Квартира на Мейден-лэйн

      Прошло почти шесть лет с тех пор, как они расстались.       Майкл тогда трахнул его — на прощание, как выразился Джеймс, — трахнул жёстко и так стремительно, словно боялся, что, задержись он внутри ещё на минуту, — и они срастутся, сольются, станут одним целым. И не получится уже разорвать эту связь, прекратить это безумие, в которое превратилась жизнь Майкла.       Когда он уходил, Джеймс даже не пытался его поцеловать в последний раз — только улыбался, отчаянно, дико и беспощадно; знал, гадёныш, что Майкл эту улыбку не забудет никогда.       Так и вышло.       Они познакомились в День святого Патрика. Майкл тогда зачем-то потащился на Трафальгарскую площадь, где гремел ирландский фолк, били изумрудные фонтаны, и тысячи людей в зелёных шляпах радостно махали вышагивающим по улице лепреконам, рыжебородым великанам, волынщикам в килтах и прочим персонажам парада.       Майкл наблюдал за этим, стоя у торговых рядов с едой и сувенирами. Он пил третью кружку эля, когда из толпы на него налетел невысокий парень в жёлтой штормовке с намалёванным на щеке шотландским флагом. Эль выплеснулся и расплылся пятном на светлой футболке Майкла под расстёгнутой кожанкой. Очертаниями и цветом пятно удивительно напоминало Ирландию — именно так её рисовали во всех школьных атласах.       — Оу, прости, друг! — парень поднял на Майкла глаза и обезоруживающе улыбнулся. — Я нечаянно.       — Да я вижу, — буркнул Майкл и поставил кружку обратно на прилавок. — Салфетка есть?       — Неа, — тот внимательно вгляделся в пятно и зачем-то потрогал его пальцем. — Но есть кое-что получше.       — Что?       — Квартира в трёх шагах отсюда. На Мейден-лэйн. Там мыло и горячая вода. Если застирать прямо сейчас, следов не останется. Пошли?       Майкл невольно рассмеялся. Отчего-то желания послать нахала по известному адресу не было. Наоборот. Может, дело было в выпитом эле, может — в честнейшем взгляде ярко-голубых глаз. Или в сумасшедшей, сбивающей с толку жёлтой штормовке.       — Что, вот так сразу — к тебе домой? — спросил он.       Спросил — и тут же в голове пронеслось «Я что, с ним заигрываю?».       — Почему же сразу? Давай знакомиться. Джеймс МакЭвой, переехал сюда из Глазго. Мне двадцать три, я вроде как актёр, но сейчас работаю где придётся — лишь бы хватало на оплату квартиры. Пью всё, что горит, и трахаю всё, что движется. Ну как, такой характеристики достаточно или паспорт показать?       Майкл посмотрел на Джеймса с ухмылкой.       — Не стоит, я готов рискнуть, — сказал он. — Моя очередь? Майкл Фассбендер. Мне двадцать пять, приехал из Ирландии, окончил здесь университет. Работаю в издательстве. Что там дальше? — он сделал вид, что вспоминает. — Ну, насчёт «пью» — это ты видишь и сам. А вот про то, с кем и как я трахаюсь…       — Понял, про это спрашивать не буду, — Джеймс невинно улыбнулся. — Ну что, пойдём?       Если поначалу у Майкла и возникли вопросы, как этот парень умудрился снять жильё в районе Ковент-Гарден и не разориться, то сейчас они полностью отпали. Квартира была убогой и крохотной настолько, насколько это вообще возможно.       — Не обращай внимания, это так — декорации, — говорил Джеймс, поднимаясь по узким грязным ступеням с отбитыми краями. — По документам тут подсобка, но ушлые владельцы здания сделали из неё квартиру. Размером с чемодан, конечно, но это всё фигня, главное — что есть вода, свет, и нет крыс!       Ботинки они снимали по очереди — двоим в тесной прихожей было не разминуться. Джеймс стянул штормовку и повесил её на крючок, оставшись в чёрной футболке. Рядом он пристроил куртку Майкла.       — Спальня налево за углом, кухня направо, — сказал он. — Выбирай.       Майкл выбрал кухню. Здесь возле заваленного посудой стола примостилась одинокая хромая табуретка, а узкое окно упиралось прямо в стену соседнего дома, стоявшего так близко, что можно было разглядеть список покупок, пришпиленный на холодильник у жильцов напротив. На подоконнике росло лимонное дерево.       — Бывшая девушка оставила, — прокомментировал Джеймс, кивая на горшок с лимоном. — Думал, не выживет, окно-то на север выходит, но пока вроде держится.       — Ты называешь это «окном на север»? — Майкл многозначительно приподнял брови. — Я бы назвал его «окном в колодец».       — Ой, ну и ладно, зато это Ковент-Гарден! — ворчливо отозвался Джеймс. — Так, в холодильнике есть пиво, угощайся. Где-то ещё был сыр…       Он замолчал и посмотрел на Майкла.       — Что? — спросил тот.       — Как «что»? Забыл уже, зачем мы сюда пришли? Раздевайся, а я пока в ванную.       Майкл хмыкнул, стянул с себя футболку и протянул её Джеймсу. Оставшись один, достал из холодильника бутылку тёмного пива. Открыл, глотнул. Прислушался к плеску воды, доносившемуся из-за двери ванной. Поставил недопитое пиво на стол и сделал несколько шагов по коридору. Остановился на пороге, плечом прислонившись к косяку.       Джеймс стоял к нему спиной, застирывая футболку под струёй воды, лопатки его, обтянутые чёрной тканью, двигались туда-сюда, и Майклу вдруг страшно захотелось ощутить это движение под своей ладонью.       МакЭвой поднял голову и поймал его взгляд в зеркале.       — Почти готово, — сказал он, выжал футболку и повесил на сушилку для полотенец. Потом повернулся. Чуть прищурившись, посмотрел на Майкла. Что там было, в этих синих глазах, — не разгадать. Но что-то определённо было, иначе почему вдруг внизу живота будто бы натянулась невидимая струна?       — Выпустишь меня? — спросил Джеймс.       — Конечно, — легко согласился Майкл, но вместо того, чтобы отступить в коридор, протиснулся вперёд, словно ему вот прямо сейчас, немедленно, потребовалось пройти к раковине. Теперь они стояли совсем близко друг к другу в узком пространстве между стеной и ванной. Оба уже всё понимали. Джеймс поднял руку, дотронулся до груди Майкла, провёл пальцем от ключицы к соску. Фассбендера тряхнуло. Джеймс закусил губу, бросил на него красноречивый взгляд и спросил:       — Так значит, ты ирландец?       — Да, — Майкл сделал паузу. Голос его охрип. — Поцелуешь на удачу?       — Удача мне понадобится, — пробормотал МакЭвой и впечатал Майкла голой спиной в холодный кафель.       Целует Джеймс грубо, не церемонясь: секунда — и его язык оказывается у Майкла во рту, толкается, обжигая, проворный и быстрый. Фассбендер задирает чёрную футболку, дотягивается наконец до этих острых лопаток, и там, где он касается голой кожи, та моментально вскипает мурашками, и Джеймс стонет в ответ на каждое такое прикосновение, и стоны эти вибрацией отдаются где-то глубоко внутри, отчего Майкл окончательно теряет голову. Он тянется к пуговице на джинсах Джеймса, а тот зеркалит его движение: тонкие пальцы скользят вниз вместе с язычком молнии, обхватывают твёрдый член через ткань белья и нежно обводят головку, и Майкл запрокидывает подбородок, подставляя шею. Джеймс стягивает с него джинсы, опускается на колени и берёт так глубоко, как только может, учитывая внушительный размер Майкла, и тот готов кончить уже от первых его — рваных и не очень-то ритмичных — движений. Но Фассбендер сдерживается, чувствуя, что такой мощный старт может означать только одно — не менее вдохновляющее продолжение.       