Остались сутки до падения...

Когда истина истекает кровью, тёмными брызгами пачкая твою совесть, внутренний конфликт можно считать исчерпанным. В самый дерьмовый момент твоей жизни, когда даже надежда посылает твою жалкую душонку в ад, с тобой всегда останется твой маленький горящий уголь. Хоть он и потухает вместе с твоими силами, он всё же тёплый. Его температура — это всё, что у тебя есть. Так-то ты холодная и никчёмная кукла, зажатая вечным колесом смерти и рождений. Эта бесконечная тьма поглотит грёбаные клетки умирающего тела, если не знаешь, как использовать данное тебе тепло. Оно — твой единственный билет спасения. И проебать его было бы самым гениальнейшим дебилизмом. Не привязывайся к вещам, людям и прочей херне… Ты — есть поколение отрицания нормы. И когда твоё мёртвое тело будет разлагаться, тебе уже ничего не понадобится. Останется только горючий пепел на ладонях ангела, исчезнувший, если его не заметить. При жизни непочтительность — недуг, по другую сторону света — её даже не существует. И каждая твоя мышца, состоящая из красных полосатых волокон, способная расширяться подобно остальным сосудам, превратится в эфир. Стоит только сделать шаг навстречу. Не придётся нарушать баланс, потому что он исчезнет с лица земли. Код будет потерян, а ключ сломан. Ведь война — это последний штрих. В запасе день до падения… Кристоф, представившийся «Шнурком», показался мне забавным. И я, наконец-то, познакомился со Шнайдером, о ком так много слышал от Тилля. И я бы никогда не подумал, что этот кудрявый чувак добровольно пошёл в армию, уговаривая друзей за компанию. По рассказам Кирпича у меня о Шнурке сложилось несколько иное представление… Я думал, что Шнайдер — простачок, которому по жизни только и заниматься физическим трудом, что не очень-то и подходило высокому «Бигуди» с длинным, тонким носом и скромным взглядом. Он тихим и низким голосом подшучивал над Тиллем, за что Линдеманн кидался в него спичками из мелкой коробочки. Находясь с ними, мне уже было весело, и я забыл о своей грусти. К месту мы должны были приехать к пяти часам, где по плану нас и других солдат войск снабжения должен был ждать грузовик или автобус. Я усмехнулся про себя, пробуя на себе звание солдата. Да уж, никогда б не поверил, что соглашусь на такое дерьмо… Мой рюкзак, наполненный нужным барахлом, гремел в купе вместе с другими сумками, пока я с Тиллем и Шнайдером обсуждали, какую же стрёмную жратву дают пассажирам в поездах. — А почему Шнур-то? — спросил я, внимательно покосившись на «Бигудяя». Когда Тилль с Шнайдером переговаривались между собой, в их речи я улавливал непонятные прозвища, одно из которых мне очень запомнилось. «Ведьма, наверное, уже там хнычет, нас ждёт». Кто такой (или такая) этот «Ведьма» я подумал, узнаю уже в корпусе. Как и остальных их корешей, которых, не сомневаюсь, будет сносное число. Эта мысль у меня сменилась ещё одной — их компашка, которая, по всей видимости, уже собралась верно служить Фатерланду, называют друг друга по кличкам. — А это потому что он шнурки завязывать не умеет, — заржав, ответил за него Линдеманн. — Да научился я уже, заколебал, — шикнул ему Шнайдер в ответ. — Я просто банты эти не умел делать, а этот удод, — он, насмешливо лыбясь, качнул головой в сторону Тилля, — начал меня шнурочками звать, а потом как-то приелось… Вот у Кирпича история получше будет, — он кинул Линдеманну многозначительный взгляд, на что Тилль закатил глаза. — Сидит он короче такой на кирпичах, а там тёлка идёт такая… ну, с фигурой и все дела… Этот залип, хотел встать и