Остались сутки до падения...

Ты можешь преследовать свои мечты сквозь пушистые облака, пронзая их границы своим триумфальным выигрышем, а можешь с тем же успехом выкинуть сраный будильник из окна утром в понедельник и завалиться спать дальше. Но ведь через сутки ты снова захочешь заснуть, не так ли? Все твои многообещающие планы, которые ты называешь источником счастья, на деле всего лишь — пыль. Прилипающая к пальцам, серая и прозрачная, готовая вот-вот исчезнуть. Фортуна — не вечный двигатель, и на неё нельзя положиться. Она придёт к тебе, чтобы снова исчезнуть. Исполнив свои ничтожные мечты, достигнув конечного блаженного эпилога, ты всё равно найдёшь в себе маленькое отверстие, чешущееся и вызывающее зуд, что достанет тебя. Это отверстие станет больше, как нитка на ткани, за которую не стоит тянуть. Но ведь не удержишься… Соблазн велик. Потянуть её и порвать, образуя чёрную дыру — поглощающую и коварную, словно в космосе. Расчесать до крови эту рану на поверхности своего псевдо-счастья — и всё по одной причине. Ты — грёбаный человечишка, будущее своего проклятого народа. Ты — кусок гниющего мяса, разлагающийся ещё с рождения. И таким, как ты, свойственно страдать. Твои ни гроша нестоящие желания созданы для того, чтобы потерять смысл, когда будут исполнены. И твоё жалкое сердце захочет чего-то нового. Это закон — выкидывать надоевшие и сломанные игрушки. Твою внутреннюю похоть не удовлетворит никто. Ты любишь свою боль, с которой родился. Ведь никто ещё не придумал чёртов Вечный Механизм Бесконечного Счастья. Никто, кроме одного. Этот приятель почувствовал свободу, ему больше уже ничего не нужно. И ты вряд ли уже встретишь его, натыкаясь на фальшивки и шарлатанов. В запасе ночь до падения… Обогащённый провитамином А. Для питания детей с 3-х лет. Состав: яблочный сок, яблочное пюре, ананасовый сок, апельсиновый сок, мандариновый сок, банановое пюре, сок киви, виноградный сок, сахар, лимонная кислота, вода. Углеводы — 12, 1 г. Белки — менее 0,1 г. Жиры — менее 0,1 г. Энергетическая ценность — 52 ккал. Без добавления консервантов и красителей… — Шмель! Чего это ты так рано здесь? — моё «чтение» прервал голос Шнурка, а повернуться заставила его тёплая ладонь, которую он положил мне на плечо, когда сел рядом. Мне сегодня ночью снова не спалось, хотя я уже неделю занимаюсь упорными физическими упражнениями с утра до ночи. На часах была полночь, когда я почти засыпал, ликуя от этого. Но вот ведь незадача — меня в то же мгновение разбудил… Хриплый. Пронзительный. Громкий. Храп. Тилля. Потом начала чесаться спина. Стало жарко. Я стянул с себя майку. Но затем стало холодно. К трём часам ночи я ворочался, как мог, злобно сверля нависшую надо мной кровать Шнайдера, который охуительно спал в тот момент. Он дисциплинированный, хули. Всегда с хорошим настроением, выспавшийся и, блять, бодрый — жизнь прямо-таки течёт из него. Что не скажешь обо мне. К четырём часам утра я стоял у окна и гипнотизировал полную луну на ночном небе, на что она в ответ гипнотизировала меня. Казалось, что её злобное и коварное, но привлекательное сияние — это и есть та причина, по которой я не могу уснуть. В пять часов прозвенел будильник. Мне ничего не оставалось, как одеться, умыться и пойти в столовку. Так я просидел полчаса, пожирая глазами коробку с фруктовым соком, внутри наивно надеясь, что она от моего пристального взгляда начнёт двигаться. Я уже представлял, читая состав, напечатанный на разноцветной коробке, который я, кажется, выучил наизусть, как сок, покачиваясь из стороны в стороны, начинает потихоньку скользить по поверхности стола. Как во власти полтергейста слова «Энергетическая ценность — 52 ккал» передвигаются, затем приближаются вместе с коробкой к краю и останавливаются. И тут начинается самое интересное… Интрига, которая держит в напряжении всех жителей и обитателей столовки — спрыгнет ли коробка сока с обрыва стола или нет? Хватит ли у неё смелости? Даже кухарки и повара отложили свои поварёшки, сдерживая дыхание в лёгких, ожидая судьбоносный выбор… Окрасит ли жидкое содержимое коробки пол собою? Или, мне особенно интересно, такая же ли красная кровь у фруктового сока, как у томатного? Я продолжал читать состав снова и снова, но в реальность меня возвратил низкий голос Шнайдера. Я похлопал расширенными от недосыпа глазами, повернулся на него, а затем снова посмотрел на коробку с соком. Она стояла на месте, как ни в чём не бывало. — Раньше меня никто не просыпается, а ты меня опередил, — Шнур тихо улыбнулся, хватая в руки коробку с соком-суицидником, выпивая содержимое из неё прямо с горлышка. — Ох, ништяк, — Шнайдер удовлетворительно покачал головой, наслаждаясь вкусом крови фруктового сока. Возможно, он сделал для коробки-самоубийцы благое дело — избавил её от выбора, не оставив его. Выпил жизнь, даже не дав вздохнуть перед гибелью. Печаль. — Я потерял сон, — наконец оглядывая светлую столовку, в которой находился, ответил я. Было ощущение, что вчера я тупо набухался в хлам, а сегодня у меня наркотическая ломка с похмельем и сушняком, которые хуй знает откуда взялись. И, если меня спросят, что вчера произошло — я не вспомню. Честно, я не помню, что было вчера в… А какой, кстати, сегодня день недели? — Ты чего, не спал, что ли? — Шнайдер странно покосился на меня. — У тебя просто пиздец, а не глаза… — он сфокусировал взгляд на моём заёбаном лице. Я несколько раз моргнул, смотря куда-то сквозь него. — Я не смог заснуть, — полушёпотом сказал я, продолжая наблюдать за всем происходящим вокруг пустым взглядом. Кухарки, повара, несколько приунывших солдатов. За неделю здесь я успел узнать, что бухать можно только на третьем этаже, в комнате с теннисным столом. Но я ещё не пробовал. Я ждал следующих выходных, потому что пить в напряжении я никогда не мог. Люблю отдаваться удовольствию с головой, не боясь последствий. А здесь надо вести себя примерно, не детский сад всё-таки. Выговор и лишнее внимание со стороны начальства — последнее, что я хотел бы записать в список своих «охренительных достижений». Кстати, при экипировке я отказался от трусов «Хомер Симпсон стайл» и от голубой пижамы, тем самым заработав тридцатку. Многие так сделали. Наверное, бабло намного важнее нижнего белья… Но были и те, кто с гордостью носил трусы, выданные государством. Ёбаные патриоты, наверное. Да уж, смешно. — Жесть, ты на наркомана сейчас похож, — серьёзным тоном произнёс Шнур, разглядывая меня охреневшим взглядом, на что я вяло улыбнулся. Так часто называл меня Флаке. Так часто называли меня учителя