* — смотрите примечания. Наверно, вы уже заметили, что беты у меня больше нет, поэтому на ошибки прошу внимания не обращать. В примечаниях будет особый бонус.
В этот раз перемещение оказалось странным. Хотя бы потому, что они не свалились друг на друга и не были разбросаны по местности. Мэттью настороженно и медленно открыл глаза. Проморгался. Удивился тому, что над головой белел потолок. Одна пушистая лапа Кумаджиро была закинута на его плечо. Канада сел, только сейчас ощутив боль в спине. Впрочем, оказалось, это не столько больно, сколько неприятно. Остальные тоже потихоньку поднимались, потирая ушибленные места.
Все молчали. Узнав столь пугающую информацию, они мимолетом бросали друг на друга взгляды, пытаясь переварить то, что сейчас произошло. Но нужного вопроса никто не задавал, предпочитая держать язык за зубами. При мысли о том, что его, Мэттью, могут убить, у Канады пробегал холодок по спине. Всю жизнь он жил с осознанием того, что он бессмертное существо, которое могло (возможно, потому что Гилберт до сих пор жив-здоров) «умереть» с исчезновением своей страны на карте. Слова Москвы пугали, шокировали. И если Иван все это время знал это — разве не мог он избавиться таким образом от «неугодных» воплощений? И не воспользовался этим знанием во благо себе… Что-то не вязалось это с образом Ивана-агрессора в современном мире. Ему ведь предоставлялось столько возможностей! И за получение таких знаний, какими обладал Иван, многие сделали бы все возможное.
Мэттью не побоялся задать повисшего вопроса в воздухе. Потому что не был так испуган, как, например, Венециано. Не усомнен в своих знаниях как Яо или Артур. Не был настолько в замешательстве, погрузившись в раздумья, как Пруссия. Не страшился задать вопрос, чтобы не поднять каких-либо волнений и подозрений. Он же просто
младший-безобидный-братишка-Америки. Этим очень легко пользоваться и это очень удобно.
— Кто-нибудь знал об этом? И зачем было Морозу нам показывать это? — спокойно и тихо спросил Мэттью, и все изумленно обернулись назад.
— Лично я — нет, — первым ответил Германия, отвернувшись к окну. Голос его, к счастью, не подвел — ровный, спокойный, как и всегда. Но было видно, что Людвигу не по себе. В ответ на его слова, обнимая себя за плечи, покачал головой и Северный Италия. С ним и так было понятно.
— Я тоже. И понятия не имею, зачем это Морозу. Но боюсь, это все не просто так, — предположил Англия, сунув руки в карманы. Он усиленно обдумывал, к чему это было Морозу, ведь такая информация не дается просто так и ни за что. Приятный бонус? Не смешите!
— Я… Я не знал об этом, — приглушенно оповестил их Кику.
— Я вообще не понимаю, что за чертовщина тут творится и на кой черт мы в нее ввязались, — выплюнул Гилберт. И хоть он пытался скрыть за этим свои настоящие эмоции, Людвигу, как его младшему брату, было отчетливо видно, как его руки незаметно, совсем чуть-чуть, трясутся. Пальцами он гладил кожу, а спина, привыкшая всегда быть ровной, сгорбилась настолько незначительно, что даже сам Германия едва углядел это. Он не стал ничего говорить, прекрасно понимая, почему брат дал слабину.
— Mes chers amis, я так же в замешательстве, — отозвался Франциск.
Англия многозначительно взглянул на притихшего Альфреда. В ответ он лишь покачал головой и отвернулся от хмурого Артура. Ван про себя обрадовался, что про него, видимо, забыли, потому что он очень сомневался, что сможет выдать хоть немного нормальный звук из в миг пересохшего горла.
Впрочем, тишина со стороны Альфреда долго не продержалась, и буквально через пару секунд он резко и с какой-то затаенной во взгляде агрессией посмотрел на Яо. Китай встретил взгляд Америки, не вздрогнув, лишь приосанился и добавил в свой ответный взор серьезности.
— Китай, а ты чего молчишь? Ты же у нас больше всех с Россией ходишь, так почему бы он не мог тебе рассказать об этом? Или думал, что я забуду про тебя? — с издевкой вопросил Джонс. Будто бы опомнившись, все с интересом уставились на Вана.
