А вот теперь остановитесь! Stop!
Англия остановился, пораженный этим вопросом, и глазами с расширенными зрачками посмотрел на немного опешившего от такой реакции с его стороны Японию. А ведь действительно. Почему? Вряд ли Мороз допустил бы, чтобы Ивану кто-то, хоть и косвенно, да и прямо, если говорить честно, навредил. Но разве показать слабости — это не вред? Тогда почему же? Генерал ну вот совсем не выглядит недалеким и недогадливым! Он что, не понял, какую выгоду хотели вынести страны от желания Артура? Нет, Англия никогда не поверит, что Генерал глуп! Наоборот — он хитер, умен и мудр. Но... Если судить именно так, то... Неужели он специально это сделал? Но, опять же, зачем? Зачем ему показывать секреты и слабости Брагинского? Или — постойте! — Мороз сделал это специально? Может, он преследует какие-то свои цели? Или ему это приказал сам Россия! А может ли быть такое, что все это... Иллюзия? Обман, ложь, неправда, выдумка? NO! NO! NO! Не может же быть все так спланировано, не может; никто не знал о том, что он хотел призвать Генерала! Невозможно сделать это так наобум! Сделать из ничего целую вселенную и, мало того, запихнуть туда страны! То есть, подождите.. Это все — правда? Та история — прошлое, которое действительно переживал Иван? То, чем жил Брагинский? — Англия-сан? Англия-сан, что с вами?! — из непростых дум его выдернул встревоженный голос Японии. Тот обеспокоенно всматривался в его лицо, положив на плечо руку. Артур встряхнул головой, скидывая со своих светлых волос пушистые снежинки, которые грозились уже растаять. Он оглянулся: они успели отстать от остальных, но, похоже, их пропажу еще не успели обнаружить. — Нет, Япония, не беспокойся. Все нормально, я просто... Задумался. — Что же, хорошо, — он облегченно вздохнул, потому что уже успел немного испугаться. — Англия-сан, я думаю, что мы вскоре узнаем ответ. А теперь пойдемте, а то нас, наверно, сейчас потеряют. — Да, Кику, пойдем. Фарс ли это? Спектакль ли, где они выступают в роли управляемых зрителей-марионеток? Стечение обстоятельств или спланированный замысел древнего Бога? Или действительно — прошлое одного из них? Что же, узнать о том, выдумка это или правда, можно лишь одним путем: увидеть самих себя в «воспоминаниях» и сопоставить со своими.Жаль, они не знали, что ответ на этот вопрос ждет их только в самом конце их нелегкого пути*...
***
В поселении, если это место можно было так назвать, они оказались минут через десять. Людвиг, оказывается, запомнил дорогу, хоть другие и не понимали, как именно. На вопрос Италии о том, как так, Германия лишь пожал плечами и ответил: — Привычка. Все вопросы тут же отпали сами собой. На этот раз они сразу же направились в центр, потому что, наверное, именно там сейчас и находится Брагинский с Золотой Ордой. Как только они подходили к юрте, то, к своему удивлению, услышали приглушенную музыку. Что ни вечер, то мне, молодцу, Ненавистен княжий терем... Они все зашли в уютный и теплый шатер, и тут же им в глаза бросился празднично накрытый стол. На нем была постелена белая ткань, напротив каждого «места» стояла тарелка. На столе, похоже, было все: от фруктов до мяса. В середине и по бокам стояли кувшины — судя по мужчинам, которые играли на разных инструментах, а солировал им сам Батар, — алкоголь. ...И кручина, злее половца, Грязный пол шагами мерит. Завихрился над осиною Жгучий дым истлевшим стягом... Шона сидел в центре, и на его красивом лице с узкими черными глазами сияла веселая улыбка. На нем были богатые одежды, а длинные черные волосы непривычно рассыпались по плечам темным полотном. Казалось, будто бы он сам наслаждался своим пением. ...