в школе. Так часто говорили мне суеверные бабульки и приставучие детишки из моего двора. В зеркало я сегодня не смотрелся, мне было похуй, но Шнайдер так странно смотрел на меня, что во мне резко проснулось желание взглянуть на своё отражение. Неужели всё так плохо? По средам, насколько помню, можно было ходить к казарменному священнику — отцу Кунце. Исповедаться, сознаться в грехах, выговориться. Он был единственным человеком, кто пожалеет тебя в этом «жестоком и несправедливом штабе», чем пользовались ноющие хлюпики типа Шмидта. Загвоздка была в том, что изливая душу отцу Кунце, жалуясь на свои проблемы космического масштаба и на внутренние мироощущения твоей нежной и тонкой душевной организации, можно было отпроситься на несколько дней домой. Священник мог выписать справку бедняге, который был эмоционально нестабилен — у него типа культурный, мать его, шок от пребывания на новом месте, ему лучше уехать на три дня… Конечно, я считал, что так поступают только слабаки, которые хотят домой к маме, но сам, признаюсь, иногда подумывал о таком варианте, чтобы уехать повидаться с невестой. Девушек на штабе было мало, ну, можно сказать, почти не было. Не считая замужней библиотекарши и двух кухарок, с которыми солдаты любили заигрывать. Имена их, как и лица, я так и не запомнил. Да и не старался. — Первый закон устава — камерадшафт… — бас усатого мужика в погонах загонял в сон сильнее снотворного. После утренней зарядки в хлоркой пропахнувшем коридоре и уборки у нас была нудная теория в кабинете, где хотелось спать… Я обдолбанными глазами скользил по всему периметру помещения, то и дело натыкаясь на такие же сонные рожи солдат, которые зевали в кулак с опущенной головой, чтоб их не запалили. Вон, Кирпичик потирает слезящиеся от недосыпа глаза… Вон, Шмидт грустно смотрит в окно, наверное, скучает по дому, пока его приятель Энгель делает свои аккуратные конспекты на белоснежной бумаге… Вон, даже Шнурок чуток приуныл… Вся эта серая картина напоминала мне лекции в универе. М-да, я ведь хотел съебать с него, а здесь от этого недалеко в принципе.Но тут платят хотя бы годно. — …Должны уважать честь друг друга… — продолжал упитанный мужик с толстыми усами, звание которого я не знал. Вообще я в них путался. Знал только, что через три месяца нудной учёбки здесь мы все получим звание «ефрейтора», независимо оттого, насколько хуёво сдадим нормативы. А то, что мы их хуёво сдадим, было очевидно. — Солдат Бундесвера должен выглядеть опрятно… — доносились до меня сквозь мои мысли отголоски слов мужика. Я чувствовал, как мои глаза слипаются, мозг плавится, подобно маслу на сковороде, пока на часах только девять часов грёбаного утра. Всегда ненавидел утро… Или «утры» — как сказать «утро» во множественном числе? Карандаш, зажатый сухими пальцами, медленно опустился вниз, деревянной поверхностью прикасаясь к холодному столу. Я ощущал себя, как желе, которое нагревают в микроволновке, которое расплавляется, становится жидким и текучим… Моя рука карандашом написала кривым почерком слово «утро». Тире. «Утры?». Бред… Моя голова тяжело поникла, лекцию я уже не слышал, когда на секунду наконец позволил себе закрыть глаза… — Хей, чувак, — я не ощущал ничего, а перед глазами была лишь приятная темнота. Ещё одна секунда. — Проснись, тебя щас запалят, — ещё две секунды. Кто-то тыкнул в меня сзади чем-то, на что я невольно дёрнулся, недовольно отрывая лицо от парты, на которой заснул. Свет в помещении светил прямо в глаза, и тут меня осенило. Вот блять… Я раскрыл глаза полностью, когда, наконец-то, понял, что я вообще-то на армейских лекциях, и если меня запалят, что я так бессовестно заснул, то… — Просыпайся, спящая красавица, — я повернулся на голос моего «спасителя», сразу же натыкаясь на его кривую и нахальную ухмылку. — Чем ты ночами занимаешься, интересно, если с ног от недосыпа валишься? — Рихард смерил меня насмешливым взглядом, от которого я окончательно растерялся. — Так, что происходит? — строго обратился к нам мужик в погонах, останавливая свою лекцию. Благо, что он, блять, не обратил на меня внимания несколько секунд назад. — Извините, пожалуйста, я уронил карандаш и попросил Хирше мне его подать, — быстрее, чем я сообразил, ответил за нас двоих Вагнер, натягивая вежливую улыбку, в которой всё же проскакивала доля иронии. Мне казалось, ещё секунда — и он заржёт. — Ладно, продолжим, — прочистив горло, мужик походу не обратил на это внимания и вернулся к своему повествованию, поправив усы. Пронесло, мать его. Мне надо было бы сказать спасибо. После теории у нас практика — там точно не заснёшь. Приходиться маршировать, что получается у нас всех довольно-таки херово, потом бегать и ползать по полю или лесу, в противогазе или с автоматом. Лес был довольно большой, весь в серых, коричневых и тёмно-зелёных тонах, прямо как наша камуфляжная форма. Я уже бодро смотрел на вещи, когда мы с тяжёлой винтовкой G3, оборонялись от невидимого врага. Стрелять нас ещё не учили, говорили: на следующей неделе, а пока приходилось тупо привыкнуть к оружию и больше узнать о нём. — Прицельная дальность стрельбы — 800 метров, вес пули — 4 грамма, — рассказывал нам Унтер Хельнер, держа в руках автомат. — Начальная скорость пули — примерно 920 метров в секунду. — А разбирать как? — увлечённый изучением оружия, Шнур любопытно вертел винтовку в руках. — Разбираем без специальных инструментов, а не как обычно, — Унтер с улыбкой и, как мне показалось, с огромной любовью провёл по стволу винтовки, — потому что все части соединяются здесь при помощи вот этих штифтов. — А это для чего? — прозвучал недоумённый голос рыжего Мюллера позади меня. — А тут можно установить граномет либо штык-нож, если захочешь, — с улыбкой отца ответил ему Унтер. Было видно, ему нравилась заинтересованность новичков в военных делах. На улице было прохладно и пасмурно, ветер разбушевался, выветривая аромат из-под самых дальних корней полевой травы, запах которой я ощущал очень чётко. И я, наконец-то, подобно открытию века, вспомнил, что сегодня вторник. Всего лишь ёбаный вторник. И что в этот ёбаный вторник второй недели моего пребывания здесь я что-то вообще никакой. Кости мои скрипели от непривычности сильнее, чем обычно. Но я не обращал на это внимания. Потому что если ты не спишь, то ты и не бодрствуешь, ты тупо умираешь, когда дышишь. Ты — дыхание мёртвого Диогена. Хотя в этот момент, когда во время перерыва, мы стояли под огромной сосной, подавляя в себе желание закурить (а для некоторых и побухать), я чувствовал, что сегодня не очень