И продолжение действительно оправдывает все его ожидания. Из ванной они перемещаются в спальню, которую уже заливает вечерним светом, продолжая бешено целоваться, путаясь ногами в собственном белье и сшибая по пути книжные стопки, громоздящиеся на полу. Джеймс толкает Майкла на кровать, садится на него, выгибается, чтобы дотянуться до лежащих под подушкой презервативов, и на секунду замирает.       — Кто сверху? — дышит тяжело, склоняется совсем низко, прикусывает губы Майкла, мазнув по его щеке щетиной, шелестит упаковкой.       Тот отвечает едва разборчивым шёпотом и срывается на стон, когда Джеймс раскатывает презерватив по его члену, а затем окидывает его долгим взглядом, приподнимает бёдра и насаживается, и Майкл матерится и рычит, и поначалу это туго, тесно и даже больно, а потом — восхитительно, и крышу сносит уже через пару минут — от равномерных движений, от звуков и запахов. Майкл смотрит, не отрываясь, а мартовский закат заливает красным грудь Джеймса, его живот, и прижатый к животу член. Джеймс мешает стоны с самыми забористыми ругательствами, и Майклу кажется, что ничего более странного и прекрасного он в жизни не слышал.       Кончив, Майкл даже не даёт себе времени отдышаться — вместо этого он тянет Джеймса на себя, заставляя его наклониться вперёд, чуть запрокидывает голову, и нескольких движений языком вдоль члена хватает, чтобы тот задрожал мелко-мелко у него в руках и обмяк, судорожно вздыхая.       Потом они долго лежат, восстанавливая силы. За окном темнеет. Лица Джеймса скоро будет не разглядеть.       — Ну что ж, — Майкл первым нарушает тишину. — Футболка, наверное, высохла, так что я пойду…       При желании в этой фразе можно услышать вопросительную интонацию, но Джеймс её то ли не замечает, то ли не хочет замечать. Он говорит только:       — Давай сюда резинку, я выкину.       И уходит на кухню.       Это могло бы остаться в памяти как нечто восхитительное, но постыдное — такое, о чём не расскажешь друзьям. Просто секс на одну ночь. Просто новый опыт. Ирландец отметил День святого Патрика, хорошенько выебав подвернувшегося под руку шотландца. Что тут такого?       Они даже телефонами не обменялись, не говоря уже о чём-то большем.       Но неделю спустя, вечером в пятницу, Майкл вернулся на Мейден-лэйн.       Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как бьётся о рёбра сердце, ставшее от волнения тяжёлым и огромным. МакЭвой был дома. Открыл дверь — смешной и заспанный, с растрёпанными волосами, в растянутой футболке с логотипом какой-то рок-группы.       — Привет, — начал Майкл и замолчал.       — Привет, — ответил тот.       Майкл сунул ему в руки пакет из супермаркета.       — Вот, — сказал он. — Тут виски. Ирландский. Как ты сказал тогда?..       — Я пью всё, что горит, — спокойно отозвался Джеймс.       — Да, а ещё…       — Трахаю всё, что движется, — в глазах МакЭвоя заплясали черти.       Майкл набрал в грудь воздуха:       — Именно за этим я и пришёл.       Джеймс был обманчиво нежным. Он входил по чуть-чуть, не жалел смазки и вообще вёл себя так, будто под ним — не крепкий мужик, а неопытная первокурсница. И всё равно Майклу было больно и страшно, поэтому он сосредоточился на том, как дышит МакЭвой — прерывисто, горячо и совсем близко, почти касаясь губами кожи Майкла. А потом Джеймс что-то такое сделал, как будто зверь изнутри вырвался наружу, и Майкл сначала застонал, а потом, уже ничего и никого не стесняясь, начал вскрикивать и подмахивать, пока шотландец толкался в него глубоко и грубо.       Они кончили тогда одновременно, и тогда же Майкл понял, что пропал.       