Я тоску свою звериную Заливаю пенной брагой. Из-под стрехи в окна крысится Недозрелая луна, Все-то чудится мне, слышится: Выпей, милый, пей до дна!.. И все, будто бы по команде, на секунду оторвались и опрокинули в себя стаканы. Батар одобрительно кивнул и продолжил своим очаровательным голосом: Так уж вышло — не крестись — Когти золотом ковать, Был котенок — станет рысь, Мягко стелет, жестко спать! Не ходи ко мне, желанная, Не стремись развлечь беду — Я обманут ночью пьяною, До рассвета не дойду. Страны не могли поверить, что этот голос, интонация, слова принадлежат этому жестокому, но настолько красивому человеку, являющимся олицетворением страны. Они стояли на пороге, будто вкопанные, и боялись сделать даже вдох. Казалось, будто бы они сейчас находятся вне времени и пространства — они разом забыли обо всем. Но тут он резко выпрямился и вышел из-за стола. Музыка, несмотря на это, продолжалась, будто бы музыканты и не замечали того, что Шона вышел из-за стола. Все «гости» моментально вздрогнули, но тут же были вновь погружены в незабываемый омут очарования и восхищения — Батар начал танцевать! Ох, встану, выйду, хлопну дверью я — Тишина вокруг села — Опадают звезды перьями На следы когтистых лап. Пряный запах темноты, Леса горькая купель, Медвежонок звался ты, Вырос — вышел лютый зверь. Он танцевал так, как не танцевал никто прежде на их памяти — по крайней мере, так показалось всем. Его темные волосы сверкали в свете свечей, блестели и омывали статную фигуру Золотой Орды. Он плясал, кружился, взмахивал руками и ни на секунду не переставал петь, задыхаясь от бешеного ритма музыки, беря вдохи там, где попало, но все равно это звучало волшебно, и он действительно наслаждался этим. Выпей — может, выйдет толк, Обретешь свое добро, Был волчонок — станет волк, Ветер, кровь и серебро. Выпей — может, выйдет толк, Выпей — может, выйдет толк. Выпей — может, выйдет толк, Был волчонок — станет волк... Песня закончилась, и сразу же посыпались аплодисменты, вскрики и улюлюканья. Шона же остановился прямо перед странами, широко расправив руки, тяжело дыша, быстро опуская и поднимая грудь, а волосы его спутались, но его черные глаза горели огнем, и из них будто бы сыпались искры. Все это время он улыбался, и, если честно, у них в головах уже зазвучал его бархатный смех. Хотя, наверное, можно было понять удивление стран: для них Золотая Орда, как бы... Они ставили его существование под вопрос (во всяком случае, западные страны), так что то, что они действительно видят его, было само по себе явление для них странное. Но нельзя было сказать, что от Золотой Орды страдал только Россия. Достаточно было спросить о нем у Белоруссии, Украины, Китая... Много кому он подпортил кровь. Практически никто из Европы не знал Батара и не встречался с ним, потому до конца не понимал, что же за явление такое — Золотая Орда. Впрочем, мы немного отошли от главного. Шона пару минут наслаждался бешено стучавшим сердцем, восхищением его персоной, после чего глубоко вдохнул, убрал назад лезшие в глаза локоны и вновь опустился на свое место, наполняя свой бокал. Батар оглядел лица тех, кто сидел с ним за одним столом, задумчиво провел большим пальцем по губам и, когда в глазах его зажегся огонек и на устах снова была улыбка, окликнул того, о ком они уже успели забыть: — Иван! Иди сюда, мой маленький храбрый медвежонок! Все, как по команде, устремили взгляд туда, куда с такой любовью смотрел Золотая Орда. Каково же было удивление стран, когда они увидели вместо десятилетнего запуганного мальчишки-Ивана паренька лет четырнадцати! Хотя вид его был не лучше, чем в прошлую их встречу, если не сказать, что хуже, — Батар все же исполнил данное им обещание, и теперь шею Ивана обвивал стальной ошейник, от которого отходила цепь к кандалам на руках — они были связаны вместе, поэтому Брагинский не мог развести рук. Когда Гилберт увидел это, то прошептал, прожигая Орду взглядом алых глаз: — Извращенец недоделанный, блять... Одежда не изменилась вовсе, разве что увеличилась в размере. Пепельно-русые волосы немного отросли, и теперь через челку проглядывали дьявольские аметисты. Иван почему-то слабо улыбался — эта улыбка не была похожа на ту обычную и повседневную Брагинского, но отдаленно напоминала ее и, кажется, была ее первоначальным вариантом. Нижняя губа разбита, и рана на ней уже успела покрыться