ёбнулся с кирпичей… — Шнайдер звонко прыснул, толкая Тилля в плечо. — Ты бы видел его рожу в этот момент, ахах… Жаль, фотоаппарата не было, эту рожу надо было видеть, аля кирпичом… Кирпичик он теперь наш, романтик-кирпич, — я усмехнулся словам Бигудяя, глотая воду из пластмассовой бутылки и улавливая его взгляд, чётко остановившийся на мне. — А ты чего такой полосатый, как… — Шмель, — закончил за Шнуром Тилль, отталкивая его длиннющие руки, переводя изучающий взгляд на мою полосатую толстовку и полосатые носки, видневшиеся из-под джинс. — Или пчёлка, — Шнайдер, улыбаясь, оставил попытки окончательно испортить Линдеманну причёску и отсел, снова обращаясь ко мне. — Да потому что полосатое дешевле стоит, — пошутил я, вспоминая, что купил эту толстовку за приличную сумму года два назад — так и не расставался. К назначенному времени мы уже были на сером вокзале, взглядом выискивая нужную машину. Шнур балякал с кем-то по мобиле, из разговора которого я вынес, что многие добровольцы уже на месте и что мы самые последние. Вообще ещё не так стемнело, но намёки на сумерки уже давали о себе знать. Я подумал, что нужно позвонить Ханне, но отложил этот звонок до прибытия в корпус, и закурил, пока было время. Но недокуренный бычок пришлось выкинуть, потому что Тилль увидел армейскую тачку и перца в форме, которому мы показали свои призывные, на что тот с улыбкой сказал нам садиться. На место, с аккуратным зданием, колючей решёткой и кучей военного транспорта на тусклых стоянках, мы приехали без приключений. С нами в тачке ехали ещё два хлюпика с кроличьими глазами. Они-то первые и защебетали, как бабы, когда мы остановились рядом с парковкой. У меня за эти полчаса затекли ноги и шея, да так, что из машины я выходил как хромой. По сплошь пустому асфальту уже маршировали пеньки в форме с погонами в одну полоску, а значит — отслужившие уже больше трёх месяцев. Гефрайтер, стоявший у часов, встречал новобранцев, удостоверившись в наших личностях по повестке и документам, пропуская нас и указывая идти на второй этаж через другой вход. Передвигаясь по дороге ковыляющей походкой, пытаясь не отставать от Шнурка, я слышал, что нам досталась казарма под номером 166. Спать почему-то очень хотелось, хрен знает отчего, не знаю, наверное, меня утомляют долгие дороги… В коридорах пахло дезинфицирующим средством — что-то типа хлорки. С каждым шагом запах менялся, особенно когда мы проходили столовую и спортивный зал. Хлюпики, ехавшие с нами в машине, тихо галдели во время этакой экскурсии, а я всё это время молчал. Ибо говорить уже вообще было впадлу. Небольшая комнатка, зовущаяся складом, была на первом этаже, и перец в невзрачных погонах сказал, что сюда мы ещё вернёмся, чтобы получить шмотьё. Я пытался запоминать коридоры на ходу. И мы впятером, оглядываясь по сторонам, наконец, дошли до этажа с комнатами, где толпились человек двадцать, а остальные походу уже были в своих казармах. — Да вот же, 166, — Тилль, раздражённый непонятной толкучкой, указал на коричневую дверь, проталкиваясь через двух парней. — Странно, Кирпич, что 666 нам не досталась, ты ж вроде с нами, — Шнайдер же был в хорошем настроении, и успел уже пожать руки нескольким чувакам по пути. Знакомым, наверное. Я немного отставал от них, пытаясь сканировать новую обстановку, выискивая интересные детали. Но ничего особенного в коридорах не было, лишь до дыр мытые подоконники, не высохший, наверное, после недавнего мытья, прилично влажный пол, запах вонючего мужского парфюма и толпа гогочущих хмырей, которых приходилось слегка