подходящий день для моей смерти. Странно. Не знаю, но хотя бы потому, что мне, по старой традиции, сегодня не снился поющий морж. Морж, поющий оперным голосом… Если я спрошу Флаке, как психолога, что значит, когда морж фальцетом разрывает твои ушные перепонки во сне, он в сотый раз скажет, что я наглухо ебанутый? — …И ты прикинь, подходит она ко мне такая и говорит: «Я засуну твои яйца в стопку рюмки, если ты ещё раз скажешь, что хочешь меня»… И тут я понял, что я влюбился! — доносится голос Шнайдера откуда-то сбоку, где собралась вся кучка гогочущих солдатов, пока Унтер куда-то на время съебал. Я стоял в стороне, даже не замечая никого. Походу голос Шнура имеет свойство — возвращать в реальность. Я даже почему-то вспомнил, что мы изучали вчера на теории… Оружие Вермахта. По слайду транслировались картинки. Изящный, на мой взгляд, «Вальтер Р-38», похожий на вытянутую морду похудевшего бегемота «Фольмер МР-40», кривой «Люгер Р.08», типичный «Шмайссер»… И ещё: странное сооружение «Ноймюнстер», напомнившее мне… — Так ты мне ответишь, что делал сегодня ночью? — я повернулся на голос, обладатель которого подошёл ко мне, перебив мои мысли. — Фантазировал о чём-то? — почему-то это было произнесено с издевательской ухмылкой. — Я не спал сегодня, — почесав уставший глаз, я внимательнее посмотрел на Рихарда, который изучал меня подозревающим в чем-то взглядом. — Кстати… Спасибо, что разбудил меня, а то мне бы точно досталось, — я, активно моргая, неловко почесал нос. Вроде не весна, а чешется как от аллергии. — Не парься, — Рихард усмехнулся, внимательно оглядев меня. — У тебя, я понимаю, чёртова бессонница, чувак. Значит, нужно больше двигаться. — А разве мы не занимаемся каждый день? — я нахмурился, снова оглядывая весёлую кучку сослуживцев, которые вроде говорили на моём языке, но я нихрена их не понимал. — Не так двигаться, — Вагнер провёл большим пальцем по своему гладковыбритому широкому подбородку. На фоне поля его глаза казались цвета слишком серого дождя. — У тебя заезженные рефлексы, пора их менять. — В смысле? — я мог только догадываться, с моим-то заёбаным состоянием, что он имеет в виду. Да, я чувствовал себя гниющим и умирающим куском мяса, который вяло сидит в темнице своих мыслей о суициде…. А ведь раньше я был жизнерадостным анархистом и дрался за справедливость. — Тебе нужна не просто новая обстановка, а новый опыт для твоего ржавого самочувствия. Походу армия для тебя — пройдённый этап. Возможно, — Вагнер улыбнулся, присаживаясь на табуретки. — Новые ощущения тебе не помешают, — последние слова загнали меня в недоумение вместе с лукавым взглядом, который он мне бросил. «Ржавое самочувствие»? Я это запомню. — А ты типа психолог? — я присел на табуретку рядом с ним, всё пытаясь понять, чего это он мне втирает. — Психологи идут в армию? — вопросом ответил он на мой вопрос, не смотря на меня. — Ладно, может, ты и прав, я просто не знаю, что со мной, — смягчившись, сказал я, уже не пытаясь контролировать поток слов, который вырывался из меня. — Понимаешь, иногда мне кажется, что смерть лучше, чем что-либо… — я смотрел вниз отсутствующим взглядом, в первый раз озвучивая свои сокровенные мысли вслух. — Умереть ведь так… приятно… — медленно произнёс я, чувствуя, что понимаю весь смысл этих слов. — Почувствовать, что теперь ты ничего не должен никому, даже себе. Умереть без причины, просто так… Я здесь, потому что так надо, хотя я не знаю, чего хотел… — я смотрел в пустоту, погружаясь в свои мысли, пока Вагнер со странным выражением лица наблюдал за мной. Хер его знает почему, я начал открываться ему в таких вещах, о которых бы вряд ли сказал даже Флаке. Мои мысли о смерти — теперь секрет на двоих. И в тот момент я почему-то знал, что Рихард не осудит меня за них, хотя самого его, как человека, я не знал. Мне по какой-то неизвестной причине казалось, что он поймёт меня. Или я хотел на это надеяться. — А сейчас? — прервал он поток моих слов. — Что сейчас? — я вопросительно посмотрел на него, на что он легко улыбнулся. — Сейчас… Чего ты хочешь? — Рихард улыбался с тем же довольством, будто бы наслаждаясь моим недоумённым выражением лица. Уголок его правой губы переместились вбок, образуя харизматичные ямочки на краю рта. — Сейчас я хочу курить, — ответил ему я, остановившись и сощурив глаза. Затем снова посмотрел на Вагнера, который продолжал задорно улыбаться. Ещё три секунды. Я смотрю в его глаза, я, кажется, начинаю понимать, что он имеет в виду, отчего улыбаюсь ему в ответ. Вот ведь толковый паршивец… — Да, это именно то, что я имею в виду, — в подтверждение моих домыслов, Рихард уверенно ткнул в меня указательный палец. — Не зацикливайся, забей на эту херь, ты и сейчас никому не должен, ты сможешь покурить всего лишь, — он посмотрел на свои наручные часы, — через полчаса. И для этого тебе необязательно умирать, — знакомая наглая ухмылка. — Когда ты умрёшь, ты не исчезнешь, а продолжишь жить, потому что ты вечен. Ты тупо переместишься в другое измерение, в другое состояние, но не перестанешь существовать, потому что есть то, что тебя всё-таки держит, — я внимательно следил за его лицом, пока он смотрел куда-то вперёд. Он говорил интересные вещи, о которых глубоко внутри я часто задумывался. А если это правда — я умру, но не исчезну, а попаду в другое тело, и мне придётся снова жить? Снова жить… Блять. — А ты ведь хочешь покурить? — я, с сощуренными глазами, слушая его, кивнул в ответ. — Так что, мать твою, постарайся не топиться в соседней реке, чтобы не пришлось делать тебе искусственное дыхание, — напоследок кинул он мне, похлопал по плечу, поджимая губы, и встал, направляясь к кучке солдатов, ибо вдалеке уже просвечивалась упитанная фигура Унтера Хельнера. И мне ничего не оставалось, как последовать примеру Вагнера. А ведь он прав. Через полчаса нас отпустят, и я, наконец, смогу подымить. «Гомогенизированный» табак расшифровывается как восстановленный. У бельгийской марки «Кэптан Блэк» с таким табаком есть отдельный фильтр, скреплённый ободком с сигой из специальной бумаги. Точное количество сигарет «Мальборо Ориджинал Рэд» в пачке — 20 штук. Всегда ли я знал, что если упаковка «Винстон Классик» красная, то, значит, сигареты крепкие? В «песочной» пачке «Кэмел», с симпатичным верблюдиком на ней, едкие сигареты наполнены смесью из турецкого и виргинского табака. Все эти марки — короли своей династии сигарет, все они — никотиновые звёзды эстрады, лица своей табачной страны, все они — лучшие, по мнению профессиональных курильщиков. Всех их я пробовал курить. Горький