Проклятая королевой

Fair Magdalene hath dried her tears She'll sing no more to thee Nor wet the ringlets of her hair To wash her savior's feet Jerusalem my happy home When shall we come to thee? When shall our sorrows have an end? Thy joys when shall we see? Anuna - Jerusalem My Happy Home

Уснула в объятиях любимого, проснулась одна. То, что Пиппина рядом уже не было, говорило остывшие простыни и подушка. Он ушёл. Ушёл с рассветом в бой. С тяжёлым вздохом я встала с кровати, подобрав сорочку, надела её, завязала шнуровку и подошла к окну. Меньше всего мне бы хотелось сейчас видеть воинов, которые идут на смерть ради благого дела, заключавшееся в том, чтобы позволить Фродо и Сэму выиграть время, чтобы уничтожить Кольцо, с которого всё и началось. Кольцом началось, Кольцом и закончится. Всевышний, убереги их всех! Прошу Тебя! В дверь постучались. - Да? – не оборачиваясь, отзываюсь я. Дверь в комнату открывается, и в комнату заходит Алира с истошно плачущим Найрамиром. Обернувшись, подхожу к лекарше, чтобы забрать у неё малыша и успокоить. Малыш с радостью попросился ко мне на ручки, а я начала укачивать его. - Я так больше не могу! – пожаловалась Алира, - у меня уже голова болит от его крика. Он всё время плачет и плачет. А где его мать, я даже не могу себе представить. Тут я поднимаю на Алиру внимательный взгляд и тот момент начинаю понимать, что Эйрин даже ко мне не заходила ни разу с тех пор, когда Пиппин ушёл. Меня охватило беспокойство. - А слуги что говорят? – спрашиваю. - Говорят все, как один: никто ничего не видел, никто ничего не знает. Господи, неужели она уехала? Одна в Рохан? Я боялась, как бы она глупостей не натворила после известия о смерти матери. И вот теперь я вижу, что сбылось то, чего я так боялась. - На её поиски уже кого-нибудь отправили? – спрашиваю я. - Отправить-то отправили, - проговорила Алира, - вот только боюсь, всё бессмысленно. - Тогда давайте так: вы сейчас оставляете Найрамира у меня, а когда придёт время кормить, то можете взять его. Спать он тоже будет у меня. Возможно, к тому времени мы узнаем что-нибудь о том, куда могла деваться Эйрин. Алира, обрадованная тем, что сможет наконец-то на какое-то время отдохнуть от плача Найрамира, согласилась с моей просьбой и ушла из комнаты. А я осталась одна с Найрамиром. Найрамир никак не успокаивался, и мне пришлось прибегнуть к действенному методу. Я начала ходить с ним по комнате, напевая песню, которую пел Пиппин для Дэнетора. Найрамир с удовольствием уснул на последних строчках, и я аккуратно положила его на кровать, а сама стала смотреть в окно. До обеда Найрамир не проснётся, так что было время о многом подумать. И первый вопрос, который у меня стоял на повестке дня, был: «Где же Эйрин?». Предчувствие того, что с ней могло случиться что-то ужасное, не отпускало меня ни на минуту. Пусть она и стала матерью, но всё равно Эйрин ещё ребёнок, которому легко можно причинить зло. Именно так у меня было, когда произошёл так и не стёршийся из моей памяти эпизод, когда мама сломала ногу, возвращаясь из кафе, которое находилось в забытом Богом месте. Сколько я тогда не старалась отвлечься от предчувствия, но всё равно ничего не помогало. Вот так же и сейчас. Хорошо, сейчас Найрамир спит, но если он проснётся и начнёт плакать, то я уж точно не знаю, что буду делать. Может быть, всё-таки попробовать дочитать дневник леди Магнелеи? Ничего нового я, конечно, не узнаю, но всё равно… Я беру в руки тетрадку, открываю её и начинаю читать последнюю запись. И тут надо заметить, что записи я с трудом разбирала, потому что, как я поняла, у леди Магнелеи начала отниматься рука, и делать записи ей становилось всё труднее и труднее. «Я готовлюсь к смерти. Жизнь без моей девочки потеряла для меня всякий смысл. Я не могла поверить, что Дэнетор мог с лёгкостью навсегда закрыть глаза Эльсавет. Эти милые, добрые глаза, которые с интересом и любопытством смотрели на мир вокруг себя. А теперь я больше никогда не посмотрю в них. Как только из Гондора пришла весть о смерти дочери, то в тот же день я слегла с больным сердцем. Рядом со мной