Зима за окном

Я встал перед зеркалом, да уж, мне точно не стоит особо переживать о том, что в этот мир я забыл добавить девушек. Одежда, новая, явно предназначенная для старшего сына оружейника, была мне коротка. Вот только висела на мне все равно, хорошо хоть что не сваливалась. Несколько спокойных дней сделали свое дело, и теперь я мог сойти за вампира, а не за труп. Прогресс есть, хоть небольшой, но все же. - Андрэ, спускайся, ужинать будем, - раздается из глубины дома. Спускаюсь, по вкусному аромату мяса определяю, где в этом доме расположена кухня. Вся дружная семья уже собралась, рыжие, все в Таонга, мальчишки нетерпеливо ерзают. Сажусь на предназначенное для меня место, и захлебываюсь слюной. Фарэй, из жалости, наложил мне огромную порцию запеченного мяса с чем-то наподобие картошки, все три салата расставлены прямо перед моим носом. Он что, решил меня за эти пару дней откормить? - Все в сборе, приятного аппетита, - командует Фарэй. Минут через десять, когда я торопливо, давясь, набиваю желудок, одолев только четверть предложенного, я начинаю подмечать мелочи, свойственные всем счастливым семьям. Фарэй периодически, не стесняясь меня, выуживает из тарелки мужа какие-то грибы, и перекладывает к себе. Таонга это ничуть не беспокоит, напротив, встречая пропущенный супругом кусочек, он подвигает его к краю тарелки, чтобы было удобнее воровать. Дети, как и положено, едят, переговариваясь с набитыми ртами, ссорясь, выбирая из еды то, что им кажется несъедобным. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что мне не кажется дикой эта странная, без единой женщины, семья. Они органичны, словно такими и должны быть. Таонга периодически отрывается от тарелки, шикает на детей, призывая их к тишине и спокойствию. - Андрэ, поможешь вымыть посуду? – просит Фарэй, нарочито подчеркнуто обнимая живот. Киваю, дети выходят из кухни вместе со вторым отцом, только мы не спешим убирать со стола. Фарэй садится ближе и начинает говорить: - Ты, как я понимаю, не хочешь повторять жизнь своего отца? Не мне тебя осуждать. Через два месяца твоя татуировка сотрется, мы с Таонга оплатим тебе нанесение новой. Только учти, ты молод. И это твой первый, а может и последний, шанс изменить свою судьбу. Следующая тату останется с тобой на следующие десять лет, и либо будет тебе помогать идти по жизни, либо мешать. У тебя есть только месяц, от силы полтора, чтобы решить, какая профессия тебе подходит. Нет, можно конечно отметить тебя как ученика оружейника, вот только потом сложнее будет объяснять мастеру другой сферы, что подвигло тебя сменить род деятельности. Проще найти, пусть и не очень хорошего, но учителя нужной профессии, сделать соответствующую татуировку, а затем уже искать хорошего мастера. Я запоздало вспоминаю, насколько длиной жизнью наградил жителей этого мира. Вот черт, меня впереди ждет почти четыре сотни одиноких лет. Фарэй истолковывает мое молчание по своему, и продолжает: - Знаешь, когда я был ребенком, я жил в огромном богатом доме, рос, окруженный слугами и нянями. Мой единственный отец занимался продажей ковров, так думал и я, и все окружающие. Вот только тогда, когда моя первая татуировка совсем побледнела, и нужно было наносить следующую, в дом пришла стража. Оказывается, мой отец держал две лавки только для прикрытия, на самом деле он был вором. Несколько раз он даже убивал. Моим новым статусом стал «сын преступника». Дом и лавки отобрали, отца казнили, меня же выставили на улицу. Я не хочу вспоминать первые четыре года своей новой жизни, просто не могу. Я воровал, попрошайничал, спал на улице. Я помню ту зиму, необычайно суровую, даже со снегом. Простыв, я кашлял, не переставая, мне нечего было ждать от жизни, и я позволил себе заснуть прямо в снегу, не ища укрытия. А проснулся в уютном домике отцов Таонга, они подобрали меня, приютили и доверились, несмотря на то, кем я являлся. Иногда, таким как ты или я везет и нужно хватать удачу, не отпускать. Подумай, кем ты хочешь стать, и мы поможем всем, что в наших силах. - Сколько стоит татуировка? - Тридцать золотых. - Сколько? – переспрашиваю, вспоминая, что за полный комплект оружия