подталкивать, чтоб подвинулись. — Сомневаюсь, что есть казарма 666, — с этими словами Кирпичик открыл нужную дверь, и все последовали за ним. Я, медленной походкой пропустив вперёд хлюпиков, уже успевшие познакомиться со Шнуром, зашёл последним, взглядом сразу же натыкаясь на двухъярусные кровати, небольшой телик и две мужских фигуры, стоящих у окна, сразу же оживившихся, когда мы появились. — О, какие люди уже здесь! — Шнайдер с лыбищем до ушей подошёл к двум парням, толкая одного из них — двухметрового — в плечо. У Тилля же настроение улучшилось, когда тот, второй, черноволосый и взъерошенный, с сигаретой в зубах, заключил его в дружеские объятия. Я наблюдал за этим со стороны, аккуратно ставя тяжёлый рюкзак на стул, пока хлюпики сразу заняли кровать рядом с теликом. — У тебя чего это мобильник отключён, Вагнер? — Кирпич плюхнулся на кровать, разминая шею. — Зарядка села пока сюда ковылял, — ответил ему тот же парень с черными торчащими волосами и сигой во рту. — Этот придурок Крамер бензина не залил, пришлось потом с пересадкой тащиться, хорошо хоть пораньше выехали… — А у нас по-божески, я ж говорил, в Бург надо на поезде ехать, — Тилль наконец встретился со мной взглядом. — А, кстати, познакомьтесь, это Пауль… — Шмель, — перебил его Шнур, хихикая в кулак. — Это Шмель, а это, знакомься, Ведьма, — он поставил руку на плечо двухметровому, пока я, с улыбкой на губах, наконец, узнал, кто такой этот «Ведьма». Хах, да, ну заебись, теперь я Шмель. — Оливер, на самом деле, — с серьёзным выражением лица, пожал мне руку «Ведьма». Я понимающе кивнул ему в ответ, уясняя, что эта его кличка была дана ему не по его воле, впрочем, как и мне. — Вагнер, — тот черноволосый курильщик, в чёрной майке, сам ко мне подошёл, с уверенной ухмылкой протягивая мне крепкую руку. — Рихард Вагнер, а так Круспе, — с усмешкой добавил он. — Пауль, — ответил я, с той же лёгкой улыбкой, заряжаясь весельем, которым была пропитана вся эта компания. — Хайко Хирше, если что, — добавляя это, я кинул взгляд на Шнайдера, обозвавшим меня Шмелём. — Да не обращай внимания, этим хмырям без кличек никак, так что мы уже все привыкли, — Рихард с той же насмешливой ухмылкой посмотрел на Шнура и Кирпича, которые, в свою очередь, ничего не ответили. Я пожал плечами, намекая, что ничего против этого не имею и мне вообще как-то по барабану. — Ладно, мне щас возвращаться надо, а то скоро форму выдавать начнут. — Тебя ж начальство щас запалит. Здесь курить же типа нельзя, — обратился к стоящему уже в дверях Рихарду Шнайдер. — А меня ебёт? — черноволосый только довольно хмыкнул ему в ответ. — А ты разве не с нами? — спросил Тилль. Хлюпики уже сидели на своих кроватях, глазея на нас. А я только сейчас заметил, что тут места только для шести человек. — Не, я в соседней, завтра ещё перекурим, — кинул напоследок Вагнер и вышел. Пока мы обустраивались и спорили, кто будет на каких кроватях, в комнату зашёл среднего роста упитанный Фельдфебель, громким голосом сказав спускаться вниз, в склад. Форму, в которую входили также парадные рубашка и пиджак, нам выдали быстро, технично записывая по фамилии. У одного из хлюпиков всё это время дрожали руки, и он уронил форму на пол, как только получил её. Начальство за это ожидаемо наорало на него, отчего спина того скрючилась ещё больше, а и так огромные глаза стали похожи на блюдца. В уставе, насколько помню, солдатов нельзя оскорблять или прикасаться к ним, но накричать можно. И в первый же день этот хлюпик, с распространённой фамилией Шмидт, ощутил то обращение, которое будет