вопросы тактильного восприятия

Чихо ставит уведомления на публикации Хёка в инстаграме, подписывается на твиттер и там тоже ставит уведомления. Хёк публикует что-то о своём расписании, у него на странице есть информация о фанбазах – и Чихо туда заходит, дрочит ютуб и твиттер, как ебанутая фанючка. Жесть. Чихо пишет до усрачки интимную лирику и даже не обманывает себя на этот счёт. У него внутри всё горит и стынет одновременно, и каждая мысль так или иначе укатывается к Хёку. Он думает о Хёке, пока пишет её, и это его совсем не колышет, в его строчках Хёк горячий и дерзкий (он думает, что так и есть), какой-то... страстный (Чихо старается не задумываться, так ли оно на самом деле). Он перечитывает то, что набросал (от силы минут за тридцать), чувствуя себя посредственным долбоёбом из тех, что изливают на бумаге нереализованное сексуальное влечение. «Это подходит под концепт», - думает Чихо, то ли успокаивая себя, то ли смиряясь с чем-то большим и странным внутри, будто бы из каждой клетки его тела выкачивают кислород, оставляя её пустой, и всего его внутри заполняет вакуум. В октябре Хёк сваливает в Америку, закидывает инсту фотками - Чихо хочется удалить это говно с телефона, но он вроде как у всех на виду, потому не может себе такого позволить. Чихо сливает агентству более-менее приличные зародыши песен, эгоистично надеясь на свою гениальность и по-быстрому выродившийся камбэк, просто чтобы отвлечься, и всё вроде идёт не так уж плохо, пока Хёк вдруг не скидывает в ка-токе свою фотку, на которой он присосался к ёбаной воде «zico», вокруг светит солнце, всё такое обосрательно американское, губы Хёка обхватывают плотно горлышко, – приличные люди так не пьют, блять – и Чихо даже не понимает первые пару минут, сфэйспалмить ему или провалиться сквозь землю. Хёк добавляет под фоткой: «лучшее просто кекеке», и Чихо случайно теряет своё сердце. Он отправляет ему голосовое сообщение, уже лёжа в кровати, даже не старается особо, как будто диктует под запись. Этот текст пылился у него почти две недели, пока он пытался не думать о том, что происходит с собственной жизнью, но стоило Хёку появиться, как это всё стало таким пугающе малозначительным. Чихо прислоняет микрофон слишком близко ко рту, звук получается тяжёлым и каким-то горячим, он переслушивает уже после отправки - слышен даже звук его слипающихся друг с другом губ. Хёк не выходит из онлайна всё это время, отвечает почти сразу же: «я хочу это записать, срочно». Чихо пишет «окей» и начинает собираться. Он не уверен, правильно ли понял, да он и не задумывается об этом (если честно, по дороге в такси он проверяет расписание Хёка ещё раз, хотя успел его запомнить, а потом открывает расписание рейсов из штатов, чтобы узнать, точно ли Хёк в Сеуле). Просто они не виделись, кажется, целую вечность, а у Чихо на коже до сих пор тепло ладоней Хёка, и дикая пустота внутри, от которой внутренности скручивает, как на качелях, как бы намекает. - Ты сказал, что торчишь тут круглые сутки, - говорит Чихо, вламываясь в незакрытую студию. Хёк дёргается от удара двери о стену, поворачивается. - Я с печеньками. Чихо трясёт длинной круглой пачкой, и Хёк смеётся, – снова так, будто вот-вот задохнётся – доставая из-под стола бутылку джека. У выпившего Хёка глаза блестят раз в десять ярче, и это первый раз в жизни Чихо, когда его привлекает пьяный человек. Он и не думал раньше, что такое возможно. Чихо не особо любит пить, но бутылку из рук Хёка принимает охотно, плещет в себя так, что глаза слезятся, и в какой-то миг остаются только Хёк и его голос. - Ща приду. Хёк выходит, тихо прикрывая за собой дверь, а когда возвращается, Чихо зачем-то снимает его на телефон: этот замечательный голос и как всегда едва ли выглядывающие из-под длинных рукавов пальцы, дребезжащая полосатая ткань, тёмные волосы со свисающей чёлкой и, блин, глаза, от взгляда которых Чихо ощущает (так отвратительно по-настоящему) дыру в груди. - Я принёс джека. Хёк смеётся и улыбается, глядя прямо в камеру и ничуть не смущаясь, так что Чихо не может не усмехнуться в ответ. Он сразу же публикует это дерьмо, чтобы не передумать, и стопроцентно знает, что не пожалеет. То, что он чувствует, глядя на Хёка или даже просто думая о нём, хочется увековечить, вырезать навсегда в своей памяти, чтобы не потерялась ни одна деталь. Если честно, всё то время, что они не виделись, за Чихо следовало пассивное желание – в свободное время более яркое, а когда он был занят, едва ощутимое – увидеть или услышать Хёка, и это было ужасно. Отвратительно. Ни одна нота не может звучать так, как его голос. Впервые в жизни музыка выглядит в глазах Чихо несовершенной, от этого почти больно. Иногда Чихо кажется, будто в какой-то момент он поклялся музыке в вечной любви и верности, а потом - Хёк, и Чихо уже ни о чём другом знать не хочет. Это сбивает с толку и дезориентирует. Хёк звенит двумя пол-литровками друг о друга, проходя вглубь, и Чихо чисто на автомате цепляет складку кофты на его спине. Когда он оборачивается, Чихо тянется к нему тормознуто и смазано, потому что не привык столько пить, наклоняется – и чем ближе, тем ощутимее разница в их росте и комплекции, хотя обычно она едва ли заметна. От Хёка пахнет смесью кондиционера для белья и парфюма (Чихо слишком близко к шее), он совсем не двигается – то ли не может, то ли ждёт – и Чихо хочется, очень хочется коснуться его кожи, которая даже в комнатном свете выглядит солнечной и тёплой, он всё тащится своим лицом ниже, практически притираясь щека к щеке, но в последний момент внутри что-то натягивается и стонет, как струна, и Чихо лишь проводит медленно носом по щеке Хёка, к самому уху, с нажимом, чувствуя себя каким-то извращенцем. Мерзко. Он так часто чувствует себя неправильно рядом с Хёком, но сердце от этого так сладко замирает, внутри всё скручивается от какого-то опасного предвкушения – отказаться от этого невозможно. А потом Хёк глубоко вдыхает, шумно выдыхает через нос так, что по загривку Чихо пробегается воздух, и у того срывает крышу. Когда Чихо прикусывает кожу чуть выше основания челюсти, прямо на сгибе, бутылки глухо и громко звякают друг о друга, а Хёк крепко вцепляется в его бок. (тогда они впервые оставляют друг на друге синяки)