Таонга просил в шесть раз меньше. - Ничего, мы справимся, не думай об этом. Ладно, иди спать, уже глаза слипаются. - А посуда? - Таонга вымоет. Новая рабочая неделя началась с перемен. Таонга, к моему удивлению, умудрился купить мне одежду почти моего размера. Нет, она была мне чуть широка, но хотя бы не была короткой. Его муж, на правах беременного со своими слабостями, приказал мне жить у них. Впервые я не прятался в задней комнате, а стоял за прилавком, скорее учась разбираться в оружии, чем помогая с выбором. Странно, но огромные, просто пугающие воины, натыкаясь на мой растерянный взгляд, не злились, а перефразировали свои вопросы, как могли. Словно малому ребенку они объясняли, показывали на пальцах. Подводили к образцам. Потом сдавались и ждали, пока не освободится Таонга. Вот с ним воины становились совсем другими, наглыми, агрессивными, спорили, ругались, угрожали. Вот только Таонга спокойно стоял на своем, не скидывая цену. Все больше убеждаясь, что оружейник – не моя профессия, я задумывался, чем бы заняться, чтобы не висеть мертвым грузом на шее своих благодетелей. Поздним вечером, когда мы, выпроводив последнего покупателя, закрывали лавку, я спросил у Таонга: - А есть у тебя знакомые резчики по дереву? В детстве я очень этим увлекался и у меня неплохо выходило. Оружейник смерил меня задумчивым взглядом и сообщил: - Третьесортных нет. Но я покажу тебе на обратном пути мастерскую, завтра ты придешь туда с моим письмом. Если мастер сочтет, что в тебе есть хоть капля таланта, то оставит при себе. Нет… Что ж, прости, придется придумывать что-то другое. Даже беглого взгляда на закрытую мастерскую было достаточно, чтобы понять: тут не бывает случайных людей, сюда не приходят ремесленники и купцы средней руки. Только знать и те, чье богатство заменяет им титулы. - Ты уверен? - Нет. Но Коджо мне должен кое-что и он единственный мастер из моих знакомых, работающий с деревом. - Может, мне лучше в официанты пойти? - С этой меткой на шее? Тебя в приличное место не возьмут, а там, куда примут, ты должен будешь еще и дополнительные услуги оказывать. Утро добрым не бывает, я уже минут сорок стою перед входом, спрашивая у заходящих работников, не они ли Коджо. Мои надежды долгое время оправдываются, и я слышу только отрицательные ответы. Седовласый, все еще крепкий старик заинтересованно окинул меня взглядом и, остановившись, спросил: - Не меня ждешь? - Вы мастер Коджо? - Он самый. - У меня к вам есть дело… - Ко мне? - Коджо провел пальцем по собственной татуировке. – Ты ошибся, я никогда не пользовался подобными услугами, так что ты мне точно не сын. Ну а если думаешь, что можешь быть моим внуком, тут мне возразить нечего. Вот только я давно вычеркнул старшего сына и из жизни и из завещания. Сам его ищи и сам с ним разбирайся. Старик шагнул в сторону мастерской. - Нет, вы не поняли. Я хочу попроситься вам в ученики, - останавливается, заинтересованно сморит. - Вот, письмо от Таонга. - Сразу бы так и сказал, а то заставил старика поволноваться. Проходи, не стой под солнцем, сгоришь еще. Быстро, на ходу, пробежав глазами по письму, мастер провожает меня к свободному рабочему месту и, всучив кусок дерева, сообщает: - Я дармоедов не держу. Вот, делай то, что тебе подсказывает фантазия. Вечером я посмотрю и дам ответ. Осматриваюсь по сторонам, в светлом просторном помещении работает человек шесть, вкусно пахнет свежим деревом и сандалом. Чуть дальше, за плотно закрытой дверью, находится цех, в котором покрывают дерево специальными составами, предотвращая гниение и придавая изделиям более благородный вид. За другой дверью сидят симпатичные молоденькие юноши, принимающие заказы и предлагающие то, от чего отказался первоначальный заказчик. Час я просто смотрел на дерево, пытаясь понять, что же там вижу. Затем начал вырезать то, по чему всю жизнь скучал больше всего – лес. Сам не заметил, как солнце склонилось к закату, и все начали собираться, не понял, когда за моей спиной встал Коджо. - Что ж, техника исполнения у тебя отвратительная. Вкус тоже подкачал. Вот только делаешь ты это с душой, не механически. Будет из тебя толк! Приходи завтра.