сопровождать нас все эти девять месяцев. Его приятель по дороге в казарму успокаивал его, как только мог. Наверное, Шмидт уже начал жалеть, что приехал сюда. Интересно, как он тренироваться здесь будет с таким-то нежным сердечком? Ложиться спать мы должны были ровно в десять, но сразу заснуть я не смог. В своей тонкой пижаме мне было жарко, а чужая простынь казалась мне тупо непривычной. Я ворочался с боку на бок, морщась от запаха дешёвого порошка, исходившего от сраного одеяла, которое мне хотелось выкинуть в окно. Чувство предвкушения, заполнявшее меня с ног до головы в поезде, испарилось вместе со всем весельем. Я осознал, что уже начинаю скучать по дому. По Флаке и Ренате. По Ханне… Означало ли это ощущение отчуждённости вызовом к борьбе? Призывом поднять свою задницу и начать наконец действовать, побеждая в корне залёгшую слабость? Суждено ли мне убить эти лишние эмоции в эту беспокойную ночь? Лёжа на боку, я гипнотизировал темноту, стараясь забить на чей-то пронзительный храп. Кажется, он шёл со стороны кровати Тилля и Оливера… Я быстро послал сообщение Ханне и выключил мобильник, снова предаваясь своим размышлениям… Мой бедренный сустав будто бы скрипел от неудобного положения. И я представлял, как каждая из моих костей, образованная разными органическими и неорганическими веществами, ломается на несколько частей и сгорает. Как губчатое вещество превращается в уголь. Я уже чувствовал этот аромат катастрофы, видел улыбку смерти… Твёрдое и плотное, образующее костную ткань, напоминающее камень, становилось мягче ваты. Я — погибающее сознание Диогена. Но проблема была в том, что в эту ночь я всего на всего заснул, а не умер от перелома костей.

* * *

Огонь пожирает меня. Обхватывает в свои жаркие и невыносимые объятия, душит языками своего пламени до хруста костей и будто бы хронической дрожи. Дрожи, что пронизывает клетки моего тела, превращающиеся в прах, который испарится, когда я закрою глаза. Я, наконец-то, расслабляюсь и отдаюсь, когда огонь заставляет меня плакать от чистоты и бесконечного эфира, убивает тебя и всё, что гложет изнутри, всё, что держит взаперти и всё, что любит тебя. Я ждал этого слишком долго… Огонь сжигает любовь и ненависть, наполняя ослепительным светом жара, силы и мощи, от которого перестаёшь дышать. И даже запах гари исчезает, подобно утекающей воде из ручья. Огонь уничтожает летающие частички в воздухе, которыми ты когда-то был, он прожигает мне сердце, огонь становится моим сердцем, он отпускает мою душу. Я улыбаюсь от конечного блаженства, что пронизывает меня, вдыхая аромат смерти, который дарит мне освобождение. Ведь только огонь может подарить свободу по-настоящему. Только он по-настоящему освобождает. С громким голосом в ушах и приоткрытыми глазами, мне казалось, что я вижу огромного моржа, орущего голосом Унтера. И мне понадобилось несколько секунд, чтобы этот упоротый морж из сна исчез и появился настоящий и полноценный Унтер, склонившийся надо мной. — Подъём! Скоро завтрак, а в 6 часов построение! Прошу не опаздывать в первый же день службы! — кричал он. Я сонно перевернулся набок, потирая глаза. Морж ещё не ушёл из памяти, оперным голосом напоминая мне о себе. В казарме было ярко и светло, а тёмные фигуры, переговариваясь, маячили из стороны в сторону. Я еле перевёл глаза на часы. 5:07. Доброе утро, мать вашу. Сборы были суетливые. Я ёбнулся об поверхность кровати, которая как лодка нависла надо мной… Блядь, надо было выпихнуть Шная и самому на верхней спать. Но заморачиваться было как-то стрёмно. С недовольной физиономией