дым распространяется расплывчатыми узорами по воздуху, я смакую затяжку так, будто это мой последний раз. Перед моими глазами небольшой теннисный столик с белой сеточкой. Я почти забыл, что не спал сегодня, мне хорошо, в моих лёгких грёбаный никотин — а значит, умереть можно и попозже. Это значит, что пока всё заебись. В армии в целом я чувствовал себя нормально. Не хорошо, как Шнайдер, не плохо, как Шмидт. Нейтрально. Как всегда. Изучать оружие мне нравилось, всегда хотел себе браунинг из полимерных материалов. Не для убийства — а чисто для себя. А может, и для обоих этих пунктов, соединённых вместе. Горький дым касается моих ноздрей, принуждая немного поморщиться. На этот раз этот дым — дым Мальборо. С чуваками я тоже вроде как сошёлся. С дружелюбным Шнуром мало получается трепаться, обычно он съёбывает или в столовку, или в соседние казармы — пообщаться со своими знакомыми, которых у него приличное число. Точнее, он здесь знает всех. «Ведьма» Оливер обычно тусит в казарме, читает или играет в приставку и не отрывается от неё. Хлюпики ходят друг с другом, как прилипшие, и обычно шугаются посторонних. Кирпич Тилльхен часто спрашивает меня: как мне здесь, хорошо ли всё? Мне нормально. По-другому и не сказать. Не хватает, правда, Ханны. С ней я разговаривал по мобильнику вчера: она рассказала мне, что усыпила пса в ветеринарной клинике, в которой работает. Это её первое сознательное и намеренное убийство. Мне стоило бы быть в тот момент рядом с ней, но я здесь — в штабе, зажатый бессонницей и такими идиотскими проблемами, от которых иногда самого на ржач пробивает. Всё это вина 21 века. Наши проблемы — не проблемы вовсе. Они фальшивые, специально придуманные, появившиеся ниоткуда, даже на самом ровном месте. Что мешает быть счастливым человеку, у которого есть, блять, работа, друзья, еда, красивая невеста? Ответ очевиден — он сам. Горький дым направляется только в левую сторону, ибо ветер из открытого окна толкает его туда. Мне впадлу закрыть форточку, хотя до неё дойти всего-то 5 метров. Флаке я тоже звонил. С удовольствием слушал его бомбёжку насчёт платы за коммуналку. А ведь я забыл, что не заплатил за сентябрь. Пришлось пообещать приехать на выходных с занычкой наличных и с той самой тридцаткой, выплаченной за белье и шмотки, которые я отказался носить. Интересно, почему нам не выдают американские солдафонские трусы, которые не горят? Помню, мы с Тиллем такие по приколу купили и устроили загородом костёр. Трусы не горели даже тогда, когда мы облили их керосином. Пришлось тушить их в арыке… или в канаве? Не помню, трезвые мы тогда точно не были. Горький дым уменьшается, потому что кончик сиги начинает крошиться и превращается в бумажного карлика. В два часа дня здесь — на третьем этаже –почти никого нет, ибо все в столовке. Жрать мне сегодня не хочется. В принципе то, что здесь есть друганы, даже весело. Не терпится, однако, дождаться, когда мы на стрельбище поедем, или снова устроим костёр. У меня всегда была очень странная мания к огню — он казался мне единственным существом, который не умеет врать. Он никого не делит: ему похрен, европеец ты аль азиат, рокер или рэпер, гомик или натурал, тёлка или мужик, добрый или злой, трава или человек. Огонь не делит и не разделяет всё, как это делают люди. Ему похуй: огонь сжигает всё, что попадается ему на пути. Мы для него все равны, он пожирает нас всех — огонь любит нас всех одинаково. Горький дым почти исчезает, превращаясь в слабую струйку, на которую я так внимательно смотрю. Мне вспомнились слова Вагнера. Он сказал мне забить. Покурить и не умирать. «Когда ты умрёшь, ты не исчезнешь, а продолжишь жить, потому что ты вечен». Среди всех остальных Рихард казался мне не солдатом, а гостем. Будто пришёл он сюда на время, на один день, а завтра свалит. Все солдаты — коротко обстриженные, кроме меня с моим тёмным хохолком на макушке, кроме Шнура, с его пышной шевелюрой одуванчика, которая слишком быстро вырастает, и кроме Рихарда с торчащим и взъерошенным, как у бунтарей, ёжиком, который стричься отказался. «Волосы ведь ему не мешают» быть лучшим в результатах физических нормативов. В принципе, этот чувак, Вагнер, как личность был мне интересен. Странно, что я до сих пор не увидел, какого цвета его аура. Хотя уже прошло восемь дней с нашего первого знакомства — по опыту, это уже должно было случиться. Рихард всегда сидел с нами в столовке, но никогда ничего не ел. Только отпускал чёрные шуточки, от которых у всех присутствующих животы разрываются от хохота. Чувство юмора у него на высоте — с этим фактом не поспоришь, хотя иногда он говорит такие вещи, над которыми реально начинаешь задумываться, и не знаешь — это он шутит так или нет. Иногда его шутки носят весьма специфический характер — на откровения он точно не скупится. На тренировках он водится только с Тиллем и Шнайдером. Иногда с Оливером. Иногда и со мной. На третьем этаже я видел его с тем бугаем Крамером, который до сих пор кидает на меня косые и мутные взгляды за подножку на утренней зарядке в пятницу. Наверное, они с Рихардом друзья. На уборке Вагнер ничего не делает, только лениво водит влажной тряпкой по подоконнику и закатывает глаза. Мне почему-то было интересно, кем он работал до армии, или работает ли он до сих пор, чем вообще занимается в свободное время. Однозначно чем-то интересным, судя по его мышлению и тем советам, которые он мне давал. С ним бы я побухал с удовольствием — он казался мне офигенным собутыльником, который будет втирать тебе свою мудрую философию алкаша. И ещё, насколько помню, они с Шнуром записались добровольцами в помощники на кухне. Я вот, наверное, точно бы отказался от такого. Готовить я не очень люблю, как и мыть посуду. Поэтому, как типичный IT-шник, я теперь сижу в компьютерном отделе и пока занимаюсь созданием слайдов. Пока это было только один раз. Уверенно сидеть в кресле того кабинета, где у нас проходят курсы войск снабжения, я смогу только через месяц, когда отделаюсь от статуса «духа Хирше». «Ты тупо переместишься в другое измерение, в другое состояние, но не перестанешь существовать, потому что есть то, что тебя всё-таки держит» Меня реально что-то держит. Но проблема в том, что я не знаю, что именно. Горький дым уже исчез, и мне почему-то даже взгрустнуло. Я — скрипучее лезвие в сердце Диогена. Я даже не знаю, почему до сих пор дышу. — Секс, наркотики и Рок’н’Ролл, — чавкая, ответил рыжий Мюллер на вопрос француза Габьена — «Как лучше провести выходные?» После уборки коридоров я всё же решил, что нужно пожрать