Истёртые страницы истории

      Артур чертыхнулся, когда неловко упал боком на мокрые доски. Боль прострелила в позвоночник, и он поморщился, привстав. Знакомый, практически забытый и такой родной запах ударил в нос, и Кёркленд в удивлении распахнул глаза, прогоняя сонливость после перемещения. Короткие ногти царапнули по идеально надраенным доскам, и он задрал голову, осматривая корабль, на котором он находился. Солнце ярко светило сверху с абсолютно чистого неба, и Артур прищурился, когда вставал. Рефлекторно, он быстро кинул взгляд наверх, к флагу. И расслабленно вздохнул, когда не обнаружил чёрного полотна. И успокоился, поскольку узнал знакомые узоры. Прохладный ветер проскользнул по палубе, и Англия вновь прикрыл глаза, вдыхая запах моря. Как давно он не ощущал его так явственно… — Чёрт, и как это понимать, блять?! — выругался Гилберт, вцепившись в бортик. — Что именно, Гилберт-сан? — немного ошалело спросил Кику, отряхивая свою одежду. Ему повезло приземлиться на свои ноги. — Да всё, нахуй, абсолютно всё! — выкрикнул Пруссия, зеленея. Его всего вело после «телепортации», да к тому же качка сделала своё: желудок скрутило, и отвратительный вкус поднялся к корню языка. — Если об Иване Грозном, то для всех не секрет, каким он был правителем, — пожал плечами Ван, осматриваясь. — Правда, я ещё ни разу не видел такого отношения от правителя к своей стране. Это правда, — Яо остановился, пытаясь подобрать слова. — Немного пугает… — Oh, pauvre, pauvre Russie! C'est affreux! — нахмурив брови, проговаривает Франциск. — Даже в самые тяжкие времена я не терпел такого отношения! — Так, ладно, — низким голосом, заранее немного прокашлявшись, отвечает Германия. — Предыдущая ситуация, конечно, немного сбивает с толка, но нам всё равно нужно идти дальше. Мы, кажется, на твоём корабле, так, Артур? — спрашивает Людвиг, пытаясь уйти от неприятной и шокирующей темы. — Да, вроде бы, — кивает Кёркленд, поворачиваясь на пятках. Краем глаза он замечает задумчивого Альфреда, приложившего кулак к лицу. Он расфокусированным взглядом смотрит на палубу, явно то ли думая, то ли что-то вспоминая. Артур окинул его взглядом, незаметно, чтобы никто не увидел в нём заинтересованности. Сзади Америки тихо стоял Канада, впрочем, как показалось Артуру, практически не впечатлённый. То ли Феличиано, трясущийся за спиной Германии. Романо пытался тоже как-то успокоить брата, но выходило плохо.       Англия вздохнул, отворачиваясь от воспитанника. Его одолевали различные мысли. Во-первых, он сам, не меньше других, был шокирован. Нет, не тем, что видел откровенное издевательство над человеком, нет, право, за всю жизнь каждый из них насмотрелся на такое. К тому же практически каждому из них довелось примерить роль «истязателя». Не это грело сознание внутри, а понимание того, кто и с кем это делал. Конечно, Артур на своём пути повстречал немало правителей, которые знали о его особом статусе (по крайней мере, любому, кто взошёл на престол, или принял главенствующую роль, сообщалось о них — воплощениях стран). Обычно в эту категорию также входила верхушка правительства, но никто и никогда из этих людей не смел издеваться или пытать воплощение. Ненавидеть, испытывать отвращение — это да, пожалуйста, они все сугубо индивидуальны. А сейчас, когда Артур увидел ту сцену… Дрожь сотрясла его позвоночник при одном лишь наблюдении. И дыхание на секунду сбивала лишь одна мысль о том, что на месте Ивана мог быть кто угодно: и он, и Людвиг, и Феличиано, и Франциск. Не всегда мысли и желания у страны и правителя совпадали, и Артур был полностью с этим согласен, но никогда из обычных людей не позволял таких вольностей или поступков. Англия прекрасно знал это по своему личному опыту, да и был уверен, что Франциск с Альфредом тоже. О них он точно знал, насчёт остальных не думал утверждать.       