умываться приходилось в спешке, а чтобы отлить, пришлось немного подождать в очереди, пялясь на такие же потерянные лица сослуживцев. За это утро я чуть не посрался с одним крупным русым мерзким типом, который толкался как волчара. Но я, противореча самому себе, всё же молча ушёл, чтобы не нарваться на драку в первый же день службы. Всё-таки надо оправдать ожидания Флаке и не убить никого… Когда я вялой походкой возвращался в казарму, Оливер, который по сути особой, как я понял, болтливостью не отличался, о чём-то переговаривался с хлюпиками. Я, зайдя в комнату, кое-как напялил на себя тёмно-зелёную форму, выданную вчера, а оттого-то и пахнущую до сих пор складом, и стал завязывать шнурки на тяжёлых кожаных берцах. Кстати о шнурках: куда подевались Шнайдер с Тиллем? — А где остальные? — решил я поинтересоваться у Оливера. Он до сих пор стоял со Шмидтом и его приятелем в коридоре. — В столовой жрут, — посмотрев на меня сверху вниз, этот Ведьмак смерил меня серьёзным взглядом. — Ты тоже можешь пойти, если хочешь. Главное в шесть на построение. — А вы не пойдёте? — обратился я уже и к хлюпикам. Те отрицательно покачали головой. По дороге в столовую я то и дело натыкался на упырей в форме, напяленной как попало, и с такими рожами, как будто они не знали куда попали. Походу не я один ненавижу вставать в такую рань… Хотя, какой же мазохист любит рано вставать… За окном было просто всепоглощающее темнище, а синее небо освещало далёкий лес для походов. По взгляду Оливера мне стало ясно, почему его называют «Ведьмой». К тому же, слово «интроверт», как было написано в книжках по психологии Флаке, думаю, чётко характеризует его. Это я понял уже с первых минут. Столовая представляла собой большое помещение с немалым количеством столов и шумных солдатов, сидящих за ними. Мой разум проснулся окончательно, но я не отказал себе в удовольствии смачно зевнуть в кулак, взглядом выискивая знакомые хари. Зацепившись за одну из них, я мерными шагами начал подходить к небольшому столу, за которым сидели сонный Шнур, увлечённый едой Кирпич и буквально спящий в тарелке Вагнер. И все, главное, как и я, уже в этой удобной широкой форме. — Здорово, Шмель, — с моим приходом все трое даже оживились, пока я плавно устроился на стуле рядом с Тиллем, переводя взгляд на сидящих напротив Шнайдера и Рихарда. — Уже солдатом заделался? Ты единственный, кто из новичков форму правильно напялил… — Чё, когда попрём? — спросил я, лениво улыбаясь словам Линдеманна про новичков. Смотря на эти засыпающие рожи, спать захотелось ещё больше. — Кажется… Через полчаса… — прищурившись, Рихард взглянул на свои наручные часы. Он выглядел заспанным и лохматым даже больше, чем Шнур. — А ты чего, хавать не пойдёшь брать? — Шнайдер, с набитым ртом, качнул мне головой. Я оглядел его поднос с жратвой, состоящей из омлета, салата и кофе. — Да можешь вот моё взять, я всё равно не хочу, — с этими словами Рихард придвинул мне свой поднос с жратвой, а затем снова лёг головой на стол, как двоечник на парту, даже не дождавшись от меня ответа. — Хах, спасибо, — я решил не отпираться, с недоумённой улыбкой сверля взглядом засыпающую лохматую макушку, которая так любезно одолжила мне свой завтрак. Может, Вагнер он потому, что классику любит? Сонные тушки в лице новобранцев войск снабжения вялой кучей передвигались по огромной площадке, как безобразная гурьба теста в новой форме, к которой они ещё не успели привыкнуть. Они бы так и плелись, стекая по дороге подобно ртути, если бы не услышали команду строиться. Голос нашего Унтера, как