Проклятая королевой

Ты не жди спасительного чуда Пусть в груди от горя станет тесно Помощи не будет ниоткуда - Ночью умерла твоя принцесса. Канцлер Ги - Страшная сказка

Я ничего не сказала Пиппину об отсутствии браслета, но что-то мне подсказывало, что мне нужно быть готовой к тому, что подобное событие мне ещё аукнется, причём очень сильно. Ведь я понимала, что Берутиэль только и ждала момент, когда я потеряю свою защиту. И вот она дождалась. Главное только понять, когда она решит нанести удар. - О чём ты говорила с Дэнетором? – поинтересовался Пиппин, стараясь говорить шёпотом, чтобы не разбудить к тому времени уснувшего на его руках Найрамира. - Он говорил, что призрак леди Магнелеи не даёт ему покоя, - ответила я, - спрашивал, за что она ему мстит? Скорее спрашивал у себя, чем у меня. А я не сдержалась, за что и получила. Пиппин аккуратно дотронулся до моей щеки, где уже начал наливаться синяк. Это уже второй по счёту «фонарь», который я получила в Средиземье: один – от Боромира, а другой, уже сегодняшний, - от Дэнетора. Но несмотря на нежное касание я всё равно зашипела от боли. - Не надо; сильно болит, - тихо произнесла я. Но Пиппин даже не услышал. Он лишь легонько коснулся моего синяка губами и произнёс: - Бедная моя! В комнату вошла Эйрин, держа в руках поднос с ужином, и победно улыбалась. Поставив поднос на столик у окна, она произнесла: - Мне удалось отпроситься, сказав, что госпожа меня будет обучать грамоте. Товарки, если, кончено, их можно так назвать, надо мной, конечно, посмеялись, но хозяйка сказала, что раз госпоже так хочется, то почему бы, действительно, не попробовать. И эта старая злобная кошка даже добавила, что сомневается, что у вас это получится. Умолкла Эйрин только тогда, когда Пиппин на неё зашипел: - Тише ты! Сына своего не разбуди. Я его еле-еле успокоил. Служанка тут же спохватилась и, аккуратно взяв сына из рук Пиппина, села с ним в кресло. Я даже и не смотрела на ужин, хотя запах жареного мяса, ароматного супа и свежеиспечённого черничного пирога уже щекотал мои ноздри, а в животе предательски заурчало. Эйрин долго смотрела, когда я, наконец, притронусь к еде, но поскольку я не спешила этого делать, она довольно деловито проговорила: - Вы должны поесть. - Нет, не хочу, - ответила я и, встав с кровати, направилась к балкону, чтобы вдохнуть свежего воздуха и хоть как-то прийти в себя после того разговора с Дэнетором. Минут спустя чувствую, как меня обнимают руки Пиппина. Я поворачиваюсь к возлюбленному и позволяю ему себя обнять. - Санса, расскажи, что же всё-таки произошло? – попросил Пиппин. С радостью бы, но это вряд ли поможет мне вернуть браслет. А потому предпочла отмолчаться, но, поскольку Пиппин от меня не отставал, мне пришлось ответить: - Пип, всё хорошо, правда. Не нужно беспокоиться. - Тогда почему ты ушла на балкон? Март ещё холодный месяц, тебя продует. - Ну и пусть. - Нет, не пусть! Идём в комнату. И поешь, пожалуйста. Хотя бы черничный пирог. Ты же его любишь. Я ничего не отвечаю, только позволяю Пиппину увести меня в комнату. Там я села за столик, и, возможно, Пип меня бы уже уговорил съесть хотя бы один кусочек пирога, как вдруг я обратила внимание на небольшую шкатулку у туалетного столика. Я уже собралась встать с места, но Пиппин усадил меня обратно и сказал, что сейчас сам принесёт шкатулку. Спустя минуту он уже протягивал её мне и встал за моей спиной, чтобы посмотреть, что там находится. Я открыла крышку шкатулки, ожидая увидеть какие-нибудь украшения, и не поверила своим глазам. В шкатулке лежали… остриженные чёрные словно воронье крыло пряди волос. Держу пари, что они принадлежали леди Магнелеи. Я знаю, что волосы разлагаются где-то 50 лет, но неизвестно, что происходит с ними, когда они лежат в шкатулке. И готова спорить, что они у неё были густыми и мягкими. Чтобы проверить это, нужно до них дотронуться, но я решила