чего-нибудь. Поэтому ровно в 18:00 я сидел в столовой на ужине среди своих шумных сослуживцев. Они за неделю все уже привыкли друг к другу, даже уже планируют, как вместе проведут выходные. Я — в отличие от них — отчуждение в бегающих глазах Диогена. Шнайдера и Тилля в это время где-то носило, что было удивительно — они никогда не упускают шанса доебаться до кухарок. И что они в них нашли? Стрёмные ведь бабы, а главное — болтливые. Суп со странным привкусом моих бесполезных таблеток от бессонницы был перед моими глазами в белой чашке. Возможно, таковой он на вкус, потому что ем его я? — Давайте лучше тогда сразу в стрип-бар завалимся, — смеясь, как бы в шутку предложил японец Акира, поворачивая голову к Мюллеру. Японец, кстати, тоже, как и я, записался в компьютерный отдел. И работает вдвойне шустрее и быстрее меня. У них это, наверное, в крови. — Бабла сначала заработайте, потому что вам только за него тёлки дадут, — криво ухмыляясь, вставил слово Петер. Хмырём он был довольно-таки самодовольным, насколько я понял. Чем-то он мне напоминал ёбаных зазнавшихся мажорчиков. На его высказывание никто не обратил внимания. Нарываться, наверное, не хотели. Вроде был уже случай, я тогда в зал ушёл, как всегда всё пропустил… И как всегда мне было на это плевать. — А ты, Большой Отто, куда на выходных? — спросил француз Габьен толстяка, который постоянно молчал. Француз был типом любопытным, я бы даже сказал, что наивным, обидеть его можно было легко. — Я здесь останусь, — ответил своим монотонным басом Отто, увлечённый поеданием безвкусного супа. На тренингах он обычно очень медленный, а когда бегает, у него лёгкая отдышка. И как его тогда взяли в армию? — В библиотеке посижу. — Ну, а ты, Наркоша, — улыбка этой рыжей гиены, которая постоянно обзывает меня наркоманом, кажется, была предназначена мне. — Упс, извиняюсь… — послышались ехидные саркастичные нотки. Ну, вот, я снова в школе и меня обзывают нариком. — То есть, Шмель, ты чего вечно молчишь? — продолжая чавкать, смотрел на меня рыжий Мюллер, пока я лениво ковырял стальной ложкой свой суп и никак не мог его доесть. На его подколы я не обратил внимания. — Куда свалишь на выходных? Или как Большой Отто к библиотекарше подкатишь? — с этими словами рыжика толстяк закатил глаза. — К невесте своей поеду, — не стал я врать, на что получил ожидаемую реакцию: все начали глупо лыбиться и улюлюкать, создавая шум. М-да уж, надо было напиздеть, а не говорить правду… Ну да похрен. — У тебя что, невеста есть? — с детской наивностью и искренним любопытством поинтересовался у меня Габьен. — Ну, есть, — сонно ответил я, натягивая улыбку, потому что мне нравилось то, как это звучит: «Есть невеста». — Круто, — по светлому улыбнулся француз, и все подхватили: «круто-круто». Да, я в курсе, что круто. — А мне кажется, ты пиздишь, — нарочито вызывающим тоном снова подал голос Петер. Хах, придурок, блять. Я уставшим взглядом смерил его смазливое самоуверенное ебало. Хули так выёбываться, с такой-то гнилой аурой? Цвет у неё какой-то… Мягко говоря, прямо как халат моей будущей тёщи. — Какая бы баба согласилась замутить с таким психом-наркошой, как ты? — Ты чего, Шмелю бы любая дала, — послышался голос позади меня, и, протиснувшись сквозь Акиру, через несколько секунд рядом со мной приземлился Рихард, пахнувший улицей и дождём. Я непонимающе покосился на него, то ли из-за его слов, то ли от его резкого прибытия. — С чего ты взял? — закатив глаза на появление Вагнера, Петер поёрзал на месте. Рихард был единственным, кто любил подъебать его, потому что находил способ — как. — Ни с чего, а с кого: у мамки своей спроси, она мне ночью и не такое рассказывает, уж поверь, — положив в рот жвачку, активно жуя её, Рихард нагло и в упор посмотрел на Петера, сидящего напротив. Меня эта ситуация начала забавлять, поэтому я еле держал в себе ржач, особенно наблюдая за довольной ухмылкой Вагнера, который ещё плюс ко всему взял чашку кофе Петера и глотнул прямо из неё, продолжая смотреть на него нахальным взглядом. — Круспе, ебать ты долбан вообще, — Петер презрительно скривил губу, смерив Рихарда ненавистным взглядом, полным нескрываемого отвращения, и, поднявшись со стола, начал уходить. — Я в курсе! — ответил ему вдогонку Рихард с любезнейшей улыбкой, снова поворачиваясь к столу. — А чё я не так сказал? — через секунду непонимающе поинтересовался он у присутствующих. — Ты оскорбил его маму, а это отвратительно. Мать — это святое, не виновата же она, что сын у неё такой придурок, — серьёзно ответил иранец Али, тоже приподнимаясь с места и сваливая с столовки. — Да, ты немного перегнул палку, Вагнер, — закивал Габьен, вставая с места. Мы с Рихардом только недоумённо переглянулись. — А мне вкатило, этот урод заслужил, — залпом выпив свой остывший чай, с этой своей улыбкой гиены выдал Мюллер, смотря на Рихарда своими хитрыми глазами, и, взглянув на часы, тоже свалил вместе с Акирой и Большим Отто. За столом остались только мы. — И что тебе ещё мать Петера рассказывает обо мне? — я мог спросить только этот риторический вопрос. — Что ты сегодня так ничего и не слопал, аппетит вместе со сном пропал? — уловил мой взгляд Рихард. Его глаза в этот момент казались мне зелёными, а ведь ещё сегодня на практике они были серыми. — Можешь не благодарить, я про маму Петера сказал, чтоб его подколоть, а не тебя спасти, — Вагнер ухмыльнулся уголками губ. — Я же знаю, что тебе всё равно на всё похрен, — и снова взгляд прямо в глаза вместе с удовлетворительной улыбкой. На какой-то миг мне даже показалось, что он знает обо мне всё, даже не зная меня самого, ведь я ему ничего не рассказывал. — Да и во второй раз бесплатно спасать тебя я не собираюсь, — добавил он. — Тебе придётся платить, — усмешка. Всегда удивлялся тем, кто не стесняется так открыто смотреть в глаза. И он был прав, мне правда было плевать на Петера. Хотя вот в одном он не догнал — благодарить его я в этот раз не собирался. Мне же и на это похрен. — Ты тоже сегодня ничего не жрал, — сказал я после некоторого молчания, которое меня напрягло, при этом проигнорировав его предложения про «оплату за спасение». — Ты вообще ничего не ешь. Никогда, — с этим своим заявлением я с интересом ждал от него ответа. Что же он ответит? — А я Вампир, я только кровь пью, — улыбнулся Рихард, откидываясь на спинку стула. Во всей его мимике и движениях был один сплошной расслабленный пофигизм и развязность. Да, похеризм и самоуверенность — вот, что было написано на его лице всё время и всегда. — Ну, тогда понятно… — я покачал головой, опуская