я уже тогда уяснил, обладал магическим свойством — выравнивать по стойке смирно и забывать обо всем на свете, кроме того, о чём он говорил. Но даже так я его не слушал, ибо мысли мои летали хер знает где, да и слушать кого-то я тупо никогда не любил. Человек было примерно штук тридцать с лишним. Всех нас теперь гордо называли солдатами войск снабжения, приветствуя на новом месте. Я лишь иронично усмехался такому пафосу, разглядывая толпу дрыщей с неуверенными лицами. У чувака, стоящего рядом со мной, дрожали коленки, а меня, как всегда, всё окружающее лишь забавляло… Я даже ещё не успел ничего раскритиковать, как обычно. Шеренги, составляющие один кривой строй, напоминали мне муравьёв. Зелёных. Интересно, такие вообще бывают? — Отто Махт! — Здесь, сэр! — толстяк с блёклыми глазами подал голос, выходя из строя. — Гильберт Хауфф! — Здесь, сэр! — пискнул парниша, с дрожащими коленками, стоящий рядом со мной. — Райнер Шмидт! — Здесь, сэр! — хлюпик, на которого вчера наорали, подал голос. — Радж Малини! — Здесь, сэр! — откликнулся индус, который, кажется, вчера опоздал на выдачу формы. — Кристоф Шнайдер! — Здесь, сэр! — Шнур, с улыбкой на губах, подал голос. Кажется, он был единственным, кто сегодня был в хорошем настроении. — Ян Курт Энгель! — Здесь, сэр! — ответил командиру второй хлюпик, с серьёзным взглядом. — Али Омит! — Здесь, сэр! — ответил паренёк восточной наружности. — Тилль Линдеманн! — Здесь, сэр! — басом ответил Кирпичик. — Франк Крамер! — Здесь, сэр! — отозвался русый ублюдок с мощными габаритами, который сегодня толкнул меня. Крамер, мать его, значит… Ясно-ясно. Помню, что он, кажется, с курильщиком Вагнером приехал… Я зло ухмыльнулся. — Рихард Цвен Круспе! — Тут, сэр! — выражение на лице Вагнера являло полнейшую самоуверенность. Во рту я заметил у него жвачку, которую он так выразительно жевал. Командир смерил его строгим взглядом, но ничего не сказав, опять вернулся к перекличке. — Луи Габьен! — Здесь, сэр! — кудрявый темноволосый француз с длиннющим носом подал голос. — Алекс Дакота! — Здесь, сэр! — вяло откликнулся чувак с недовольной рожей. — Оливер Ридель! — Здесь, сэр! — у Ведьмы был, на удивление, очень мягкий голос. — Фред Ганс Мюллер! — Здесь, сэр! — рыжий, который постоянно хихикал сбоку от меня, подал голос. — Акира Сашико! — Здесь, сэр! — ответил, судя по имени, японец. — Петер Акерманн! — Здесь, сэр! — ответил какой-то высокий чувак. — Пауль Хайко Хирше! — Здесь, сэр! — я почувствовал себя будто бы несколько лет назад — в школе. Я отзываюсь на полное имя, прочитанном в списке. Я — улыбающаяся ностальгия Диогена. Я всё ещё тот хулиган, на которого жалуются учителя и одноклассники. Благодаря перекличке стало ясно, что человек было больше, чем планировалось. Но начальство разобралось с этим быстро, не драматизируя подобные мелочи. Впервые чьи-то слова, а именно слова Унтера по имени Якоб Хельнер я старался слушать, но так я ничего и не запомнил. Только отрывки. Что-то типа: хранить честь, уважение, состояние оружия, формы и прочего государственного имущества, вы обязаны держать ключик от своего шкафчика в надёжном месте, у нас интернациональные войска, и… в общем, Добро пожаловать, придурки! Бежать два круга вокруг здания в порядке, заложенном строем, было нетрудно. Для меня. Спортивные нормативы по физкультуре всегда были самым лёгким в учёбе, на мой взгляд. Я бы даже утвердил, что спорт приносил удовольствие. Несмотря на завтрак в желудке, состоящий из кофе и фруктов, которые Рихард не захотел съесть. Тилль был прав, в первый же день я ел