корочкой. Нос с привычной теперь горбинкой. На ногах видны синяки и царапины, так же, как и на худых руках. Брагинский шел прямо к Батару, несмотря на то, как заливисто и презрительно захохотали люди, но на это Шона строго зыркнул на них, после чего они замолчали. Когда парень подошел на расстояние шага, то Орда притянул его к себе и усадил рядом. Улыбка Ивана на секунду дрогнула, грозясь превратиться в гримасу отвращения. — Мы сегодня не просто так собрались отмечать! Совсем недавно мой маленький сильный волчонок из песни, которую я посвятил ему, одолел на льду Тевтонских рыцарей, — «гости» тут же обратили свои взоры на экс-Пруссию. Он неловко почесал затылок и кивнул на собравшихся за столом, чтобы лучше не на него смотрели, а туда. — И поэтому, мой Ваня... — Германия заметил, как при каждом «мой», звучавшем из уст Золотой Орды в сторону России, его пальцы напрягаются и вцепляются друг в друга. Батар выждал паузу, чтобы все обратили на него внимание. Он неспеша поднял свой кубок и с лукавством, гордостью и восхищением протянул его опешившему Ивану. — Выпей — может, выйдет толк! Брагинский медленно, даже как-то не веря в происходящее, с сомнением в глазах заглядывая в темные очи пленителя, принял его, одним махом опрокидывая в себя. Впрочем, ожидаемо, что он тут же закашлялся, а сидевшие прыснули в кулаки, не желая разгневать Орду. Сам же Батар тепло улыбнулся, смотря на это, и сказал, забрав кубок из его рук и поставив обратно на стол: — Ну, что же ты так... Нельзя же вот так вот сразу, тем более в первый раз опробовав. Всему тебя учить надо, мой несмышленый и дикий волчонок, — он провел по щеке Ивана ладонью. — И, все же, надобно наградить тебя за эту маленькую, но трудную победу, — Шона резко повернул голову и прикрикнул, тут же нахмурившись, поражая стран тем, как быстро может меняться тон его голоса и настроение. — Прочь отсюда! Чтобы я не видел вас до рассвета! Всех, кто был «лишним», и след простыл: они вскочили со своих нагретых мест и сгинули с глаз за пару секунд, закрывая за собой своеобразные «двери» юрты. Теперь в ней остались только воплощения. Людвиг, опять же, заметил, как все тело Ивана напряглось, когда они остались тут вдвоем. Теперь Орда положил и вторую руку на плечо России, все также не переставая гладить его лицо, то очерчивая линии губ, то осторожным движением убирая лезшие в лицо пепельные пряди за ухо. С каждой секундой, проведенной в тишине, думалось, что Батар и вовсе забыл о том, что хотел «наградить» своего пленника. Воздух внутри вдруг стал таким вязким, тягучим и тяжелым, что все невольно задышали чаще. Время будто бы замедлило свой ход и казалось ленивым и неспешным. Но, к счастью или нет, Батар, с затуманенными мутной пеленой глазами, начал говорить — нет, — шептать в лицо Ивана: — Ты еще настолько мал, но уже так красив... Настолько мал, но уже можешь дать обидчику отпор, — рука медленно соскользнула с плеча дальше, вдоль по руке. — Ты даже не представляешь, сколько ты еще не познал... Предательство... — правая рука, до этого гладившая лицо, зарылась в волосы, убирая челку, и теперь были видны изумленные аметистовые глаза Брагинского. — Невероятные взлеты... — она медленно, с некоей ленцой и неохотой, вновь спустилась обратно на лицо, накрывая внутренней стороной левую щеку. — И головокружительные и такие страшные крахи, падения... — левая рука вернулась на плечо. — Насколько этот мир жесток и коварен... Ты не знаешь... — Подождите, подождите! Я не въезжаю, что у них там происходит?! Он что, сука, делает-то? Какого хера он лапает Ивана?! — Гилберт подошел ближе, чтобы рассмотреть, что делает Орда. Глаза Батара блеснули, и, под возмущенный вдох экс-Пруссии, он сказал, заваливая Ивана на шкуры, постеленные на пол: — Насколько я хочу тебя. Он резко пресек все попытки сопротивления, поставив одну ногу между ног Брагинского, а другую — сбоку, придавливая юношеское тельце к полу за плечо, нежно накрывая его губы своими, пользуясь замешательством России. Волосы Батара, скользнувшие