взгляд вниз. Шутить, значит, будем. — И чью же кровь ты пьёшь? — решив продолжать стебаться с ним, спросил я, прищурившись на него и усмехнувшись, когда он взглянул на меня. — Хм-м… Дай-ка подумать… — Вагнер медленно провёл большим пальцем по подбородку, устремляя взгляд вниз, типа задумавшись. Наверное, у него это уже привычка. — Я пью кровь людей, если она сладкая, а обычно сладкая она у девушек, — на его ответ моя улыбка стала шире. От бредовости нашего разговора хотелось угорнуть в голос. — Но и у некоторых парней тоже встречается, редко правда, — заключил он и снова усмехнулся, на что я изогнул бровь. — Ну, а ты, чё не ешь? Я вот просто ночью уже покусал библиотекаршу, а ты? — спросил он меня. Я нахмурился. Сегодня библиотекаршу я не видел… — А я, наверное, питаюсь сигаретным дымом, — на пофиг ответил я. — Правда? Интересно. Я-то думал, что… — Рихард остановился, продолжая улыбаться. — Что? — я же ждал от него ответа. — Что ты людей ешь… — задумчивым тоном заключил он, на что я недоумённо усмехнулся. Что, бля? — Я так похож на каннибала? — больше всего меня смешило его непроницаемое и непринуждённое выражение ебала. Как с таким ебалом можно шутить? — Нет, — Рихард перевёл на меня ярко-зелёные глаза. — Я это так, просто ляпнул, ты просто не хаваешь этот шлак, — он указал на мой суп. — Знаешь… Ты похож на… — Вагнер призадумался, смиряя меня сканирующим взглядом. — На… девчонку, — последнее слово сбило меня, и я непонимающе заморгал. Девчонку? Серьёзно? Ебанутый день сегодня какой-то вообще. — Ну, спасибо, очень, блять, приятно, — никаким тоном ответил я. В последнее время кличек мне хватает: «Пчёлка» и «Шмель» — от Шнайдера и Тилля, «Наркоша» — от Мюллера, «Псих» — от Петера, а теперь и от Рихарда… — Прости, — Вагнер сдерживал смех кулаком, пока я не знал, как вообще реагировать. Мне было вроде бы похрен, но похожим на девчонку я никогда себя не считал. Я так не считаю сейчас и не считал в школе, в отличие от одноклассников. — Прости, меня чего-то сегодня тащит не в ту сторону… — сдерживая смешки, Рихард посмотрел на меня, пока я застыл на стуле, вспоминая, как один старшеклассник подкалывал меня насчёт «девчонки». Тогда было обидно, а сейчас… — Я не хотел тебя обидеть, но просто… — пытаясь уследить за моим взглядом, Вагнер начал оправдываться. — Просто я не похож на девчонку, — кивнул я, отмечая, что вот он, в отличие от меня, наверное, выглядит мужественно. Мышцы, бицепсы, мужские, резкие черты — вся хуйня, в общем, которой у меня нет… Но вместе со своими словами ко мне пришло осознание, что я избавился от этого комплекса, который так доканывал меня в школе. Тогда я казался себе брутальней, чем сейчас, чего не понимали детишки моего возраста. Всё было по-другому, чем сейчас. Ханна говорила, что выбрала меня, потому что я не похож на грубого типичного мужлана. — Как скажешь, — голос Рихарда стал серьёзнее. — Мужество не определяется ёбаными мышцами или грубым лицом, мужественными могут быть и женщины. Главное — не ссыкануть, когда придёт время. — И когда же придёт это время? — я кинул на него взгляд. — Когда окажешься у обрыва, — понизившимся голосом ответил он мне, ответно посмотрев на меня. — Пойдём, покажу кое-что, — Рихард привстал, направляясь к выходу из столовой. Я отодвинул свой недоеденный суп со вкусом пластмассы и с нахмуренными бровями поплёлся за его накаченной фигурой в широких армейских штанах и облегающей чёрной майке. Вечером у нас должна быть уборка, но в тот момент, когда я шёл вслед за Рихардом, я и об этом забыл. Совсем не соображая, я только думал о том, что этот странный чувак покажет мне что-то интересное. Я отставал от него, просачиваясь сквозь солдатов, которые, как мне казалось, шли слишком медленно и занимали слишком много места для такого небольшого периметра, как коридор. Вагнер уверенной походкой шёл, несколько раз оборачиваясь на меня, когда я вообще отставал от него. И иногда мне казалось, что он смеётся надо мной, кидая такие снисходительные взгляды. Ну, себе я тоже кажусь смешным. Рихард привёл меня в ту часть штаба, в которой я никогда не был и о существовании которой я даже и не знал. Железобетонная дверь, у которой мы остановились, была закрыта на несколько сложно сооружённых замков. Вагнер, не медля, достал из огромного кармана своих тёмно-зелёных штанов тяжёлую на вид связку звенящих ключей, и ловко начал открывать замок в непоследовательном порядке — сначала средний, затем первый, потом самый нижний. Ловкие пальцы порхали над дверью, изящно манипулируя связками ключей. Внимательно наблюдая за ним, я только потом сообразил, что надо спросить: — Откуда у тебя ключи? — Спиздил у Фельдфебеля, — с характерным звуком открыв последний замок, ответил Рихард. — Он сам виноват. Нехуй было быть таким невнимательным: сам же говорил, что свои ключи нельзя нигде оставлять. Так что закон, о котором он сам же нам пиздел, мы не нарушаем. Поэтому сотри это укоризненное выражение со своей мордашки, оно тебе не идёт, — с последним предложением он издевательски ухмыльнулся, на что я хмыкнул ему в ответ. Вот ведь сука. Зал, что предстал мне перед глазами, определённо был для стрельбы. Но было ощущение, что помещение заброшено и теперь используется в качестве склада. Вагнер, закрыв за нами дверь, зашагал к груде хлама. Естественно, прицельные планки в конце зала отличались о тех, что были в тире для подростков в парке аттракционов. Естественно, я знал, что здесь нам не положено находиться. Естественно, я понимал, что, если нас спалят, то нам обоим пизда. И всё же я вошёл вглубь помещения, рассматривая высокие потолки, деревянные каркасы с красными мишенями по центру, расположенные от нас на расстоянии примерно в десять метров. — Охуенно, да? — Рихард достал какую-то картонную коробку из-под кучи ящиков и вынул оттуда пыльную винтовку. — Это барахло не работает, — кивнул он на груду оружия в ящиках. — А вот это… — пальцы ловко провели по чёрному стволу. — Знаешь, нам не позволят стрелять ещё неделю. — Тогда нам лучше здесь не находиться? — я почувствовал, что что-то тревожное кольнуло где-то в области горла. — Боишься? — Рихард как-то странно улыбнулся. — Страх — мудрая эмоция, подаёт тревогу при приближающейся опасности, без него б люди не убегали от диких зверей… И они бы их разорвали на мелкие кусочки. Одним словом — страх равен желанию жить, — светло-зелёные глаза насмешливо сверкнули. — Слушай, это к моей тяге жить никак не относится, — может потому, что я считаю, что её и вовсе нет? — Нам же потом достанется, даже могут выгнать, а… — А