых лет себя зовут они земли богами. Учение любое презирая, как и всех других людей, волю лишь отца они считаю верной, и нелюбовью матери прилюдно оскорбляются они. Но той не до отродий скорби. На лето третье материнства благодать вновь на неё нисходит. Рождённая та дева с кожей цвета молока, черна же волосами, а взор её отца. И пусть тот радости исполнен вновь, а дети старшие нуждаются в учении. Та драгоценность, что носит имя Джавахир, у матери на руках растёт. С неё она перенимает манеру мыслить, говорить. Учение и поведение, всё знает та, что знает мать. И нравом на неё похожа. Спокойная как лёд, от отца лишь хитрость переняв. Мать и дочь, и в то же время сёстры. Так схожи меж собой. Близки они друг-другу стали и едины даже в том, что грезится обеим по ночам. Снега и чёрная луна.