Квартира на Мейден-лэйн, тесная, тёмная, вечно неприбранная, стала для него чем-то вроде маяка, и каждую пятницу он уверенно прокладывал путь именно сюда: поднимался на третий этаж, стучал в дверь, отдавал МакЭвою бутылку виски, а потом отдавался сам — ну, или брал, это уж как настроение было.       Он оставался здесь до утра понедельника, просыпался по будильнику и, в чём был, приходил на работу — словно перешагивал каждый раз из одного измерения в другое. Коллеги понимающе хмыкали: у девушки опять ночевал? А Майкл лишь кивал и, зажмурившись, молился: только бы они ничего не поняли, только бы не выдать себя.       Они просто трахаются.       И он может прекратить это в любой момент.       О да!       Первый раз Майкл попытался спастись в мае, спустя два месяца после святого Патрика. Он пришёл к Джеймсу поговорить, но, как только представил, что больше никогда не увидит это лицо, одновременно жёсткое и нежное, эту сумасшедшую улыбку, этот невыносимый взгляд, потерял контроль и сдался — сам себе, ещё до того, как вывалить на МакЭвоя тщательно отрепетированные «Так больше не может продолжаться» и «Мы же взрослые люди, Джеймс».       Эти слова казались пустыми и глупыми, когда он был рядом.       И, конечно, секс. Да. Каждые выходные.       Майкл никогда бы не подумал, что он может — вот так. Подставляться, выгибаться, стонать, кричать, с каждым движением забивая остатки гордости куда-то глубоко-глубоко. Давно стёрлись все понятия о том, кто сверху. И кто главный. Рулили по очереди, иногда меняясь ролями прямо в процессе.       «Ещё месяц, — говорил себе Фассбендер каждый понедельник, шагая по Мейден-лэйн в сторону метро. — Месяц — и хватит».       Месяц пролетал как одно утро на двоих в тесной ванной комнате.       В какой-то момент Майкл плюнул и перестал давать себе невыполнимые обещания.       Об их связи знала только Рут. В мае в издательстве что-то отмечали, Майкл тогда выпил чуть больше, чем обычно; остальные давно разошлись по домам, а он всё ещё сидел за столом на офисной кухоньке и наблюдал, как Рут аккуратно раскладывает по пластиковым коробкам остатки еды.       — Ты какой-то сам не свой в последнее время, — заметила она, бросив на него очередной внимательный взгляд. — Что случилось?       Майкл помолчал.       — Обещаешь никому не рассказывать? — спросил он.       — Клянусь, — Рут тряхнула чёрными кудрями.       Майкл вздохнул и сказал с обречённостью приговорённого к казни:       — Я сплю с мужиком.       Рут приподняла брови, сунула стопку контейнеров с бутербродами в холодильник и села напротив.       — Рассказывай, — потребовала она.       — А что тут рассказывать? Я. Сплю. С мужиком. По-моему, и так тянет на главную новость года, не находишь?       — Мне нужны подробности, Фассбендер! — глаза Рут сияли. — И вообще — я только за! А то сплошные блондинки с модельной внешностью и куриными мозгами!       — Не обижай моих блондинок, — пробурчал Майкл. — У каждой из них было как минимум два достоинства.       — И каких же?       — Отсутствие члена — раз. И возможность выйти вместе в люди — два.       — Майкл, да ты гомофоб! — Рут рассмеялась. — И как его зовут?       — Джеймс.       — Надеюсь, он не модель?       — Хуже — он актёр. И к тому же шотландец.       — Даже не знаю, позавидовать тебе или посочувствовать. Познакомишь нас?       — Нет! — Фассбендер замотал головой. — И не проси. Всё равно мы скоро…       Он не договорил. Рут смотрела на него.       — Ладно, не бери в голову, — сказал он. — Просто решил, что пора внести разнообразие в личную жизнь.       Бодро улыбнулся ей и вышел.       