тебе больше некуда идти, — ровным тоном закончил Вагнер, с восхищением разглядывая винтовку, время от времени целясь куда-то в сторону окна, тем самым щурясь от лучей. — Тебя никто не держит, Пауль, — как-то слишком выделяя моё имя, произнёс он. — Я просто решил показать тебе, что и здесь — даже в таком, казалось бы, гордом месте, как армия, будет что-то, что всё равно выделится из строя. И это что-то поломает систему. Он вообще нормально умеет разговаривать? — Хочешь сказать, это что-то — это ты? — я сложил руки на груди, сверля его скептическим взглядом. С каждым разом я понимал, что он какой-то ебанутый, но что-то в его словах было такое притягивающее — это не давало мне уйти. — Не знаю, — Рихард улыбнулся, приближаясь ко мне. Рефлекторно я отступил назад. — Может, я, а может, и ты, — бледные пальцы сжали оружие. Липкий ком застрял у меня в горле. Я напрягся. Моё дыхание остановилось, потому что взгляд Вагнера остановился на мне. Его руки держали винтовку на уровне груди. Мысль, которая пришла ко мне в голову, будто бы обожгла меня изнутри — он сейчас выстрелит. Я облизнул губы. Застыл. Заряжено ли оружие? Руки сжались в кулак. Бледные пальцы Рихарда плавными движениями гладили ствол, пальчиком щекоча курок. Такой соблазнительный курок. Одно нажатие — и всё. Ходить по краю, зная, что в любой момент можешь упасть. От этой мысли я задрожал. Внизу начало странно ныть. Точнее, приятно, будто кто-то туго сжимал мой член. Стиснул зубы от натуги. Рихард почему-то молчал, продолжая смотреть своими серо-зелёными глазами на меня. Как-то слишком пристально. А я чувствовал опасность, страх, дрожь по всему телу, когда дуло ружья было направлено на меня. Блять, только не это. Я чувствовал резкое возбуждение, свою ноющую вставшую плоть, налитую кровью, смотря, как пальцы Вагнера дотрагиваются до конечного рычага. Не должно подтвердиться то, чего я боюсь в себе больше всего. Пальцы Вагнера всё ещё на курке. Ну, давай же. Нажми. Выстрели мне прямо в глотку. Раскрась пол кровью. Я почувствую это. Мне казалось, что сейчас я точно кончу, когда Рихард нажал на курок. И ничего не произошло. Я сглотнул. Всего лишь ложная тревога. Как обломавшийся оргазм. Только… хуже? Рихард как-то странно улыбнулся, отчего я растерялся. И покраснел, когда вспомнил о своём стояке. — Стрелять умеешь? — спросил он, и будто бы проснулся. Его глаза не отводили от меня взгляда, а я только молился, чтобы мне показалось, что он всё заметил. — Да, — я неуверенно кивнул, и голос мой показался сиплым и совсем севшим. — Показать? — Не сейчас, шум привлечёт внимание, — Вагнер покосился на дверь. — Поверю на слово, — он зашагал к тем ящиком, перебирая в них патроны. Его лицо приобрело непринуждённое выражение, поэтому я выдохнул, сверля тревожным взглядом его взъерошенную макушку. Возбуждение ещё не прошло, и я про себя матернулся. Блять. Хватит. Не сейчас. Сука. — Слушай, а ты… — решился я всё-таки спросить, чтобы перебить свои ненужные мысли, пока он стоял ко мне спиной, отчего я не видел его взгляда, от которого терял умение рационально излагать свои мысли, — работаешь, ну, кем-нибудь? — Вибраторы, — пробормотал он под нос, на что я изогнул бровь. Чего? — Эм, что? — я скорчился то ли оттого, что не расслышал, то ли оттого, что расслышал всё правильно. — Ответ на твой вопрос, — Вагнер пнул ящик обратно в кучу, а затем повернулся ко мне. Моё, наверное, недоумённое выражение, заставило его добавить. — Продаю их. Вибраторы. — Серьёзно? Ты пашешь в магазине для… — мне тут же захотелось прыснуть от смеха. Не думал, что ответ будет таким… в общем… таким. Не самым удачным в моём нынешнем состоянии.Но дрожь в теле успокаивалась, отчего я расслабился и теперь мог шутить. — Для озабоченных сексоголиков. А что? Тебя это каким-то образом смущает? — не смотря на меня, спросил Рихард невозмутимым как всегда тоном, будто мы говорим о цене овощей на базаре, а не о работе в порно-шопе. — Да нет… Просто… — я хотел разубедить его. — Просто я слишком крут для продавца дилдо? — издевательски ухмыльнувшись, Рихард снова подошёл ко мне. — Возможно, — ответил я, потому что спорить не хотел. Вообще я ожидал, что он скажет, что-нибудь типа «колдун», «экстрасенс» или прочую хероту. — А знаешь, в этих делах тоже нужны мозги. Допустим, нужно знать анатомию при определённых случаях, историю возникновения различных товаров, психологию, чтобы найти подход к любому клиенту. Меня как-то насмешили эти «определённые случаи». — Нет, ничего такого в этом нет, просто я думал, ты занимаешься чем-то таким… глубоким, — выдохнул я, и мне показалось, что сморозил я последнюю глупость. — Люди не соответствуют твоим образам в голове, они живут в своём мире, где твоим ожиданиям нет места, — Вагнер посмотрел мне в глаза, а затем как-то насмешливо улыбнулся. — Но, если тебя это утешит, я иногда подрабатываю волонтёром в приюте для бездомных зверушек, хожу на боксёрские бои, если не хватает денег, а ещё выращиваю сад с коноплёй и коллекционирую кальяны. Это, конечно, не всё, чем я занимаюсь, но перечисленное для тебя достаточно глубоко? Я не успел не то, что ответить, а даже просто подумать, как Рихард, резко закрыв мне рот ладонью, потащил меня за угол. Я брыкался и хотел ему вмазать, но он знаком мне показал, что я должен замолчать. Мы стояли за огромным шкафом, если груду деревянных досок, криво приталдыченных ржавыми гвоздями, можно так назвать. Вагнер своим крепким телом вжимал меня в этот шкаф, а сам следил за обстановкой. Только сейчас я понял, что кто-то, кроме нас, проник в зал, и теперь шаркает обувью по полу. Так как я ничего не видел, стоя спиной к шкафу, лицом к противоположной от входа стене, я сверлил Рихарда непонимающим взглядом, думая о том, какого хуя вообще в это ввязался. Мне хотелось убрать его руку от своей шеи и вообще — оттолкнуть, чтобы он не заметил моего ещё не прошедшего стояка. Ведь я даже не представлял, какова была бы его реакция, если бы он заметил… Наверное, посмеялся бы? Хах, да, меня зовут Пауль Хирше, мне снова пятнадцать, и я пытаюсь скрыть свою утреннюю эрекцию на школьном уроке, пока учительница вызывает меня к доске отвечать, а домашку я как всегда не сделал. Терпкий одеколон Рихарда назойливо ударил мне в нос, возвращая в реальность. Было слишком тесно, я пытался ногой хоть как-то прикрыть своё хозяйство снизу, отчего задышал чаще, в отличие от Рихарда, чьё дыхание, казалось, исчезло совсем. Как у притаившегося хищника. Он максимально сосредоточенно смотрел в сторону входа, что, казалось, там происходит что-то очень