Артур примерил на себя эту ситуацию. И поёжился. Он бы ни в коем случае не позволил бы такого. Хотя, Кёркленд сразу же сделал осечку, в случае с Брагинским позволять такое отношение вполне логично, с учётом того, что он пережил, когда был пленен Золотой Ордой. Возможно, он думает, что это — норма. И Кёркленд даже немного боялся думать о том, какая сторона «монеты» была более реальной и логичной. Такие тяжелые мысли опускали Артура в дальние, практически позабытые воспоминания. Было правдой то, что ему не приходилось переживать «смерть». Но, например, он знал других, которые испытали на себе такой опыт. Соответственно, именно благодаря этим самым странам они и получили информацию о так называемой «смерти личности» страны. Ты просто вновь просыпаешься, целый и невредимый, осознающий себя как страну и помнящий только сухие выдержи без капли чувств. В какой-то мере Артур боялся такой своеобразной «смерти». Он не хотел… Забывать. — Эй, Кёркленд! — окликнул его экс-Пруссия. Артур пару раз моргнул, приходя в себя, и повернулся в сторону уже твёрдо стоящего Гилберта. — Судя по всему, что я тут вижу, корабль 16-17 века. Кажется, мы всё ещё в эпохе Грозного. — А, да, — согласился Англия, вновь окидывая корабль лёгким взглядом. — Похоже, ты прав.       Особенной способностью стран было умение запоминать всё, что им нужно, без проблем. Маленький бонус, так сказать, не раз помогающий как в политической жизни, так и обыденной. Воспоминания не стирались, не становились блёклыми, ничего такого, они могли описать практически каждый прожитый ими день без проблем, если достаточно напрячься и постараться. — Давайте лучше зайдём, — Ван Яо указал на дверцу, ведущую внутрь корабля. Теперь, прислушавшись, Артур смог различить голоса. Терять всё равно нечего, поэтому он смело направился по направлению к ней. — Пошли скорее, — уверенно сказал он. — Чем быстрее увидим, тем быстрее отправимся в следующее «воспоминание».       Все молча согласились со словами Кёркленда. Уже через минуту они все зашли в трюм и увидели довольно интересную картину: друг напротив друга сидят Россия и Англия, оба одетые в красные одежды. Только на Артуре костюм больше походил на пиратский: дерзкая форма с вязью причудливой вышивки, украшенная различными пуговицами. Он сидел, важно положив одну ногу на другую, с интересом смотря на Ивана напротив. Одной рукой он опирался на подлокотник, положив подбородок на кулак, а вторая рука нежно поглаживала рукоять шпаги.       Брагинский же сидел, так же закинув ногу на ногу, положив руки на музыкальный инструмент, расположившийся на его ногах. На нём была надета удобная широкая рубаха, с несколькими орнаментами по краям, и тёмные штаны. Все страны остановились, ожидая услышать что-то. Франциск незаметно посмотрел на Артура, пытаясь прочитать на его лице раздражение или недовольство, но, к своему удивлению увидел Англию с нахмуренными бровями, напряжённо наблюдающим за сценой перед ними. Бонфуа также сощурился, пытаясь вглядеться в то, что неожиданно взволновало Кёркленда. — Значит, Вы предоставите нам монополию? — спросил Англия из «воспоминания». — Да, нам не помешало бы наладить торговлю с другими странами, чтобы расширить свой рынок, — чуть приподняв уголки губ, уточнил Брагинский. — Что же, это очень выгодно для нас, — кивнул Англия. — Конечно, мы рассчитывали найти путь в Китай, но такое партнерство очень порадует как меня, так и монарха, — улыбнулся он. — Может, сыграешь? — кивнул на инструмент Артур. — Если того хотите, — покорно согласился Иван. — Что Вам сыграть? — наклонив голову, спросил Россия. — Как насчёт того, чтобы приласкать слух бывалого моряка песней про корабли? — А Вам они ещё не надоели? — чуть смеясь, проговорил Иван. В ответ Кёркленд пропустил пару звонких смешков. — Нет, — покачал головой он. — Море, ветер и корабли никогда не наскучат мне, — довольно, словно вспоминая что-то очень приятное и согревающее душу, ответил Артур. — Как пожелаете. Зарой меня в песок из дней, Но небо — тысячи огней Прольют свой свет, и ты пролей хоть каплю слез на кладбище кораблей. Прогнили ржавые борта, И в трюмах только темнота, А толпы крыс и семьи змей Командуют на кладбище кораблей — Там, где кончилась надежда, Там, где не было любви. Если будет хоть возможность, То лови ее, лови. Лови. Лови… Разбитый маленький буксир Мне рассказал про дивный мир: Где грохот волн и блеск лучей, Где он не знал про кладбище кораблей. Я жду, когда придет волна И оторвет меня от дна, Порвутся цепи якорей, И я оставлю кладбище кораблей.       Брагинский закончил негромкую песню, дожидаясь, пока пространство не поглотит последние звуки. — Прекрасная песня, — заключил Англия из «воспоминаний», прикрывая глаза.       И тут, совершенно неожиданно, их вновь уносит: просто резко ведёт в сторону, и они валятся в темноту. Артур на секунду задерживает свой взгляд на своём образе из прошлого. И на лице Англии искренний испуг.

Потому что этого он совершенно не помнит.