Потом-то они, конечно, познакомились, и Рут осталась от Джеймса в полном восторге, а ещё она без конца повторяла, что давно уже не видела Майкла таким счастливым, но тот всё отрицал. «Это просто секс», — твердил он, а Рут только закатывала глаза.       — Вот подожди немного, и ты жить без него не сможешь, — сказала она тогда, а потом, немного подумав, добавила: — Хотя, мне кажется, что уже.       После этого Майкл в очередной раз задумался, не пора ли это всё прекратить, и в очередной раз не смог. Жизнь текла своим чередом. Безумие по выходным, рутина — с понедельника по пятницу.       Однажды МакЭвой затащил его на свой спектакль: вместе с друзьями, такими же невостребованными, молодыми и, без сомнения, гениальными актёрами, они ставили что-то модное и современное, так что Фассбендер, воспитанный на классике, поначалу не понимал вообще ничего, тупо разглядывая декорации. А десять минут спустя на сцену вышел Джеймс.       Голый до пояса, но не в этом дело.       Майкл не успел ничего сообразить, не успел как-то подготовиться, сгруппироваться, а Джеймс первой же репликой, первым же жестом сбил его с ног, раздавил и размазал. Он был невероятен. Он менялся мгновенно и неуловимо, лицо, тело и голос его словно подчинялись каким-то своим, нечеловеческим, законам, и смотреть на это можно было бесконечно. Всё, что притягивало в нём в обычной жизни, многократно усилилось, стало выпуклым и чётким, и Майкл подумал, что никогда ещё не испытывал такого сумасшедшего влечения.       Потом была актёрская вечеринка в соседнем пабе, где Майкл сидел притихший и пил виски как воду. Джеймс же, словно не до конца ещё выйдя из образа, горел и плавился: он разговаривал одновременно со всеми, хохотал, запрокидывая голову, облизывал губы, улыбался и бросал на Майкла такие взгляды, от которых становилось душно.       Когда деньги наконец закончились, они вышли из паба и всей толпой побрели в сторону центра, и на повороте к Мейден-лэйн, после того, как Джеймс шумно попрощался с каждым из этой компании, Майкл сделал с ним то, что давно хотел: развернул лицом к себе, поцеловал в губы, взял за руку и повёл прочь, спиной чувствуя удивлённые и насмешливые взгляды. Кажется, кто-то из труппы даже засвистел им вслед, но Майклу было на это наплевать.       В ту ночь он трахал Джеймса медленно, до последнего оттягивая развязку, словно не мог наглядеться на него и надышаться им. Тот, кажется, всё понял: он был послушным и податливым, смотрел на Майкла из-под ресниц серьёзно и внимательно и, против обыкновения, молчал — лишь скупо выдыхал сквозь сжатые зубы.       Фассбендер бы ничуть не удивился, если бы это оказалась их последняя ночь: слишком уж далеко всё зашло. Но нет. Безумие продолжалось, только теперь уже обычная жизнь подчинялась ему, а не наоборот. И когда Майклу предложили высокооплачиваемую работу в «Хейзель медиа», он первым делом спросил, где находится редакция, чтобы прикинуть, удобно ему будет добираться оттуда до Мейден-лэйн или нет.       Однако именно с «Хейзель медиа» всё и началось, а точнее — закончилось.       Майклу здесь не то чтобы сразу понравилось, но он решил: ради таких денег и таких перспектив можно привыкнуть к суете одного из крупнейших в Лондоне медиахолдингов. Компании принадлежали три глянцевых журнала, бесплатная газета с гигантским тиражом и невероятными доходами от рекламы, Интернет-издание и четыре городские радиостанции. Майкл возглавил редакцию одного из журналов и первые месяцы практически жил на работе, въезжая в процесс создания глянца. Он много курил, много ругался, почти не видел Рут, а по пятницам приезжал к Джеймсу уже глубокой ночью.       