с плеч, закрыли сцену их поцелуя ото всех, но спустя пару секунд послышалось недовольное мычание, и Иван забился под Золотой Ордой раненой птицей — он безрезультатно пытался оттолкнуть мужчину от себя, ударяя того сцепленными вместе руками в грудь, пытался сбросить руку с плеча, крутил головой, стараясь освободиться от насильного поцелуя. Он бедрами пробовал сбить или хоть немного отодвинуть сильные ноги монгола. На это было больно смотреть. — Извращенец, точно извращенец! Запад, пусти меня, я врезать ему хочу! Бросить в него что-то, узкоглазую морду набить! Эй, ты слышишь меня?! — Гилберт! — прикрикнул Англия, заставляя Байльшмидта-старшего перестать вырываться из хватки брата и обратить его внимание на себя. — Ты тупой или как? Мы в воспоминаниях! Мы ничего не сможем сделать, пустая ты голова! Мы — всего лишь призраки тут. И лучше помолчи, не до тебя! Пруссия фыркнул, но сбросил с себя руки брата, кивнув, что, мол, бушевать больше не будет. Но, будто бы в противовес экс-Пруссии, тихо стоящий в стороне Япония смотрел на это действо, словно завороженный. Он думал о том, что если забыть про ситуацию в целом, про то, что Иван пленник Батара, что он изувечен, то, что он еще, вроде как, ребенок и сейчас происходит насилие, когда Шона недвусмысленно забирается рукой под легкую майку Брагинского, проводя по впалому животу, то все это смотрится даже... Красиво? Да. Определенно. Кику не мог не подметить, как красиво обрамляют бледное лицо Ивана черные шелковые волосы Батара, как контрастирует бледно-молочная, с ярко выраженным синей паутиной узором вен кожа с смуглой - Батара. Не мог не заметить, что просто дыхание перехватывает, когда узкие и сухие губы Батара прикасаются к пухловатым и розоватым губам Ивана, сминая и покусывая их. Они были совсем непохожими: Шона, уже сформировавшийся, взрослый, статный мужчина, и Иван, еще по-юношески непропорциональный, но оттого не менее красивый. Батар был выращен и соткан из дуновений ветра, необъятности степей, лучей солнца и суровой кочевой жизни. У него в ушах звучали походные, резкие, быстрые песни его народа, слышалось ржание бегущей и грузно поднимающей грудь лошади, смех и постоянный шум движения. А руки были сильные, но аккуратные, ухоженные, и вздувались вены на них, только когда он сильно сжимал и напрягал их. Он наслаждался шумом, действием и охотой. Брагинский же был по-зимнему бледен, силен не по годам и упрям, горд. Он был сделан из снежной вьюги, льда его озер, бурных течений рек и шелеста травы и лесов под и над тобой. У него в голове всплывали картины плясок у костра, лесных пейзажей и алый закат равнодушно уходящего солнца, летних венков и красных сарафанов. Он представлял, что когда шею перестанет обвивать ошейник и руки будут свободны, то он ляжет где-то в поле и будет просто смотреть. На то, как проплывают облака над ним, как колышется высокая зеленая трава, как медленно темнеет небосвод и появляются луна со звездами, которые так хочется сорвать с неба и рассмотреть поближе. Он слышал в тишине звонкий смех девиц, журчание ручьев и треск дерева и снега. Иван наслаждался просто тишиной. Батар оторвался от поцелуя и, пока Иван пытался отдышаться, кашляя и даже хрипя, потянул за цепь и завел ослабшие руки за голову, тем самым фиксируя и голову, и сами руки, пользуясь тем, что Россия не может дать достойный отпор. Шона опустился на этот раз к шее и, проведя кончиком носа по коже под ошейником, вдыхая аромат, лизнул ее. Его рука под рубашкой очертила контур правого соска и резко сжала. Иван охнул, дернувшись. Орда довольно усмехнулся, после чего впился в шею зубами, кусая ее и оставляя след зубов там, но тут же оторвавшись, поцеловал то место. Он скользил по коже, оставляя вслед за своими губами ярко-красные засосы, носом чувствуя прохладу металла, наслаждаясь тяжелым дыханием Ивана. — Э! Они че, реально трахаться сейчас будут?! Англия, черт возьми, куда ты нас затащил-то?! Вот нахуя, спрашивается?! — Романо с яростью и дрожью в голосе сказал это, а его