Suga AU. 0903

Где-то внутри от ножа предательства — глубокая рана. Почти насквозь, только крови нет; как-то держался, опустив голову, скрестив холодные непослушные пальцы. Рана из ряда тех, после которых обязательно остается шрам. И сам Юнги, опустив голову к коленям, зарывшись пальцами в жесткие волосы, не знал, насколько болезненным окажется этот шрам. Он не спрашивал, куда, зачем; приходил в себя, выныривая из глубин, царапая лишь наручи, сковывавшие его, отросшими ногтями. Наблюдая за этим, один из охраны фыркнул. Юнги скосил взгляд. Что именно его позабавило — длина ногтей или будто отчаянная попытка освободиться? Юнги не желал пока освобождаться. Его душа вытащена из его тела и брошена умирать; тело ломило от боли, от сломанных костей. Честно — ему пока было плевать. Он на месте решит, что будет делать. Сбежит, как и всегда, и отомстит так, как привык это делать. Енгук теперь не «другой». Он не исключение. Темнота. Кажется, по голове кто-то ударил, чтобы потерял сознание. Или же вкололи что-то — не понял, и отключился, проваливаясь в липкую темноту. Туда, где обнаженная детская душа навек запечатана, потому что снаружи, в реальном мире, ей слишком больно. Детская душа, ранимая… Он был всего лишь ребенком, когда терпел все пытки. В комплексе пришлось вырасти, молча вечность. Крича тогда, когда совсем уж невыносимо. Ведь крик — это зов о помощи, который никто никогда не слышал. Или не желал услышать. Зачем кричать, если все равно никто не придет?.. Веки слипшиеся, открывались с трудом. Взгляд скользнул по трещинам на полу; приходил в себя, чувствуя боль в затылке, в поврежденных ребрах. Терпел — не впервой, не страшно. Выше голову. Посреди комнаты с зеркалами, с высоким потолком… Сипло вздохнул, шире открыв рот. Комната с зеркалами, высоким потолком. Вот только это не зеркала ведь, а точно такие же окна, как в его комнате здесь, в комплексе. — Вводи дозу. Метнулся взглядом к колбам. Пятнадцать. Те самые колбы, неизвестная дрянь, и поршень уже у самого дна, выдавив одну из доз. Агонией по венам; дернулся, выворачивая руки из тугих манжет, усиленных, закрепленных металлом. Прикрепленный ко столбу посреди комнаты, где лампа мигала, другая же равнодушно светила болезненно белым, ослепляя. Тяжело дыша, судорожно, впился взглядом в фигуру совсем рядом, но деталей не разглядел. Крик. Внутренности выворачивало, кости выворачивало, их жгло изнутри. Он дергался, напрягая руки, дергался, пытаясь бежать, дергался, но становилось хуже. Холодно, хотя по лбу пот. Холодно, хотя изнывал от жары и кричал, кричал громко, запрокинув голову назад, хватая ртом воздух влажный, противный. Он так боялся оказаться здесь. Он до криков во сне, до кошмаров почти наяву боялся оказаться здесь, снова здесь, перед этими зеркалами, в этой комнате, в этом комплексе. Это именно то самое место. Это оно. Он столько раз был здесь, что эту атмосферу удушавшего отчаяния на вкус распознавал. — Еще. Вены вздутые, рельефные. Крик до срыва, до хрипа, шире раскрыв глаза, смотря на эту ослеплявшую лампу. Крик до срыва на визг, жмурясь и изнывая, хныча. Дышал загнано, прижимаясь затылком к столбу. Дернулся, когда грубо прижали голову, всовывая что-то в рот; отталкивал, но не смог избавиться. Жгут, чтобы сжимал, впивался зубами и… и что, чтобы кричал тише? Зачем? Туго, туго. Ткань натирала кожу. Пот и слезы впитывались в нее; соль от них разъедала раны в уголках губ. Вдох, вдох, вдох, вдох, шумный вдох за вдохом. То, что в этот раз по венам — намного сильнее, чем тогда. Хуже. Ему больно. Так больно. Крик. Зов о помощи, такой бесполезный. Третья доза, а он бы лучше умер, чем вытерпел бы это. Впереди еще двенадцать. Дьявол, еще двенадцать. Он умрет раньше, чем поршень выдавит жидкость из последней колбы. — Больно? — тихий голос, равнодушный. Не сразу осознал вопрос Юнги, не сразу осознал, что вообще к нему обращались. Ближе этот человек. Скосил на него взгляд, щурясь, приглядываясь, пытаясь отвлечься. Глаз дергался. Голова тоже. Юнги сам извивался, все еще не сдаваясь и желая выбраться. Если расслабляешься — становится хуже. Он должен напрячься. — Помнишь мое лицо? Так и послал бы его. С какого черта вообще помнить его лицо. Слишком молодой для тех ученых из комплекса. Хотя что-то знакомое проскользнуло. — Хотя вряд ли. Ты же стольких убил. Тебе вообще плевать. Дернулся, натягивая манжеты. Бесполезно. Взгляд — намертво к этому человеку, следя за ленивыми и расслабленными движениями. Юнги знал его, знал, видел когда-то давно. — Сразу к делу, да? — едкий голос с хрипом из динамиков. Юнги прикрыл глаза. Голова раскалывалась. — Прекращай. У него кровь носом идет. — Приветственная вечеринка должна быть незабываемой. Вот я и устроил, — Юнги устроил бы ему приветственную вечеринку, которую запомнил бы на всю жизнь длиной в несколько секунд. Вот бы только руки были свободны. — Всего-то три дозы. — Да даже одна смертельна! Прекращай! — грохот оглушил. Юнги жадно ловил все звуки, пытаясь переключиться, но слишком больно. Как же больно. Единственный плюс — агония от одной длилась не так уж долго, как могло бы быть. Дышать хоть легче, хоть грудь и будто пробивало насквозь. Лишь бы сломанные ребра не прокололи легкие. Лязг от двери. Ресницы слиплись; не открывал глаза. Воспользовался передышкой, чтобы отдышаться. — Пусть отдохнет сегодня. Займись его ранами и переломами, Чонгук. — Ладно, ладно, — примирительно. Чертов спаситель. Неужели услышал тот крик о помощи?.. Юнги думал, что он никогда не сработал бы. Чужие руки — по коже, едва прикасаясь, убирая влажный жгут от губ. Уголки жгло. Сомкнул зубы, дыша прерывисто. Разомкнул веки, борясь с болью в глазах, во всем теле. Взглянул на лицо второго пришедшего, усмехаясь после промедления уголком губ. Голову в сторону, прижимаясь все так же затылком ко столбу. — Так вот ты где был все эти годы… — прохрипел, привлекая внимание обоих. Тот, кто стоял совсем рядом, отстегивая манжеты, замер. Все те же красные волосы. Та же прямоугольная улыбка, спрятанная сейчас в сомкнутых губах. Они теперь по разные стороны, значит. Он теперь другой, и в смысле «как все». Уж лучше бы Юнги не видел это лицо, этого человека. Он жил все эти годы только благодаря его улыбке, его кривому «привет» и «ты не один», благодаря тому шагу назад… Все стерлось враз. — Вот как, значит… Все существо Юнги изорвано ножами предательства. Кажется, он только что сдался.