— Почему же? К твоему сведению, если я много общаюсь с Россией, это совсем не значит, что он мне безоговорочно доверяет и рассказывает все свои секреты, — отбил Китай. Вид у него теперь был недовольный.
Америка смерил Яо нечитаемым взглядом и хмыкнул. Повисла напряженная тишина. Мэттью уже успел пожалеть о том, что задал вопрос, потому что в такой обстановке было трудно находиться. Никто не решался сдвинуться с места, но так же не решался и посмотреть друг на друга, предпочитая буравить взглядом одну точку в пространстве.
Но тишина, опять же, продлилась недолго. Из-за угла послышались приглушенные ковром быстрые шаги и тихие, но взволнованные голоса. Страны повернули головы в направлении звука. Шаги становились все четче и быстрее, а голоса — все более различимы. Стало ясно, что кто-то не идет, а бежит, попеременно замедляя темп, попутно что-то говоря кому-то другому. Через пару секунд стало понятно, что один из говоривших — Иван, и стало даже слышно, что он говорил.
— Быстрее, княже! Быстрее!
Из-за угла выскочил Иван, тяжело дышащий, взъерошенный, с блестящими и беспокойными глазами, в простой легкой рубахе и свободных штанах. Единственное, что выдавало его положение — это добротные, с твердым и звонко цокающим каблуком ярко-красные и явно очень дорогие сапоги, расшитые причудливым золотым узором. Россия остановился на углу, нетерпеливо поглядывая вглубь коридора.
— Княже!
Тут-то и появился маленький мальчик лет восьми*, одетый в богатые одежды, он тяжело-тяжело дышал, видимо, совсем не поспевая за Брагинским. Щеки его раскраснелись, лоб покрылся испариной.
— И-иван, ха… Помедленней! — с отчаянием взмолился мальчик.
— Нечего! — пресек Иван. — Пошли! — и тут же опять сорвался, благо, только на быстрый шаг. «Гости» быстро переглянулись между собой, забыв о неловкой ситуации, и поспешили за Россией.
Но путь был короток — всего метров двадцать, и он уже стоял около тяжелой двери. Страны подоспели к Ивану как раз в тот момент, когда он резким движением отворил дверь. Да так и замер. Его мигом будто бы парализовало, глаза расширились и выражали испуг и растерянность, лицо вытянулось и побелело, брови чуть сдвинулись к переносице. Благодаря широкому проему, открывающему вид на происходящее в комнате, стала понятна причина такой реакции Ивана.* На полу лежала женщина, как понял Артур — Елена Глинская, уже мертвая, потому что ее грудь не вздымалась, из рта вяло текла пена, а глаза остекленели. Тело женщины лишь иногда дергалось в слабых конвульсиях. Рядом валялся опрокинутый бокал. Бояре, во главе с Михаилом Глинским, обступили труп женщины и, видимо, даже не пытались помочь. Выглядели они вполне довольными и беспечными для тех, на чьих глазах только что умерла княгиня. Иван, за пару секунд поняв, что тут происходит, рассвирепел и кинулся к боярам. Юный Иван Грозный, с ужасом и отчаянием прошептав «мама…», так и остался изваянием стоять у входа.
— Михаил! — грозно и яростно пробасил Брагинский, вцепляясь в ворот рубашки боярина. — Ты что наделал, а, змея подколодная?!
Глинский лишь с презрением взглянул на Россию и, резко дернувшись, тем самым вырывая свой ворот из рук юноши, приказал:
— Этого — в темницу! — кивком головы указал он. Брагинский вновь хотел кинуться на Михаила, но подоспевшие приспешники уже схватили его под руки и потащили обратно к двери. Иван вырывался как мог, лягался, бил локтями в грудь, но все было бесполезно.
— Ты! Михаил, ты за это заплатишь! И вы все! — выплюнул Иван. Михаил лишь покачал головой в знак согласия, сильно сомневаясь в этом.
— А этого, — он указал на сына Глинской, чуть ли не посиневшего от ужаса. — Запереть в комнате. Потом будем разбираться с ним.
От того, что на него обратили внимание, мальчик дернулся, и губы его задрожали.
— Не смей!
Страны резко провалились в бездну, сопровождаемые истошным криком России.
Это воспоминание было не столь важно.
Но оно несло ознаменование того, чего боялись Артур и Яо.
Скоро они встретятся с одним из самых жестоких царей Руси.
Добро пожаловать в эпоху Ивана Грозного, господа страны!