щеки заливал хорошо видный румянец, хотя уши, впрочем, тоже покраснели. Монгол в этот момент приподнялся и оперся на колени, наконец-то давая относительную свободу пленнику. Иван тут же весь сжался, дрожа, и закрыл лицо связанными руками, пытаясь совладать с эмоциями. Шона облизнулся, проводя пальцами по своим губам, и уставился на Ивана черными глазами, словно бы он сейчас был демоном-искусителем, который вот-вот должен уже заполучить то, чего так жаждет. Орда уже хотел вновь прикоснуться к пепельным волосам, как услышал жалобное, едва слышимое: — Пожалуйста... Батар заинтересованно приподнял бровь и кончиками пальцев провел по плечу, вопрошая: — Что «пожалуйста»? — Не надо, пожалуйста... Прошу, Батар, не делай этого... — еще тише донеслось из уст России, напрягшегося и ближе прижавшего к себе руки, пытаясь выглядеть как можно меньше. — Да?! — Шона резко схватил рукой цепь и потянул на себя, заставляя Ивана, с коротким «ай!», приподняться, а сам наклонился, чтобы их лица разделяли считанные сантиметры. Второй рукой он случайно задел кубок, и теперь он валялся в метрах двух от них. — Ну-ка, скажи мне, помнишь ли ты то, что я говорил тебе о том, что все делается не просто так, и за отказ тебе придется платить чем-то равноценным?! — Брагинский кивнул, глядя в совсем потемневшие от ярости очи Орды. — Что же, хорошо. Тогда что же ты мне предложишь взамен этого? — ехидно, с превосходством спросил он. Тишина длилась непозволительные и самые долгие десять секунд, когда Иван смотрел прямо-таки в черные дыры. После он сощурил глаза и серьезным голосом ответил, веря в свои силы: — Все! Все, что захочешь, исполню, лишь только не это и не убийство! Хочешь вновь выпороть меня — пори! Хочешь бить — бей! Все выдержу! Франциск поразился, с какой уверенностью сказал это Иван. Иван, которого пытались изнасиловать, находящийся в плену, и слабый, такой немощный и беспомощный. Но вот что не давало ему покоя, так это возраст Ивана — как он знал, Золотая Орда фактически «правил» в России не больше двух с половиной веков, если память не изменяла, но почему же Иван тогда так сильно вырос? Лично он, Франция, рос очень медленно, как и Англия, да и остальные, кого он знал с так называемого «детства». Это было странно. После слов Ивана вновь наступила тишина, и казалось, что данная ситуация натянулась, словно нить, и от слов монгола зависело, выдержит она или разорвется. Все страны так же застыли в ожидании «вердикта» Золотой Орды. Он с каменным лицом бесцветным голосом сообщил, слезая с Ивана: — Что же, ладно, ты сам согласился... — он взял одну из подушек, лежащих на полу, и отошел вместе с ней к деревянному столбу прямо посередине юрты. Шона положил подушку перед ним, сам оперся на столб спиной и обратился к Брагинскому, уже сидящему на полу, настороженно наблюдающему за Батаром: — Иди сюда, мой Иван, — русский, покачнувшись, встал, после чего исполнил приказ, понимая, что злить Орду сейчас себе дороже. Он подошел и встал перед подушкой, с ожиданием смотря на Шона. Монгол, не проявляя эмоций, указал пальцем на подушку и сказал: — На колени, — Брагинский осторожно встал сначала на одно колено, потом на второе, и теперь его голова находилась на уровне паха мужчины. Он поднял глаза на Батара. — Если ты не можешь удовлетворить меня так, как я хотел этого, в ответ тоже получая удовольствие, то ты теперь обязан доставить мне удовольствие и снять напряжение, потому что в этом виноват сам ты, — он приспустил мешковатые штаны, до этого скрывающие его возбуждение. Прямо перед лицом Ивана возник большой, возбужденный член Батара, требующий разрядки. — Ты сам вершишь свою судьбу, — и жестко добавил. — Начинай. — Он что, и вправду... Fuck! — Джонс отвернулся, засовывая руки в карманы куртки. — Да ну вас всех нах! Я не буду смотреть на это! Пошли вы все к черту! Я на это, блять, не подписывался! — экс-Пруссия всплеснул руками, оттолкнул Китай и направился к выходу. Но, к сожалению, ткань более не пропускала его — она стала словно бы