интересное. Так как я мог только догадываться, что именно, я хотел спросить его, но понятное дело — нужно было молчать. До меня доходили только шуршание, чей-то шёпот, тихий смех и какие-то странные звуки, похожие на… — Глянь на это, — Вагнер наконец перевёл на меня взгляд, насмешливо ухмыляясь, головой указывая в сторону входа. Я осторожно вытянулся и сфокусировал взгляд на том, чего вообще не ожидал увидеть. — Кажется, он себя переоценил, — нахально закусив губу, добавил он, смотря на парочку, которая, естественно не замечая нас, была увлечена друг другом. Не знаю, насчёт мужика, но лицо женщины я увидел — кажется, это библиотекарша. Судя по её стонам, мужик в этот момент, когда я выглянул, ускорялся. Покраснев, я быстро вернулся в своё прошлое положение, откуда я ничего не видел. Блять, что за нахуй. Лучше бы я и дальше ничего не видел. — Мне кажется, у него маловато для неё, — будто сдерживая смех, Рихард продолжал сочувствующе и с нисхождением наблюдать за происходящим. А мне только хотелось спросить его и их: какого хрена, мать вашу? — Блять, что нам теперь делать? — шёпотом поинтересовался я обвиняющим тоном. Теперь я чувствовал злость, что прибавилась ко мне вместе со страхом. Вагнер перевёл довольный взгляд на моё хмурое лицо. — Последовать их примеру, — хмыкнул он, вызвав тем самым мою неоднозначную реакцию на это заявление. Я снова покраснел, потому что он как-то двусмысленно скользнул глазами по моим штанам. Видимо всё-таки заметил. Сука, мать его. Самое время шутить в такой ситуации… — Расслабься, Шмель, козырь у нас, — закатив глаза, добавил он и, взяв меня за локоть, потащил прямо к входу. Прямо, блять, к двери. Я ошарашенно смотрел то на него, то на стонущую раздетую библиотекаршу с её анонимным ёбырем. Кажется, от этой картины у меня постепенно начинал падать. А Рихард, как ни в чём не бывало, стал отпирать замок ключами, тем самым привлекая их внимание. Конечно, же они сразу отскочили друг от друга. Библиотекарша с визгом прикрылась тем, что под руку попалось, а я только сейчас понял, что мужик этот — наш Фельдфебель. — Добрый вечер, — с любезнейшей улыбкой сказал им Вагнер. Фельдфебель потерял дар речи, как и я. Он бегал глазами то по мне, то по Рихарду. — Вы это… не обращайте на нас внимания, мы уже уходим, — продолжал любезно то ли язвить, то ли просто говорить Вагнер. Скорее всего первое. — Не против, если мы за вами закроем? У вас же есть ключ, — с этими словами он бросил смеющийся взгляд на красную библиотекаршу и вышел за дверь. Я, пытаясь ни о чём не думать, молча и быстро смылся за ним. И как только мы оказались на улице, мне захотелось врезать Рихарду. Не куда-то, а по ебалу, мать его. — Стой, — он, быстрее, чем я поднял руку, взял мой кулак в свою ладонь, туго сжав его, — прежде, чем ты это сделаешь, я объясню тебе, что нам повезло. — Повезло? Ты, блять, угораешь? Да нас выгонят теперь! — я повысил тон, не понимая, что с этим парнем не так. Я чувствовал себя злостью в вскипающих венах Диогена. — Послушай, — грубо перебил меня он. — Нас не выгонят, потому что мы свидетели того, что произошло несколько минут назад. Этот грёбаный Фельд теперь будет бегать, как щенок, только, чтобы мы не открыли свои пасти и не проболтались о его грязном секретике всей роте, а хуже — его жене и мужу библиотекарши. Поэтому нехуй истерить, — чётко отчеканил он. — И это должно меня успокоить? — с трудом уловив мысль, которую он хотел до меня донести, я не знал, какого хрена мне после этого повезло, блять. Да я теперь в библиотеку ходить не смогу, если, конечно, там не будет смена Тилля или Ведьмы. Но и это херня по сравнению с тем, что произошло до этого. — Да, — Рихард пожал плечами. — Разве это… не преимущество? — Преимущество, мать его… Это тупо, как минимум, — закатил я глаза, фыркнув. Солдаты, проходящие мимо, странно покосились на нас. — Я знаю, — Вагнер смотрел мне прямо в глаза. — Просто хотел узнать. — Что узнать? — кажется, меня заебали его недоконченные фразы. — Тебя, — Рихард выдохнул, а я смотрел на него, как на ёбаное НЛО. — Теперь я знаю, что ты не подлая мразь, как… — он демонстративно перевёл взгляд на Петера, Мюллера и пару тройку других гогочущих хмырей. В этих словах я чувствовал фальшь. Потому что это пиздёж нахуй. Потому что не это он узнал обо мне. Совсем, мать вашу, не это. — А, значит, это была проверка? — то ли возмущённо, то ли откровенно зло процедил я. — Зашибись теперь… — моя желваки напряглись. «Узнал тебя»…Только не это. Сука, это значит он всё видел и понял… Боже. Я — разочарованность в голосе Диогена. — Что, ты разочарован? — лицо Вагнера с насмешливо издевательского переменилось на обеспокоенное. — Бред какой-то… — я уже не смотрел на него. Мой хмурый взгляд был устремлён куда-то далеко в тёмный лес. Ну, нахрена я пошёл туда, а? За ним. Нахуя, вот скажите мне? Если бы не пошёл, то самое страшное, что есть во мне, не случилось бы. Не открылось. Не подтвердилось. Ведь я не хочу это принимать в себе. А теперь я, вспоминая ту секунду между жизнью и смертью, когда дуло Рихарда было направленно на меня, отчего я завёлся, отчего у меня не на шутку встал, чего не происходило столько времени, даже когда Ханна дарила мне вечерний минет в ванной… Блять. Блять. Зачем я это про себя узнал? И, судя по глазам Вагнера, он понял. Или я схожу с ума. И мне кажется. Но я же его теперь раскусил, ведь он не дурак, он такое понимает. Он всё понимает. Теперь он знает. Знает то, чего нужно бояться. Ведь это ненормально? Кончать, когда тебя хотят пристрелить? — Серьёзно, Пауль, — Рихард положил ладонь мне на плечо, слегка погладив его, отчего я дёрнулся. Лучше меня сейчас не трогать. Боковым зрением я видел, что его глаза, вечно насмешливые и наглые, сейчас выражают вину, отчего я даже как-то растерялся и не знал, что сказать. Об этом лучше никому не знать. Не ему. И даже мне. Лучше не знать. — Пошёл ты… — пробормотал я первое, что пришло на ум, а затем, отдёрнув своё плечо от него, зашагал в сторону казармы. Только через несколько метров, приближаясь к зданию, чувствуя знакомый запах хлорки и мокрой древесины, проходя мимо своих усталых сослуживцев, сжимая кулаки, шурша берцами по линолеуму, я понял, что послал человека, который заставил меня почувствовать впервые за эти несколько серых лет. Злость. И не только. Я злился. Хотел крушить всё на пути. Сжечь всё, а затем и себя. Мне было стыдно. Просто невыносимо. Я не хотел это про себя знать. И всё это непривычно для моих заржавевших за всё это время нервов. Чёртов Рихард. Нахуя ты заставил понять меня это?