всегда находилась Эовин. Не знаю, то ли она это делала по просьбе своего дяди Теодена, то ли сама так хотела, но девочка всё больше напоминала мне мою утраченную дочь. У неё не было матери, а у меня – дочери, - вот что делало нас похожими. А в тот вечер мне снился сон. Но он был так похож на явь, что я невольно думала, что болезнь играет со мной злую шутку. Мне снилось то, что я лежу в постели и отрешённо смотрю в потолок. Вдруг дверь моей комнаты открывается, впуская внутрь тоненькую полоску света. Я жмурюсь и приподнимаюсь на кровати, после чего вглядываюсь в вошедшего в комнату человека. Как только он снимает с головы капюшон, я не сдерживаю радостного возгласа. Фарамир! Он здесь! Он приехал! - Тётушка Алассея! – проговорил Фарамир, подходя ближе. - Фарамир, - откликаюсь я, - дитя моё! Мой мальчик, подойди ко мне, дай мне на тебя посмотреть! Фарамир садится у изголовья постели, и я смотрю на его лицо. До сих пор не могу поверить, что того милого мальчика, каким он был раньше, уже нет, и что вместо него передо мной сидит возмужавший юноша. - Тётушка, а я ведь не один приехал, - говорит Фарамир. И только сейчас замечаю, что он держит за руку девочку, которая, подойдя поближе, обнимает меня. Эльсавет! Она тоже здесь! - Мамочка! – чуть не плача произносит дочка. Тут уж я не сдерживаюсь; сама начинаю плакать, прижимаю дочь как можно крепче, целую её в щёки и приговариваю: - Доченька моя! Моё сердечко! Моя маленькая любимая дочка! Как же я тосковала по тебе! - Я тоже скучала, мама, - отвечает Эльсавет, - Фарамир обо мне заботился. Но ты не переживай, скоро мы с тобой снова увидимся, и нас уже никто больше не разлучит! Я не слушаю Эльсавет, а только продолжаю обнимать её, целовать. Скрип двери заставляет меня проснуться, и я вижу вошедшую Эовин, которая тут же садится рядом со мной. Видимо, она услышала, что я плачу, и пришла проведать и поинтересоваться, может быть мне что-нибудь нужно. Я поворачиваю к принцессе заплаканное лицо и говорю: - Фарамир был здесь. Он сдержал слово… Всё-таки приехал. И привёз мне мою девочку! Эовин улыбнулась и кивнула, словно соглашаясь со мной. Затем она спросила: - Я могу что-нибудь для вас сделать? Попросить слуг, чтобы принесли вам поесть. - Нет, пока не нужно, - отвечаю я. …Сил писать у меня уже больше нет, ведь я только сейчас поняла, что эта душа Эльсавет пришла за мной, и что час, когда я покину этот мир, скоро наступит. Чувствую, что рука перестаёт меня слушаться. Боюсь, единственное, на что у меня хватит сил, это поставить подпись в письме, которое я хочу написать брату. Надо будет попросить Эовин, чтобы она помогла мне. И как только подпись на письме будет поставлена, то на этом закончит свой жизненный путь Несчастная Магнелея Алассея, дочь Эктелиона». Закрыв дневник, я уткнулась лицом в стол и заплакала. Никому не пожелаю такой участи, какая была у леди Магнелеи. Бедная женщина, любимица отца, попала в опалу по прихоти своего брата, потеряла дочь и умерла в изгнании. Почти совсем как Екатерина Арагонская. Думаю, что проживи Эктелион ещё хоть немного, возможно, судьба леди Магнелеи была бы счастливой. Вскоре пришла Алира, чтобы забрать Найрамира, потому что настало время, чтобы его покормить. Увидев, что я плачу, она поначалу растерялась, но потом подошла ко мне поинтересовалась: - Что-то случилось? Я поднимаю голову и вытираю с глаз слёзы. - Ничего страшного, - отвечаю. - Я за мальчиком, - произнесла Алира, - его уже пора кормить. Я посмотрела на спящего Найрамира, подошла к кровати, аккуратно взяла его на руки и передала Алире. Как только та собралась уходить, я вспомнила о дневнике и сказала: - Подождите. Алира останавливается в дверях, и я отдаю ей тетрадку. - Прошу, отдайте это господину Фарамиру. Это дневник его тётушки. Он поймёт. Алира берёт дневник, произносит: - Обязательно передам, - и вместе с ребёнком уходит из комнаты. Что ж, дело сделано: дневник леди Магнелеи, будем считать, в руках Фарамира. Надеюсь, леди Магнелея сочтёт это как то, что я выполнила её просьбу. С этой мыслью я ложусь в постель и сама не замечаю, как проваливаюсь в сон.