Правда, тот без него не скучал: их дурацкий любительский спектакль внезапно выстрелил — спасибо лондонским театралам и всемогущим соцсетям, — и МакЭвою предложили роль Макбета в будущей постановке «Трафальгарских студий».       Это была невероятная удача.       Теперь, поздно вечером, приходя с субботней репетиции, Джеймс раздевался, нырял в постель к Майклу, читавшему новости с планшета, клал голову ему на живот и мечтал о том, как уедет с Мейден-лэйн.       — Я хочу большую ванную, — говорил он. — И балкон. Интересно, в центре Лондона вообще можно найти квартиру с балконом? Хочу огромную кровать, и чтобы в спальне при этом ещё оставалось хоть какое-то место…       Майкл молчал. Он уже тогда точно знал, что уйдёт. Вот дождётся мартовской премьеры «Макбета»… Будет ровно два года, как они знакомы. Самое то.       Дело было не только в том, что Майкл устал от этой зависимости, как устают от любимой, но изматывающей работы. Не так давно в их редакции появилась новенькая. Её звали Мелисса, она работала менеджером по рекламе, у неё были каштановые волосы, голубые глаза и невероятный смех. И, кажется, она по-настоящему нравилась Майклу.       Но главное — она ему подходила.       Правда, как сказать об этом МакЭвою, он пока не знал.       «Ведь мы же взрослые люди, Джеймс…»       После премьеры Джеймс шаровой молнией вылетает из гримёрки, врезается в Майкла, ждущего в коридоре, притискивает его к стене. От МакЭвоя пахнет шампанским, на щеке виднеется отпечаток чьих-то красных губ.       — Хочу тебя прямо сейчас, — бормочет он, бешено целуясь. — Сука, так хочу, аж член болит, нахуй вечеринку, поехали домой…       Майкл отстраняется, но тут же утыкается носом ему в шею, вдыхает знакомый запах.       «Надо сказать, — стучит в голове. — Надо сказать, пока не поздно».       К служебному входу подъезжает такси, и там, на заднем сиденье, Джеймс отсасывает ему так, что перед глазами всё плывет, и таксист с ухмылкой тянется к магнитоле, выворачивая громкость до максимума; они едут по лондонским улицам, а вокруг грохочет Bohemian Rhapsody, и Майкл чувствует, как язык МакЭвоя движется в такт гитарному соло, а потом его срывает, и на оперной части он летит куда-то в поднебесье, дышит рвано и часто, мир рассыпается на осколки, а в голове эхом отдаётся торжественное и страшное «Beelzebub has a devil put aside for me, for me, for me!..»       Они выходят из авто, расплачиваются с таксистом — Майкл оставляет ему чаевые, в два раза превышающие стоимость поездки, — и поднимаются на третий этаж. Там, у входа в квартиру, Джеймс опять его целует, и у Майкла снова встаёт. Он не даёт Джеймсу раздеться, не даёт даже запереть дверь — толкает в тёмную прихожую, гонит по коридору в спальню, валит на кровать и трахает быстро, не помня себя, трахает, уже зная, что вот сейчас, прямо сейчас, всё закончится.       … Джеймс тяжело дышит, переворачивается на живот, смотрит на Майкла устало и счастливо.       А потом взгляд его натыкается на сумку, стоящую у стены.       Он поднимается, натягивая джинсы, щёлкает выключателем. В электрическом свете лицо у Джеймса бледное, словно на нём до сих пор шекспировский грим. Алый рот на белом выглядит дико и неуместно, как ухмылка Джокера.       Майкл молчит.       Джеймс садится рядом.       — Значит, это было вроде как на прощание? — спрашивает он.       Фассбендер встаёт с кровати, застёгивает ширинку. Джеймс смотрит упрямо, но спокойно, не делая никаких попыток остановить его. Майкл подхватывает сумку, идёт к двери.       На пороге он оборачивается.       Дьявольская улыбка МакЭвоя долго ещё стоит у него перед глазами.