стена. — Ебать... В это же время Иван залился румянцем, заерзал и отвел взгляд от члена Батара, собираясь что-то сказать, но не осмеливаясь это делать. — Ну что еще? Не зли меня! — раздраженно, уже чувствуя легкую боль от возбуждения, воскликнул Шона. Брагинский сжался, ожидая удара, но его не последовало — видимо, монгол и вправду ждал ответа на свой вопрос. — Я... Я не з-знаю, что делать... — отчаянно краснея еще больше, заламывая пальцы прижатых к себе рук, ответил русский. Батар приложил руку ко лбу и вздохнул: — Ах да, я и забыл, тебя же всему учить надо... Хорошо, открой рот, — Иван исполнил приказ, пытаясь унять слабую дрожь в теле. Ему в губы ткнулась алая головка с проступающей капелькой смазки. Он осторожно погрузил плоть в свой рот, вновь смотря на мужчину. — Теперь сомкни губы, но осторожней с зубами, — Иван все сделал так. — Расслабь горло, иначе будет больно, и двигай головой, — парнишка попробовал сделать так, как ему говорят, медленно двинув головой в сторону Батара, — Да, так... А теперь работай языком, посасывай, лижи, что душе угодно. Я тебе помогу, — он правой рукой схватился за волосы русского и начал потихоньку задавать ритм. Гилберт съехал по твердой ткани вниз и присел, закрывая глаза, положив голову на согнутое колено. Рядом с ним пристроился Романо, нахмуренный и шипящий какие-то проклятия. Людвиг отвел Варгаса-младшего в другой конец юрты и сидел, обнимая его, слыша как он шмыгает ему куда-то в грудь. Франция отвернулся, задумчиво осматривая все, но только не смотря в сторону Золотой Орды. Кику последовал примеру Франциска, находя свои ладони очень интересным предметом. Ван Яо стоял около стола и грустным взглядом смотрел, по идее, на стол. На самом деле — в никуда. Единственные, кто смотрел на этих двоих, были Альфред и Мэттью. Альфред... Он просто не мог оторваться, а Мэттью, в принципе, тоже. Просто они же были в то время, как бы, изолированы, и любое проявление прошлого, которого они не знали, было до невозможности желанно и интересно. Они оба не знали Ивана так долго, например, как Китай, а такой личности не заметить и не полюбопытствовать, кто же она и какова ее история, было бы просто преступлением. Англия же, как и остальные, отвернулся, поглаживая локоть одной руки, изредка оглядываясь назад, чтобы тут же отвернуться и нахмуриться от осознания того, что в том, что они сейчас здесь и видят все это, практически полностью его вина. Ну и вот зачем он, действительно, затеял все это? Ради того, чтобы просто проверить — ну, это да, любопытство грызло, а невозможность долго ждать подталкивала призвать Генерала прямо сейчас, это он может признать. Но как же невовремя появился Альфред! Если бы не он, то ничего этого не было бы. Хотя не стоит перекладывать вину на Америку, потому что в большей степени все же виноват он сам. Как же ему сейчас противно! Это же практически то же самое, что и рыться в чужом грязном белье! Тем более, что Мороз уже дал понять, что не постесняется показывать даже и личную жизнь Ивана, если это, конечно, действительно его прошлое. Вот тут Артур разгневался на самого древнего Бога, потому что считал, что у каждого есть секреты и тайны, моменты в их жизни, которые сам человек не вспоминал бы, да и другим бы не показал. И вот это вряд ли было тем, о чем бы Иван им поведал без утайки. У каждого свои тайны, секреты и грязное белье, и это вещи, в которые, хотя бы по моральным устоям, лучше другим людям не совать носа. Иван уже приноровился и теперь свободно, лишь чуть направляемый Батаром, двигал головой, проводя языком по вздутым венкам, втягивая щеки и посасывая головку, заставляя Шона тяжело дышать, собирая мешающиеся волосы, тихо постанывать и рычать, когда Брагинский замедлялся, чтобы отдышаться. Русский лизал головку члена, кончиком языка теребя уретру и влажно причмокивая, погружал по желанию монгола плоть глубже в рот, расслабляя горло, потому что не хотел вновь ощутить, как подходит тошнота. Мужчина уже откидывал голову назад, дыша часто, прикрывая веки и