не рисковать. Интересно, зачем леди Магнелея их остригла? Такой же вопрос стоял в глазах и у Пиппина. В поисках ответа я схватила с прикроватной тумбочки дневник и, открыв на том месте, где остановилась, начала читать вслух: «Дэнетор меня заточил в моих же покоях не только на время своего торжества, но и, возможно, на всю жизнь. Именно это я как раз и понимала, поскольку не видела, чтобы слуги принесли мне хотя бы поужинать. Когда я говорила, что хочу побыть одна, я вовсе не имела ввиду то, что мне придётся голодать. Интересно, что сейчас чувствовал бы отец, узнай он, что его сын заточил родную сестру? Даже предположить не могу. Внезапная мысль об отце заставила меня вскочить с места и подойти к туалетному столику, где мой взгляд сразу наткнулся на маленькие ножницы. Я взяла их в руки и долго рассматривала, словно думала, что мне с ними делать. И как бы невзначай коснулась рукой своих волос, и решение созрело само собой. Недолго думая, я взялась за одну прядь, отмерила её до плеча и прошлась по ней ножницами. За одной прядью последовала вторая, потом третья. Я стригла волосы настолько увлечённо, что не услышала, как скрипнула дверь в мои покои, и в комнату не вошла Нанделль, которая с порога произнесла: - Магнелея, Дэнетор попросил меня зайти за тобой. Вернее, это я уговорила его отсрочить наказание, по крайней мере, до тех пор, пока не закончится траур. Я не слышала сестру, поскольку слышала только щелчок ножниц. А сестра увидела, что я делаю, потому как она ошеломлённо застыла, не веря своим глазам. Я, Магнелея, дочь Эктелион, собственноручно стригу волосы, которых отец так любил и которыми я так гордилась! - Магнелея, что ты делаешь?! – наконец воскликнула Нанделль и кинулась ко мне, чтобы отобрать ножницы. Я принялась отбиваться, не давая сестре ими завладеть, и продолжала остригать волосы прядь за прядью. Наконец, Нанделли удалось отобрать у меня ножницы, но я всё-таки сделала своё дело. Мои роскошные волосы, главное моё украшение, теперь сиротливо валялись на полу. - Зачем ты это сделала, Магнелея? – укоряюще спросила сестра. Я же ничего не ответила, уткнулась лицом в плечо Нанделли и заплакала, словно ребёнок. Нанделль прижала меня к себе и уговаривала меня успокоиться. Но её увещевания мало чем помогли. Я продолжала плакать, несмотря ни на что». Я закрываю дневник и смотрю в шкатулку, где лежали волосы леди Магнелеи. Так получается, что она остригла их в знак траура по своему отцу. Удивительно всё-таки, как они ещё сохранились! - Теперь, понятно, зачем она их остригла, - сказал Пиппин, - она очень сильно любила своего отца. - Вот тут ты прав, - заметила я, - без отца её жизнь на какой-то момент утратила смысл, раз она в Рохан уезжать собиралась. Я уже приготовилась прочесть запись о том, исполнила ли леди Магнелея своё намерение, или ей в последний момент помешали, когда служанка издала звук, как будто она о чём-то вспомнила. - Кстати, госпожа, - начала Эйрин, - мне нужно вам кое-что сказать… Но её прервал громкий плач проснувшегося Найрамира. Ни разу не слышала, чтобы он так громко ревел. Обычно дети плачут, когда у них что-то болит, или же чувствуют, что что-то случилось. Эйрин тут же встала с кресла и начала ходить с ним по комнате, пытаясь его успокоить, но ничего не помогало. Тогда я отложила дневник в сторону и только хотела встать с кровати, чтобы помочь служанке, когда живот вдруг резко скрутило. Несмотря на то, что я сжала зубы, стараясь сдержать крик, но он всё равно вырвался наружу. - Санса, что такое?! – подскочил ко мне Пиппин. - Что-то не так… - ответила я, - живот болит. И тут я как вскрикну и, не удержавшись, падаю с кровати да так, что краем глаза увидела на простыне характерные кровавые пятна. И последнее, что я услышала прежде, чем потерять сознание, это громкий плач Найрамира и то, как Пиппин говорит Эйрин, чтобы та как можно скорее привела сюда лекаря.