Зима за окном

Андрей Снег мягким белым покрывалом лежит на золотой крыше дворца, придавая ему еще более сказочный вид. Летняя резиденция Императора Аравии издалека смотрится невероятным украшением очень тонкой работы. Чем ближе подъезжаешь, тем отчетливей понимаешь насколько, в самом деле, огромен этот дворец. Витые, золочёные ворота гостеприимно распахнуты, въезжая во двор, я невольно понял, что летняя резиденция достойна, скорее, носить имя второй столицы, нежели просто величаться дворцом. Расторопные слуги в оранжево-черных ливреях спешат помочь, выгружая поклажу, придерживая стремена. Вереса спрыгивает на каменную мостовую, тут же спускает меня с седла. Широким шагом мой «отец» направляется к парадной лестнице, на которой стоит молодой невысокий мужчина, ежась в тонкой белой рубашке и таких же тонких темных штанах. Они обнимаются, словно старые, проверенные временем, друзья, Вереса улыбается, похлопывает встречающего по плечу. Я ловлю на себе любопытный взгляд приятеля моего «отца» и только тогда замечаю, что все остальные согнулись в глубоком поклоне. Следую их примеру, хотя мужчина, повернувшись к нам спиной, уже увлекает Вересу во дворец. - Кто это? – спрашиваю у подошедшего Декарея. - Император, собственно говоря. Не переживай, за нарушение этикета тебе ничего не будет, мастер Вереса его друг детства. Думаю, тебе, как его сыну, и так будет даровано право стоять прямо при особах голубой крови. - Друг детства? – я ошарашено смотрю на юношу. - Да, ты же не знаешь…. Когда они были еще подростками, император, на тот момент еще принц, отбился от охоты и умудрился слишком сильно приблизиться к раненому грифону. Когда его нашли, он был мертв уже пару часов. Никто бы, даже опытный маг-лекарь не решился на подобное, но мастер Вереса не захотел его терять. Ускользнув за грань смерти, он смог вернуть принца назад, и вернуться сам. Только вернулся мастер Вереса оттуда повзрослевшим на полсотни лет, принца это не коснулось, наоборот, он стал взрослеть медленнее, чем обычные люди. Слуги провели нас в отведенную нам часть дворца. Я только успел скинуть шубу и расстегнуть камзол, даже свои комнаты толком не осмотрел, когда в двери постучались и, не дожидаясь разрешения, вошли. Вереса привычно стал за моей спиной, приобнимая за плечи, не позволяя поклониться, Император же, улыбаясь, протянул руку: - Асита, это мое имя, а ты, как я помню, Салиай. Знаешь, ты меня не помнишь, но я видел тебя совсем маленьким. Пожимаю протянутую руку, невольно поражаясь, как легко Император огромной страны принимает меня как равного. - Если мне не изменяет память, то ты всегда любил снег. Что ж, надеюсь, тебе будет комфортно во дворце. Если возникнут какие-либо затруднения, помни, что кроме отца и названого брата, у тебя есть я и ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью или разъяснением. Я понимаю, тебе сложно привыкнуть к новому социальному статусу и к нравам аристократов, поэтому, не стесняйся, я могу вмешаться и исправить почти любую твою ошибку. Вереса, я думаю, нам стоит дать возможность мальчику освоиться и отдохнуть. Салиай, мы пойдем ужинать, твоя семья будет с моей в малой столовой. Ты же, при желании, можешь есть и в своей комнате, если стесняешься или не хочешь общаться. Все так же улыбаясь, открыто и дружелюбно, Император удалился. Я невольно пожалел, что не он оказался моим отцом, в его присутствии у меня появлялось ощущение семьи, дома. Странное, болезненное чувство, мне практически незнакомое. В первый же вечер я воспользовался разрешением и остался в своих комнатах, наслаждаясь видом падающего снега и кружкой горячего кофе. Все же здорово, что создавая этот мир, я не забыл о своем любимом, но неразрешенном в том мире, напитке. В двери тихо постучал и после моего разрешения, вошел слуга, мягко опуская на столик возле меня горячие, умопомрачительно пахнущие, булочки. - Извините, ваш отец, мастер Вереса, просил передать. Слуга ушел, оставляя меня в одиночестве. От запаха корицы на душе стало настолько тоскливо, что я был готов расплакаться. Именно такие пекла моя мама, давно, в детстве, в другой жизни, когда я еще не болел. И не создавал я тогда других миров, жил и наслаждался настоящим. Смотрел в окно на падающий снег, и мама, улыбаясь, сидела рядом, обнимая. На мои плечи легли тяжелые ладони, прислонившись лицом к моим волосам, Вереса зашептал: - Значит, помнишь, хоть что-то, но помнишь. Я так боялся, что потерял тебя навсегда. Соленые слезы, сдерживаемые раньше, потекли по щекам в ответ на теплый тон, на эту странную, отеческую ласку. Я накрыл его ладони своими. Пусть мы грустим и по разным людям, но горе у нас общее: - Помню, папа, не много, но помню. Вру, понимая, что моя ложь может принести облегчение хоть одному из нас. Вереса Зимняя резиденция Императора, место, в котором прошли самые счастливые годы моей жизни, встречает нас распахнутыми настежь воротами. Едва успеваю спустить с коня Салиая, как замечаю нетерпеливого, как обычно, Аситу. Зябко ежась, он ждет, стоит мне подойти, как его лицо освещает улыбка, отогревая меня, напоминая о том времени, когда я еще чувствовал себя живым. Император, все такой же молодой, такой же открытый, встречает меня как родного, перечеркивая всю разлуку длиною в год. Замечаю, как легко, без подсказки, он улавливает в толпе лиц моего сына. Аситу прекрасно помнит меня в его возрасте, мальчишка, не поняв, кто перед ним, стоит прямо, не кланяясь. Вот только Императору плевать, он уже тянет меня во дворец, сообщая, что мое любимое золотистое вино уже подогрето, заправлено специями, а он замерз, и если умрет от воспаления легких, меня казнят, как изменника. В комнате, некогда служившей нам игровой, теперь уже нет игрушек, но на дверном косяке все еще видны царапины, которыми мы отмечали наш рост. Мы пьем, отмечая окончание разлуки, отметая разделяющие чины, забывая о долге. И я не сдержавшись, жалуюсь: - В нем нет моего Салиая. Мой сын умер много лет назад. А этот мальчик… У нас просто одна кровь на двоих. - Не верю. Думаю, там, в глубине, еще жив тот ребенок, которого ты так и не посмел оплакать. Пойдем, докажу. Салиай, к моему удивлению, воспринимает Аситу как в детстве, спокойно, без трепета перед Императором. Дикая, нелепая надежда, и я спешу быстрее разочароваться, чтобы потом не было больнее. Булочки с корицей, лакомство простолюдинов, очень любимое им в детстве. Мне не хватает мужества, и я отправляю слугу и решаюсь войти только через пару минут. Долго стучу, но мне не отвечают, вхожу, и замираю на пороге. Салиай сидит, подогнув ноги, смотрит на снег за окном, сейчас он кажется близким, почти родным. Подхожу, кладу руки ему на плечи, зарываюсь в его волосы, что-то шепчу. И Салиай, мой Салиай, начинает плакать, не всхлипывая, просто позволяя слезам течь по щекам. - Помню, папа, не много, но помню. Слово, короткое слово, режет, рвет, отпуская страхи, привязывая меня вновь хоть к кому-то кроме моего Императора.