из-под ресниц наблюдая за пленником. Воздух вокруг накалывался, согревался жаром тел. Слюни текли по подбородку юноши, но он никак не мог прекратить, потому что рука крепко держала его за копну волос, он задыхался, дыша редко и то — урывками, перед глазами плясали черные круги, голова начинала болеть и кружиться. Глаза он прикрыл еще минуту назад — они слезились, и видел он теперь размыто, смысла, да и желания смотреть на получавшего удовольствие монгола не было. Все одновременно подумали: жаль, что нельзя заткнуть уши, чтобы ничего не слышать. Через еще некоторое время Иван действительно начал беспокоиться по поводу того, что задыхается. И, наплевав на возможное последующие наказание, отстранился, вырываясь из ослабевшей хватки, отворачиваясь, чтобы с расширенными глазами вдохнуть полной грудью, почувствовав, как бешено бьется сердце, как грудь с томящей болью наполняется воздухом, как в голове импульсом отзывается боль. Он тут же закашлялся, протер пальцами мокрый подбородок. Батар на такую своевольность рассердился, зарычал и низким охрипшим голосом сказал: — Иван, почему ты отстранился?! Я тебе разрешал? А ну, быстро вернулся на место и продолжил! — но ответа не последовало, как и действий. Тогда черные глаза Шона заблестели недобрым огнем, и он уже повысил голос: — Иван! — но снова никакого ответа. Монгол, сжав свои руки так, что проступили вены, прошипел: — Я тебя предупреждал, малец. Говорил, что злить меня лучше не надо. Сам виноват, — он резко притянул паренька за плечо на прежнее место, тут же хватая его за волосы, фиксируя положение и другой рукой надавливая на челюсть, заставляя открыть рот. Русский затрепыхался, запротестовал, попытался вырваться, но сильные руки не дали, направляя голову так, чтобы член Шона оказался во рту Ивана. Батар сразу же сорвался на бешеный темп, не заботясь о Брагинском. Он резко двигал рукой, насаживая голову юноши на член практически до конца, поэтому он начал снова вырываться, подгоняемый рвотными позывами, ведь раньше он заглатывал только чуть больше, чем наполовину. Россия пытался оттолкнуться от мужчины связанными руками, но только лишь сильнее насаживался на член. Из глаз брызнули слезы, воздуха катастрофически не хватало. Глаза, подернутые пеленой тумана, грозились закатиться. Иван сжимал челюсти, но тут же получал сильный толчок и чуть не вырванный клок волос. Он мычал, захлебывался в слюне, на щеках уже давно разлился румянец. Слышались хлюпающие звуки. Мэттью и Альфред смотрели на это расширенными от ужаса глазами, не в силах оторвать от этого действа взгляда, парализованные. Но, к их и Ивана счастью, Батара быстро настигла разрядка, и он, еле стоя на дрожащих ногах, толкнулся внутрь рта последний раз, кончая. Брагинскому не оставалось ничего, кроме как проглотить большую часть, чтобы не поперхнуться и нормально вздохнуть, тут же падая на пол, кашляя. Сам же монгол тяжело дышал, опираясь на столб. Он, через примерно полминуты, вновь надел свои штаны и приказал уже более или менее отошедшему Ивану: — Прочь. Тут же Иван сорвался с места, исчезая из юрты, словно бы только этого слова и дожидался. Страны тоже уже хотели пойти вслед за Россией, но их не пропустило. Значит, они должны еще что-то увидеть. Или услышать. Шона медленно сполз по столбу на пол, накрыл глаза рукой, сгибая одну ногу в колене, чтобы поставить на нее локоть. А потом просто откинул голову и... Заговорил сам с собой. — Хах, как интересно получается-то. Мальчишка нравится, а любовь, какую я хочу ему подарить, не могу. Момент упущен... Каким же я идиотом был еще некоторое время назад, — он горько вздохнул, качая головой. — Но, раз нельзя ему подарить любовь, то я попробую обучить его всему самому важному, как страну. Надо использовать момент по полной, так что я своего не упущу. Пускай наверное, мой волчонок впоследствии загрызет меня, но я наслажусь им сполна. Но, — он вдруг тихо посмеялся. — Надо переставать пить, — Батар задумчиво взял в руки бокал, который отбросил недавно. — А то вон как мальчишку испугал, небось еще больше ненавидеть меня будет, убить захочет. Ну и пусть! Ради него и умереть не жалко, чего уж там. Хотя я оплошал, да. Все, больше так много пить не буду. А то несдержанным становлюсь, жестоким, нетерпеливым очень. Сам себе противен, — он бросил взгляд на стол. — Ну, если только чуть-чуть. Ха-ха... После этого он замолчал. Страны сами поняли, что пора. Они вышли из юрты и направились по свежим следам Ивана. Они вели в лес.***