с большим удовольствием, несмотря на стряпню, не отличающуюся калориями. Может, я и спать начну наконец хорошо, а не как вчера? После небольшой пробежки, от которой нытики-солдаты уже начали скафнить, была небольшая ознакомительная тренировка в огромном спортзале. Я уже с утра подумал, что вряд ли нас сегодня пустят бегать по лесу… И оказался прав. Ну, как бы это ведь только первая тренировка, новобранцы ещё нихуя ни в чём не шарят и все дела… У всех походу культурный шок, ахах… Однако я, как истинный наблюдатель, отжимался с улыбкой на губах, не особо слушая свои ноющие от непривычности суставы, пока толстяк Отто тяжело плюхался на тонкие маты, пытаясь сделать кувырок. Нам обещали принести боксёрские перчатки, но только завтра. Может, это чтобы в первый же день какой-нибудь псих не поранил сослуживца? Предусмотрительно… С такими мыслями я уже представлял, с кем буду пиздиться… Но, наблюдая за окружающими меня нытиками, вариантов становилось всё меньше… Хотя… Вот со Шнайдером я бы с удовольствием подрался. Или же набил морду этому уроду Крамеру. Весь зал был пропитан потом и хрустами коленных или локтевых суставов — большинство, было видно, не привыкли к физическим нагрузкам. Шмидт, например. Этот хлюпик отставал ото всех, застревая на турниках. Подтянулся он только два хилых раза, а на его зашуганном ебале было написано, что он хочет домой. Как я и не ошибался. Вот его приятель Энгель, обладающий таким же телосложением, сносно выполнял все задания Унтера. Даже был одним из первых, кто прошёл всю полосу препятствий. — Двадцать отжиманий по счёту! — Унтер Хельнер тоже встал в упор лёжа. Все задания он должен был выполнять с нами, поэтому, наверное, мы не делали каждые упражнения больше двадцати-пятнадцати раз. Говорят, что если дышать животом, то можно прожить около 180 лет. Вдыхать через нос, чтобы воздух пробивал лёгкие, касаясь мозга, достигая плотным притоком до живота, наполняя его кислородом. В нашем случае, углекислым газом. Люди умирают рано от того, что неправильно дышат. Но вряд ли у меня когда-либо была мотивация это проверить. Я даже до шестидесяти жить не планировал, не говоря уже об умножении этого ужасного возраста на целых три раза. Никогда не хотел долго жить. Или вообще — жить. Я задерживал дыхание, становясь на кулаки и отжимаясь на них. Это была моя давняя привычка. Таким образом я на миг мог избавиться от мыслей о своей смерти, которые так соблазнительно приходят ко мне в голову. Манят, привлекают… — Всё по максимуму? — уверенный голос прозвучал во время перерыва. Я продолжал отжиматься на кулаках, пока все отдыхали. Кажется, я вошёл во вкус, у меня такое бывает… В это время медленные шаги человека стали ещё ближе и остановились. На мои глаза вместе с моими покрасневшими кулаками попались пара тёмных кроссовок. — Нет, привыкаю к новым условиям, — я наконец приподнялся и сел на пол, устремляя взгляд на своего собеседника. Его чёрные волосы блестели от пота, а на губах застыла заинтересованная ухмылка. — Умно, твой настрой не помешал бы девяноста процентов этой вялой кучи, — Рихард неспешно присел рядом со мной на пол, головой указывая на недовольные лица чуваков в сторонке. — Симпатичные серёжки, кстати, — он насмешливо ухмыльнулся мне, разглядывая мои уши, затем переводя взгляд сверху вниз, на что я с усмешкой кивнул ему, не зная, благодарить ли за этот комплимент/подъёб или нет. — Ну, к примеру, предположим, что же ещё держит здесь этих хилых мешков, кроме неплохого гонорара? — он положил руки, покрытые царапинами, на колени, на пальцах которых