Suga AU. 0903

Я в порядке. Сгорбившись, сидел в темноте на кровати, покачиваясь и смотря сквозь толстое стекло туда, где мнимая свобода, где свет солнечный пробивался через окна на потолке здания. Я в порядке. Взгляд — в одну точку, но не сфокусированный. Покачивался, не реагируя на визгливый скрип прутьев старой кровати, обхватив прижатые друг к другу стопы обеими руками. Он так чертовски в порядке. Ядом обиды сжигало внутренности, уши закладывало от полной тишины. Мертвой тишины. Которая продолжалась уже несколько дней. Юнги сходил с ума, прислушиваясь к своему организму, к звукам вокруг. Только посторонних — не было. Лишь те, которые создавал сам. Скрип, скрип. Скрип пружин, скрип от ножки, проезжавшейся по гравию. Собственное дыхание — такое шумное. Собственное сердцебиение такое громкое, что оглушало. Крик. Крик изнутри, сотканный из боли, отчаяния, обиды. Взгляд, прояснившийся ненадолго, скользнул по тому, что было вокруг. Так мало всего вокруг. Зацепившись за уголь на столе, замер на несколько секунд, и, дернувшись к столу, схватил его. Такой сухой в потрескавшихся пальцах. Оглянувшись затравленно, бросив косой взгляд и в сторону камеры, наклонив резко голову к плечу, опустился ниже, к полу, вытягивая после ногу вперед. Пробуя гравий на ощупь подушечками пальцев ноги, потянулся вперед, опираясь после едва ощутимо кончиками пальцев руки. Вперед, ближе к стене, опираясь коленями и сгорбившись. За шкафом его почти не видно. Я в порядке. Я в порядке. Натянув обратно майку на плечо, сползшую, сжался еще сильнее, почти уткнувшись носом в стену. Еще надпись углем по стене, надавливая аккуратно, ведя медленно. Уголек почти рассыпался в слабых пальцах — Юнги истощен за эти несколько дней. Выше надпись, ведя уже отрывисто кистью руки. Он убеждал самого себя, начиная мычать какую-то мелодию под нос, неизвестную. Лишь бы что-нибудь слышать. Покачивался, переползая так же, как паук, дальше, напряженный. Я в порядке. Ядом обиды выжигало внутренности. Обида — где-то в районе желудка. Отчаяние — где-то выше, там, где сердце. Слезы — по щекам. Глотал их, сидя спиной к камере, продолжая расписывать стену одной и той же фразой. Темнота. Лампочка, мигавшая ранее, погасла. Сдохла, не желая давать и грамм надежды или света в его жизнь. Тишина. Никаких звуков, ничего вообще. Он так чертовски в порядке. Разум помутненный, много голосов-шума между висками. Сжав их запястьями, надавив, зажмурился, дернувшись и шарахнувшись от нежданного стука. Стука в зеркало-окно. За ним — неясной тенью мальчишка с красными волосами. Еще стук. Оглянулся воровато и, выдавив квадратную улыбку, смылся. Время завтрака, видимо. Желудок Юнги давно прилип к позвоночнику, наверное. Зависнув на еще несколько минут, уставившись в тот самый угол окна, бережно положил остаток угля на пол и подполз угловато ближе, согнувшись как можно ниже. Много голосов-шума между висками. Много вопросов — зачем, кто, почему, что ему нужно, шутит, нет, искренен? Может быть. Завороженный, Юнги прикоснулся к стеклу подушечками пальцев. Холодное. Если бы кто-нибудь спросил у него, как он себя чувствует, он бы обозлился, нарычал, ударил бы, может. Промолчал бы, может. Внешне бы уколол раздражением, а внутри бы радовался этому вопросу. Если бы его спросил кто-то не из ученых-мучителей, конечно, а с интересом, не так, как они. Я в порядке. Ему не задали этот вопрос, не согрели душу, не облили противоядием доброты внутренности, обожженные от одиночества и обиды на всех. Но от корявого «ты не один» почему-то было чуточку теплее. Теплее, чем в его комнате, в которой, оказывается, так холодно на полу, что перестал чувствовать пальцы ног. Ему не нужны люди. Он в них не нуждался. Он привык один. Но… Кто-то к нему по-доброму? Это странно. И… все же приятно, теплом там, где одиночество билось в клетке меж ребер и кричало. Юнги не выдерживал здесь один. Бормоча, напевая придуманные мелодии, фальшивя, хихикал с напряжением; он выживал, терпел, сжимая после зубы перед ними, своими мучителями. А теперь… Он еще прикасался к стеклу, поглаживал его, когда тот самый мальчишка, возвращаясь из общей столовой, быстро стер свою надпись ладонью, больше размазав буквы. Он убирал улики, улыбаясь после в неизвестность как-то пронизывающе до глубины — Юнги поймал его улыбку и проглотил, спрятал куда-то внутрь себя. Жадно поскреб отросшими кривыми ногтями по грязному стеклу там, где была чужая рука несколько секунд назад… И уполз обратно, в темноту своей комнаты, забиваясь в угол. Туда, где черным украсил стены. Он в порядке. Внутри заперта улыбка, адресованная ему лишь. Не какому-то парню с сиреневыми волосами, шедшему рядом с тем красноволосым. А ему, Юнги. Он в порядке. Он вытерпит. Он всем этим тварям назло вытерпит.