Никто не хотел говорить, поэтому все следовали за Людвигом молча. По пути им попадались сломанные ветки, и именно по этим следам они вышли туда, где сейчас был Иван. Он носился по поляне и ломал ветки, кусты, несмотря на то, что руки были связаны. Он рычал, метался и, когда выдохся и лишился последних сил, опустился на колени посередине. Такого снегопада, такого снегопада Давно не знали здешние места. — Дедушка... Генерал Мороз, прошу, приди! — шептал он хриплым, еле слышимым голосом, сложив пальцы в замок. И тут, словно из ниоткуда, появилась вьюга, закружилась вокруг Брагинского и, напоследок сверкнув, явила Генерала. Как только он появился, Брагинский вскочил и с блеском в глазах уставился на него. А снег не знал и падал, а снег не знал и падал. Земля была прекрасна, прекрасна и чиста. — Здравствуй, Иван. Вижу, туго тебе, — он оглядел внешний вид юноши, тут же замечая, как тот погрустнел. — Прости меня, я не могу заморозить врагов твоих, кочевые они, быстро привыкают, а морозить совсем уж — и твоему народу вредить. — Понимаю... Но лучше скажи, как сестры, в порядке ли они? — тихо спросил он, с надеждой смотря на древнего Бога. — Хм... Все о других, да о себе не печешься, — он нахмурил свои седые брови. — В порядке, Ваня, в порядке. Помышляют освободить земли их и твои от гнета Золотой Орды, будь он неладен, — презрительно сказал он. ...На выпавший на белый, на выпавший на белый, На этот чистый невесомый снег. — Дедушка, а никак нельзя, чтобы... Ну... Я быстрее рос, крепчал? Надоело у Орды в рабстве, убить гада хочу! Чтобы неповадно было на земли наши хаживать, да и другим пример! — вдруг снег вновь закружился, и теперь Мороз, от которого исходили волны сильной магии, рассерженным голосом сказал: — Иван, знаешь же ведь, что ты и так с помощью своей магии вырос непозволительно быстро! Хочешь в могилу себя загнать? А кто сестер защищать будет? — Брагинский потупил взгляд. — Надо быть сильным, да, но и умом обладать. Одной силищей не победишь — нужна хитрость, выдержка! Да и в нормальную физическую форму надобно тебя привести — это единственное, что ты можешь делать сейчас без последствий. Ты силен, не спорю, да вот только недостаточно. У тебя в голове бардак, между князьями — тоже. А вот магия, — он подлетел к нему поближе и провел пред глазами, из-за чего они теперь сверкали и светились, — подождет. Ложится самый первый, ложится самый первый, И робкий, и несмелый, на твой похожий след. Раскинутся просторы, раскинутся просторы До самой дальней утренней звезды. — Но тогда... Что мне делать? На мне надеты кандалы и ошейник, я не могу тренироваться! — он возмущенно посмотрел на Мороза. Глаза медленно потухали, становясь прежними. Тот улыбнулся в усы, правда, незаметно для других. ...И верю я, что скоро, и верю я, что скоро По снегу доберутся ко мне твои следы... — Вот, правильные вопросы задаешь! Я могу на время освободить тебя от этого вот, — он указал на ошейник и цепь. — А потом вновь надеть. Оружие предоставлю, тренироваться будешь... Снег кружится, Летает, летает... — Со мной. А после того, как натренируемся, я обучу тебя магии. — Да?! Спасибо, Мороз! Так я точно раз и навсегда уничтожу Золотую Орду и стану свободным! И поземкою клубя, Заметает зима, заметает... Мороз одобрительно кивнул на настрой внука....Все, что было до тебя.
Страны через несколько секунд снова закружило в вихре. Они надеялись, что это конец самым неприятным воспоминаниям, связанным с Золотой Ордой.А Генерал Мороз, наблюдая за ними, лишь сказал про себя, что это только начало.