я заметил два серебряных кольца. Серебряных или железных. — Желание стать порядочным человеком или любовь к стране…? — последние нотки прозвучали весьма ехидно. Даже саркастично. — Может, кто-нибудь из них ищет, что им нужно по-настоящему… — я пофигистично пожал плечами, вытирая пот со лба. Рихард на мои слова лишь довольно хмыкнул, одобрительно качнув головой. Я заметил на его лице маленький харизматичный шрам в районе виска и брови. — В армии-то? — он насмешливо посмотрел на меня. — Может быть… Ты ведь, я слышал… Университет бросил? — Есть такое, — я кивнул, забавляясь случайному разговору. — Учёба по принуждению родителей или внутренние конфликты? — с этим его вопросом я в упор посмотрел ему в глаза, нахмурившись. Но вопрос он задал в точку. — Скорее, я пошёл на учёбу, потому что делать после школы было нечего, — упростив все зигзаги в виде моих мыслей, я выдал окончательно сформулированный ответ. Скажу вам, криво сформулированный. — Ну, тут все такие, — Рихард с сомнением мазнул глазами по кучке солдатов, которых, как я понял по его выражению, он считал хилыми и не на что негодными, как он сказал, мешками. — Все не знают, что делать дальше, потому что все боятся менять всё кардинально. — И ты тоже, по всей видимости? — я улыбнулся, прищурившись. Мне начинала нравиться подобная дискуссия. — Хах, чувак, я даже не знаю, что буду делать через несколько часов, — Рихард пожал плечами, криво ухмыляясь уголками губ. — Но я точно не боюсь, — он подозрительно покосился на меня, как мне показалось, странным взглядом. В его словах присутствовал аромат интриги, отголосок загадки. Я даже начал искать дополнительные черты и детали в его лице или внешнем виде, пытаясь этим своим поиском объяснить, что заставляет его так думать. — А ты? Учился на кого-то? — я всё ещё не отводил от него взгляда, и у меня стали появляться вопросы. — Два года назад поступил, но бросил… — я заметил, что от него пахло чем-то необычным: одеколоном, перемешанным с табаком и ещё-каким-то запахом… Я никак не мог определить. — Прикинь, даже не помню на кого… — его тонкие губы изогнулись в насмешливой дуге. — Помню только, что сорвал пары, подрался с охранником, плюнул ректору в кофе и больше никогда там не появлялся, — мы оба усмехнулись. — Нашлось что-то получше? — я заметил, что Унтер вышел куда-то, а солдаты переговаривались громче баб на базаре. И, тем не менее, я не мог справиться со своим мгновенно разгоревшимся любопытством к моему новому собеседнику. Вагнеру. — Получше есть только бесплатный перепих с халявным минетом без последствий, — довольным тоном сказал он. Всё это время с его лица не сходила наглая и немного задорная ухмылка. — Много куришь? — в его светлых глазах отражался яркий свет из окна. Солнце, что отражалось в его зрачках, наконец-то, появилось на горизонте, заставляя меня на мгновение залюбоваться его лучами. — Намного больше, чем ты, — в своих словах я нисколько не сомневался. Судя по запаху и первой встрече даже дауну понятно, что курит он довольно-таки много… Причём больше всего Кемел… Но до меня ему ещё далеко. — Намного? Уверен? — Рихард кинул на меня лукавый взгляд, в котором я видел что-то такое, напоминающее мне вызов. — Ахах, можем как-нибудь проверить, — улыбка не хотела покидать меня, ибо интерес мой подогревался с каждым его произнесённым словом. — Договорились, — его остановившийся взгляд стал ещё более пристальным. — Пауль, — произнося моё имя, он внимательней прищурился. И всё же, «Рихард Вагнер, а так Круспе» оказался интересным чуваком, хоть и немного странным.